Текст книги "Политическая концепция М. Каддафи в спектре «левых взглядов»"

Но, так или иначе, несмотря на очевидную идеологическую зависимость арабских компартий от курса Коминтерна и в целом декларативный характер их революционных устремлений, коммунисты первыми на Арабском Востоке четко сформулировали теорию революции, за образец которой предлагали взять большевистскую. Широкое использование ими марксистской терминологии способствовало частичному восприятию некоторых тезисов К. Маркса арабскими «левыми», начинавшими осознавать возможность реализации намеченных целей не только легальными средствами. Это приводило к тому, что «вокруг либеральных чиновников и левых интеллигентов создавалась атмосфера открытого недоброжелательства и вражды»[123]123
  Иванов НА. Кризис французского протектората в Тунисе. М., 1971, с. 163.


[Закрыть], а «антиколониальная мысль» все больше радикализировалась.

Однако «левые взгляды» в целом продолжали развиваться исключительно в теоретических разработках узкой группы интеллектуалов и не имели широкого общественного резонанса, «левые» организации оставались малочисленными и разобщенными, а их пропаганда «ограничивалась столичными кафе и мединами крупных городов»[124]124
  Иванов Н.А. Кризис французского протектората в Тунисе. М., 1971, с. 45.


[Закрыть]. В целом этот спектр политической мысли не представлял еще самостоятельного и оригинального идеологического течения, заимствуя большую часть терминов и социальнополитических моделей из трудов европейских и русских «левых» теоретиков[125]125
  Арабский исследователь Р. ас-Саид среди идейных «источников» арабского социалистического движения выделил фабианство, «идеи Второго Интернационала» (теории европейских социал-демократов) и марксизм. (Ас-Саид Р. Тарих аль-харака аль-иштиракийя фи Мыср. 1900–1925 (История социалистического движения в Египте. 1900–1925). Бейрут, 1975).


[Закрыть].

В 20-е – 30-е гг. XX в. в арабском социалистическом движении объективно отсутствовал идеологический стержень, который смог бы превратить «левые взгляды» в авангард «антиколониальной мысли». Марксизм оказался не способен выполнить эту консолидирующую функцию; в условиях, когда вопрос национальной эмансипации становился ключевым для большинства арабских политических сил, любая «импортированная с Запада» теория неизбежно рассматривалась как не отражающая национальной специфики.

По существу, в первой половине XX в. на Арабском Востоке все проблемы социального и политического порядка рассматривались исключительно с точки зрения националистического императива, и ни одна политическая идея не могла быть реализована вне рамок арабского национализма, который и стал идеологическим стержнем «левого движения».

«Левые ценности» и идеология арабского национализма: попытка синтеза

Оформившись в рамках спектра «антиколониальной мысли», социалистические идеи были ориентированы на национальную консолидацию, и тема арабского возрождения стала центральной в концепциях большинства теоретиков. Стремление к сохранению собственной архитектоники, обращение к арабо-исламскому цивилизационному достоянию, осознание своей целостной социокультурной общности, поиск национальной идентификации в противовес насильственной модернизации по западным образцам стали определяющими для идеологов социализма. Новое могло быть воспринято исключительно как видоизменение, надстройка над старым и известным. Традиция как архетип, как верность нации, как историческая память, как культурный потенциал прошлого, как общность языка и территории послужила основой для политического развития «левого типа» и необходимой консолидации масс.

В то же время нельзя не обратить внимания на тот факт, что это обращение к традиции неизбежно несло в себе значительную мифологическую составляющую, и в противовес колониальной мифологизации сознания зарождалась контрмифология, в целом построенная по тем же законам, что и любая идеологическая система. Характеризуя ее, А. Мемми представил стремление антиколониальных течений приспособить традицию к изменившимся экономическим и политическим условиям как исключительно мифологизированную систему ценностей: «Колонизуемый возвращается к своей бесславной истории, пестреющей черными дырами, к своей умирающей культуре, почти заброшенной им самим, к своим замороженным традициям, к своему заржавевшему языку» [126]126
  Memmi A. Portrait du colonisé précédé de Portrait du colonisateur. P., 2001, p. 152.


[Закрыть].

Перед арабскими «левыми» встала задача реактуализации прошлого, синтеза идеи национального возрождения с социалистической моделью политического развития. В работах арабских «левых» теоретиков декларировался не «возврат к истокам», а реальная возможность использования традиционных институтов в эпоху научно-технического прогресса, «опора» политической модернизации на национальное культурное наследие. Для реализации намеченных целей тактике «класс против класса» необходимо было противопоставить «единство» всех классов в антиколониальном движении. Идея борьбы за политическую независимость все больше связывалась с концепцией национальной консолидации, а арабский национализм превращался в идеологическое течение и политическое движение, суммировавшее реакцию арабских стран на европейский колониализм и обнаружившее колоссальный потенциал для противостояния колониальной системе.

