Текст книги "Зачем снятся сны"

Потом долгие несколько недель она будет жить одна в своем доме. Когда закончилось то немногое из продуктов, что маме еще летом удалось припасти на зиму, она жила, питаясь только тем, что давали сердобольные соседи в поселке, но они и сами жили впроголодь.

В феврале пришли русские. Те, кого так боялись оставшиеся в селе жители, думая, что они непременно отомстят за разрушенные города и села, своих погибших солдат, детей, стариков, женщин. Но русские оказались не такими и страшными. Они не мстили мирным жителям и даже организовали раздачу продуктов, а на одной из улиц появилась полевая кухня, где любой мог получить свою порцию щей и каши. Но девочка не знала об этом и несколько дней пряталась от них в своей потайной комнатке. По ночам пробиралась на кухню, чтобы украсть хотя бы крошку хлеба – в их доме на какое-то время остановились несколько русских офицеров – что не всегда удавалось.

Однажды ночью Юта ушла искать папу. Ослабленная, полуголодная, она шла ночью вдоль берега реки. Не знала, куда идти, но твердо верила, что только так найдет отца. Сильный ветер сбивал с ног, хлестал зарядами снега в лицо. Девочка падала и поднималась, и снова шла, пока силы не оставили ее окончательно. Упав в ноздреватый снег, она попыталась крикнуть, но захлебнулась от порыва ветра и потеряла сознание.

Пришла в себя Юта в тепле у камина. Она лежала на диване, укутанная в старое солдатское одеяло. Рядом в папином кресле сидел мужчина в незнакомой военной форме. Увидев, что она пришла в себя, он молча вышел, но вскоре вернулся с жестяной миской, из которой валили пар.

– Поешь, ты, наверно, голодная. Только не обожгись, каша горячая.

Она ни слова не поняла из того, что он сказал, но почему-то не испугалась.

В тот день она впервые в жизни ела гречневую кашу с тушенкой, и эта каша с тех пор стала самым любимой и желанной в жизни.

Так в жизни немецкой девочки Юты Еннеке появился русский капитан Иволгин. Потом и она стала Иволгиной, Ютой Иволгиной, и началась совсем другая жизнь.

Через два года, крепко держась за его руку, она пошла в первый класс. Юта уже успела привязаться к этому, когда-то совершенно чужому ей человеку, и уже называла его отцом. Он был немногословен, заботлив и добр. Классе в пятом она узнала, что Сергей Иволгин потерял всю свою семью в сожженной немцами дотла деревне Залазня, что под Смоленском, и это знание еще больше сблизило ее с ним.

Потом Юта закончила школу, поступила в педагогический институт. После института вернулась в свой дом и устроилась работать учителем немецкого языка в местной школе. Вскоре вышла замуж, появились дети – сначала дочь, потом два сына. Они выросли, подарили ей внуков. И теперь вот у нее уже появились и правнуки. И все они – русские, выросшие и живущие на русской земле. Да и сама она давно уже осознает себя только русской. Жизнь прошла так быстро…

Старая женщина встрепенулась, словно вспомнив о чем-то, вытерла тыльной стороной ладони лицо.

– Ну-ка ребятки, помогите бабушке встать.

Она поднялась. Посмотрела в окно. На улице все еще было темно, но вьюга прекратилась.

– Денис, посмотри, есть связь?

Мальчик подошел к телефону, поднял трубку и услышал гудки.

– Да, бабуля, есть, – кивнул он.

Бабушка подошла, взяла у него трубку и набрала номер. Дождавшись ответа, она сказала:

– Ванечка, извини, что разбудила, но мне нужна помощь. Срочно. Ты же знаешь, они еще не вернулись, а дело срочное. И захвати, пожалуйста, Степу. Жду вас. Только будьте осторожны в дороге, снегу намело. Хорошо, жду.

Мальчишками Иван и Степан когда-то, много лет назад, в школе были ее учениками, любимыми учениками. Из тех, кто никогда не забудут и не предадут своего учителя. Мальчики давно уже выросли, но всегда были готовы прийти ей на помощь.

Она положила трубку.

