Текст книги "О быте"

Новый закон о браке и разводе

Вы скажете мне: вы заботитесь о прочности семьи, а между тем, разве вы сами на той сессии ВЦИК, где не без дебатов проходило законодательство по этому вопросу, не устанавливали окончательно закон о фактическом браке, о праве на развод? Разве ваше право на свободный развод не нанесет удар топором по семье? Вы сами себе противоречите.

Наиболее остроумную, наиболее эффектную критику Наркомюста и вместе с тем политики нашей власти, нашего правительства, выразил Демьян Бедный в великолепной брошюре «Всерьез и… не надолго, или советская женитьба». Я приведу эту выдержку (это не скучно, так как Демьян Бедный пишет хорошо). Это самое острое, что было сказано по этому вопросу: А. В. Луначарский и Демьян Бедный

март 1921 г.

 
А наш Нарком'юст зарвался вперед,
Испек пирог из недоспелого теста,
Не удержался от крайне-левого жеста,
Позабыл, сколь терниста наша стезя
И что выше некоего места
Подпрыгнуть нельзя.
Есть предел всякой возможности.
Не надевайте розовых очков.
Поменьше скачков.
Побольше осторожности…
Не поглядишь, на чем сидишь, –
В беду угодишь.
Новый закон о браке, семье и опеке
Пригодится – не знаю, в каком веке.
Его грех основной,
Что он слишком головной,
Что его творцами начисто забыта
Вековая устойчивость деревенского быта:
Этого быта не сдвинешь с места
В два присеста.
Надорвешь кишки –
Это не смешки.
Нельзя искать с деревней смычки,
Махнув рукой на деревенские привычки.
В городах – советские обряды,
В городах – красные парады,
В городах – высокие эстрады,
В городах – законодательный галдеж,
В городах – яркость жизни узорная.
А деревня то что ж? –
Сирота беспризорная?
Непряха,
Неряха,
Недотыкомка грязная,
Бестолковая дура несвязная,
Не могущая счесть, сколько дней есть в неделе?
Ой-ли так в самом деле?
Будем мы дураки-дураками,
Если мы проглядим в деревенском быту
Всю обрядность его и его красоту,
И ту строгость уклада, что ковалась веками:
Расшатать его в миг,
Не поставив его на основу другую…
Из каких это книг
Можно вычитать ересь такую?
Жизнь крестьянская вся – беспрерывный обряд.
Мужичок дожит рыхлые борозды вряд,
Сеет, жнет ли, молотит ли хлебец в овине,
Топором ли стучит по промерзлой осине,
Соху ладит, скотине ли корм задает,
Над бедой ли мудрит головою кручинной,
Сына женит ли, замуж ли дочь выдает, –
Все в нем дышит обрядностью чинной!
 

* * *

 
Нет, друзья из Наркомюста,
Мужик – не дикая капуста,
Не крапива, которой удел – пустыри:
Что с ней хошь, то твори.
Не обжечься бы нам у этой крапивы.
Не теряйте перспективы!
Мужик для амбара замок заказывает:
Вор подойдет «под замок», так ответит за
«взлом».
И дела все свои мужичок завязывает
Настоящим, крепким, мужицким узлом.
Женит сына – сноха чтоб была не ледащая
И чтоб свадьба, понятно, была «настоящая»,
Чтобы гости все чинно и пили и ели,
Потому что не чорт венчал вокруг ели.
И не ведьма кропила веником в бане.
Если поп «окрутить» не может, как ране,
Пусть окрутит Совет.
Шут ли в них – в аналое, в иконе!
Важно то, что «сомнения нет», –
Важно то, что парнишка «в законе».
А закон должен стягивать крепко семью,
Как железный обруч деревянную бочку.
– «Для того-ль, скажем, замуж я дочь выдаю.
Чтоб она проспала с муженьком одну ночку,
А на утро, забравши подушку свою,
Адью?!
Дорожка обратно к папаше – свободная!»
Мужику чехарда наша бракоразводная
Не совсем по нутру.
– «Семья на ветру.
Развалилась от первой уже непогоды.
Чорт побрал бы их, легкие эти разводы!»
Нам к закону прибавить бы крепости,
Мы ж додумались явно до пущей нелепости:
Увязался за бабьим хвостом –
Под любым венчайся кустом.
Гражданка лягушка с гражданином раком,
Поздравляем с «фактическим браком!»
Мужик не снесет такого беззакония:
– «Обзаконю детей у отца Антония!»
 