Ислам как значимая часть арабского культурного наследия стал мощным фактором национального сплочения против колонизаторов. «Левые» все больше пытались синтезировать социалистические ценности с многовековой исламской традицией. Фактически, уже в начале XX в. определились многие аспекты дальнейшего развития «левых взглядов» в арабском мире. Религиозная «составляющая» приобретала особое значение в арабских социалистических концепциях. Однако религия, являвшаяся и основным средством легитимации консервативных доктрин, не могла стать фундаментом арабской социалистической мысли. Кроме того, провозглашая национальное единство, «левые» не могли не учитывать наличия среди населения стран региона значительного числа арабов-немусульман. Социалистические идеи в арабском мире смогли получить серьезное распространение, прежде всего, в рамках национализма, ставшего наиболее эффективным средством консолидации масс.

«Левые установки» не имели широкого общественного резонанса до тех пор, пока не появились теории «революционного национализма». Наибольшей популярностью пользовались те концепции общественного развития, в которых опыт европейских и русских «левых» рассматривался, прежде всего, с точки зрения его соответствия условиям той или иной страны. Подавляющее большинство арабских «левых» исходили из неприемлемости социально-политических структур Запада и необходимости выработать свои теории некапиталистического развития[127]127
  Эта мысль высказывалась даже умеренными социалистами, настроенными на «диалог» с Европой, например – тунисцем X. Бургибой: «Поскребите любого француза, самого интеллигентного, самого либерального, самого левого и вы обнаружите человека, уверенного в своем превосходстве» {Bourguiba H. La Tunisie et la France, Vingt-cinq ans de lutte pour une coopération libre. P., 1954, р. 45).


[Закрыть], противопоставляя им ара-

бо-исламские формы участия народа в управлении страной, зачастую рассматривая организацию племени и мусульманской общины как образец для моделирования таких форм. Характерным стремлением арабских «левых» стал поиск «особого», самобытного пути развития, который позволил бы миновать фазы, пройденные другими государствами, а также опора на этноцентризм, уходящий своими корнями к такому элементу социальной психологии, как осознание кровной связи между членами рода, племени, причем эти критерии переносились на уровень нации.

Аналогичные тенденции в свое время были характерны для русских «левых» теоретиков, рассматривавших институт общины как специфическую форму «стихийного социализма». По мере распространения «левых ценностей» эта тенденция выступала как своеобразный «идеологический архетип», диктовавший восприятие социализма исключительно через призму национальной традиции. Арабская «левая мысль» также строилась на отсылке к традиционным социальным формам как отправной точке и своеобразной константе теоретического анализа действительности.

В теориях арабских социалистов непременным условием реализации «левых принципов» стало национальное единство, декларирование невозможности построения социализма в одной арабской стране. Вместе с тем, арабский национализм оформлялся как совокупность национализмов отдельных арабских стран, что неизбежно влекло за собой претензии каждого из этих национализмов на доминирующую роль. Этот фактор оказал решающее влияние и на последующее развитие арабской «левой мысли».

В первой половине XX в. ряд арабских стран получили политическую независимость. По существу, серьезное развитие теоретической мысли начало проявляться только в этот период. Для «левых» теоретиков оказалось очевидным отсутствие прямой связи между государственным суверенитетом и экономической независимостью, многопартийность не воспринималась ими как критерий свободы, а противоречиво и непоследовательно созидавшаяся в пределах арабских стран государственность становилась в глазах социалистов усугублением национального раскола.

В арабской политической мысли выкристаллизовывалась тенденция к критическому осмыслению капитализма как идеала общественного прогресса. Введение многопартийной системы в ряде арабских стран не способствовало серьезной популяризации «левых взглядов», кроме того, проникновение «левых» в парламент носило весьма ограниченный характер, что влекло за собой негативное отношение социалистов к парламентским формам демократии[128]128
  Это неприятие усиливалось и тем фактом, что на Арабском Востоке аморфность и дробность социально-политической структуры и незавершенность этнических процессов зачастую способствовали превращению парламентов в арену узкокорыстной племенной и клановой конкуренции.


[Закрыть]. В условиях нарастания социальных конфликтов и нестабильности экономического положения в политический словарь большинства «левых» партий и деятелей все больше начинало входить понятие «революция», а легальные методы все чаще стали отождествляться с коллаборационизмом. Из неоднородного комплекса разрозненных «левых» организаций начинало четко выделяться «революционно-националистическое» направление.

