Текст книги "Политическая концепция М. Каддафи в спектре «левых взглядов»"

Таким образом, на примере Египта, Алжира, Сирии, Ирака и Туниса 50-70-х гг. XX в., когда «левые» в этих странах были широко представлены на разных уровнях власти, в том числе на самом верхнем ярусе правительственной и партийной иерархии, можно проследить, как оформлялись теории «государственного социализма национального типа».

На этапе становления «революционного национализма» сама концепция «третьего пути» стала ассоциироваться с идеей «неимпортированного социализма», популяризированной в широких массах. «Арабский социализм» стал важным инструментом политической борьбы и на некоторое время превратился в господствующее течение политической мысли[166]166
  Широкое распространение лозунгов «арабского социализма» постепенно привело к тому, что «левая» фразеология начала использоваться «исламскими социалистами», консерваторами-теократами, «правыми» партиями и даже правящими монархами Марокко и Иордании для легитимации собственных политических шагов, а обещание абстрактной социальной справедливости стало непременным элементом тактики большинства арабских лидеров и партий. еткая классификация «левых» и «псевдолевых» политических течений становилась все более трудной. Все это уже не столько способствовало популяризации «левых взглядов», сколько делало семантику понятия «социализм» все более аморфной, порой доводя терминологический хаос до абсурда.


[Закрыть]. Теоретические разработки арабских социалистов и мероприятия, проводившиеся ими, оказались во многом сходны с опытом европейских и русских «левых». Однако в период формирования арабской «левой мысли» коренным образом изменился сам характер эпохи, что решающим образом отразилось на всех общественных процессах и социальных явлениях и не могло не оказать влияния на трансформацию «левых взглядов». Кроме того, арабские страны объединяло колониальное и полуколониальное прошлое, поэтому либерализм подвергался критике в первую очередь как угроза неоколониальных установок, как неприятие «вестернизации», а консерватизм ассоциировался с политическим коллаборационизмом.

Вместе с тем, практика вступления на путь «левой» политической ориентации зачастую опережала теоретическое осмысление этого пути. «Арабский социализм» как идеология нуждался в философском фундаменте и стратегии развития, что закономерно заставило «левых» теоретиков коррелировать свои социалистические воззрения с национальной традицией, органично использовать традиционные институты в процессе политической модернизации. Концепция «особого пути», в свое время выдвинутая «левыми» в России, оказалась не менее актуальна и для арабских социалистов. Стремление независимых государств выработать свою идеологию на базе национальной культуры, необходимость легитимации власти и завоевания лояльности населения по отношению к экономическим преобразованиям заставили «левых» с особым вниманием относиться к специфике арабского социума, в котором этнические и племенные связи нередко оказывались важнее «классовых» отношений, а реальная власть находилась в руках традиционной элиты.

Кроме того, ни одна политическая партия или организация не могла претендовать на сколько-нибудь весомую роль в арабском мире, не говоря уже о руководстве массами, не принимая во внимание глубокую религиозность широких слоев населения, без поддержки которых общественная перестройка оказывалась невозможной. Выбор ислама в качестве идеологического источника был характерен для всех арабских политиков, а изначальная многозначность коранических айятов давала имманентную возможность служить интересам самых разных, зачастую противоположных политических течений, как «левых», так и «правых». Теоретики государственного социализма рассматривали ислам в первую очередь как всеобъемлющий комплекс предписаний социально-политического, а не религиозного и ритуального порядка. В доктринах арабских социалистов-государственников ислам становился основой национальной консолидации, одним из факторов формирования социального пространства и эффективным орудием манипуляции массовым сознанием. В период формирования «левых» режимов идеологизация и политизация ислама неизбежно усиливалась. Ислам стал действенным средством осуществления диалога элиты с массой, а широкое применение иджтихада («толкования») открыло безграничные возможности сакрализации светских решений по общественным проблемам.