– Денис, отведи Юту в ее комнату, а я здесь займусь…

Подождав, пока правнуки вышли из комнаты, бабушка снова присела у остывающего тела.

– Vati, Vati. Ich habe lange auf deine Rückkehr gewartet! (Папа, папа, как долго ты не возвращался).

* * *

Утром следующего дня мальчишки, отправившиеся кататься на санках, наткнулись неподалеку от села на занесенное снегом тело незнакомца. Стайкой испуганных воробышков разбежались они по поселку, разнесли весть о страшной находке. Прибежавший на место участковый вызвал следственную бригаду из района. В нескольких метрах от первого она вскоре обнаружила второе тело.

Мужчины, одетые в форму солдат вермахта последней мировой войны, погибли от множественных огнестрельных ранений и скончались от них еще ночью. Никакой информации, улик, свидетельств, которые смогли бы пролить свет на это жуткое преступление, полиция, как не старалась, так и не нашла, как не смогла и идентифицировать личности погибших. Дело так и осталось нераскрытым.

В поселке еще с месяц обсуждали случившееся, выдвигали свои версии, порой невероятные, фантастические, строили догадки, просто сплетничали, но тоже не приблизились к разгадке. Лишь однажды местный учитель астрономии, человек возраста неопределенного, страстно увлеченный эзотерикой, нескладный, нелепый и смешной, которого никто всерьез не воспринимал и считал, по меньшей мере, странным, осторожно высказал мысль о возможном смешении пластов времени в жуткой февральской метели, и погибшие незнакомцы могли появиться в окрестностях поселка из прошлого, но никто его не послушал.

Не заметили жители поселка и появившейся тем же утром, когда были обнаружены тела погибших, в осиннике, на старом заросшем немецком кладбище, свежей могилы. Иначе бы они заметили, что среди серых гранитных надгробных камней, появился еще один, ничем не отличимый от других На нем была выбита надпись: «Kurt Enneke. Vater aus Utah. Danke für deine Liebe». (Курт Еннеке. Папе от Юты. Спасибо за твою любовь.)

Под ней стояла дата: «1912 – ». Год смерти отсутствовал. Может быть, потому что дочь не знала из-за случившегося, какой год указать. А может, совсем по другой причине… Ведь не секрет, что тех, кого мы любим или любили когда-то, мы не перестаем любить, и в нашей душе и нашей памяти они продолжают жить…

Плескачи

На тумбочке, рядом с кроватью, долго и натужно гудел телефон. Хабарову совсем не хотелось отвечать на звонок, он ждал, что тому, кто звонит, надоест, наконец, и он сам отключится. Но звонивший оказался настойчивым, и вскоре слушать гудение телефона надоело самому Хабарову. Он протянул руку и взял трубку.

– Да, – раздраженно сонным голосом буркнул Владимир.

Раздражение и сон улетучились мгновенно, как только он услышал там голос своего начальника, полковника Старовойтова.

– Володя, не в службу, а в дружбу…

– Сергей Александрович… – умоляюще проканючил Хабаров.

– Знаю, знаю, ты в отпуске с сегодняшнего дня. Но, насколько я помню, улетаешь ты только послезавтра, а у нас тут полный аврал, парни все заняты, и послать из следователей мне просто некого. Ты быстро со всем справишься. По имеющейся у меня информации, там обычная бытовуха. Знаешь, как бывает, когда у людей водка глаза застилает. За пару дней закроешь дело и свободен, гуляй свой отпуск. Кстати, наш стажер, эксперты уже на месте.

– Хорошо, Сергей Александрович, говорите адрес, – Хабаров не мог отказать полковнику. Старовойтов для них с женой был не просто начальником, почти членом семьи. Жену Владимира Алену знал с детства, и когда ее отец, с которым он дружил много лет, погиб во время задержания особо опасного преступника, взял ее под свою опеку.

– Я тебе еще на Viber вышлю, – добавил полковник, назвав адрес. – Спасибо за понимание, Володя.

– Попробовал бы я не понять, – иронично подумал Хабаров, услышав в трубке короткие гудки.