Арабские «левые» связывали выполнение социальной революцией ее конструктивных функций с утверждением традиционных национальных духовных ценностей. «Левая» альтернатива либеральной модернизации становилась в глазах революционно настроенных социалистов вполне реальной возможностью; соединенная с традиционными ценностями, она обещала стать более гармоничной и менее болезненной для населения, как в социальном, так и в культурном плане. «Революционный национализм» связывал воедино национальную и социальную революции, постепенно становясь самобытной политической теорией, способной представить альтернативу либеральной модернизации. Основой стратегии «революционного национализма» стало целенаправленное вовлечение в антиколониальную борьбу всех социальных слоев населения.

Революционные теории достраивались, систематизировались, воплощались в системы конкретных установок практически-политического действия, необходимых для прихода к власти, что неизменно приводило к формированию контрэлит, претендовавших на выражение интересов широких слоев населения. В этот период для многих арабских социалистов перспектива захвата власти стала казаться единственной гарантией реализации «левых принципов» на практике.

Во второй половине XX в. в ряде арабских стран были осуществлены революционные перевороты, имевшие антиколониальный и антиконсервативный характер и направленные на уничтожение господства иностранного капитала. Важным отличием «левых взглядов» на Арабском Востоке стало то, что в подавляющем большинстве случаев они оказались представлены исключительно в партийных программах стремившихся к власти политических группировок и идеологиях правящих элит, использовавших социалистические доктрины для легитимации собственной власти. Как правило, социалистические теории окончательно оформлялись уже после прихода «левых» к власти, поэтому вполне закономерно, что они начинали модифицироваться в зависимости от конкретных политических условий и исторических обстоятельств: в эпоху нациестроительства «революционный национализм» неизбежно перерождался в государственный социализм. Проблема взаимодействия теории и практики для арабской «левой традиции» имела не менее принципиальное значение, чем для Европы и России.

Понятие нации служило символом перемен и революции, идеологическим оружием против господствующего дискурса, определявшего население и культуру зависимых стран как сущности низшего порядка. Однако именно те политические структуры, которые играли защитную роль по отношению к внешним силам – в интересах усиления власти, автономии и единства национального сообщества – по отношению к нему самому стали выполнять функции подавления.

Трансформация «революционного национализма» в «государственный социализм национального типа»

Квинтэссенцией «левых взглядов» на Арабском Востоке стали воззрения Г.А. Насера, во главе с которым в Египте после свержения монархии в 1952 г. сформировалось революционное руководство. Египет стал первым арабским государством, где была осуществлена революция под «левыми» лозунгами, а в 50-60-е гг. XX в. превратился в ведущую державу арабского мира, которая оказывала огромное политическое и идеологическое воздействие на модернизационный процесс во всем регионе. Появление Г.А. Насера сильно нарушило «умеренный» сценарий развития событий на Ближнем Востоке. И уже на начальном этапе деятельности новой египетской элиты определилось четкое стремление Г.А. Насера стать «идеологическим вождем» всего арабского мира. Исследование социально-экономической и политической жизни Египта в период правления Г.А. Насера имеет принципиальное значение для понимания закономерностей и противоречий «левой ориентации» в арабском мире.

Придя к власти, египетские «Свободные офицеры»[129]129
  «Свободные офицеры» – созданная в 1938 г. политическая организация, направленная на свержение монархии.


[Закрыть] не имели определенной, ясно сформулированной теоретической доктрины и политической программы, в первые годы это были лишь отдельные лозунги и декларативные заявления, а революционное руководство начинало осознавать, что захват политической власти еще не означал ликвидации социальных противоречий. Только в 1955 г. были сформулированы основные принципы египетской революции: ликвидация империализма, уничтожение капиталистических монополий, устранение социальной поляризации, осуществление аграрной реформы и создание сильной национальной армии.

Широкая волна национализации начала 60-х гг. XX в. серьезно ослабила иностранные позиции в египетской экономике, однако политика революционного руководства приобрела уже не только антиколониальную, но и антикапиталистическую направленность. В работах и выступлениях египетского президента появилась масса определений термина «социализм», в целом близких к европейским «левым» теориям: «Социализм – это власть народа. Социализм означает передачу средств производства на службу трудовому народу… Социализм – это социальная справедливость и равенство, то есть справедливое распределение труда и результатов труда. Социализм – это ликвидация эксплуатации человека человеком. Социализм – это создание условий, в которых каждый человек мог бы удовлетворять все свои материальные и духовные потребности»[130]130
  Насер ГА. Проблемы египетской революции. М., 1979, с. 104, с. 90, с. 115, с. 118.


[Закрыть]. Однако уже на начальном этапе революционных преобразований наблюдался последовательный этатистский характер политической доктрины Г.А. Насера, а противники главенствующей роли государства объявлялись «врагами социализма»[131]131
  Насер ГА. Проблемы египетской революции. М., 1979, с. 118.