Оказывается, что мы повернем мужика к церкви. Но вдумавшись, мы увидим, что при всем своем таланте и уме Демьян Бедный не попал в цель. Он говорит, что мужик хочет, чтобы свадьба была настоящая, хочет обвенчаться у «отца» Антония. Сделайте одолжение! Никто не запрещает венчаться у о. Антония. Хотите петь подблюдные песни, хотите расплетать невесте косу, хотите, чтобы подружки рыдали, хотите, чтобы жених нанес символический удар по плечу невесте – пожалуйста, это не запрещается, хотя, по правде сказать, не знаю почему Вересаев так восхищается этой свадьбой, которая целиком является символом передачи девки в рабство в чужую семью, и ничего в ней красивого нет.

В чем разница между новым законом и старым?

В том, что раньше, если бы девушка пришла к судье и сказала ему: вот от такого-то парня у меня ребенок, а воспитывать его он не хочет, – и стала бы требовать помощи на воспитание этого ребенка, то нарсудья должен был бы спросить: а в ЗАГС'е ты зарегистрировалась, бумажку имеешь? – Если бы девушка ответила: нет, не имею, – он должен был бы сказать в ответ: раз нет бумаги о регистрации, мы этого брака не признаем, иди куда хочешь.

Сейчас судья спросит только: «а можешь ты доказать, что этот парень вступил с тобой в фактический брак?» И если она скажет: да все село знает, я с ним живу, то дело кончено – плати алименты.

Значит, новый закон не задевает церемониал, безразлично какой и какие угодно свадьбы и браки. Нам не важен больший или меньший церемониал. Мы говорим: хоть ты и без «крепости» венчался, но если есть ребенок – содержи его, не смей подкинуть его обманутой матери. Мы говорим: каковы бы ни были формы брака, но если у девушки есть ребенок, то тот, кто является его отцом, должен его содержать. Меня удивляет, что Демьян Бедный этого не уразумел. А если бы мы не приняли этого закона, то это значило бы, что ребенок, который появился на свет, ни в чем не виноватый и во всем равный другим детям, но не «обзагсенный», висел бы только на шее матери, а если он «обзагсен», то тогда и на шее отца.

Привиллегированные «законные» дети и не-привиллегированные «незаконные» дети – может с этим примириться рабочая мысль? Можем мы пойти на это? Никогда. Поэтому какие бы ни были дебаты во ВЦИК'е, он непременно решит, что дети от фактического брака также имеют все права на заботы и матери и отца. Только это говорит закон.

Демьян Бедный, к сожалению, идет дальше – «нам бы к этому закону прибавить крепость». Какую крепость? Похоже на крепостное право. Раз ты окрутился с женщиной или женщина вышла замуж, так уж терпи. Опостылели вы друг другу, не можете наладить совместную жизнь, стала она для вас адом – нет, все-таки иди вместе в одной упряжке. Это – христианский аскетизм, это – терпение свыше всякой меры, это – неразумное смирение, мы на это пойти не можем. Мы считаем, что и мужчина и женщина должны быть свободны в своей судьбе. Если ты заключил брак неудачный, если тебе этот брак перестал нравиться, – будь ты мужчина или женщина, – твоя обязанность его расторгнуть, возродить те живые силы, которые гибнут в этом браке, истощаются в нем, израниваются в нем.