Тем не менее, в теоретических разработках и практических шагах арабских социалистов-государственников религия выполняла важную, но второстепенную функцию, исламские ценности рассматривались лишь как один из источников социалистической идеи. С целью нейтрализации влияния улемов, «левые» идеологи отстаивали секуляристские принципы. Секуляризм, как совокупность идей, суть которых – освобождение государства, общества, личности от господства духовенства, признание равноправия всех конфессий, отделение религии от политики, был результатом модернизации «левого типа». Тезис о главенстве языковой общности над религиозной послужил началом процесса «вытеснения» исламского мировоззрения светской идеологией арабского национализма. Однако, осознавая невозможность абсолютной секуляризации арабского общества, «левые» выступали в первую очередь за ограничение влияния религии на политические процессы. В 50-60-е гг. XX в. в арабских странах «соцориентации» были проведены реформы в области народного образования, судебной практики, статуса исламских институтов, значительно ослабившие позиции мечетей в государственном организме. Религия была вытеснена или почти вытеснена из политики и административной практики большинства государств «соцориентации», утрачивая значение единственного регулятора социальных отношений и все больше уступая это место идеологии. Национализм рассматривался если не как альтернатива религии, то, во всяком случае, как эквивалентная ей система духовных ценностей[167]167
  По мнению З.И. Левина, «характерным показателем места национализма и ислама в общественно-политической мысли могут служить конституционные документы мусульманских государств. Анализ конституций арабских стран подтверждает факт господства национализма, хотя на них и лежит печать ислама. Так, в конституционных документах нередко слово «умма» встречается в значении «нация» (и в сочетании «арабская нация»), но нигде – в его традиционном значении – «исламская община», или мусульмане» (Левин З.И. Ислам и национализм в странах зарубежного Востока. М., 1988, с. 28).


[Закрыть].

Однако национализм был тесно связан с активной «арабизацией» населения (в противовес колонизаторской «вестернизации»), а этот процесс далеко не всегда проходил безболезненно, особенно по отношению к этническим и конфессиональным меньшинствам. В ряде случаев межнациональные и религиозные конфликты приводили к размежеванию «левых сил». В качестве примера можно привести берберские «левые» организации в Алжире, армянские в Ливане, курдские в Ираке, не говоря уже о еврейских в Палестине. Повсеместное переплетение социальных проблем с национальными и многоконфессиональный характер арабских «левых сил» несли в себе немало предпосылок для серьезных теоретических противоречий и разногласий.

Кроме того, как в Европе и России, после прихода «левых» к власти политические доктрины неизбежно начинали эволюционировать в зависимости от конкретных условий, а практика внесения корректив в политические программы и идейные установки получила самое широкое распространение. Наряду с тезисами о распределении благ по потребностям, объявлением свободы личности первоосновой социалистического общества, декларированием «народовластия» и децентрализации производства, в доктринах арабских «левых» заметно усиливался элемент этатизма, культ народа все чаще сочетался с подчеркиванием направляющей роли элиты, реальным носителем власти, как правило, выступали правительство, спецслужбы и армия, а политические режимы все больше подпадали под определение государственного социализма.

Подчеркивая неприемлемость монополистического капитализма для решения проблем экономического и социального развития арабских стран, «левые» выступили за резкое расширение позиций государственного сектора путем национализации предприятий крупного частного капитала и придания на этой основе госсектору доминирующих позиций в экономике, а также за централизованное управление производством, в первую очередь в имевших важнейшее значение отраслях. В этих условиях коллективизм оборачивался полным подчинением личности интересам государства, государственный контроль в экономической сфере – всеобъемлющим планированием, социальная справедливость – распределительной системой, а культурная революция – идеологическим прессом в системе образования. Необходимость подавления активности всех противостоящих элите сил (в том числе и «левых») диктовалась логикой борьбы за власть и требовала соответствующего инструмента, который представал в виде методов авторитарного контроля над общественными процессами.