[Закрыть]. «Если революция не сможет продвигаться вперед бескровным путем, то мы решительно встанем на кровавый путь ее развития», – заявлял президент Египта[132]132
  Насер Г.А. Хутуб ва тасрихат (Речи и заявления). Аль-кахира (Каир), 1960, с. 577.


[Закрыть].

Идея политического развития получила широкое распространение на официальном уровне в доктрине «арабского социализма». Включая себя в мировую «левую традицию», египетская элита претендовала на самостоятельную нишу в этом политическом спектре. Стремление к созданию самобытной политической доктрины, отличной как от европейских, так и от русских «левых» теорий, уже в 50-е гг. XX в. характеризовало разработки Г.А. Насера. А в 60-е гг. XX в. доктрина «арабского социализма» в Египте официально стала называться «научным социализмом»[133]133
  Нередко термины «арабский социализм», «насеровский социализм» и «научный социализм» использовались египетскими «левыми» как синонимы.


[Закрыть]. Причем этот «научный социализм» Г. А. Насер активно противопоставлял марксистскому: «У нас имеются очень большие разногласия с коммунизмом, носящие принципиальный характер… Я уверен, что наш социализм – именно научный социализм. Но мы не говорили, что наш социализм – материалистический. Мы не считаем наш социализм – марксистским, потому что религию мы не отвергаем». Одним из основных расхождений с теорией К. Маркса стало также отрицание необходимости диктатуры пролетариата: «Наше государство является государством всего народа и выражает интересы всех классов страны»[134]134
  Насер ГА. Проблемы египетской революции. М., 1979, с. 113, с. 105, с. 18.


[Закрыть]. Различное с марксизмом понимание вопросов религии, классовой борьбы, частной собственности, целей революции способствовало развитию «насеровского социализма» как вполне оригинальной политической доктрины[135]135
  В дальнейшем отношение Г.А. Насера к коммунистам претерпело эволюцию – от открытого преследования к определенному сотрудничеству (особенно в период активной военно-экономической поддержки Египта со стороны СССР).


[Закрыть].

Концепция социалистических преобразований была подробно изложена в Хартии национальных действий, в ней декларировались три основных политических принципа: «свобода, социализм, единство»[136]136
  The Charter. Cairo, 1962, p. 65.


[Закрыть], а «арабский социализм» трактовался уже не как «особый путь» политического развития, а как историческая неизбежность. При декларировании необходимости участия широких масс в политическом процессе[137]137
  «Демократия может быть осуществлена лишь при участии всего народа в управлении страной» (Насер ГА. Проблемы египетской революции. М., 1979, с. 108).


[Закрыть] в Хартии, тем не менее, подчеркивалась главенствующая роль государства в регулировании производственных и социальных отношений. Кроме того, исключительную власть получал президент республики, наделявшийся широкими полномочиями в решении важнейших вопросов внутренней и внешней политики.

Хартия объявляла государство главным собственником, вместе с тем признавая и право «неэксплуататорской» частной собственности. В период правления Г.А. Насера получила распространение политика поощрения мелкого частного предпринимательства. Хартия не провозглашала и необходимости национализации земли, сохраняя тем самым принцип частной собственности на землю.

Концепция гармонического общества и социальной трансформации (в условиях непременного национального единства[138]138
  Причем конечной целью борьбы за национальное единство объявлялось создание общеарабского государства. Однако при провозглашении этого лозунга в теоретических трудах четко не определялись ни политическое и социальное устройство будущего государственного образования, ни формы экономических отношений, декларировались лишь принципы федерализма и демократии. Практическим шагом к общеарабскому союзу стало создание в 1958 г. Объединенной Арабской Республики (ОАР), в состав которой вошли два арабских государства: Египет и Сирия.


[Закрыть]) нашла отражение в формуле, созданной в середине 50-х гг. XX в. – «демократическое кооперативное социалистическое общество». Эти взгляды были преобразованы Г.А. Насером в 1961–1962 гг. в теорию о «гармонии классов» – возможности мирного разрешения классовых противоречий в рамках национального единства[139]139
  «Неизбежную и естественную классовую борьбу нельзя отрицать, но ее решение должно быть мирным, в рамках национального единства и путем стирания различий между классами» (The Charter. Cairo, 1962, p. 57).


[Закрыть]. Однако эта гармония в соответствии с внутренней логикой теории Г.А. Насера могла быть достигнута исключительно посредством создания новой общественно-политической организации – Арабского Социалистического Союза (АСС), перед которым ставилась задача выявления и нивелировки противоречий между различными классовыми силами и содействия их разрешению в рамках Союза[140]140
  В 1962 г. был издан декрет президента Г.А. Насера о создании этой политической организации.