Вообще полковник мужиком был нормальным. Понятливым, довольно справедливым. Однако жутко не любил, когда ему отказывали, если он обращался к кому – то с просьбой. Обижался, и нет-нет, да и припомнит такое отказавшему. Касалось это всех, не только подчиненных ему следователей, но и домашних начальника управления. Благо, поводов просить кого-либо у него в жизни случалось немного.

Поднявшись с постели, Владимир, стараясь не шуметь и не разбудить жену, быстро оделся и на цыпочках пошел к выходу из спальни.

– Опять? – вопрос Алены настиг его уже в дверях спальни.

– Ну что поделать, Александрович попросил. Это ненадолго, он говорит, дело несложное, – ответил Хабаров, виновато оглядываясь.

Жена сидела в постели, облокотившись на подушку.

– То бишь есть надежда, что отпуск наш не отменяется, не переносится, как в прошлом году? – покачала головой Алена.

– Конечно! Конечно, не отменяется. Через два дня будем гулять с тобой по набережной Ялты и купаться в Черном море.

– Ладно уж, иди, что с тобой поделать? – махнула она рукой.

– Слушай, ближе к обеду позвони мне, может быть, удастся вырваться, пообедаем вместе.

– Хорошо, позвоню, – Алена сладко потянулась в постели. – Я еще немного поваляюсь, так вставать не хочется.

Хабаров послал жене воздушный поцелуй, улыбнулся, получив ответный, и вышел из спальни.

До указанного полковником адреса Владимир добрался довольно быстро. Пробок на дорогах в центре почти не было, а на окраинах они и вовсе оказались пустыми. Припарковав машину во дворе старого обшарпанного дома, где уже стоял ряд полицейских машин, он, поздоровавшись с ребятами из райотдела полиции, вошел в ближний к нему подъезд. На втором этаже дверь второй слева квартиры была приоткрыта, и Владимир догадался, ему туда.

В коридоре его встретил молодой незнакомый полицейский. Увидев Хабарова, он встрепенулся, поднял руку, и хотел было что-то сказать, но не успел. Из комнаты вышел седой невысокого роста человек с большим чемоданом в руках.

– Здравствуй, Михалыч, – протягивая ему руку, приветствовал его Хабаров.

– Володя! Какими судьбами, ты же вроде в отпуске? – удивился тот, пожимая протянутую руку.

– Да, вот, Старовойтов сказал, зашиваетесь без меня. А ты что, Михалыч, уже покидаешь нас?

– Я здесь свою работу уже сделал. Поеду к себе резать, изучать, проверять, писать заключение.

– Да, да, заключение. Ты с ним, пожалуйста, не тяни. А сейчас, накоротке, что скажешь?

– Вот так всегда. Аврал, спешка. Хоть бы кто-нибудь, когда-нибудь сказал: «Работай спокойно, Михалыч, не спеши. У тебя полно времени». Нет, постоянная гонка, – вздохнул медэксперт. – И никакой скидки на возраст старику. Накоротке ничего не скажу, сам все увидишь.

– Да какой ты старик. Не наговаривай на себя и не обижайся, – улыбнулся Хабаров. – Сам же знаешь, я в отпуске и у меня всего пара дней, чтобы постараться разобраться с делом. Кто сегодня из криминалистов?

– Карбон. Лев Семенович.

– Не знаю такого. Откуда он?

– По просьбе Старовойтова соседи в помощь прислали.

– И как он?

– Нормальный мужик. Опытный эксперт. Спокойный. Все сделал и уехал в свой отдел.

– Ладно, заболтал я тебя, Михалыч, поезжай и ты. Вечером еще забегу к тебе.

Хабаров вошел в комнату. На старенькой табуретке вполоборота к нему сидел капитан Свечин, оперативник из районного отдела внутренних дел, и беседовал с пожилой женщиной в домашнем халате. С капитаном Владимир был знаком давно, и они не раз пересекались при расследовании нескольких уголовных дел. Заметив Владимира, Свечин привстал, но Хабаров жестом остановил его.

– Работай, работай, Женя. Там? – спросил он, кивнув головой в сторону кухни.

– Да… Жуть жуткая, – ответил, поморщившись, Евгений.

