Текст книги "Трудное бабье счастье"

Как быстро улетучивается триумф! Вспомнить только, как та же Татьяна, кажется, ещё совсем недавно чуть ли не пресмыкалась перед Надеждой Николаевной: «Ой, да какая же ты у нас, оказывается! Ну кто бы мог подумать?» И вот теперь опять всё стало на свои места. Что-то чуточку содрогнулось, куда-то под ногами поплыло – и опять всё крепко-накрепко застыло. Теперь напомни той же Татьяне: «Да я же… Да ты же…» – а она в ответ что-нибудь вроде: «Разве? Ну когда это было? Да и было ли это вообще?»

Как же нужно долго и упорно вдалбливать им всем в их безмозглые головы, чтобы наконец хоть что-то в них отложилось! Чтоб не обрастало так быстро сыплющимся на них со всех сторон каждодневным мусором. Чтоб опять не скрылось под тенью ядовитых сорняков. Постоянно, безустанно, и так и сяк доказывать себя. Переть танком! А не докажешь – не удивляйся, не возмущайся, если в ответ на твоё: «Да я же… Да ты же…» – получишь: «Разве? Ну когда это было? Да и было ли это вообще?..»

5

И вдруг словно из Вечности (а если быть точнее, из телефонной трубки), словно под аккомпанемент о чём-то поющих небесных сфер (то есть эфира) зазвучал Витин («Вражья сила!») голос:

– Ну здорово, тётка! Есть новости. Завтра с утра пораньше буду у тебя.

Голос, кажется, весёлый. Повеселело и на душе Надежды Николаевны. Ночью почти не спалось, чуть ли не каждые четверть часа вскакивала с постели, смотрела на циферблат. Каждый раз удивлялась, как, оказывается, медленно тянется время.

Витя, как и в прошлый раз, прибыл на собственной густо заляпанной дорожной грязью машине. Почему-то долго с нею возился – что-то, видимо, ему в поведении машины не нравилось: то включит зажигание, то выключит. Надежда Николаевна всё это время стояла на балконе и неотступно наблюдала за ним. Так и подмывало крикнуть: «Да на хрен тебе эти железки сдались? Подымайся скорее да выкладывай, чего для меня припас?»

Наконец явился. Вид бодренький, не то что в прошлый раз.

– В общем так, тётка… Худо-бедно товар твой потихоньку разошёлся. Чего у тебя там новенького?

Новенького у Надежды Николаевны было ноль без палочки. Пусто-пусто. Только вчера пробовала глину – поздняя осень, зима на носу, видно, поэтому она приходила в себя, оживала медленнее, чем обычно:

с недельку-то ещё придётся потомиться, прежде чем позволит приступить к сотворению новой партии.

– Ладно. Неделя так неделя. Ты мне дай знать, как только будет готово.

– А ты мне деньги давай! – напомнила Надежда Николаевна.

– Дам, дам, не волнуйся.

– И за новенькое… Уже не шессот.

– А сколько?

– Оптом я тебе больше отдавать ничего не стану. Только за штуку.

Стало заметно, как озадачился Витя.

– Это как же?

– Так же. Чего тут непонятного? Расплачиваться будешь поштучно. Это ж тебе не конвейер никакой. Я над каждой знаешь как? И так к ней прилажусь, и эдак. Для каждой хоть какое-то душещипательное словечко найду, а ты всё враз… в кучу.

– Н-ну, если тебе так важно… И сколько же ты хочешь за штуку?

«Требуй как можно больше!» – услышала в себе Надежда Николаевна какой-то настойчивый голос.

– Ну хоть… сотню.

– Сотню?! За штуку? – у Вити глаза округлились, как у филина. – Да ты, тётка…

– Думаешь, много? Думай. Дело, как говорится, хозяйское. Но только свет на тебе клином не сошёлся. Я захочу – и другого купца себе отыщу.

Какая-то удивительная дерзость, даже наглость овладела Надеждой Николаевной. Как будто долго прикрывающая её глаза плёнка прорвалась, и она вдруг чётко узрела, какая она на самом деле важная, стоящая птица. И так ей теперь нужно разговаривать, вести дела. Больше никакой робости!

