Текст книги "Не американская трагедия"

Капитан вошёл в пустую комнату – в лицо пахнуло затхлостью давно не проветриваемого помещения – он распахнул створку окна. Шёл третий час ночи – невидимые горы зловеще затаились. При вечернем разводе наряда Макаров инструктировал сам: поделился с бойцами своими наблюдениями, по-отечески озвучил тонкости, как бы он сам повёл себя в той или иной ситуации. Капитан внушал не слепое выполнение инструкций, призывая, соразмерно с обстоятельствами времени, открывать возможность действовать творчески, ибо враг всякий раз действовал с изощрённой фантазией. И без общих фраз он читал в лицах следопытов готовность мыслить и побеждать. Ночные боестолкновения подтянули личный состав. От ощущения витавшей в воздухе беды всё общение между собой стало немногословным – пугала ставшая большей частью повседневности неизвестность. Последние несколько ночей «музыкальное» сопровождение зверья пропало – всё страдающее и страждущее даровой пищи словно окаменело в разбросанных над заставой склонам молчаливых валунах. Редкая сова, пугая внезапностью, зальётся гомерическим смехом, да тявкнет невпопад молодой шакал. Макаров представил себе вид сверху, со стороны валунов, жёлтое пятно заставы. До сей поры он не задумывался, насколько застава уязвима, а сейчас представил и ужаснулся: она переставала быть символом защиты страны. Без дополнительных мер их легко нейтрализовать. Мало-мальский покой во всём зависел от чётких и умелых действий верхних секретов. Капитан не понаслышке знал о коварстве горцев. Он здесь родился – он мог думать, как они. «Прежде надо эффективно охранить себя, затем обеспечить неприкосновенность границы». Декоративная составляющая службы давно ушла в небытие. «Мне бы роту обученных солдат с автоматическим оружием… Тяжело физически – недосыпает личный состав. Из окрестных лесов ушло зверьё, где-то идёт ночная концентрация сил. Нащупывается слабое место на стыке застав?»

Слабым местом Макаров считал стык его и заставы майора Лунева. Сложный рельеф, сплошной лесной массив с шумными речушками создавали все к тому предпосылки. Помимо общих, спущенных сверху инструкций, он решил совместно с Луневым предпринять несколько превентивных вылазок. Решил лично возглавить группу осмотра маршрута к заставе соседа и на месте согласовать общие с ним действия. Лунев – выпускник того же военного училища, что заканчивал Макаров, только годом раньше. С Олегом они не особенно дружны – эту некоторую сдержанность в общении Макаров приписывал весёлому нраву Лунева, тогда как сам не любил шумных сборищ. Чёткое следование Уставу на границе ему казалось недостаточным. Каждый следующий тактический шаг мог быть противником предвосхищён. Вслух этого не скажешь, а при разных подходах трудно взаимодействовать высокоэффективно. В важном для общей безопасности решении он выбросил всякое личностное. Успокаиваясь перспективой, Макаров стянул с ног плотный хром голенищ, расстегнул китель – на галифе сил не осталось. Оставшись в них, он вытянулся на койке – освобождённые от оков ноги расслабли. Так и провалился. Проснулся от стука в дверь – напряжённые нервы не давали глубокого сна. Мелькнул глазами по часам – четыре сорок пять.

– Товарищ капитан, разрешите доложить…

– Входи, Фёдор, – узнал он голос сержанта.

В дверь просунулась голова дежурного по аппаратной белокурого белоруса Фёдора Пигулевского.

– Что стряслось? – не дожидаясь ответа, начал одеваться капитан.

– Пока ничего, но есть странности: пропала на некоторое время связь с соседями. Помдежем там Валерка, земляк мой – знаю его как самого себя, странно как-то он отозвался на сбой связи.

– По-тихому поднять весь комсостав, – распорядился Макаров, уже на ходу затягивая портупею.

Через семь минут два офицера, старшины и сержанты – всего десять человек – собрались в Красном уголке.

«Долгёхонько, черти, собираются. Однако жаль народ, и без доп. учений тяжело…» В этот раз он не вспомнил о нормативах, лишь многозначительно вздохнул, взглянув на часы. До сбора Макаров успел перекинуться с соседями по телефону и нашёл ответы дежурного неживыми, натянутыми. «А если говорит под дулом?» На контрольный вопрос: «Как дела дома?» – обычно находчивый молодой дежурный офицер сделал паузу.

– Всё бы терпимо, только мама болеет.