Кроме того, обобществив основные средства производства, арабские «левые» сохранили частную собственность на землю, провозгласив возможность достижения социальной справедливости без ликвидации частной собственности. Попытка ряда идеологов соединить общественный и частнопредпринимательский секторы, не ликвидируя последний, поставить его на службу первому, была продиктована в том числе и религиозными соображениями: ведь Коран, признавая индивидуальную собственность, закреплял таким образом имущественное неравенство. Поэтому теоретики «арабского социализма» выступали не за ликвидацию социальной дифференциации, а лишь за ограничение концентрации крупного («эксплуататорского») капитала и средств производства в руках немногих[168]168
  В этом отношении весьма показателен тезис С. Хусейна: «Мы убеждены, что частная собственность будет сопровождать социализм вечно» (цит. по: Левин З.И. Общественная мысль на Востоке. Постколониальный период. М., 1999).


[Закрыть]. При этом отличие «эксплуататорского» капитала от «неэксплуататорского» из объяснений арабских теоретиков установить было достаточно трудно, эта часть теории не отличалось последовательностью и не была подкреплена достаточной аргументацией, зато позволяла трактовать социализм («соучастие») как сочетание государственного и частного капитала в экономическом развитии.

От арабских «левых» реформистов начала XX в. социалистов-государственников отличали установки на революцию и признание правомерности использования насилия при осуществлении социально-политических преобразований. На практике революции в арабских странах зачастую имели бланкистский характер военного переворота без непосредственного участия революционных масс, но при подчеркнутой роли авангардной элиты. Однако без участия широких слоев населения глобальная социальная и экономическая перестройка не представлялась возможной, поэтому «левым» требовалось создание идеологии, адекватной представлениям традиционного общества о политическом устройстве и одновременно способствующей легитимации власти. В политической культуре населения арабских стран преобладали коллективистские установки в виде приверженности в первую очередь таким ценностям, как семья, религиозная община, клан, которые обеспечивали человеку относительно высокий уровень социальной защищенности в соответствии с традиционным принципом справедливости. Эта приверженность, как правило, оказывалась выше лояльности государству, поэтому правящие элиты считали необходимым сохранение в своих политических доктринах эгалитаристской риторики. В то же время арабскому социуму была свойственна сакрализация власти, в племенном сознании это выражалось, прежде всего, в культе вождя. Созданные «левыми» политические системы имели определенные аналогии с племенной иерархией, в которой «всенародное» обсуждение нередко соседствовало с фактической властью вождя. Это во многом способствовало тому, что первая фаза независимого национального развития арабских стран проходила под знаменами харизматических лидеров, а наиболее широкое распространение получил авторитаризм[169]169
  Авторитарным тенденциям способствовала непопулярность либерально-парламентских принципов. Автократия же становилась наиболее эффективным средством нейтрализации междоусобной и племенной розни. Сложный комплекс этнических, конфессиональных и политических противоречий создавал основу для возникновения и укоренения сверхсильной авторитарной власти харизматических лидеров с прямым подчинением им законодательных органов и правительств. Кроме того, авторитарная форма правления зачастую намеренно отождествлялась элитой с подлинно исламской.


[Закрыть]. Политики-социалисты (Г.А. Насер, А. Бен Бела, X. Асад, С. Хусейн, X. Бургиба и др.) претендовали на роль идейных и духовных вождей.

«Этатистский уклон» и стремление к укреплению президентской власти при серьезной роли партии или авангардной политической организации[170]170
  Следует также отметить, что быстрое формирование партий авангардного типа сразу же после переворота оказывалось невозможным. Поэтому даже в тех странах, где существовали так называемые «массовые партии» и где такие партии формально сохранялись и после переворота, фактически, роль авангарда выполняла узкая группа лиц, объединенных в «Совет революционного руководства».


