Текст книги "Хрущев. Охота на силовиков"

Николай Романович Миронов – известный партийный деятель, в 1950-е годы направленный на руководящую работу в органы КГБ, так оценивал материалы следственного дела на Абакумова:

«Меня заинтересовала личность бывшего министра госбезопасности СССР Абакумова, осужденного на три года по так называемому «Ленинградскому делу» на закрытом судебном процессе в Ленинграде. Не секрет, что многие ленинградцы знали о зловещей роли Маленкова в судьбе ленинградских руководителей и оценки, действительно ли был виноват Абакумов, были разными. Я решил составить личное мнение по этому делу и затребовал его.

В результате изучения дела я пришел к следующей оценке: Абакумов не виновен в преступлениях, которые ему были предъявлены. Он выполнял лишь волю ЦК. Меня поразила цельность и мужество Абакумова. Его регулярно держали в карцере, холодильнике, обливали ледяной водой и подвергали другим издевательствам. Но он держался стойко и в приписываемых ему преступлениях, которых он не совершал, не признавался и, главное, никого не оговорил.

Этим он спас жизнь врачей и других лиц еврейской и не еврейской национальности. Признайся он, что руководил ими в заговоре против Сталина – суд… и их всех бы расстреляли.

Вызвало чувство брезгливости подлое поведение на суде Бровермана. До декабря 1950 года он – заместитель начальника секретариата МГБ СССР. В декабре того же года был откомандирован Абакумовым на периферию, ранее понижался им в должности (по всей вероятности, за изъяны в службе – Прим. авт.).

В угоду суду он явно клеветал на Абакумова и других подследственных. На проводившейся между ним и Абакумовым очной ставке утверждал, что Абакумов якобы рассказывал антисоветский анекдот и привел его содержание. Выслушав это, Абакумов высказал возмущение и заявил:

– Броверман, ты докладывал мне по стойке «смирно», кроме деловых вопросов, я с тобой ничего не обсуждал. При наших отношениях с тобой, мог ли я рассказывать тебе анекдот?! Да и по своему содержанию этот анекдот, если бы он и рассказывался, не был антисоветским…»

Справка:

Броверман Яков Михайлович (1908–1976). Родился на Волыни. С 1937-го по 1938 год – старший инспектор отдела трудовых колоний УГБ НКВД УССР. Работал начальником секретариата Особого отдела Киевского особого военного округа. С 1941 года – на руководящей работе в секретариате УОО НКВД СССР. С 1943 года – начальник особой группы и секретариата ГУКР Смерш. В 1946 году назначен заместителем начальника секретариата МГБ СССР. Арестован Броверман в 1951 году по делу Абакумова.

Чтобы оклеветать своего начальника Абакумова он пошел на сделку со следователями-костоломами, обещавшими его освободить, если признается в своих антисоветских грехопадениях. И он «признался», что являлся участником изменнической группы в МГБ, проводил вредительскую работу, снабжал секретными сведениями о деятельности органов госбезопасности СССР английского шпиона Белкина…

Несмотря на «помощь» следователям, в декабре 1954 года был осужден к 25 годам заключения. Бровермана освободили из лагеря 13 ноября 1976 года.

Таким образом, ответчиками за «Ленинградское дело» должны были быть Маленков, Берия, Хрущев и их соучастники Шкирятов, Булганин, Андрианов, Козлов, Матулевич, а также ряд других партийных и государственных чиновников.

Справка:

Матулевич Иван Осипович (Матулявичус), генерал-лейтенант юстиции (1895–1961). Заместитель председателя Военной коллегии Верховного Суда СССР. Председательствовал на выездных коллегиях Верховного Суда в Ленинграде, приговоривших поэта Бориса Корнилова и астрофизика Матвея Бронштейна к расстрелам. В 1950 году председательствовал по «Ленинградскому делу».