– Подозрительно: младший офицер в официальном разговоре никогда не пожалуется о личном – обязательно отчеканит коротким: «Всё в порядке!», – рассуждал Макаров вслух перед застывшими в ожидании лицами командиров. От него ждали распоряжений. «А если тяну пустышку? Да что там, решаюсь, за бдительность не судят!» Собравшись с мыслями, Макаров сделал чёткие распоряжения.

– Старшина Бернадин! Соблюдая фактор скрытности, окружным путём выйти с группой в тыл короткого перехода с сопредельной стороны.

Политрук Кондратьев! Составом мобильного звена обеспечить страховку ключевых постов. Скрытым дозорам усилить бдительность. Не проявлять себя до критического момента.

Лейтенант Дзюба! Обеспечиваете функции внешней связи – остаётесь главным смотрящим по заставе, с функцией самостоятельного принятия решения.

Макаров, оставаясь внешне спокоен, был уверен: именно такими распоряжениями он лишает всех возможности тактического переосмысления. Окинув подчинённых взглядом, не нашёл в лицах тени сомнения. Командиры застыли в решительном позыве.

– Я с отделением сержанта Авакяна, – продолжил он вкрадчиво. – Через горный переход выдвигаемся к заставе майора Лунева. Пойдём верхами, через перевал. Знаю, потеряем часы времени, зато исключим огневой контакт – там нас будут меньше ждать. Если у соседей ЧП, накоротке возможна засада.

В возникшей паузе Макаров будто чувствовал звук пережёвывания своих задач. Минуту он присовокупил и себе: «А всё ли верно?» Когда пришло полное удовлетворение, он дал команду к действию.

Через тридцать минут, растянувшись гуськом, двумя раздельными группами они вышли на исходную седловину опоясывающего заставу хребта. Макаров взял на себя сложную, базовую часть плана. Им предстоял длинный переход по переменным высотам, кабаньими тропами в соседний горный раздел. За пиками неприступных скал, на склоне извилистой расщелины, располагалась застава соседей.

Накануне Верочку отвезли в родильное отделение села Бешуми. Чувствовала себя она неплохо, но родители настояли – пошёл второй день просрочки беременности. Парнишка внутри неё больно перекатывался, толкался. Врач успокаивала:

– Так бывает, каждый ребёнок со своим характером.

– Как же так, – возразила удивлённая Верочка, – папа тишайший, слова лишнего не скажет, больше чувствует?

– У ребёнка, дорогая моя, смешение крови всех ваших предков. Настоящий джигит просится на свет, – продолжала, поглаживая плечо Верочки, врач, – потерпи немного.

При словах врача Верочка вспомнила своего несчастного отца, бывшего есаула царской гвардии, умершего у неё на глазах в вынужденном изгнании. Вспоминая прошлое, Верочка содрогнулась. Её, как и всех её сверстников, новая власть планомерно отдаляла от Бога. Любаша и Надюша вряд ли об этом помнят, и она от накатившего на неё страха вспомнила слова, часто произносимые мамой: «Господи, спаси, сохрани нас и помилуй». Пожалуй, так отчётливо в первый раз она вспомнила эти спасительные могущественные слова. Натела лежала в углу одной с ней палаты, у окна. Бледное лицо её выражало покой – она спала после перенесённых мук. За окном, во дворе, маячила беспокойная фигура её мужа – он всю ночь провёл на лавочке. Натела была очень слаба и ей провели кесарево сечение. Большой радостью для них с Ревазом стал долгожданный мальчик. Придерживая рукой расшалившийся живот, Верочка подошла к Нателе и поправила сползшую простыню. Мимо окна промелькнули фигуры незнакомых мужчин. Натела скрипнула кроватью – отрешённо заискала глазами и попросила пить.

– Верико, ты ещё носишь? – жалобно спросила, почти простонала она.

– У меня-то всё в порядке. Давай отправим Реваза домой поспать, – кивнула Верочка в сторону окна.

– Вай, ме… Скажи, что хорошо уже. Пусть идёт, – кисло улыбнувшись, послала она в сторону окна потеплевший взгляд.

Верочка постучала в стекло и подняла вверх большой палец – Реваз ответил белозубой улыбкой в полный рот.

– Шени чириме, – крикнул он, собрав пальцы в форму воздушного поцелуя.

В этот момент у Верочки резко заныло внизу живота. Усиливаясь, схватило так, что охватило жаром с ног до головы, перехватило дыхание.

– Началось… – лишь успела выдохнуть она.