– Сотню… За штуку… – Витя до сих пор не пришёл в себя. – Ни хрена себе! Ну тётка! Да кто ж твои побрякушки будет покупать за сотню? А я что за это буду иметь?

– Сказано тебе: не хочешь – как хочешь. А это моё последнее слово. Ниже сотни не опущусь.

«Правильно, – подбодрил её тот же голос. – Только так с ними, бессовестными предпринимателями, и надо!»

– Послушай, – заметно занервничал Витя, – ничего не скажу, может, твои штучки и стоят сотню, спорить не буду, однако учти: твой бренд ещё никак не раскручен. Ещё, может, пройдёт какое-то время…

Надежде Николаевне, конечно, было невдомёк, что такое «бренд», но, судя по тому, каким взволнованным выглядел Виктор, ей всё же, наверное, стоило немного смягчить своё требование.

– Ладно. Так уж и быть, пусть семьдесят. Пока этот самый… Пока его не раскрутишь.

Витя ещё немного подумал, повздыхал, покачал головой и, наконец, сдался.

– Хорошо. По рукам. Сколько их там будет новых?

Надежда Николаевна назвала приблизительное количество.

Витя ещё раз тяжело повздыхал.

– Ладно, тётка… Грабишь меня… Вот тебе аванс. – Отсчитал, сколько сам счёл нужным. – Остальные после, как сбуду товар. – И уже когда взялся за дверную ручку, остановился. – Однако, тётка… Ты просто меня поражаешь! Растёшь, можно сказать, не по дням, а по часам.

«Правильно, – подумала Надежда Николаевна. – Точно. Расту. Скоро, вот увидишь, тебя переплюну!»

И, чтоб уж совсем доконать Витю, добавила:

– И смотри, чтобы тёткой меня больше не называл! Какая я тебе тётка? У меня имя есть. И по батюшке тоже. И чтоб больше не тыкал!

Витя на это новое требование только удивлённо похлопал глазами. Немного обалдевший, однако ж и смирившийся с нежданной-негаданной наглостью Надежды Николаевны, ушёл молча.

6

Прошло ещё полгода. Дела с Витей более-менее наладились: Надежда Николаевна регулярно поставляла ему товар, Витя сбывал, и получаемый ею таким образом барыш помогал, в общем-то, худо-бедно сводить концы с концами.

Наступило новое лето.

В первую годовщину смерти мужа Надежда Николаевна сходила в церковь, купила пару свечек, выстояла часть утренней службы. Ещё когда собиралась в храм, дала себе твёрдое слово пробыть «от звонка до звонка», но задача оказалась для неё непосильной, возможно, из-за неукоренённой с малых лет привычки ходить в подобного рода заведения. Даже когда стояла, несколько раз поймала себя на мысли, что скорее и больше думает о делах земных. Недовольная собой, что не настроилась на благочестивый лад, отправилась на кладбище.

За год, что миновал после смерти Павла, Надежда Николаевна была здесь считанное количество раз. Ни сил, ни времени и – что, наверное, самое главное – внутренней потребности бывать здесь чаще у неё последний год не находилось. Всё-всё без остатка уходило на глину. Могилка была неухоженной, оставалась почти такой, какой выглядела сразу после похорон, практически заброшенной. Да это и понятно: если на посещение не хватало времени и сил, то на достойный уход не доставало лишних средств. Всё, что перепадало от Вити, уходило на самое элементарное: кое-какую еду, одежонку, оплату коммунальных услуг. На себе сполна ощутила, каким ненадёжным может быть плавание по коварным волнам предпринимательства, словно переходишь Волгу по первому ледку: того и гляди пойдёшь ко дну.