Картина, открывшаяся за кухонной дверью, красноречиво рассказывала о случившейся здесь трагедии. Примерно в метре от кухонного порога на спине лежал мужчина лет тридцати, с опухшим от спиртного лицом, в старых заношенных спортивных штанах и грязной, когда-то бывшей белой майке. На ней, аккурат в районе сердца, похожее на цветок распустившейся крохотной красной гвоздики, бросалось в глаза пятно крови.

На столе лежала недопитая с остатками какого-то мутного пойла бутылка. Часть его вылилась и превратилась теперь в дурно пахнущую, подсохшую лужицу. Пустой стакан и тарелка с нехитрой закуской – огрызком огурца, нетронутым куском хлеба и несколькими перьями зеленого лука – дополняли картину проходившего здесь застолья.

Напротив, в паре метров от мужчины, между сдвинутым в сторону столом и плитой лежала молодая женщина, худая, с красными натруженными, похожими на старушечьи, руками. Хабарова удивило ее лицо, спокойное, словно она просто прилегла отдохнуть. Если бы не залитые кровью грудь и пол рядом с ее телом, можно было бы подумать, что она спит. Спит там, где свалила ее тяжкая усталость.

У батареи, склонив голову набок, сидел мальчик. На плече и шее запекшаяся кровь, видимо, из едва заметной с того места, где стоял Хабаров, раны на затылке. По одной из секций батареи отопления к полу тоже тянулась полоска крови. В правой руке мальчик крепко сжимал маленький игрушечный пластмассовый водяной пистолетик с оплавленным стволом.

Трагедия, случившаяся здесь виделась Хабарову так: отец семейства в пьяном угаре зарезал жену – видимо, она пыталась остановить затянувшуюся пьянку. Мальчик бросился защитить мать и поплатился за это жизнью. Но кто расправился с самим отцом семейства? Собутыльник?

– Владимир Иванович, товарищ капитан, вы как здесь?

На кухню заглянул стажер Вася Алиев. Парень молодой, немного горячий, сказывалась кавказская кровь отца.

– Старовойтов попросил помочь, – пожимая парню руку, Хабаров заметил, как порозовели щеки Алиева. Видимо, его задело недоверие полковника.

– Ну что, командир, мы можем тела забрать?

За спиной Василия замаячила зеленая медицинская шапочка.

Владимир посмотрел на стажера.

– Командуй, ты здесь главный, – сказал он после короткой паузы.

– Да, да, конечно, – спохватился тот.

– Пойдем, Вася, на улицу, не будем мешать людям.

Когда они вышли на воздух, Хабаров сделал глубокий вдох. Раз, еще раз.

– Вы неважно себя чувствуете? – спросил стажер.

– Нет, не в этом дело. Просто сколько работаю, никак не могу привыкнуть к тому, что гибнут дети. Да разве можно к этому привыкнуть? Это какая-то вселенская несправедливость.

Алиев, понимая его чувства, кивнул головой. Хабаров не просил, но после небольшой паузы тот стал докладывать, что было проделано здесь до приезда Владимира. Капитан слушал, не перебивая, отмечая про себя, что стажер вел себя на месте преступления четко и грамотно. Он и сам бы ничего сделать лучше не мог.

– Так, Василий, молодец, – сказал Владимир. Заметив, как от похвалы зарделись щеки стажера, подумал: «Господи, какой же ты еще мальчишка», – после чего добавил: – Здесь, я думаю, нам делать больше нечего. Поехали в отдел, обсудим ситуацию и дальнейшие действия.

* * *

К концу рабочего дня расследование практически не продвинулось. Картина случившейся ночью трагедии на кухне старого двухэтажного дома в целом была ясна. Вчера вечером потерпевшие, мать и сын, вернулись из деревни, где две недели гостили у бабушки. К моменту их возвращения отец семейства уже неделю находился в запое. Первые несколько дней компанию ему составляли с десяток таких же, как он сам, любителей горячительных напитков, но последние два он пил в одиночестве. В округе хорошо знали нрав хозяина дома – чем дольше он пил, тем мрачнее, раздражительнее и агрессивнее становился, взрывался и лез в драку по любому поводу – и никто не хотел попасть под его горячую руку. Знали эту особенность и его жена с сыном. Потому, вернувшись в город около пяти часов по полудню и бросив вещи в квартире, они весь оставшийся вечер просидели во дворе дома. Около полуночи, надеясь на то, что глава семейства, возможно, успокоился и уснул, женщина с ребенком пошли домой. Видимо, так оно и оказалось, потому как, по словам соседей, часов до трех ночи в квартире, где случилась трагедия, было спокойно. Однако к рассвету там разгорелся скандал, перебудивший всех в округе. Соседи собрались уже было вызывать полицию, но внезапно скандал прекратился.