5 апреля 1952 года был издан приказ Председателя Верховного Суда СССР № 007 «О порядке рассмотрения дел с высшей мерой наказания». Для рассмотрения подобных дел был создан спецотдел по особо важным делам. Такие дела могли рассматривать только руководители коллегии, в том числе Матулевич. На рассмотрение отводилось несколько дней.

В части последнего очевидно, что он знал – «ленинградцы» не виновны, однако в нарушение законов того времени, во исполнение решения Политбюро обеспечил их приговор к высшей мере наказания – расстрелу.

Один из участников «Ленинградского дела» Иосиф Михайлович Турко в изложении публициста Льва Сидоровского вспоминал:

«…Вот зал Дома офицеров Ленинградского военного округа, и он видит рядом, на позорной скамье, товарищей по несчастью… Боже, как страшно они изменились: Кузнецов, Вознесенский, Родионов, Попков, Капустин, Лазуткин, Закрежевская, Михеев…»

Все это результаты жестокого следствия и «шемякина» суда.

Оценка содеянного Абакумовым на всем протяжении его службы зависела не от «содеянного» им, а от расстановки сил в верхних эшелонах власти. Уже упоминаемый Главный военный прокурор РФ генерал-лейтенант юстиции А. Ф. Катусев в ходе изучения материалов по жалобе осужденного в 1954 году гражданина И. А. Чернова сделал заключение. В нем он показал, что Абакумов и его некоторые сослуживцы были привлечены к уголовной ответственности по статьям о преступлениях, которых они не совершали.

Страницы смутных лет

 
Бьет набат, бьет набат Интернацонала,
Пламя Октября в глазах бойца.
Есть у революции начало,
Нет у революции конца!
 

Юрий Каменецкий

И действительно, у революции не было конца. Скоро она переросла в противостояние между белыми и красными. К 1921 году уже отгремели бои Гражданской войны, но вожди призывали «жить в полете, быть всегда в атаке, биться насмерть с черной силой тьмы!» И продолжали биться, часто ожесточеннее и коварнее, чем при горячих сшибках. Подозрительность и идеология становились тягловой лошадкой в борьбе против инакомыслящих советских граждан. С верой в коммунизм страна строила его социалистический фундамент. Успешные коллективизация и индустриализация давали повод к оптимизму.

И в то же время писались страницы смутных лет, окрашенных кровью репрессий. Сегодня мы обвиняем в этом зле Сталина, а кто написал пять миллионов доносов на своих людей, в том числе и родственников, ставших чужими? Кто нес портреты тех, кого они же проклинали на кухнях? Кто постарался в первые же месяцы правлений избранных или назначенных элитой президентов в постсоветском пространстве клепать их бюсты и ставить памятники этим пока незаслуженным поводырям? Автору за восемьдесят, и он видел все это своими глазами, а потому имеет право искренне сказать о пережитом. В том числе и о сталинском времени, в котором варилась жизнь его родителей – они были частичкой советского народа. Нет, они не были «совками», которыми их нарекли сегодняшние бароны бизнеса и партийные перевертыши, ставшие «либеральными демократами». Они вкалывали во имя всяких пятилеток и благополучия семей.

Тридцатые годы!

Это было время распада «старой – ленинской – гвардии» и возникновения проблемных узлов в развитии отечественной промышленности и сельского хозяйства. Шел поиск путей дальнейшего развития и причин появления кризисных явлений. Бухарин предлагал идти в деревню на бой с кулаком. Сталин пошел дальше – призывал принять дополнительные меры для борьбы с «классовыми врагами» – с кулаками в деревне и с «буржуазными» специалистами в промышленности. Это был толчок в сторону атаки на внутреннего врага. И к началу 1928 года органы ОГПУ при поддержке партийного руководства активизировали свою деятельность в экономической сфере.

Вместе с тем жесткость Сталина, перешедшую в жестокость, некоторые его соратники в середине 1920-х годов критиковали. Вот как описывает Владимир Успенский в своем романе «Тайный советник вождя» реакцию Сталина на просьбу родственницы – внучки забрать тело расстрелянного белого офицера – грузина на Родину. Но вопрос длительное время не решался.