С чувством вины перед покойным мужем прошла к кладбищенским воротам. Нищенка, стоящая в ожидании редких в такой будний день посетителей, при виде Надежды Николаевны с подчёркнутой истовостью закрестилась, заныряла в быстрых поклонах головой, заканючила:

– Пода-ай Христа ради…

Надежде Николаевне всегда была свойственна какая-то неприязнь к просящей братии, может, оттого, что сама, как бы тяжело ей в жизни ни приходилось, ни разу не унизилась, чтобы протянуть руку за подаянием. А случись в том какая-то безысходная необходимость, стань ей совсем невмоготу – предпочла бы, наверное, умереть, чем вот так вот… с жалким видом… Кроме того, она уже немного знала эту попрошайку. Вообще, хоть в Кошкино было наперечёт людей состоятельных, совсем бедных, опустившихся – пожалуй, и того меньше. Такие тоже у всех на виду. Эта же, что сейчас поджидала Надежду Николаевну, появилась относительно недавно, где-то в начале весны. Чаще всего её можно было видеть, естественно, у дверей церкви или на пристани, когда с возобновившейся навигацией туда подплывал и причаливал теплоход с туристами. Нередко, однако, Надежда Николаевна замечала её в компании таких же, как она, опустившихся мужиков, на одной из скамеечек Верхнего бульвара, лакающей какую-нибудь отраву с ними заодно.

«Ни копейки не дам! – пообещала себе Надежда Николаевна, приближаясь к воротам. – Хоть ты тут… прямо изойдись в своих поклонах».

– Поделись, милая, чем Бог послал… Он, Бог-то, жалел и нам велел, – просительница, когда Надежда Николаевна с ней поравнялась, льстиво выгнув шею, спину, старалась заглянуть проходящей прямо в глаза. Лицо у неё было опухшее, ссадина на щеке, и возраст неопределённый: можно дать одновременно и сорок, и шестьдесят лет.

Надежда Николаевна была неподдающейся: притворилась глухой, ускорила шаг, но нищенка не унималась, увязалась вслед.

– Не жмись, мать моя, поделись хоть чем-то-нибудь! Чего тебе стоит? – теперь она бубнила Надежде Николаевне в спину. – Ведь скоро сама в золоте будешь купаться. Красную, чёрную икру ложками столовыми будешь хлебать. В дорогущих машинах разъезжать. Любовника молоденького заведёшь. Не жизнь у тебя будет, а малина!

Надежда Николаевна хотела было огрызнуться, но передумала. Только убыстрила шаг, почти побежала. Когда почувствовала, как чужая наглая рука хватает её за плечо, живо обернулась:

– Да пошла ты… знаешь куда? Прорицательница хренова! – Надежда Николаевна так редко выходила из себя, ещё реже позволяла себе грубое слово. И вот – сегодня это случилось.

– Ну так и подавись тогда со своими богатствами!.. Станут они у тебя поперёк горла! – услышала наддавшая шагу Надежда Николаевна. – Погоди, умоешься кровавыми слезами! Тогда вспомнишь про меня! – прокричав всё, что хотела, нищенка отстала.

Подходя к дому на улице Газовиков, Надежда Николаевна заметила незнакомую ей длинную, красивую, очевидно иностранного происхождения, машину. Совсем не такой выглядела скромная Витина «Нива». Первой её мыслью было: «Тот иностранец приехал!»

Быстро, как молодая в предвкушении встречи с любимым, вспорхнула по лестнице. Дверь ей открыла дочь Лидия.

– Что? Ко мне? Погостить решили? – спросила разочарованно. От неожиданности, что ли, решила, что это дочкин невесть откуда взявшийся чудо-автомобиль.

– Да нет… То есть да… – Дочь также выглядела растерянной. – Тут к тебе иностранец…

Вот! Надежда Николаевна воспрянула духом.

– Какой иностранец?

– Не знаю. Он с Колькой в твою мастерскую на огород пошёл.

– Зачем?

– Что ты меня всё спрашиваешь? Я сама толком ничего не знаю.

Лида с годовалой Алёнкой, внучкой Надежды Николаевны, гостила в Кошкино уже неделю, хотя по привычке остановились у родственников мужа. А пришла только сегодня, чтобы помянуть ушедшего из жизни отца, догадалась Надежда Николаевна. Первое, что бросилось в глаза, как только ступила в комнату, – большая, красиво оформленная, в яркой обложке книга, что лежала посреди стола.

– Там про тебя написано, – быстро, не дожидаясь, когда спросит сама мать, объяснила Лидия. – Точнее, про твои игрушки.