Если мужчине или женщине, заключившим брак, пришлось встретить другого мужчину или другую женщину, которая завладела думами этого человека, о которой он может сказать: вот с ним (или с ней) я могу построить настоящее, большое счастье, настоящую трудовую семью, но мне мешает то, что я прежде ошибся, – можете вы стать поперек дороги? Это было бы нерасчетливо. Это было бы распложение горя, растрата живых человеческих сил.

Мы говорим: мужчина и женщина имеют право развестись. Но если из этого права на развод пакостники делают низкое употребление, то против этого должно бороться, кроме закона, еще и общественное мнение. Ведь совершенно ясно, что такой случай, при котором трудовой брачный союз должен быть расторгнут, такой случай является редким случаем, – может быть раз в жизни, может быть два, если вы уж так несчастливы.

Может случиться, что вы встретились с человеком, с которым нельзя итти в ногу, но позднее вы встретили человека, с которым вы гораздо лучше можете устроить вашу жизнь. Но когда перед вами явится такой парень (или такая девушка), который заявляет с гордостью, что он в этом году уже четвертый раз разводится, то что на это сказать? Должно в порядке общественном строго осудить это. Это есть своею рода преступление, преступление, которое нельзя преследовать по закону, но которое есть надругательство над законом, обман своего ближнего, разврат, потворство своей похоти. Это есть величайший позор, и надо, чтобы общественное мнение так на это и смотрело. Пусть это сделает какой угодно ответственный работник, все равно, мы общественно должны презирать его: если он так поступит, он отходит от той нормальной, здоровой линии, которую проводит Советская власть и Коммунистическая партия.

Человек, который разводится или женится или выходит замуж два раза, должен перед своей совестью иметь исчерпывающие оправдания, должен уметь во всякий момент перед своей совестью доказать – иначе я поступить не мог. Тот, кто делает из этого фокусничество, жонглерство, тот является разрушителем, а не созидателем и, так сказать, не политическим контр-революционером, не хозяйственным, а бытовым контр-революционером. Он сам является разъедающим элементом и другим подает пример паразитической жизни.

Это должно быть общим мерилом при осуждении таких действий. Закон не может поставить предел, например: два раза можно развестись, а три раза нельзя – такое мерило не может быть поставлено. Это дело совести каждого человека. Но дети от этого не должны страдать. Если ты развелся, а у тебя ребенок, ты должен его содержать. Мы делаем в законодательном порядке все, что можно, для того, чтобы, по крайней мере, парализовать отражение таких легких разводов на судьбе детей.

Бытовое положение женщины

После краткого анализа наших семейных отношений, я перехожу специально к вопросу о бытовом положении женщины. Эти вопросы связаны друг с другом. Но необходимо повторять и повторять то, что Ленин об этом говорил, потому что мы еще недостаточно внесли эти правила в нашу личную жизнь. Вот что говорил Ленин:

«Ни одна демократическая партия в мире ни в одной из наиболее передовых буржуазных республик за десятки лет не сделала того, что мы сделали за первые же годы нашей власти (это было сказано еще в 1919 г.). Мы не оставили в полном смысле слова камня на камне из тех подлых законов о неравноправии женщин, о стеснении развода, о гнусных формальностях, его обставляющих, о непризнании внебрачных детей, о розыске их отцов и т. д., законов, остатки которых многочисленны во всех „цивилизованных“ странах, к позору буржуазии и капитализма. Мы имеем тысячу раз право гордиться тем, что мы сделали в этой области. Но чем чище очистили мы почву от хлама старых буржуазных законов и учреждений, тем яснее стало для нас, что это только очистка земли для постройки, но еще не сама постройка».