От тянущей боли не узнала свой голос. Под сочувствующими взглядами её осенило: а ведь сейчас я одна на земле – остальное вне меня, в другом измерении.

– Мамочка, почему мне так больно? Господи, помоги!

– Тужься, кидо… ещё, ещё…

– Тебе больно, а ребёнку во много крат больней, – доносился из далёкого далёка чей-то успокаивающий голос.

Пространство перед глазами заколыхалось. Сознание покинуло её. Она не видела, как стало мертвенно бледным лицо акушерки.

– У ребёнка пропал пульс…

Сквозь проблески сознания всё, что застыло над ней белыми размывами, вдруг забегало, засуетилось. Верочке ввели снотворное. Красивое лицо её, до сих пор искажённое болью, расслабилось в блаженную мимику. Боль ушла, но в какое сравнение может пойти та, другая боль, когда она проснётся и узнает о потере ребёнка?!

По правилам классической операции на подходе к месту назначения капитан отправил вперёд разведку. Та вскоре вернулась, не обнаружив признаков опасности – после этого группа начала осторожный спуск к владениям соседей. В голове бурлило, как сезонная речушка, что пересекала их путь. «Они не обнаружены. Почему не работают дальние дозоры?»

Застава Лунева располагалась, в отличие от их расположения, в расщелине отвесных малодоступных скал. Подойти напрямую большими силами не могли.

– Вброд речку не взять, придётся переправляться по воздуху, это займёт дополнительное время, – рассуждал Макаров вслух.

Молоко тумана, залёгшего по распадкам скал, мешало детальному обзору. Но тут от отдалённых, покрытых снегом гор блеснуло солнце. Его лучи кинжалом вонзались в смог тумана, рассекая в рваные клочья. Макаров не мог отказать в удовольствии залюбоваться этой красотой: он вздохнул глубже, но неожиданно прекратил таинство. Ниже их высотки, над ущельем, откуда-то из мрака крон сорвался стервятник, расправив крылья, завис в планирующем полёте. Пернатый заметил их. Цепко схватив ракурс, приблизился на расстояние детального обзора. «Стервятника ничто, кроме нас, не беспокоит. Это уже хорошо». До начала движения Макаров, оставив бойцов, просочился ящерицей на обрывающееся к расположению заставы площадку. Окуляр бинокля поймал одинокий плац – на нём ни души. Создавалось ощущение чего-то нештатного. Мелькнувший на плацу белый колпак повара успокоил. Спускались медленно, держа в поле зрения серпантин дороги, ведущей к заставе. Для подстраховки Макаров разделил отделение на две группы, расстояние между которыми определялось соседними прищелками. Вверху они отстояли примерно на пятьдесят метров – внизу сходились в общий проход. Одну группу вёл капитан, другую – сержант Авакян. Ближе к реке пошли шибче – шум воды скрадывал шаги. Группа капитана держала курс по следам – по облюбованному ланью спуску к водопою. Увлёкшись рекой, капитан оступился – нога соскочила в углубление – под каблуком раздался взрыв. Почти одновременно с первым раздался второй и третий хлопки. Группа приникла к земле. В то же мгновение от места положения второй группы стрекотнула автоматная очередь.

– Группа Авакяна!..

Мячом перекатываясь по ущельям, потерялось в горах эхо. Все напряглись, осмысливая продолжение. Местность подсказок не давала. Стервятник, опасливо озираясь, отдалился на почтительное расстояние. Через минуту-другую от места выстрелов в воздух взвилась красная ракета, сразу следом – зелёная. На языке принятых условностей это означало: «Ложная тревога». Капитан поднял группу в движение.

За переправой их встречали пограничники Лунева. Одна из пуль рикошетом зацепила руку старшего наряда – он сидел неподалёку, накладывая повязку. Пуля прошла по касательной. Инцидент произошёл из-за сигнального устройства, сработавшего на пути следования Макарова – его услышали пограничники Лунева. Не зная о второй группе Макарова, неосторожно проявили себя. У молодого солдата из группы Авакяна от неожиданности палец потянул курок.

Уже в расположении заставы с заместителем Лунева, старлеем Вырщиковым, разобрали инцидент в деталях. Проявились несоответствия в тактике. Лунев держался спущенных свыше, шаблонных действий, Макаров, ещё из опыта проживания здесь, знал: диверсанты местного разлива не просто хитры – они коварны, как дикие звери, их переиграть можно лишь тонким подходом. Заставы – как на ладони, нейтрализуй изученные стандарты. Неделя наблюдений плюс толика кавказской дерзости, и они, понимал Макаров, могли быть исключены как единица серьёзного боевого противодействия. В сложившееся тревожное время необходима высочайшая эффективность.