[Закрыть] в идеологиях социалистов-государственников стали фундаментом формирования нового типа правящих элит, отношения между которыми все больше определялись не идеологическими установками, а государственными интересами, что способствовало усилению изоляционистских настроений и гетерогенных тенденций в развитии арабских «левых взглядов». В свою очередь, теория государственного социализма трансформировалась в идеологическую доктрину государственно-бюрократической элиты, заинтересованной, прежде всего, в упрочнении собственной политической власти. Мифология «самоуправления» в большинстве случаев не подкреплялась реальными практическими шагами, а термин «народ» быстро превращался в ключевое идеологическое понятие межпартийной борьбы. Как и в Европе и России, основной причиной раскола «левого движения» в арабских странах стали тактические и стратегические разногласия – эволюцию идеологических концепций определяла исключительно практика.

Образование суверенных арабских государств и развитие национального партикуляризма отражали процесс становления внутренних рынков в системе мирового хозяйства и интеграции арабских стран в международный политический процесс. В этих условиях каждое государство пыталось представить свою идеологию как «истинный социализм». Термин каумий («национальный»), употребляемый в общеарабском значении, начал вытесняться определением ватаний, применяющимся в отношении каждой отдельной страны. Одним из первых «левых» политиков, открыто усомнившихся в целесообразности арабского единства, стал X. Бургиба. Со временем население каждого отдельного арабского государства стало определяться как нация[171]171
  В этих условиях в ряде арабских стран возникали политические движения, в своих заявлениях апеллировавшие к доисламским традициям (древнеегипетской, финикийской, вавилонской), стремясь использовать историю для доказательства культурной самобытности населения той или иной арабской страны.


[Закрыть], что ставило под сомнение возможность реализации идеи арабского единства и целесообразности координаций совместных усилий арабских стран. Интеграции арабов мешали множество объективных и субъективных причин: специфика национальных программ, амбиции лидеров и политическое соперничество между ними, политические и экономические противоречия, территориальные споры. Антиколониальное единство сменилось конфронтацией правящих элит, на смену национализму приходил государственный патриотизм, а семантика понятия «родина» сужалась до границ отдельно взятой арабской страны[172]172
  В 70-е гг. XX в. среди арабских писателей возникло движение против представления арабской литературы как единого целого. Тезис о непреходящем значении классического арабского языка как языка Корана, как связующего звена для арабских народов, все больше вытеснялся идеей о развитии диалектов в самостоятельные языки, за которыми стоит будущее. Арабская словесность окончательно эволюционировала в сторону литератур различных арабских стран (см. Левин З.И. Развитие арабской общественной мысли (О некоторых немарксистских течениях после второй мировой войны). М., 1984, с. 65–68).


[Закрыть]. Каждая из элит претендовала на роль полноправного участника региональной политики и стремилась к созданию независимого национально-политического пространства (nation-state по европейскому образцу). «Левые взгляды» становились лишь средством кооптации локально-замкнутых сегментов традиционного общества в формировавшуюся систему национальных политических отношений. Неравномерность экономического и социального развития, неоднородность политических режимов и их идеологических ориентаций, разумеется, способствовали углублению внутренней дифференциации «левых сил». Борьба элит, разворачивавшаяся на почве правящих партий, за лидерство в них, а также между партиями (там, где их было больше одной) все более усложнялась, принимала новые черты.

Неоднородность спектра «левых взглядов» в контексте палестинской проблемы

Анализ арабской «левой мысли» едва ли возможен без освещения сущности палестинской проблемы, оказавшей прямое воздействие на становление и развитие этого спектра взглядов на Арабском Востоке. Ближневосточная проблема нередко трактовалась самими арабскими «левыми» как центральная в рамках борьбы за арабское единство и построение социализма. Однако палестинский конфликт и многовариантность решений этой проблемы, выдвигавшихся «левыми», быстро определили негомогенность всего арабского «социалистического движения». Палестина стала едва ли не самым ярким примером раскола «левого фронта» и атрофии «левых ценностей» на Арабском Востоке.