[Закрыть]. Отвергая многопартийность, правящая элита объявляла АСС единственной массовой политической организацией в стране – «социалистическим авангардом», который должен был осуществлять руководство народными массами, определять внутреннюю и внешнюю политику Египта, контролировать ее выполнение и был призван стать главной опорой режима. АСС был использован президентом Египта для укрепления собственных политических позиций: в период между сессиями Генерального конгресса АСС руководство осуществлял Высший исполнительный комитет (ВИК), а председателем АСС и ВИК был объявлен Г.А. Насер. Кроме того, АСС призван был играть важнейшую роль в процессе идеологизации граждан: «При помощи АСС мы должны внедрять социалистическое сознание в массах»[141]141
  Насер ГА. Проблемы египетской революции. М., 1979, с. 120.


[Закрыть]. В этот период в Египте издавался также ряд идеологических трудов, авторы которых пропагандировали теорию «насеровского социализма»[142]142
  См., в частности: Шумейс А.М. Иштиракийятуна аль-‘арабийя (Наш арабский социализм). Аль-кахира (Каир), 1961; Сейф ад-Дауля И. Усус аль-иштиракийя аль-‘арабийя (Основы арабского социализма). Аль-кахира (Каир), 1965.


[Закрыть]. В целом, легитимация доктрины «арабского социализма» проходила успешно, для широких масс эта концепция одновременно являлась и модернизаторской, революционной, и в то же время традиционной: арабской и исламской. «Насеровский социализм», синтезированный с арабским национализмом, для правящей элиты Египта стал эффективным средством расширения влияния в ближневосточном регионе.

Одной из отличительных черт насеровской теории было отождествление идеалов «арабского социализма» и социальных концепций ислама. Г.А. Насер пытался трактовать ислам как доктрину, имеющую в своей основе социалистическую миссию[143]143
  «Мусульманская религия – на 100 % социалистическая религия» (Насер ГА. Проблемы египетской революции. М., 1979, с. 113).


[Закрыть], и придавал большое значение теологическому обоснованию своих социально-экономических разработок, утверждая, что источником идей и самим духом его действий является Коран[144]144
  Апелляция к исламским ценностям становилась неотъемлемым «атрибутом» египетских социалистов. «Хотя согласно Корану и сунне пророка народу надлежит самому избирать для себя форму правления, в Коране особенно подчеркнуто, что образцом является правление большинства народа, а не личности или группы лиц, правление трудящихся масс» (Мохи-д-дин X. Ад-дин ва-ль-иштиракия (Религия и социализм). Аль-кахира (Каир), 1976, с. 33).


[Закрыть]. В то же время для Г.А. Насера были характерны и секуляристские заявления[145]145
  «Религиозного египтянина всегда обманывали с помощью самой же религии» (Насер ГА. Проблемы египетской революции. М., 1979, с. 20).


[Закрыть], признание свободы вероисповедания и убеждений, требование ликвидации шариатских судов.

Во внешней политике период правления Г.А. Насера характеризовался четко выраженной антиимпериалистической направленностью; кроме того, стремясь оградиться и от идеологического влияния СССР, египетский президент внес непосредственный вклад в создание Движения неприсоединения. А внутри страны происходило активное наступление на крупный частный капитал, что обеспечило быстрый рост государственного сектора. Однако этот курс в итоге привел к тому, что в созданных политических структурах быстро стала складываться новая, постреволюционная элита. Несмотря на принятие традиционных для «левых» законов (о социальной защите, о бесплатном обучении, о семичасовом рабочем дне, об участии рабочих в распределении прибыли предприятий, об обязательном представительстве рабочих и служащих в административных советах компаний и др.), к 70-м гг. XX в. четко выраженный этатистский характер доктрины Г. А. Насера стал определяющим в политике египетского правительства. Такие неотъемлемые черты государственного социализма, как укрепление авторитарных тенденций, трансформация революционной теории в средство легитимации власти новой элиты, превращение авангардной политической организации в часть бюрократического аппарата, контролирующего экономическую жизнь страны, особая роль армии как опоры правящего режима, нейтрализация любых (в том числе и «левых») оппозиционных организаций были в полной мере присущи и насеровскому политическому курсу[146]146
  «Пройдя через фильтр концентрационных лагерей, «левые» призваны раствориться в единственной партии», – так оценивал перспективу эволюции «левых взглядов» в Египте современник Г.А. Насера, политический эмигрант А. Абдель-Малек. (Abdel-Malek A. Egypte. Société militaire. P., 1962, р. 364).


[Закрыть]. «Революционный национализм» неизбежно эволюционировал «вправо», а после смерти Г.А. Насера в 1970 г., новый президент страны – А. Садат подверг серьезной корректировке прежние установки и фактически отказался от насеровского курса.