Взяла книгу со стола, открыла её на заложенной заранее странице. Не сразу – сначала надо было найти очки, всмотреться, вытереть пальцем набежавшую от волнения слезу – Надежда Николаевна нашла две цветные фотографии. Действительно! На одном из снимков запечатлена, безусловно, созданная ею фигурка Марьи-красы, на другой – чумазого трубочиста из сказок Андерсена. Под обеими фотографиями что-то напечатано меленькими буковками, к тому же ещё и не по-русски.

– Откуда это?

– Этот… что приехал, привёз. Говорит, тебе какой-то диплом дали на какой-то выставке. И что вроде ты должна была его уже получить.

Нет, никаких дипломов Надежда Николаевна пока не получала. Но книжка занятная! Кроме фигурок, сотворённых самой Надеждой Николаевной, в ней были фотографии ещё многих-многих других, одна другой краше, и не только из глины – из дерева, соломы, ярких бусинок, пёстрых ракушек, птичьих перьев. Каких только материалов здесь не было! И внешность у поделок самая разнообразная: раскосые, черноликие, забавные, устрашающие, взывающие к состраданию, реальные существа или плод чистой фантазии. В книге были собраны, кажется, поделки со всех уголков мира. И среди всего прочего, среди этого буйства красок, фантазии – подумать только! – нашлось место и для достаточно скромных, не отличающихся чем-то особенно вычурным, броским изделий самой Надежды Николаевны. Удивительно – раз, и повод подумать, что ты стоишь большего, чем на первый взгляд представляется, – два.

Пока Надежда Николаевна жадно пожирала глазами одну иллюстрацию за другой, послышался шум в прихожей.

– Пришли! – громким шёпотом объявила Лидия.

Надежда Николаевна поспешила захлопнуть книгу, вернула её на стол, а в комнату уже уверенной поступью входил относительно молодой, худощавый, стройный, разудалый мо́лодец в сиреневом пиджачке и светлых брючках. Чем-то даже напомнил Надежде Николаевне сказочного Леля.

– Надежда Николаевна! Вы ли это?.. Да, именно такой я вас себе и представлял. Ужасно рад и горд с вами познакомиться! Феликс. – Он протянул Надежде Николаевне руку. – Успели посмотреть? – Лель (настоящее его имя Надежда Николаевна сходу не разобрала), разумеется, имел в виду книгу. – Нашли себя?.. Это каталог биеннале, состоявшегося полтора месяца назад в Сарагосе под эгидой ЮНЕСКО.

Одновременно прозвучало слишком много слов, с которыми Надежде Николаевне приходилось сталкиваться впервые. Поневоле смутишься! Хорошо ещё, что расслышала уже знакомое и о чём-то говорящее ей «юнеско».

– Биеннале – это выставка. На ней представляют наиболее заслуживающие внимания, с точки зрения жюри, произведения рук мастеров так называемого народного промысла. Своего рода всемирный парад, смотр народных талантов. Здесь собрано самое выдающееся. Оказывается, вы до сих пор не знаете, что удостоились звания дипломанта? Ну, учитывая, как здесь у вас работает почта, наверное, это даже неудивительно.

Надежда Николаевна заметила, как стоящий в проёме комнатной двери Николай делает ей рукой какие-то знаки.

– Извиняюсь, я сейчас…

Встала, вышла в прихожую.

– Ты на фига его ко мне на огороды повёл? – первое, с чем набросилась на сына.

– Раз сам захотел…

– А откуда он узнал, как не от тебя?.. Подождать не мог? Я бы хоть там перво-наперво прибралась!

Сын виновато захлопал своими по-женски длинными ресницами.

– Ну чего ещё?

– Так… короче… Надо бы хоть ещё одну поллитру, раз у нас теперь на одного больше… – Николая, кажется, в первую очередь волновало предстоящее по случаю отцовых поминок застолье.

– Никаких поллитров! Человек не за тем приехал, чтоб с тобой водку лопать!

Николай ещё хотел что-то сказать, но Надежда Николаевна отказалась его слушать.

– Ты меня, Коль, не позорь! – строго внушила она. – Не вгоняй в краску. Сгинь! Пока он здесь, больше вообще на глаза не показывайся.