Поутру, уходя на работу, один из соседей заметил, что дверь в квартиру напротив приоткрыта. Заглянул, позвал хозяев, но ему никто не ответил. Заглянув на кухню, обнаружил там страшную картину и вызвал полицию.

С гибелью женщины и мальчика все как будто было понятно. В алкогольном запале, возможно, в ответ на упрек в пьянстве глава семьи нанес жене удар кухонным ножом, оказавшийся смертельным. Сын бросился защищать мать, но отец резко отшвырнул его. Мальчик при падении ударился головой о ребро чугунной батареи. Удар оказался смертельным. А вот гибель самого главы семейства вызывала множество вопросов и в какой-то мере ставила в тупик. Обнаруженные на месте преступления улики никоим образом не проливали свет на случившееся.

Интуитивно, а интуиция крайне редко подводила Хабарова, он чувствовал, множественные отпечатки пальцев, обнаруженные на стенах, мебели, окнах, разве что их не обнаружили разве только на потолке, мало помогут в расследовании. Отпечатки, конечно, все отработают, но эта кропотливая небыстрая работа не приведет к раскрытию убийства хозяина квартиры.

Поквартирный опрос жильцов дома давал понять, что последние пару дней перед возвращением жены и сына никто посторонний к убитому не наведывался. Свидетельства жителей близлежащих домов тоже не обнадеживали. Подозрительных личностей или просто незнакомых никто из них не заметил. Трудно было им не поверить, особенно учитывая, что в небольшом, замкнутом со всех сторон домами дворе то у одного, то у другого подъезда, постоянно, часами, словно часовые на посту, обмениваясь новостями, несли свою службу местные старушки. А старушки, они такие: все видят, все замечают…

Хабарову казалось, он что-то упускает. Разгадка где-то рядом, но Владимир никак не мог поймать ту ниточку, потянув за которую, можно было бы раскрыть преступление. Правда, оставалась надежда – заключения экспертов, криминалистов и медицинских, помогут ухватиться за такую ниточку. Но время шло, а эксперты все молчали. Часам к пяти вечера, не выдержав, он заглянул в лабораторию.

Михалыч сидел, уткнувшись в компьютер и печатал. Услышав, как слегка скрипнула дверь, поднял голову.

– А, это ты, Володя. Я уже заканчиваю. Минут через двадцать распечатаю и отдам тебе.

– Спасибо, Михалыч. А ты не мог бы мне просто в двух словах рассказать…

– Тебя, конечно, интересует гибель хозяина дома? С остальным вроде особых вопросов не должно было возникнуть.

– Ты прав.

– Ну что тебе сказать? Проникающее огнестрельное ранение в область сердца. Смерть наступила мгновенно.

– Огнестрельное? Мне показалось… Шило, заточка.

– Мне тоже в первые минуты так показалось. Уж больно рана маленькая, почти бескровная, как бывает, когда удар, допустим заточкой, наносит профессионал. Но, увы… огнестрельное. Стреляли со стороны окна.

– Но стекло целое, там нет следов пули.

– Я сказал – не через окно, а от окна.

– Это значит, убийца находился в самой кухне.

– Именно так, – кивнул Михалыч.

– Пулю криминалистам на экспертизу отправил? – чуть обдумав услышанное, спросил Хабаров.

– Нет, не отправил, поскольку оказалось, что отправлять нечего.

– Как это? Ранение, как я успел утром заметить, вроде не сквозное.

– Не сквозное. Но пуля в теле не обнаружена.