Опыт насеровского Египта в построении «государственного социализма национального типа» оказал серьезное влияние на распространение и эволюцию «левых взглядов» в арабском мире. В ряде арабских стран были осуществлены революции под «левыми» лозунгами, и в этих государствах начались модернизационные процессы, во многом напоминавшие происходившее в Египте. Вместе с тем, каждый из «национальных социализмов», провозглашавшихся в арабских странах стал попыткой оспорить лидирующую роль Египта как «законодателя» социалистических идей в арабском мире.

Так, после захвата власти «левым» крылом Фронта национального освобождения Алжира (ФНО) в качестве идеологической доктрины в стране был провозглашен «алжирский социализм». Правительство Алжира издало декреты о создании системы рабочих самоуправлений и о дефиниции принципов распределения прибылей предприятий, руководимых комитетами трудящихся[147]147
  См. Charte d’Alger. Alger, 1964.


[Закрыть]. Ключевым звеном выработанной стратегии стала индустриализация, установление государственного контроля над жизненно важными отраслями и сферами экономики, провозглашалось сочетание централизованного руководства экономикой с широкой инициативой рабочих по корректированию деятельности администрации и совершенствованию механизма управления производством. Однако создание национального государства с общественными структурами, соответствующими развитым странам, должно было сочетаться с сохранением традиционных духовно-культурных ценностей[148]148
  «Мы хотим построить революционный социализм, учитывающий наши арабо-исламские традиции», – заявлял президент А. Бен Белла. (Бен Белла А. Речи и выступления. М., 1964, с. 59).


[Закрыть].

На практике политический режим в Алжире подпадал под определение «революционной диктатуры» во главе с «единственной авангардной партией», которой в 1963 г. был провозглашен ФНО. Институционализация Фронта как правящей партии стала одним из основных элементов политики социалистической ориентации, «алжирский социализм» постепенно сводился к укреплению личной власти президента (с 1963 г. – А. Бен Беллы, а с 1965 г. – X. Бумедьена), а идеологические разработки носили аморфный характер, отличались декларативностью[149]149
  «Когда мы построим социализм, наша страна станет раем» (Бен Белла А. Речи и выступления. М., 1964, с. 146).


[Закрыть] и были направлены в большей степени на легитимацию власти, чем на серьезный теоретический анализ алжирской действительности. Политику алжирской элиты отличал акцент на национализм и ислам, пронизавших всю структуру официальной идеологии и составивших базисный элемент общественно-политической доктрины алжирского руководства[150]150
  По замечанию З.И. Левина, «Коран ставится на службу прогрессу и социалистической ориентации Алжира» (Левин З.И. Ислам и национализм в странах зарубежного Востока. М., 1988, с. 175).


[Закрыть].

Главным идеологическим документом правительства X. Бумедьена, представившим развернутое теоретическое обоснование социалистического выбора, стала Национальная Хартия Алжирской Народно-Демократической Республики, принятая в 1976 г, согласно которой социализм в Алжире не представлял собой системы, «импортированной извне, навязанной нации»[151]151
  Национальная Хартия Алжирской Народно-Демократической Республики. М., 1979, с. 36.


[Закрыть]. Следует также отметить особую роль армии – главной политической силы и гаранта осуществления социальных преобразований в системе государственной власти[152]152
  Сам Х. Бумедьен открыто подчеркивал, что в Алжире невозможно «говорить о социализме, игнорируя армию» (Boumediene H. Discours. Alger-Constantine, 1970–1975, T. 1, p. 210).


[Закрыть]. В действительности, решающая роль армии и единовластие правящей партии ФНО, провозгласившей социалистические принципы, обеспечили все условия для создания политической системы, в которой ее властные структуры получили возможность сформировать механизм, позволявший осуществить максимальную централизацию управления и тотальный контроль над всеми сферами жизнедеятельности общества.

Несколько иная форма «государственного социализма национального типа» оказалась представлена в доктрине Партии арабского социалистического возрождения – ПАСВ[153]153
  Эта партия часто именовалась сокращенно и как «Баас» (ар. – «возрождение»).