Сказала как отрезала. Это было новое в ней, к чему приходилось привыкать родным. Раньше она так никогда себе ни с кем обращаться не позволяла. Распорядилась – как ножом отрезала и тут же вернулась в комнату.

– Да, я знаю, мне уже сказали, вы отмечаете сегодня кончину вашего мужа, – начал своё объяснение Лель, едва Надежда Николаевна прикрыла за собой комнатную дверь. – Не хочу отнимать у вас много времени, поэтому начну сразу о деле. Я только что посмотрел, в каких условиях вам приходится работать. Это ужасно! Это ниже всякой критики. Вы достойны лучшего. Вы слышали когда-нибудь о компании «Феникс»? Разумеется, нет. Это закрытое акционерное общество, учреждённое примерно два года назад. Среди его учредителей ряд достаточно состоятельных людей. И тех, кто живёт в России, и тех, кто за границей, а также некоторые организации, как коммерческие, так и филантропические. Тот же, например, Этнографический музей в Питере. Компания, как видите, молодая, но бурно развивающаяся, уже достойно зарекомендовавшая себя. Мы ставим перед собой задачу оказывать всемерную поддержку народным талантам вроде вас, создавать им максимально благоприятные условия для работы и творчества, осуществлять промоушн их изделий во всех проявляющих к этому интерес странах мира. Я как раз возглавляю отдел маркетинга. Сам я, кстати, по специальности искусствовед, окончил Гарвардский университет в Бостоне. С вашими изделиями меня познакомил сначала один из специалистов Этнографического музея – он где-то купил их по чистой случайности, увидел на каком-то сувенирном лотке среди прочего бездарного мусора. И вот полтора месяца назад, когда я побывал на выставке в Сарагосе, мои первые впечатления нашли своё подтверждение. Знаете, что больше всего подкупает в том, что вы делаете? Каждая вышедшая из ваших рук фигурка – пусть маленькое, но особенное произведение искусства. Вы творите не по шаблону. В том, какими вы видите своих персонажей, как их нам представляете, – в этом есть что-то очень оригинальное… Вы чувствуете, видите, воспринимаете мир, так же как и населяющие его живые существа, как-то по-особенному. Одним словом, вы новатор! Вы пионер! Идёте здесь каким-то своим путём, не оглядываясь, не ставя себе в пример, за образец никого. И это всё даёт основание верить и думать, что за вами большое будущее.

Лель помолчал. Видимо, давал Надежде Николаевне время переварить услышанное. Затем с не меньшей энергией продолжил:

– Допустим, мы заключаем с вами договор. По условиям этого договора вы становитесь во главе нашего дочернего предприятия, мы строим вам новые, комфортабельные производственные помещения. И учебные. Да, у вас будут ученики. А ещё у вас будет целый штат помощников, собственные средства, которые позволят вам путешествовать по миру, знакомиться с плодами творчества подобных вам мастеров, что-то, какие-то, может, приёмы перенимать у них, что-то давать им. Словом, перед вами открывается жизнь куда более яркая, насыщенная, плодотворная, чем была до сих пор! Вы вступаете в новое качество жизни. Куда более вас достойное… Надеюсь, вас это впечатляет.

Да, Надежду Николаевну это, разумеется, впечатлило. У неё занялся дух.

– Понимаю, – продолжил Лель, – вам трудно охватить всё разом. Но это лишь наш первый контакт. Наш, скажем так, протокол о намерениях. Я на какое-то время вас покину, вы ещё на досуге подумаете, взвесите все «за» и «против», а потом, при условии вашего согласия, мы пригласим вас непосредственно в наш головной офис в Москву. Там вы встретитесь с нашим самым главным руководством. И если всё пойдёт по плану – подпишете окончательный договор. А дальше мы незамедлительно приступаем к реализации всех до единого пунктов этого договора. Вас устраивает такой шедул? Извините, я хотел сказать расписание.

Лель не задержался у Надежды Николаевны надолго, у него на этот день была запланирована ещё одна поездка, в Данилово. Он уехал, а обескураженная только что услышанным Надежда Николаевна осталась сидеть у себя на продавленном диване. На её коленях покоился подаренный ей экземпляр роскошно оформленной книги, где нашлось место – поразительно! – и плодам её рук.