Что это значит? Прав ли Ленин? Прав. Наше законодательство является самым благоприятным для женщин во всем мире, и нам нечего больше прибавить к этому законодательству, чтобы поставить женщину – нашу сестру, нашу подругу – наравне с нами. Мы дали ей все политические права наравне с мужчиной; мы дали ей право на развод, право на совместное приобретение имущества, дали ей право на выбор фамилии, выбор жилища, на выбор труда; мы предоставили женщине совершенно равные права с мужчиной.

Но все ли это? Достаточно ли этого? Нет, потому что эти права провозглашены только в политической области, но, как я уже говорил, семья – не только политическое учреждение, трактовавшееся буржуазией как власть мужа, это – и экономическое учреждение. Ленин это знает и говорит:

«Женщина продолжает оставаться домашней рабыней, несмотря на все освободительные законы, ибо ее давит, душит, отупляет, принижает мелкое домашнее хозяйство, приковывая ее к кухне, к детской, расхищая ее труд работой до дикости непроизводительной, мелочной, нервирующей, отупляющей, изводящей».

Значит, наша задача заключается в том, чтобы убить домашнее хозяйство. Как можно убить домашнее хозяйство? Как освободить миллионы и миллионы домашних хозяек, рабынь домашнего очага, домашнего горшка со щами?

Настоящее, полное, предельное освобождение это есть социализация быта, путь, на который мы вступаем медленно, постепенно, в пределах нашей возможности, организуя общественные прачечные, общественное питание, общественное воспитание детей. Если мы говорим: пара, воспитывай своих детей! – то вместе с тем мы говорим: государство, по мере того, как будут расти его ресурсы, будет итти тебе навстречу и помогать все больше и больше.

Мы знаем, какое количество даром затраченного времени представляет мытье белья дома по сравнению с мытьем белья в паровых прачешных! Человечество тратит целые водопады отупляющего, тяжелого труда в то время, как все это могло бы выполнить небольшое количество организованного труда.

Конечно, пока мы можем общественно организовывать «домашний» труд лишь кое-где, в больших городах, не можем все это сразу распространить на всю избяную Россию, но постепенно мы к этому подойдем. Мы не можем примириться с маленькой кухней-коптилкой на 5–6 человек семьи, потому что мы прекрасно знаем, что можно за те же деньги, с тем же количеством труда, путем общественных кухонь и столовых, дать великолепную, здоровую, вкусную пищу в атмосфере светлой столовой, с хорошей музыкой, газетами, шахматами, в хорошей обстановке, дающей радость и отдых во время обеда; все это можно дать за те же средства, которые затрачиваются на безотрадный домашний борщ, которым огромное большинство из нас в настоящее время, не поперхнувшись, питается и с каждой ложкой которого мы объедаем женскую вольность, женское достоинство, женское будущее.

Мы не можем изменить это сразу, но мы должны итти по линии перехода к общественным столовым. Это же относится и к воспитанию детей.

Мы не отрицаем права и обязанности матери кормить и воспитывать детей, но должны как можно скорее итти ей на помощь, ибо педагог – умелый человек, который имеет специальные знания по воспитанию детей, может и должен этим заняться. Отцом и матерью быть легче, чем воспитывать ребенка – воспитание дело сложное, и вместо семейного кустарничества мы должны организовать правильно поставленный дом младенца, правильно поставленный детский сад, правильно поставленное общественное образование. Но мы только постепенно придем к этому, а пока нам придется исходить из тех ресурсов, какими мы располагаем.

Что возможно сделать сейчас, чтобы хоть немного освободить женщину от этого домашнего рабства? Добиться добросовестного отношения к ней мужчины, стремления мужчины не сесть на шею женщины, не давить ее домашней работой, чтобы самому быть свободным, а работать с ней по содружеству, по соглашению, и с уважением относиться к правам и будущему женщины.