На месте Макаров узнал подробности, заставившие его двинуться в рискованный поход, оставляя на охранении лишь ближние к заставе подступы. Лунев с основным составом выехал на войсковую операцию по локализации бандгруппы на вероятном участке прорыва. Теперь картина складывалась в целостность: на участке Макарова шла отвлекающая имитация. Руководство боялось утечки информации – в таких случаях даже своих не всегда обо всём информируют. На личную инициативу Макарова не рассчитывали. «В атмосфере глупой междоусобной осторожности придётся держать перед Варшаломидзе трудный ответ». Кроме этого голову тревожили домашние мысли: «Как там Верочка?»

На третий день Верочке решились рассказать правду. Она по характеру не была депрессивной – до сих пор житейские неурядицы переносила стоически. Она смогла пережить смерть отца, скрывающегося с сёстрами от ока свирепствующей власти. Тогда ей было неполные четырнадцать лет. Поплакав в подушку, собралась, не раскисла. Сама вытягивала восьмилетнюю Любочку и двухгодовалую Надечку. Свалившаяся на неё очередная беда стала, как ни странно, её спасением. Именно беда не дала углубиться в физиологию страшной потери. Одни теряют всякий дальнейший смысл жизни, другие – редкие, как она, закаляются бедой.

В первый день после выписки из больницы за ней пришли двое в штатском, с осанкой и взглядом, не вызывающим сомнения в их профессии.

– Вера Макарова? Пройдёмте с нами, – без права на сомнение отчеканил один из них.

О подобных задержаниях по их приграничному району она слышала от мужа. Но в чём обвиняют её?! В том состоянии Верочка восприняла арест безразлично. Не задавая вопросов, под скорбный вид родителей, даже не спросив о необходимых вещах, Верочка, молча повиновалась.

В подвальном помещении школы её, и ещё пятерых несведущих о своей вине людей, продержали больше суток. Из задержанных – две цыганки. Ночью Верочка не сомкнула глаз. Цыганки же воспринимали задержание как нечто обыденное: громко требовали еды и питья. Соорудив из старых парт лежанку, всю ночь отсопели в сладком сне. Утром всех погрузили в крытый грузовик. После пяти часов тряски по горному серпантину вывели оправиться. Цыганки давали знать раньше, но их не хотели услышать, и они справлялись с нуждой в углу кузова. Старший конвоир с кубарями старшины, открывший дверь, отшатнулся от запаха. Он с лёту наотмашь ударил по лицу замешкавшуюся на спуске Верочку.

– У-у, курвы, шпионить можете, а посрать по-человечески никак?!

Одна из цыганок начала угоднически прибираться.

– Начальник, мы ща-ас, угости табачком…

Рядом с Верочкой стоял другой конвойный. Прикрывая ушибленный глаз, она ждала очередного толчка, но солдат мягко заметил:

«На, покури, все мы люди…»

В подвальной, без окон, душной камере их сгрудилось человек пятнадцать разновозрастных женщин. Всем нар не хватало – камера рассчитывалась на восемь лежачих мест, матрацев – всего два. Три дня не трогали никого – на чётвертую ночь вызвали первыми цыганок, одновременно. Та, что постарше, вернулась быстро, громко возмущаясь на цыганском с русской матерной присыпкой, вторая – не скоро, вошла, согнувшись и громко охая. Следующей пошла русская, интеллигентная женщина средних лет. Цыганки заняли на двоих одни нары с матрацем – с возвращением вели нескончаемую словесную перепалку:

– Зачем, Мирка, подписала бумагу? В лагере теперь кантоваться на баланде пустой. Дура ты… дитёнок твой по рукам пойдёт, а муж истаскается. Учила терпеть. Не убьют и не покалечат сильно.

Мирка заплакала.

– Бил больно…

– Этот худой? Сволочь…

У Верочки от слабости и нервного напряжения закружилась голова – она стояла. Чтобы не упасть, приткнулась к нарам.

– Садись, родная, садись, – певуче пригласила наставляющая цыганка.

Верочка в полусознании ссунулась на колени Мирки.

– Приляг, вижу: плохо тебе… В машине видела твою ладонь – сына ты потеряла.

Верочка от её слов пришла в себя.