После второй мировой войны идея еврейского колониально-поселенческого образования на территории Палестины конкретизировалась в создании государства Израиль. В 1947 г. была принята резолюция ООН о ликвидации английского мандата и образовании на территории Палестины двух государств: еврейского и арабского. Идеи создания еврейского государства уже на этапе своего становления были крайне негативно восприняты не только арабским населением Палестины, но и подавляющим большинством арабских государств, каждое из которых в той или иной степени оказалось втянуто в палестинскую проблему. Резолюция ООН 1947 г. о создании двух государств (еврейского и арабского) не только не способствовала разрешению этого конфликта, но еще больше осложнила его. Военное поражение арабских государств в войне 1948–1949 гг. привело к тому, что сотни тысяч арабов, населявших территорию Палестины были вынуждены эмигрировать в соседние страны и оказались беженцами, имущество которых было конфисковано. Это поражение стало своего рода катализатором борьбы за освобождение аннексированных территорий и формирования Палестинского движения сопротивления (ПДС)[173]173
  ПДС уже на этапе своего появления представляло из себя чрезвычайно разнородный спектр взглядов, представленный в программах целого комплекса политических течений (значительную часть которых представляли «левые» и «левоцентристские»), не объединенных организационными рамками.


[Закрыть]. Антисионизм со временем стал неотъемлемым пунктом в политических программах всех арабских «левых» партий и организаций, а каждое приходившее к власти «левое» правительство (начиная с правительства Г.А. Насера) заявляло о необходимости противостояния агрессии Израиля как «колониально-империалистического образования» [174]174
  Подробно см. Киселев В.И. Палестинская проблема в международных отношениях: региональный аспект. М., 1988.


[Закрыть].

В существовавших условиях в структурах ПДС особую роль стало приобретать леворадикальное начало. Этому способствовало выработавшееся у палестинцев недоверие к политическим методам, основывавшееся на том, что резолюции ООН по вопросу возвращения беженцев не имели никакого практического результата. В сознании палестинцев постепенно укоренялась мысль, что единственным выходом из ситуации, возникшей в результате событий 1948 г., является уничтожение государства Израиль.

Идеология палестинских радикалов вполне укладывалась бы в рамки ультралевой традиции, если бы не четко выраженный националистический характер. Максимальная острота националистических настроений предопределила выбор крайних методов борьбы для восстановления своих национальных прав, и единственным способом освобождения Палестины было признано насилие. Возможность решения проблемы политическими методами отвергалась на том основании, что этот путь предполагал заключение компромиссов с противником и, следовательно, вел к признанию израильского государства. Выдвинутая палестинцами задача восстановления арабского характера Палестины автоматически предполагала изгнание с этой территории еврейского населения.

Вполне очевидно, что леворадикальные организации вырабатывали концепцию освобождения Палестины на основе тех представлений и методов, которые выкристаллизовывались в сознании палестинских масс. Общей чертой всех палестинских ультралевых движений стало признание вооруженной борьбы главным средством достижения поставленных целей, а стрежнем их идеологии стал арабский национализм, вера в то, что «освобождение Палестины» – именно тот лозунг и то дело, которые приведут к сплочению всего арабского мира, его возрождению как единой общности. Более того, арабское единство и освобождение Палестины зачастую трактовались как взаимодополняющие цели, каждая из которых должна была содействовать реализации другой.

Первоначально эту точку зрения отстаивали и правящие элиты ряда арабских государств – в первую очередь тех, где у власти оказались «левые». Палестинская проблема рассматривалась ими как общеарабская, но «освобождение Палестины», с их точки зрения, могло быть осуществлено исключительно с помощью регулярных арабских армий. Уже на этапе зарождения ближневосточного конфликта стало очевидным, что правящие элиты большинства арабских стран стремились использовать войну в Палестине в собственных интересах. В 1964 г. под эгидой Г. А. Насера была осуществлена первая попытка организационного оформления ПДС. Была созвана первая сессия Национального совета Палестины (НСП), на которой собрались представители всех пользовавшихся влиянием палестинских организаций. Первая сессия НСП официально провозгласила создание Организации освобождения Палестины (ООП) и утвердила состав ее исполнительного комитета, куда вошли представители ведущих палестинских организаций. НСП стал первой попыткой консолидации всех палестинских группировок в единый фронт и одновременно первым шагом на пути к появлению местной политической элиты.