[Закрыть]. В начале 50-х гг. XX в. созданная в Сирии ПАСВ и ее региональное отделение в Ираке стали активными участниками развивавшегося в обеих странах политического процесса. Выходя на политическую арену, ПАСВ провозглашала себя общеарабской организацией, риторика которой основывалась на идее воссоздания единой нации, жизнеспособности которой угрожала фрагментация арабского мира, унаследованная от прошлых эпох и закрепленная колониальной системой. Идея возрождения в политической доктрине ПАСВ оказалась неразрывно связана с социалистическими постулатами. Несмотря на то, что ряд теоретиков баасизма (в том числе один из главных идеологов и основателей партии М. Афляк) получили образование в Европе, в своих теоретических разработках они подчеркивали сугубо арабский характер выдвинутой ими задачи построения социализма. Согласно концепции баасистов, осуществление социализма в отдельно взятой арабской стране, в частности в Сирии, было нереально[154]154
  идея невозможности построения социализма в отдельно взятой стране и необходимости мировой революции, сужалась до рамок Арабского Востока. Ср. тезис теоретика «насеровского социализма» А.К. аль-Ха-тема: «Пролетарии арабских стран, соединяйтесь!» (Аль-Хатем А.К. Хауль ан-назарийя аль-иштиракийя (По поводу теории социализма). Аль-кахира (Каир), 1959, с. 30). В 50-е гг. XX в. ПАСВ, восприняв насеровский лозунг «свобода, социализм, единство», наметила курс на сближение с Египтом и активно участвовала в создании ОАР.


[Закрыть].

«Баасистский социализм» как и «насеровский» выступал за постепенное отмирание классового противоборства. Еще одним из центральных пунктов расхождения с марксизмом, стало признание частной собственности как естественного права личности и тезис о сохранении ограниченной частной собственности на средства производства. Однако баасисты, претендуя на самостоятельную роль в «левом движении», определили свое отношение к коммунистам как сотрудничество «без идеологического подчинения»[155]155
  «Наши разногласия с государствами социалистического лагеря – это разногласия по вопросу о политической линии, о путях перехода к социализму… Наши же разногласия с капиталистическим лагерем – это коренные, антагонистические разногласия, которые затрагивают саму основу капиталистической системы» (Аль-Баас. Димашк. 03.11.1963).


[Закрыть].

После превращения руководства ПАСВ в правящие элиты Сирии и Ирака, перспективы создания общеарабского государства становились все более сомнительными[156]156
  В 1961 г., в результате разногласий политических элит Египта и Сирии, последняя заявила о своем выходе из ОАР, оказавшейся единственным «прецедентом» юнионистских устремлений.


[Закрыть]. Попытка создания коалиции «левых» в Сирии и Ираке вылилась в непрекращавшееся межпартийное соперничество, принимавшее форму противоборства различных политических течений, групп и лиц в рамках фронта «левых сил». Регионалистские тенденции начинали проникать и в саму ПАСВ. Изначально единая партия раскалывалась на две фракции: сирийскую и иракскую, которые стали функционировать фактически самостоятельно, хотя каждая из них считала себя вправе говорить и действовать от имени всего баасистского движения, продолжая трактовать ситуацию разделения на региональные организации как временную[157]157
  «Такое положение является чрезвычайным и исчезнет с исчезновением раздробленности» (Арабская нация едина, ее миссия бессмертна. Партия Арабского Социалистического Возрождения. Иракский регион. Хельсинки, 1975, с. 133).


[Закрыть].

Принятые в 70-х гг. XX в. конституции Сирии и Ирака демонстрировали движение каждого из уже самостоятельных баасистских партийных образований по пути легитимации собственной власти и созидания независимых национальных социально-политических пространств. Довольно глубокие, хотя и не коренные социальные преобразования в обеих странах сопровождались широкими кампаниями по идеологизации масс, укреплением авторитарных военно-политических режимов, созданием государственно-бюрократических аппаратов управления во главе с харизматическими лидерами-президентами – X. Асадом в Сирии и С. Хусейном в Ираке. В обоих государствах идеологическая концепция баасизма вытеснила все другие теории на периферию общественного сознания и утвердилась в качестве господствующей, причем фактическая монополия ПАСВ на власть объявлялась политическими лидерами гарантией обеспечения национального единства. Однако если X. Асад, при сохранении доминирующей роли Баас, тем не менее, допустил функционирование в Сирии других партий в рамках Прогрессивного Национального Фронта (ПНФ)[158]158
  Во всех организациях ПНФ сирийская ПАСВ, разумеется, представляла собой абсолютное большинство, а ее программа играла решающую роль при разработке общей политики Фронта, сохранявшего видимость коллегиальности. По мнению Г.Г. Косача, «Фронт становился орудием, которым умело манипулировали структуры баасистского государства… Из всего спектра сирийских партий власть жестко, селективно и целенаправленно выбирала лишь некоторые группы политического действия» (Косач Г.Г. Коммунисты в баасистском нацио-нальном контексте: пример Сирии (Ближний Восток и современность, М., 2003, выпуск 18), с. 287–288).