Прошло какое-то время, прежде чем заметила стоящую в проёме двери дочь. При разговоре Лидия в комнате отсутствовала, но, судя по тому, что было сейчас написано на её лице, ухитрилась многое, если не всё, услышать.

– Ну, что скажешь? – Надежде Николаевне и впрямь хотелось узнать сейчас хоть чьё-то постороннее мнение: уж больно много в мгновение ока свалилось на неё. Пусть это «много» разделит с нею кто-то ещё.

– Я не знаю, мама… Наверное… тебе самой видней.

Дочь и так чувствовала себя не совсем в своей тарелке при общении с оборотившейся к ней каким-то другим лицом матерью. Сейчас же, после всего услышанного, в ней добавилось больше неуверенности, даже робости, непонимания, как дальше вести себя с такой родительницей.

Кажется, впервые, с тех пор как похоронила мужа, Надежда Николаевна пожалела, что у неё нет под боком настоящего, неглупого, во всём разбирающегося и желающего ей ото всего сердца одного лишь добра и благополучия мужика. Будь при ней такой, он-то бы точно дал сейчас какое-нибудь руководящее ЦУ.

– Твой-то когда приедет? – поинтересовалась Надежда Николаевна.

Она имела в виду намеревающегося прибыть в Кошкино в очередной отпуск зятя Юрия. Человека, мнение которого для неё, пожалуй, было сейчас самым авторитетным.

– Да в эту субботу… А что?

До субботы надо было дожить: разговор происходил в четверг. А ответа от неё могут потребовать раньше. Ох-хо-хо…

«А съезжу-ка я, пожалуй, пока к себе в деревеньку, – подумала Надежда Николаевна. – Авось, мне там что-нибудь если не напрямую подскажет, так хоть на ушко нашепчет».

7

Собиралась выйти с утра, но, как часто в жизни бывает, то одно отвлечёт, то другое. Вышла из дома лишь в начале второго, да ещё прождала автобус на другом берегу Волги. Словом, когда добралась до Охотино, часовая стрелка уже далеко зашкалила за цифру три.

Начала, как и планировала, с посещения охотинского кладбища. Нашла могилы своих. Прежде всего самых близких – матери, отца, деда и бабушки. Были здесь же или неподалёку похоронены и многие другие её родственники. Вновь, так же как и при недавнем посещении кошкинского кладбища, погоревала, что большинство «подведомственных» ей могилок выглядело недостаточно ухоженными.

«Даст бог, стану богатой, – пообещала, – всё приберу, ни одну без вниманья не оставлю. Будете у меня только полёживать себе да радоваться».

С кладбища – ещё три километра до Сосновцев. День будний – единственная деревенская улочка пуста. Встретилась только незнакомая Надежде Николаевне пожилая дачница с держащейся за её руку, видимо, внучкой. Скорее всего, отправились в Охотино закупать продукты.

Её родной дом тоже пуст. Только сидящая на цепи молодая собачка при виде подходящей к дому незнакомки, видимо собравшись с духом, взъерошенная, всем своим видом показывающая, до чего воинственно она настроена, выскочила, гремя цепью, из конуры, но при первой же улыбке и добром слове Надежды Николаевны сменившая гнев на милость, – умильно завиляла хвостом. Ключ лежал там, где и положено ему лежать, но Надежда Николаевна не стала вовсе заходить в дом, обошла его, заглянула в лежащий за домом огород, проверила, как выглядят обросшие зеленью грядки. В своём кошкинском огороде этой весной пальцем о палец не ударила, даже картошки не посадила. А ведь хотела, настраивалась, то и дело задумывалась, как же она без своей картошки протянет грядущую зиму. Но всё так или иначе связанное с глиной и поделками постоянно вставало на её пути. Единственная надежда, если выгорит то самое сказочное, что так щедро наобещал ей этот ушлый, нежданно-негаданно нагрянувший добрый мо́лодец Лель.

Пока разглядывала грядки, вернулась с работы в столовой при доме отдыха её племянница.