– Умеешь ты, Михалыч, удивить. Невероятно. Что мы могли упустить? – задумчиво произнес Владимир.

– Извини, чем богаты…

Вернувшись после разговора с Михалычем к себе, Хабаров позвонил Карбону. Однако разговор с экспертом-криминалистом добавил пару деталей к сложившейся картине преступления, и только. Баллистическая экспертиза говорила – смертельный для хозяина квартиры выстрел произведен из пистолета со стороны окна, с того места, где лежал его погибший сын.

– Пистолет…, – отрешенно произнес Лев Семенович. – Если бы на месте преступления или в теле погибшего удалось найти пулю, то определить марку пистолета было бы легче. В данной ситуации можно только предположить, выстрел мог быть сделан из австрийского пистолета марки «Kolibri», швейцарского «SwissMiniGan» или чего-то подобного калибром 2,5–2,7 мм. Это очень редкое оружие.

После разговора со Львом Семеновичем Владимир попытался, разложив все имеющиеся в распоряжении следствия факты, слепить несколько мало-мальски достоверных версий преступления, но получалось это плохо. Они складывались какими-то рваными, нелогичными. Порой ему в голову приходила мысль, что есть в этом преступлении нечто необъяснимое, потустороннее. Иначе, как убийца смог незамеченным проникнуть в квартиру, совершить преступление, и также скрытно исчезнуть, словно он обладал способностью телепортироваться в пространстве или невидимостью. Хабаров гнал подобные мысли от себя. В мистику он не верил. Считал, рано или поздно, любому, даже самому невероятному явлению, найдется вполне себе реалистичное объяснение. Но предательские мысли упорно возвращались, внося в душу смятение.

– Товарищ капитан, – в кабинет заглянул Алиев. – Нас Старовойтов вызывает.

– Вызывает? Ну что ж, идем, получим свою долю пилюль, – ответил Хабаров, поднимаясь из-за стола.

– Почему пилюль?

– А как же. Преступление, что мы с тобой расследуем, на первый взгляд, несложное, бытовое. Рабочий день заканчивается, а у нас нет ни одной рабочей версии, хоть сколько-нибудь реалистичной. Что нас за это, по головке погладить? Пилюли ждут нас, горькие пилюли.

Но Хабаров ошибся, никаких пилюль полковник им не прописал. Внимательно выслушав обоих, задал несколько незначительных вопросов, буркнул: «Ну что ж, работайте». После чего попросив Хабарова задержаться, отпустил Алиева.

Когда стажер вышел из кабинета, Старовойтов спросил Владимира:

– Глухарь намечается? Как чувствуешь.

– Хотелось бы сказать «нет», товарищ полковник, но интуиция подсказывает, все к тому идет.

– Нехорошо, – вздохнул Старовойтов задумчиво. – Ладно, свободен.

Уже у двери Хабаров вполуха услышал незнакомую фамилию – Смольников. Он обернулся. Полковник стоял у стола, задумавшись и, что-то бормотал. Заметив вопрос в глазах Владимира, махнул рукой.

– Не обращай внимания. Это я сам собой. Так, вспомнилось… Ты мне лучше скажи, как тебе наш стажер?

– За один день трудно определить. Но пока все, что парень делает, довольно профессионально.

– Тогда после твоего отъезда не буду никому передавать дело, оставлю у него. Пусть работает. Там посмотрим. Ладно, иди, отдыхай. Алена уже, наверно, ждет не дождется.

* * *

Одного взгляда на мужа оказалось достаточно, чтобы Алена стерла со своего лица ироничную улыбку и отбросила все шутливые колкие слова, которые хотела ему сказать. Она сразу поняла, день у Владимира выдался непростой, и не стоит над ним подшучивать. Он так и не позвонил ей, не выполнил своего обещания пообедать вместе где-нибудь в ресторане не потому, что просто забыл. Для этого ей совершенно не пригодились ее профессиональные навыки – Алена уже несколько лет работала в службе психологической поддержки личного состава в системе МВД – все прекрасно читалось по лицу Хабарова. Она уже привыкла, когда у мужа не ладится на работе, лицо его приобретает озабоченное, угрюмое выражение, он становится молчалив, погружен в свои мысли. В такие минуты с вопросами лучше не обращаться – Владимир их либо пропускает мимо ушей, либо отвечает спустя какое-то время и невпопад.