С момента образования НСП началась неутихающая борьба внутри ПДС и перманентное вмешательство в решение ближневосточной проблемы внешних сил. Палестина превращалась в поли-конфликтную зону. СССР и США стремились превратить ближневосточный регион в зону конфронтации двух идеологических блоков. Арабские правительства использовали содействие силам ПДС главным образом для усиления своего регионального влияния. Кроме того, арабские государства стали активно внедрять собственные «подопечные» организации в ПДС, и палестинцы вполне обоснованно начали усматривать в этом попытку установить идеологическую опеку над своим движением, что предполагало ограничение его самостоятельной роли в арабском мире.

После поражения арабов в войне 1967 г. (в результате которой значительная часть территорий арабских государств и вся Палестина оказались оккупированы Израилем) эта ситуация в значительной степени усугубилась. Арабские «левые» правительства стали ограничиваться требованием возврата территорий, оккупированных в 1967 г. Конечная цель «освобождения Палестины» стала вытесняться промежуточной. ПДС постепенно становилось для социалистов-государственников лишь средством тактического «нажима» на Израиль для решения собственных внешнеполитических задач. Требования социалистов-государственников все больше стали отличаться умеренностью. Например, X. Бургиба первым среди «левых» открыто поддержал резолюцию ООН о создании двух государств на территории Палестины. Разгром арабских армий Израилем привел к серьезному идеологическому кризису в арабском мире, усилению партикуляристских тенденций и расколу «левого движения»[175]175
  Размежевание арабских «левых», активизированное арабо-израильской войной 1967 г., представляется во многом сопоставимым с ситуацией в европейском и русском «левом движении» после первой мировой войны.


[Закрыть].

Палестинцы стали все больше сомневаться в способности Г.А. Насера стать «демиургом» социалистической революции в арабском мире, а «левые» правительства начинали осознаваться ими как элиты, заинтересованные лишь в том, чтобы цели ПДС не вышли за рамки их собственных интересов, зачастую заключавшихся в притязаниях на часть палестинской территории. После 1967 г. углубился процесс радикализации ПДС и превращения этого движения в самостоятельный фактор международных отношений, начался отход от сотрудничества с социалистами-государственниками, не зачислявшимися в разряд врагов, но перестававшими быть союзниками, их роль в лучшем случае стала рассматриваться как вспомогательная. Фактически, палестинские радикалы стали первым «левым» течением в арабском мире, давшим «пессимистическую» оценку перспективам развития концепций «государственного социализма национального типа». В противовес умеренным тенденциям арабских правительств после поражения в войне 1967 г. палестинские ультралевые организации выдвинули тезис о том, что такое освобождение может быть достигнуто исключительно в ходе вооруженной борьбы, а не политическим путем.

После 1967 г. влияние леворадикальных организаций в ПДС стало определяющим, получил широкое распространение термин «палестинская революция», палестинцы начали признавать себя частью мирового революционного процесса и стали налаживать связи с ультралевыми группами в западноевропейских государствах. При этом, они нередко претендовали на лидерство во всем арабском «левом движении», подчеркивая особую значимость палестинского вопроса для арабского мира. Среди наиболее влиятельных организаций следует выделить ФАТХ[176]176
  ФАТХ (ар. – «завоевание») – обратный акроним «Харакат ат-тахрир аль-ватаний аль-фаластыний» («Национальное движение за освобождение Палестины»).