Молодежь и хулиганство

Теперь я перейду к вопросу о молодежи, ее положении и быте. Это – вопрос колоссальной важности. Это та человеческая фаланга, которая идет непосредственно нам на смену, и нам нужно знать, в какие бытовые условия она поставлена. Проблем обучения, проблем педагогических, я касаться не буду, не потому, чтобы я их считал неважными, не потому, чтобы я думал, что они не интересны, не потому, чтобы я был в них мало осведомлен; наоборот, именно потому, что они очень важны, очень интересны, потому, что я очень в них осведомлен я и считаю, что в таком общем изложении вопросов быта мельком касаться вопроса о нашем обучении нельзя. Это вопрос специальный и требует особого обсуждения.

Наблюдая комсомольскую жизнь, изучая ее по нашей печати, по «Комсомольской Правде», которая очень хорошо отражает жизнь нашей молодежи, по таким сочинениям, как сборник «Быт и молодежь», который можно всячески рекомендовать, я видел большие недостатки в жизни нашей молодежи. Я усматривал там, в особенности среди организованной молодежи, в нашем полуторамиллионном комсомоле, который не только является авангардом молодежи, но и колоссально влияет на весь быт ее, я видел там крупные дефекты. Я указывал неоднократно, вместе с т. Бухариным, на то, что у нас в комсомоле и у всей молодежи заметно романтическое разгильдяйство, существует такой взгляд, будто труд учебный, фабричный, который каждый день встает перед нами, недостоин «настоящего революционера»; заметно крайнее пренебрежение к чистоте жилища, костюма, в отношениях к людям и замена всего этого несколько босяцким подходом: нам-де, революционерам, неуместно в этом отношении быть похожими на мещанских юношей Запада. Мы ведь даже и фуражку прямо надеть не можем, а на ухо. И в связи с этим у нас все жесты наплевательские.

Я указывал вместе с т. Бухариным, что это тяжелая ошибка, что это было еще приемлемо в ту пору, когда мы разрушали, но совершенно неприемлемо в ту пору, когда мы строим, когда нам нужна колоссальная точность, колоссальная аккуратность. А вот такой босяко-романтик аккуратности не любит, ему претит «немецкая точность». – «Наше нутро революционно-славянское этого не любит». А мы требуем аккуратности, мы требуем расчетливости в отношении здоровья, в отношении времени, в отношениях к окружающим.

Размеренность, дисциплинированность, практичность стоят на первом плане. Это – неуклонное требование революции в период строительства. На это я обращал сугубое внимание, но я обращал внимание и на другое – на педантизм, на чиновничество, на портфелизм, который развивается иногда у комсомольцев, на эти поджатые губы, серьезное серое лицо. При таком юноше сказать о чем-нибудь смешном, веселом, о танце, молодой радости и т. д. – даже как то стыдно. Такой комсомолец так посмотрит на вас, что душа в пятки уйдет. Он страшно серьезный, делает все по программе. Спит по программе. Во всяком случае, пока не заснет, у него все по партийной программе. Он страшно серьезен, от него все веселое, живое прячется под землю, он и самый Комсомол, как свидетельствует т. Слепков, выдающийся наблюдатель Комсомола, стал было замораживать. И были факты, когда крестьянские или фабричные парни и девушки говорили: пошли бы в комсомол, да скучно очень, размяться нельзя, школу сплошную устроили, бюрократическая канцелярия там.

Но все это относительно пустяки. Я на этом останавливаться не буду, сверх того, что я уже сказал по этому поводу, ибо сейчас в более грозном виде выпятился родственный этому, связанный с этим факт хулиганства среди молодежи.

Т. Томский был прав, когда говорил в своем докладе: не преувеличивайте вопроса о хулиганстве, не говорите, что в этом, главным образом, виновата рабочая молодежь. Это верно, – не надо преувеличивать; но не надо и преуменьшать.

Статистические цифры говорят, что хулиганит, главным образом, молодежь от 16 до 25 лет. Цифры говорят, что хулиганство развивается как раз среди рабоче-крестьянской молодежи, и что сюда, в эту пропасть хулиганства, скатываются отчасти и комсомольцы.