– Сиди, а эта дура пускай стоит. Ничего не сделали, за что посадят? Я им сказала правду. Чавелы никогда не шпионили – воровали немножко от бедности, а он мне в сиську, падла, и в живот. Чтобы он хлебом подавился, который грязно зарабатывает. Меня даже мой Васька в живот не бил, когда деньги немножко прятала. Этот курвец, молодой, а злой, как цепной пес. Не зря такой худой. Сдохнет он от моих проклятий в страшных муках.

– Мирка, Мирка, жидкая Мирка, зачем подписала признание? Чалиться теперь на баланде.

Женщина вернулась с гордо поднятой головой. Верочка попыталась прочитать по её глазам, но та смотрела в потолок. Звякнул засов – у Верочки задрожали колени.

– Макарова, на выход…

Вслед ей женщина шепнула:

– Не забывай – бьют слабых.

«ЗИС» Лунева задействовали на операции – капитан с группой возвращался старым пешим маршрутом. Разделив, как прежде, отделение на две части, Макаров расставил группы на дистанции пятьдесят метров. Активизировались нарушители всех мастей – любая встреча в горах сулила глупую пулю. Вооружились и контрабандисты, даже те, что обычно «гуляли» через границу без стрелкового оружия. Тем, кто родился и вырос в этих местах, известны самые хитрые места перехода. Долгие разрешительные процедуры сопредельной стороной игнорировались. В глубине горного массива, близ границы, лежало несколько когда-то единых селений, некогда разделённых разной государственной принадлежностью. Демонстрируя достижения советской власти, селения на этой стороне контрастно благоустраивались, разительно отличаясь высоким уровнем жизни. Ярко освещённый в ночи, солидный, в стиле ампир сельский Дворец культуры магнитил завистливые взгляды потусторонней нищеты. Были случаи, когда в лучах утреннего солнца на центральной площади селения, задрав голову на сооружения, стоял в походном снаряжении, появившийся неизвестно откуда, заросший бородой горец. Таких совершенно безболезненно депортировали назад. Из опыта задержаний, по характеру перестрелки Макаров мог определить с большой степенью вероятности, кто перед ним. Яростнее всего отстреливались контрабандисты – стояли насмерть за своё добро. Нередко ставка делалась на одну ходку, дальнейшее существование стоило долговой кабалы. Попадая в окружение, сопротивлялись ожесточённо, последнюю пулю пускали себе в лоб. Там знали: следствие задержания заканчивалось сибирскими рудниками – та же смерть, но долгая, мученическая. Перед каторгой свободолюбивые горцы отдавали предпочтение смерти. Кому-то вылазки удавались, и это плодило новых авантюристов.

Макаров со своей группой шёл впереди. Слежавшаяся палая листва выстелила склоны слева и справа от седловины. Справа взрытой стёжкой прочертился свежий след зверя. Сомнения не вызывало: незадолго до их появления по склону ушла лиса. За пятьдесят метров от тропы чернело нагромождение вывернутого комля старого бука.

«Там ты, плутовка, пережидала дневной свет. Почуяла далеко за пределами видимости. Шумно двигаемся – расслабились», – рассуждал про себя Макаров.

Он остановил группу для десятиминутной передышки «на ногах», распорядился выдвинуться одному из следопытов за несколько метров от основной группы. При встречном ветре лиса должна была сигануть за спиной. По рельефу узнавались родные рубежи. Свои ждали их возвращения на большой тропе. Макаров получал возможность в очередной раз проверить надёжность выставленных секретов. Сбивающийся воздушный поток наносил из ущелья запах грибной сырости. По высотке, где группы подрезали склон, полоснул игривый прохладный ветерок – он донёс запах подмятой зелени – так пахнет бересклет. Капитан передал по цепочке «остановиться». Он заметил молчаливые знаки впереди идущего следопыта из сибиряков. Усадив всех на землю, капитан сблизился с ним.

– Товарищ капитан, посторонний запах, по-моему, медведь прошёлся по бурелому…

– Хвалю, Макар! Благодарю за бдительность! Да, бересклетом тянет. Стоим, пока не мелькнут фигуры передних вон в той прогалине, – он отмахнул кистью руки на разрыв опушки.

Молодые, глянцевые ещё листочки вызывали в глазах весёлую рябь. Хотелось прикрыть веки, остановиться, отдавшись воле тёплых лучей полуденного солнца. Поздняя весна предвещала жаркое взрывное лето, хотя сдержанно умеренный июнь таил в себе загадку. От отражённых солнечных зайчиков глаза пустили слезу. Время шло, а бойцы арьергарда не появлялись.