[Закрыть], Народный фронт освобождения Палестины (НФОП), Демократический фронт освобождения Палестины (ДФОП). В качестве наиболее приемлемого с точки зрения этих организаций метода борьбы была избрана партизанская война.

Кроме того, в арсенал средств борьбы за освобождение постепенно начинал входить террор. Палестинские «левые» радикалы (в особенности НФОП) первыми среди арабов в широких масштабах перенесли антиизраильскую борьбу на международную арену с использованием противоречащих всем нормам международного права методов. Однако нелегитимность этих методов отвергалась НФОП применительно к своей деятельности на том основании, что Т. 1, с. 303.

палестинцы были лишены элементарных национальных прав при полном попустительстве международного сообщества и это обстоятельство освобождало их от необходимости считаться с общепринятыми нормами. Набор средств, использовавшихся для «освобождения Палестины», включал покушения на западноевропейских дипломатов, подозревавшихся в сотрудничестве с израильской разведкой, взрывы израильских самолетов, посольств, синагог. Перенос антисионистских настроений на все еврейское население Израиля привел к тому, что теракты во многих случаях оказались направлены не только против элит. Действия палестинских «левых» радикалов достигли особенно широкого размаха в 70-х гг. XX в[177]177
  См. Левый экстремизм в арабских странах. М., 1987, с. 15–144.


[Закрыть].

Национальный коэффициент по-прежнему превалировал в программах палестинских радикалов, не принимавших во внимание наличие «левых» в израильской политической системе, социальный фактор был отодвинут в идеологии палестинских революционеров на второй план, а в иерархии целей на первом месте стояло «полное освобождение Палестины». В свою очередь израильский истеблишмент проводил последовательную политику намеренного отождествления «террористов» со всем арабским населением Палестины.

В то же время раскол единого «левого фронта» в Палестине приводил к усилению разногласий между отдельными организациями, вызванных отсутствием единства в выборе приоритетов общеарабских и национальных задач в ПДС, а также различием подходов к выбору методов и форм борьбы: если одни выступали только за партизанские операции, то другие – за террор по всему миру; одни выступали за свержение монархий в соседних странах, другие – за сотрудничество с ними. Каждая из организаций постепенно превращалась в потенциальную элиту, претендовавшую на гегемонию в палестинском «левом движении». К тому же на размежевание палестинских «левых» значительное влияние оказывали межарабские противоречия, в которые неизбежно втягивались палестинские организации. Все это, в конечном счете, привело к внутреннему кризису ПДС.

Уже с начала 70-х гг. XX в. в палестинском «левом движении» начало выделяться умеренное направление во главе с ООП, председателем Исполкома которой в 1969 г. стал лидер ФАТХа – %. Арафат. В политической стратегии ООП постепенно выкристаллизовывалось стремление к построению национального политического образования, оформлялась идея создания палестинской администрации на оккупированных территориях. В руководящих звеньях ООП начали проявляться тенденции к пересмотру ряда программных положений. В качестве промежуточного шага на пути к «полному освобождению Палестины» ставилась задача установления «национальной власти» на любой части палестинских территорий – либо вооруженными средствами, либо в процессе мирного урегулирования. Возможность политического решения палестинской проблемы предполагала согласие на переговоры с Израилем, что означало признание этого государства. Разумеется, этот курс вызвал резкий протест палестинских «левых» радикалов, утверждавших, что принятие такого тезиса не сможет решить палестинской проблемы, но приведет к концу «палестинской революции», поскольку будет означать фактический отказ арабов от остальной части Палестины – даже той, которая по резолюции ООН должна была отойти к арабскому государству. Признание государства Израиль, с точки зрения «левых» радикалов, означало бы утрату международно-правовой основы для продолжения борьбы за освобождение, предательство самой идеи освободительной войны и абсолютное поражение ПДС.