Однако, стоило, на ее взгляд, немного пообижаться. Хотя бы за то, что не предупредил по телефону. Как бы ни был занят, минутку найти мог.

– Ужинать будешь? – спросила как можно безразличнее Алена.

Он помотал головой, отказываясь.

– Как знаешь, а я проголодалась, пока тебя ждала, – она, развернувшись, ушла на кухню.

Алена прекрасно знала своего мужа. Пройдет минут двадцать-тридцать, он подтянется туда же, на кухню, и, не выдержав своего собственного молчания, будет искать повод для начала разговора, и когда выговорится, пропадет угрюмость и озабоченность, и к мужу вернется его обычное настроение.

Так произошло и в этот раз. Вскоре Хабаров, все еще хмурый, молчаливый, появился на кухне, присел за стол напротив жены. Она к этому времени уже поела и пила чай с молоком. Несколько минут он сидел молча, из-под бровей поглядывая на жену, потом спросил:

– Что у нас на ужин?

– Салат «Цезарь» и картофельная запеканка.

– Пожалуй, попробую. Чуть-чуть.

– Попробуй, – Алена пожала плечами.

Владимир положил себе в тарелку пару ложек салата и посмотрел сначала в сторону духовки, потом на жену. В его глазах читался вопрос. Алена молча кивнула. Вздохнув, он поднялся и, открыв дверку духовки, достал стеклянную форму с запеканкой.

– Тебе положить? – спросил он жену, добавив в свою тарелку с салатом, немного запеканки.

– Нет, спасибо, я уже поужинала, если ты не заметил, – безразлично ответила она.

Глядя из-под ресниц на мужа, она внутренне улыбалась, понимая, что он уже готов к разговору, но не знает, как его начать.

– Вкусно, – Владимир, попробовал стряпню жены.

– Если похвалил искренне, то спасибо, я старалась, – Алена внимательно посмотрела в глаза мужу. – Не ищи повод для разговора, рассказывай, какие у тебя проблемы.

– Конечно, искренне. И не ищу я никакого повода, – он споткнулся о последнюю фразу, поняв, что солгал и на минуту замолчал. Потом спросил: «Ты не обиделась?»

– Господи, Хабаров, когда я на такие глупости обижалась. Хотя, нет, немного обиделась… что не нашел времени сделать звонок. Что касается твоего настроения, понимаю, если что-то на работе не ладится, лучше не приставать с расспросами. Придет момент, сам все расскажешь.

– Не ладится, – кивнул он. – И дело, на первый взгляд, простое. А вот…

– Давай вместе подумаем, в чем там загвоздка.

Владимир словно только этого и ждал. В следующие полчаса он вывалил на голову жены все, что у него накопилось, все факты, улики, стараясь не упустить деталей.

Слушала и чертила непонятные линии пальцем на столе. Она всегда так делала, когда полностью погружалась в тему, требующую незамедлительного решения.

– Это мне помогает думать, запоминать, не упустить мелочей, – ответила она Владимиру как-то, когда он спросил ее о рисунках.

Несколько минут, после того как Хабаров ей все выложил, Алена молчала. Молчание жены действовало так на него тягостно, что он не выдержал.

– Что скажешь?

Она подняла на него глаза.

– Говоришь, никаких зацепок, мистика? Да… Невольно вспоминается профессор Смольников.

– Кто, кто? – переспросил Владимир.

– Ты не знаешь… – задумчиво отмахнулась Алена. – Ты все рассказал, ничего не упустил?

– Все. Кто такой Смольников? Я второй раз за сегодняшний вечер слышу эту фамилию, – настойчиво спросил Владимир.

– Да? И кто ее уже упоминал?

– Старовойтов.

– Вот как? Ну да, кто же еще?

Алена сделала паузу. Вздохнула.

– Хорошо, Хабаров, я тебе расскажу. Только, пожалуйста, отнесись к этому серьезно.

– Насколько это будет возможным, – ответил он.