[Закрыть], то при режиме С. Хусейна существование легальной оппозиции стало невозможным, а созданная структура общегосударственных органов и учреждений способствовала гомогенизации политического пространства и установлению в стране личной диктатуры[159]159
  Следует отметить, что иракский президент внимательно изучил наследие И.В. Сталина и опыт ВКП (б) в построении централизованного госаппарата. Уже в 1979 г. С. Хусейн заявлял: «Мы теперь находимся в нашей сталинской эре. Мы ударим железным кулаком при малейших признаках отклонения от генеральной линии партии и начнем с самих баасистов» (цит. по: Апдайк Р.Дж. Саддам Хусейн. Политическая биография. Ростов-на-Дону, 1999, с. 216).


[Закрыть]. Следует, впрочем, отметить, что апология партийного начала в Сирии и, в особенности, в Ираке вовсе не исключала опоры правящей элиты на армию и разветвленную систему спецслужб, что превращало насилие в основное средство сохранения власти[160]160
  В Европе, где в этот период происходила серьезная переоценка «левых ценностей», ряд теоретиков высказали враждебное отношение к правящему режиму Ирака. Во время визита во Францию С. Хусейна в 1972 г. там было опубликовано письмо «протеста против кровавого террора в отношении прогрессивно-революционных сил Ирака», подписанное А. Кривэном, Э. Манделем, Ж.П. Сартром.


[Закрыть].

В организационных структурах ПАСВ постепенно сформировывалась разветвленная бюрократия, региональное руководство представляло собой замкнутую политическую элиту, разделенную на ряд групп, члены которых к тому же были связаны родственными и клановыми связями[161]161
  Тот факт, что за революционной фразеологией скрывалась глубоко традиционалистская опора на кланы и племена, представители которых составляли основу власти, закономерно приводил к формированию «левых» династий – усилению влияния сыновей X. Асада и С. Хусейна в политических структурах Сирии и Ирака.


[Закрыть]. Вместе с тем правящие элиты, при очевидном прагматизме внутри– и внешнеполитических акций, считали необходимым сохранение социалистической риторики, которая оставалась основным средством легитимации режимов. Единство арабской нации также продолжало декларативно рассматриваться как исторический императив, а идея незавершенности процесса национального возрождения приобретала новые нюансы в связи с постоянно меняющимся международным контекстом и продолжала оставаться в активе партийных лозунгов.

Специфический вариант «государственного социализма национального типа» был утвержден в официальной идеологической доктрине Туниса, где основой политических, социально-экономических и культурных преобразований явилась доктрина «дустуров-ского социализма» («тунисской конкретизации всеобщих принципов социализма»), представленная президентом страны X. Бургибой (лидером партии Новый Дустур), с 1956 г.[162]162
  В 1956 г. Тунис получил независимость, ставшую итогом многолетних переговоров X. Бургибы с французской элитой.


[Закрыть] занявшей монопольное положение в стране и декларировавшей необходимость политической модернизации[163]163
  В 1964 г. Новый Дустур был переименован в Социалистическую дус-туровскую партию.


[Закрыть]. X. Бургиба считал возможным построение социализма в Тунисе путем последовательного проведения реформ, выступая в первую очередь за «демократизацию» местного управления, легализацию профсоюзов, постепенное ограничение частной собственности и капиталистических отношений. «Конституционный социализм» X. Бургибы не требовал превращения государственного сектора в главный фактор экономического развития, допускал свободу рыночных отношений под государственным контролем, элиминировавшим появление монополий.

Как и большинство арабских социалистов, X. Бургиба делал акцент и на специфике своей политической доктрины[164]164
  Следует, впрочем, отметить, что эти заявления зачастую носили сугубо декларативный характер: «Наш социализм отличается от всех прочих, во-первых, тем, что отвергает классовую борьбу, во-вторых, тем, что правительство стремится держать под контролем частную или кооперативную собственность, управлять ею, а не ликвидировать ее, и, наконец, тем, что мы не считаем, что нынешнее поколение должно жертвовать собою ради последующих поколений» (цит. по: Левин З.И. Общественная мысль на Востоке. Постколониальный период. М., 1999, с. 144).


[Закрыть], подчеркивая приверженность исламу. Ряд социальных реформ представлялись элитой как санкционированные Кораном и соответствующие предписаниям священных текстов. Однако Социалистическая дустуровская партия проповедовала идею национального просветительства и рационалистической интерпретации ислама[165]165
  По мнению Н.И. Ворончаниной, «никакое другое арабское государство не провозгласило столь решительного разрыва с шариатом и многовековыми традициями ислама» (Ворончанина Н.И. Культурные преобразования в современном Тунисе. М., 1978, с. 50).


[Закрыть]. Тунисский президент выступал как светский и духовный глава мусульман и широко пользовался возможностями, которые открывал мусульманский модернизм для освящения чисто светских программ развития, проведения социальных реформ и мобилизации населения.