Однако в лице исполкома ООП продолжала оформляться элита, притязавшая не только на роль основной политической силы Палестины, но и на роль полноправного партнера и участника всех серьезных процессов в региональной политике, стремившаяся к международному признанию, к проникновению в структуры власти мирового сообщества, в первую очередь – ООН. ООП начала бороться за право выступать в качестве единственного законного представителя палестинского народа. Лидеры ООП не исключали возможности создания тактического блока с правыми, выдвигая лозунги общеисламской солидарности. Это способствовало усилению «правых» и исламских группировок в ПДС и размыванию границ этого и без того неоднородного движения. Стрежнем идеологии ООП стал тезис о том, что палестинский народ представляет собой обособленную нацию, имеющую право на самоопределение.

К концу 70-х гг. XX в. идея установления «национальной власти» все больше перерождалась в план создания «палестинского государства», поддержанный большинством арабских государств. Это в свою очередь означало, что руководство ООП было склонно рассматривать установление палестинского суверенитета над освобожденными от израильской агрессии территориями как окончательный, а не промежуточный вариант решения палестинской проблемы. Утверждения лидеров ФАТХа, что «палестинской революции придет конец в тот момент, когда она возьмет в свои руки какую-либо власть, ибо это заставит ее заниматься экономическими проблемами и остановит вооруженную борьбу[178]178
  Цит. по: Левый экстремизм в арабских странах. М., 1987, с. 104.


[Закрыть]» становились анахронизмом. Более того, «государственники» начали открыто обвинять радикалов в заговоре против национальных интересов.

В начале 80-х гг. XX в. ООП удалось добиться ощутимых успехов в укреплении своего международного авторитета, эта организация оказалась куда более «приемлемой» для большинства политических элит, чем ультралевые группировки, и была признана более чем сотней государств мира единственным законным представителем палестинского народа. Тезис об «освобождении Палестины» становился лейтмотивом официальной пропаганды и основой для легитимации политических структур ООП. Идеология начинала сводиться к набору лозунгов, служивших средством решения важных для элиты политических вопросов, а понятие «палестинская революция» превращалось в предмет политического торга. Стратегический курс ООП стала отличать тенденция к реформизму, а палестинский дискурс все чаще характеризовался либеральной фразеологией, использованием понятий «политический плюрализм», «парламентаризм», «права человека» и пр. Ультралевые все меньше пользовались популярностью, ряд движений трансформировались в политические партии парламентского типа, основой поведения бывших радикалов становилась прагматика.

В конце 80-х – начале 90-х гг. XX в. руководство ООП неустанно продолжало проводить свой курс на создание палестинского государства. В начале 90-х гг. XX в. были осуществлены первые попытки переговоров между ООП и Израилем. В результате этих и последующих переговоров было принято решение об образовании Палестинской Национальной Автономии (ПНА) на территориях Западного берега реки Иордан и сектора Газа.

Однако создание в 1994 г. ПНА только усилило процесс размежевания группировок ПДС, едва ли не единственным «объединяющим» фактором которых стала борьба за власть и влияние в палестинской среде[179]179
  По мнению К.И. Полякова и А.Ж. Хасянова, «для многих политиков на территории автономии первостепенным стал вопрос о том, какие личные дивиденды получит тот или иной деятель от «мирного процесса» (Поляков К.И., Хасянов А.Ж. Палестинская Национальная Автономия: опыт государственного строительства. М., 2001, с. 4).


[Закрыть]. В остальном же ПДС представляло из себя совокупность политических организаций, характеризовавшихся принципиальными разногласиями в идеологии и выдвигавших взаимоисключающие концепции по решению палестинской проблемы. ПДС никогда не отличалось монолитностью, но к началу 90-х гг. XX в. в его рядах произошел крупнейший внутренний раскол. Очень часто конфликты между палестинскими группировками стали принимать форму вооруженных столкновений на грани гражданской войны. Борьба палестинских группировок друг с другом в ряде случаев оказывалась для них приоритетнее противостояния Израилю.