– В том-то и дело, многие считают то, что я сейчас тебе расскажу, невозможным. Надеюсь, ты не из таких. Еще десять лет назад я столкнулась с явлением, которое и сейчас многие считают фантастическим? и человеком, который занимался его изучением. Когда мы учились в университете, Евгений Александрович Смольников вел у нас курс «Особенности психологического развития детей дошкольного и младшего школьного возраста». Курс факультативный. А, как ты понимаешь, предметы, что посещать не обязательно и по которым впоследствии сдавать зачеты не нужно, студенты, как правило, посвящают лишнему часу сна или другим занятиям. С нашего потока на курс Смольникова записалось всего шесть человек. В том числе и я, и не пожалела. Название курса совершенно не отражало того, чем занимался Евгений Александрович. А занимался он уникальными способностями детей материализовывать свои мысли.

– Ты это серьезно? – скривился Владимир. Чего-чего, но он явно не ожидал такого поворота в рассказе.

– Поначалу я тоже так отнеслась к тому, что он нам читал на своих лекциях. Но потом…, – задумчиво взглянув на мужа, Алена замолчала. Она словно узнавала и не узнавала его, – надеюсь, ты больше не будешь меня прерывать.

– Нет.

– Хорошо, тогда я продолжу.

Слушая Алену, Хабаров с трудом понимал, к чему она рассказывает ему о каком-то профессоре, его лекциях, об особенностях психологического развития детей. Ранее он не раз сталкивался с ее способностью по мельчайшим, почти незаметным деталям преступления составить психологический портрет преступника и представить версию самого преступления, которая в итоге оказывалась верной, и помогала его распутать.

– Тебе бы не психологом в нашем управлении работать, а следователем, – не раз говаривал Владимир жене после очередного раскрытого с ее помощью дела.

– Думаю, одного следователя в семье вполне достаточно, – отмахивалась она. – А я буду следить за эмоциональным здоровьем твоим и твоих коллег.

Сколько раз Алена помогала ему. Но сейчас… Сейчас Хабаров, слушая ее все больше раздражался.

– Материализация мысли? Бред! Фантастика! – ворчал он про себя, но жену более не перебивал.

Владимир все надеялся на каком-то этапе ее рассказа зацепиться за нужное слово, необходимую мысль, которые позволят ему увидеть проблеск в этом темном деле. Но проблеска так и не увидел.

Когда Алена закончила свой рассказ, у Хабарова в душе боролись двойственные чувства. С одной стороны, он ей не поверил. Совсем не поверил. Да и как можно в такое поверить – материализация мысли. Немыслимо! С другой стороны, перед женой возникло какое-то предательское неудобство за это неверие. Некоторое время помолчав, он встал и пошел в сторону.

– Ты куда? – окликнула его жена.

– Спать. Извини. Очень устал. Говорят, утро вечера мудренее. Может, завтра утром все, что ты сейчас рассказала, будет восприниматься по-другому.

– Так я и думала, ты не поверил и не понял, – грустно заметила Алена.

– Где уж мне, – устало парировал Владимир.

У дверей в спальню он задержался.

– Скажи мне, ты действительно во все только что рассказанное веришь? Тогда у тебя должна возникнуть версия, что это мальчик, глядя, как отец измывается над матерью, силой мысли его убил. Орудием же убийства послужил водяной пистолетик. Так?

– Так.

– Ничего бредовее в жизни не слышал.

– Пусть так, Володя, но ты не будешь против, если я позвоню Смольникову? Посоветоваться, – сказала в ответ Алена. Но Хабаров, скрывшись за дверью, ее уже не услышал.

* * *

Уснул Хабаров только под утро. Закрывая глаза, он, как наяву, видел погибшего мальчонку у батареи под окном, его несчастную мать, и никак не мог избавиться от наваливающегося уныния. Раз за разом, прокручивая в мыслях детали уголовного дела, Владимир впервые за десяток лет следственной работы чувствовал угнетающее бессилие – прошли сутки, а у него даже нет вразумительной версии, над которой можно было бы работать. В череду размышлений то и дело прорывался вопрос: «А что, если Алена…?» Но он тут же его отгонял.