Что такое хулиганство по своему внешнему определению? Это озорство, нарушающее нормальный ход жизни, которое доходит от просто неприятной шалости до преступления, в тех случаях, когда хулиганят скопом, подталкивая друг друга и доводя друг друга до преступления. От какого-нибудь острого, не совсем приличного словечка, сказанного девушке, до изнасилования скопом более или менее прямая линия. Когда я и другие исследователи всмотрелись в это явление и постарались в явлении хулиганства молодежи найти более общую причину, то увидели, что уныние и озорство идут в паре; отсюда линия, постепенно переходящая к более неприятным выступлениям, вплоть до преступления, и в другую сторону, уныние, все увеличивающийся пессимизм, вплоть до самоубийства.

Явление уныния, которое кульминирует самоубийство, явление озорства, которое кульминирует преступление, – вот явления, которые не надо ни преувеличивать, ни преуменьшать. Конечно, это не захватывает большинство и даже большое меньшинство, но, во всяком случае, захватывает заметное меньшинство нашей рабоче-крестьянской молодежи. Этого достаточно для того, чтобы привлечь наше сугубое внимание. Там, где скрещиваются эти линии, – озорство и преступление, уныние и самоубийство, – в центре стоит бутылка водки.

Вообразим два типа молодых людей – Ивана и Степана. Иван – натура активная от природы; когда он трезв, вы в нем не рассмотрите никаких особенностей, кроме того, что он активен, шумен, энергичен, любит выражаться откровенно по поводу того, что видит. Выпил он водки – и его задерживающие центры, соображения о своем достоинстве, о том, что скажут люди, не подведет ли это под наказание и т. д., водкой съедаются, водкой пожираются. Остается одно: какое-то глубокое внутреннее недовольство, досада, желание кому-то что-то доказать по поводу этого недовольства, большое желание внести «в эту серую жизнь» какой-то подвиг, авантюру – «размахнись рука, раззудись плечо», – когда он выходит из кабака, хочется совершить что-то необычайное. И он совершает озорство. А когда другие это озорство хвалят и говорят: ай да Иван, штуку то какую сделал и милиционера не побоялся! – он в следующий раз закручивает еще более значительный вензель, – ведь его за это похвалят еще больше! Собирается компания, которая занимается этим делом; он становится божком, совершает все более и более «знаменательные» поступки, доходит, в конце концов, до озверения. Вот – один путь, и вот какую роль играют ослабленные алкоголем задерживающие центры, которые заставляют скользить в пропасть без задержки.

А Степан – унылый человек: ходит – руки в карманах, глаза в землю, не выражается никак, а больше ворчит против судьбы. Но в обычное время, пока не выпьет, ничего замечательного собою не представляет – так какой-то незаметный молодой человек. Есть у него и свои надежды: сейчас плохо, сижу без работы, все обижают, но, может быть, завтра будет лучше; может быть, на работу завтра наймусь; повезет мне – девушки обратят на меня внимание. Сегодня плохо – завтра будет лучше. А выпив N – ое количество рюмок водки, начинает плакать пьяными слезами, поет грустную песню: «Эх ты, жизнь забубённая! Пропадай моя голова! Нет ничего впереди; никто не любит; последний я, лишний человек!». Всегда находятся подпевалы и начинают вместе, хором, друг друга подзуживать по части пессимизма. Дальше-больше, от одного момента до другого, вплоть до мысли: не лучше ли покончить горькую, неудачную жизнь в петле? Водка и здесь ломает сдерживающие центры и направляет молодое существо, которое зачастую не умеет одуматься, которое слишком скоропалительно в своих решениях, к такому иногда печальному концу.

Но одна ли водка в этом виновата или виновата сама молодежь? Не только водка одна в этом виновата и не только молодежь, а причина общая – обстоятельства переходного периода, исторический момент. В этом нужно разобраться.