– Ой, тётя Надя! А я только-только шла и про вас думала. Это правда, что к вам опять какой-то иностранец наезжал? И будто ваши игрушки будут теперь в каком-то знаменитом музее вроде Эрмитажа?

Про Эрмитаж между ними не проскользнуло ни слова. Это уже самые настоящие враки. Хотя и приятные, ласкающие слух Надежды Николаевны. Поэтому и не стала вносить уточнения, перечить. «Хочется вам, чтоб был Эрмитаж, нехай так. Меня от этого не убудет».

Пока объяснялась с племянницей, вернулась из своего леспромхоза сестра. Без посиделок теперь никак не обойтись – не такой уж и частой гостьей была здесь Надежда Николаевна. Во все свои прошлые приезды слишком была озабочена добычей и доставкой глины, чтобы ещё уделять время родным.

Наконец, когда собралась уходить, уже наступил вечер, стемнело. К тому же ещё и тучки набежали, обложили небо, начал накрапывать дождик. А между тем в планы Надежды Николаевны входило и посещение баньки, той, что сыграла такую важную роль в её жизни.

Банька, на удивленье, никуда не делась: как стояла много лет назад, так до сих пор и стоит. Правда, время отнесло её ещё дальше от деревни, ближе к лесу, может, оттого, что заросли молодняком близлежащие, запущенные, уже несколько лет необрабатываемые поля. Необрабатываемые оттого, что существовавший здесь прежде колхоз приказал долго жить. Вот и пошёл в рост дерзкий молодняк, взял в плотное кольцо саму баньку. Теперь тут настоящие лесные джунгли: кусты бузины, рябина, черёмуха, не говоря уже о вездесущей, вымахавшей почти в рост Надежды Николаевны крапиве. На двери баньки ржавый амбарный замок, но дужка разверстая, как будто замок еды просит. Надежда Николаевна едва потянула за эту дужку – и вот замок уже на её ладони, а дверь сама, без понуждений отворилась со слабым скрипом.

В предбаннике чернильная темнота, даже ни одна щёлка не засветится. Протянутая рука наткнулась на изъязвлённые, изъеденные грибком, превратившиеся местами в труху стены.

Зачем она сюда пришла? Что её сюда позвало? Может, что-то ещё хотела найти? Какой-то остаток, смутное отражение той девочки, которая с таким старанием, таким тщанием перенимала, впитывала в себя преподаваемые ей здесь уроки… Наверное, она стояла сейчас у какого-то другого порога, и, прежде чем переступить через него, ей необходимо было, хотя бы на короткое время, побывать у старого… Ведь всем тем, что уже случилось с нею и что ещё должно было случиться, она, в конце концов, обязана именно этой заброшенной, гниющей, заплесневевшей баньке. Всё для неё начиналось именно отсюда…

Немного постояв в предбаннике, решила заглянуть в парну́ю. Чуть тронула дверь, едва, кажется, прикоснулась пальцем, та охотно поддалась. Здесь всё то же: та же чернильная темнота и тот же дух тления.

Нет, если, может, и рассчитывала Надежда Николаевна на какой-то ответ, стоит ли ей пойти по сулящему такие выгоды пути или от этого пока таинственного, полного скрытых пока неожиданностей отказаться, – напрасные ожидания. Ответа так и не получила.

8

Ещё через пару дней, уже в воскресенье, когда Надежда Николаевна поджидала к себе приглашённых в гости дочку с новоприбывшим зятем, заявился, видимо, каким-то образом, скорее всего пользуясь «сарафанным радио», прослышавший о последних событиях её «благодетель» Витя. Час их обычных расчётов ещё не наступил, и она его в эту пору не ждала.

Только открыла дверь, сразу бросилось в глаза, до чего он выглядит встревоженным.

– Ну что, Надежда Николаевна? – Да, теперь только так: «Надежда Николаевна»; от былой, так бьющей по ушам унизительной «тётки» и следа не осталось. – Как тут… у вас?

«У нас-то квас, – с удовольствием подумала про себя Надежда Николаевна, – а у вас?»

– Да ничего, Витя, ничего, слава богу. Живём, как говорится, хлеб жуём. Не жалуемся, одним словом.

– Что значит «ничего»? – Витя явно нервничал. – Говорят, к вам кто-то из Москвы приезжал.

– Ну приезжал.

– И что?

– А вот я тебе сейчас… чего-то покажу.

Надежда Николаевна не поленилась, прошла в комнату (разговор проходил на кухне), вернулась с подаренной ей шикарной книжкой. Открыла на заложенной странице с фотографиями её поделок.

– Узнаёшь?

Витя только бросил взгляд и на саму книжку, и на фотографии. Но ни то, ни другое его, похоже, не заинтересовало.

– Поздравляю… Давайте лучше о деле. Мне когда от вас следующую партию ждать?

– Да никогда.

– То есть как это «никогда»?

– А вот так, – Надежда Николаевна от души смаковала сладость мщения («Это тебе за недавнюю “тётку” и за то, что наживался на мне, а я почти ничего от тебя, кроме жалких подачек, не видала»). – Хватит, Витя. Хорошего, как говорится, помаленьку. Теперь уж я сама себе буду хозяйка. Захочешь, так уж и быть, в помощники тебя какие-никакие возьму. Ты малый шустрый! Авось, ещё пригодишься.

– А уговор?

– Какой уговор?

– Вы же мне обещали, что мы с вами сообща теперь будем работать.

– Ну, мало ли чего обещала… Чего я тогда знала, когда обещала? Мы же с тобой без бумаг – на одном честном слове – работали.

– Какие ещё вам бумаги?

Но Надежду Николаевну уже немного по этой части подковали, она уже была учёной:

– Мы же, если всё по-честному, должны были заключить с тобой договор. Чтобы всё по закону. А раз без договора…

– Погодите, погодите! А то, что я вам патент на право заниматься частным предпринимательством на собственные средства выкупил? Или это уже не считается?

– Выкупил – спасибо. Не волнуйся, я тебе верну. В убытке, Витя, не будешь.

– А налоги? Я ведь тоже…

– Да всё-всё верну, я же тебе сказала.

– И вообще… Это не по-родственному.

– Ну, может, и не по-родственному, но раз уж я перехожу в другое качество жизни…

Витя, как только услышал про это, даже на какое-то время речи лишился. Наконец совладал с собой.

– Что значит «другое»?

– Ты же видел эти фотки… Видел? Меня уже во всём мире знают, а ты хочешь, чтобы я и дальше – за эти-то гроши – только на тебя работала?

Какая-то волна как будто нахлынула, накрыла с головой Надежду Николаевну, сорвала с места и понесла в открытое море. И как-то совсем не страшно ей было при этом, наоборот – весело.

– Ну, не такие уж и гроши… – Витя выглядел совершенно убитым. – И потом… я же как раз, когда шёл к вам, собирался сказать, что буду платить вам больше.

– Опоздал, Витя. Я теперь сама буду платить. Тебе тоже. Если только ты мне понадобишься, – её, похоже, заносило всё дальше.

– Это всё ещё, знаете ли… Мало ли кто чего наобещает? А я вам сразу же! Не сходя с места! Прямо сейчас!..

Витя даже потянулся рукою в карман, но Надежда Николаевна его вовремя остановила:

– Не. Всё. Мне больше копейки твои не нужны. Проживу теперь и без них.

– Ну, как знаешь… – Тут Витя, видимо вконец отчаявшись, махнув рукой, опять перешёл на обидное «ты». – Дело, как говорится, хозяйское. Только как бы тебе, тётка, со всеми этими… «другими качествами» не опростоволоситься.

– Ты за меня не бойся! Я, надо будет, сама за себя постою.

– Ну-ну… Это мы ещё посмотрим, что из тебя получится.

Больше препираться с вернувшим себе привычную хамоватость Витей Надежда Николаевна не стала. Особо не чинясь, больше ни капельки не церемонясь, едва не вытолкнула его за дверь. Уже закрыв за ним, села в кресло, немного отдышалась, положив ладони обеих рук на взволновавшуюся грудь.

Что ж… Жизнь, выходит, сама подсказала ей решенье. К Вите теперь обратной дороги нет. Сама сожгла за собой мосты. Наверное, это и к лучшему. Большому кораблю, как известно, большое и плаванье.