Советник вождя обращается к Сталину:

– Женщина приехала издалека, движимая естественным чувством, зачем чинить помехи?

– Не хочу обращаться к Дзержинскому, – поморщился Сталин. – Мы с ним не слишком большие друзья…

Да уж, конечно! Не так давно Дзержинский в запальчивости сказал о Сталине: «Откуда взялся в нашей партии этот политический уголовник?!»

Перегнул палку Феликс Эдмундович, стремившийся к строгому соблюдению законов. Естественно, что Иосиф Виссарионович, не прощавший обид, тоже пускал ядовитые стрелы в адрес Дзержинского.

И вдруг Дзержинский скоропостижно скончался… Не будем искать конкретики в причинно-следственных связях. Говорят – сердечный приступ. Поверим и мы с вами.

Кстати, Владимир Ильич предлагал обдумать способ перемещения Сталина с поста генерального секретаря, чтобы выдвинуть вместо него другого человека, который был бы более терпим и лоялен, менее горяч, внимательнее к товарищам, менее капризен. Думается, что Ленин имел при этом совершенно конкретную кандидатуру. И этим человеком мог быть только один в то время человек – Михаил Васильевич Фрунзе.

Но и он скончался на операционном столе. На проведении хирургической операции упорно настаивал именно Сталин…

* * *

Перенесемся к конкретным событиям того сталинского периода, который выражался нередко в жесткости и даже жестокости. В это время лепилась личность и нашего героя – Н. С. Хрущева.

Первая волна репрессий началась с «Шахтинского дела» или «Дела об экономической контрреволюции в Донбассе».

Небольшой поселок Шахты, входивший с 1920-го по 1924 год в состав Украинской ССР, привлек внимание ОГПУ еще в 1923 году, когда горняки Власовско-Парамоновского рудника, измотанные голодом и безденежьем, выдвинули петицию из 12 пунктов. В ней они требовали решения вопросов по улучшению условий труда, повышению зарплаты, соблюдению техники безопасности и прочее. В поселке прошла десятитысячная манифестация рабочих. Она была встречена отрядом вооруженных солдат, открывших огонь по мирным людям. В результате стрельбы пролилась кровь. Были и другие выступления.

Инсценированный судебно-политический процесс проходил с 18 мая по 6 июля 1928 года в московском Доме Союзов над группой из 53 человек – руководителей и специалистов угольной промышленности СССР. Это были преимущественно представители старой технической интеллигенции. Они обвинялись во вредительстве и саботаже. Эта первая волна репрессий мотивировалась стремлением запугать «техническую интеллигенцию», обозначив ей своеобразные рамки дозволенного поведения.

Первые аресты начались летом 1927-го и весной следующего года. После того, как Политбюро ЦК ВКП(б) приняло версию о «заговоре», дело стало политическим. Прямых улик не существовало, поэтому итоговые обвинения строились на компрометирующих показаниях и самооговорах.

Молотов и Сталин разослали членам Политбюро информацию, в которой утверждалась связь шахтинских специалистов с русскими контрреволюционными элементами в эмиграции, а также с немецкими капиталистами.

Другой процесс по делу контрреволюционного «Союза инженерных организаций» («Промышленной партии») проходил тоже в Колонном зале Дома Союзов в Москве с 25 ноября по 7 декабря 1930 года. Руководители и члены «Промпартии» обвинялись в организации вредительства с целью вызвать общий хозяйственный кризис в стране и тем самым облегчить условия для иностранной военной интервенции, в шпионской и диверсионной работе по заданиям французского Генерального штаба и «Торгпрома», а также разложении Красной армии.

Все обвиняемые подтвердили на суде свою виновность признательными показаниями, данными в ходе следствия. Пятерых обвиняемых приговорили к расстрелу, остальных – к 10 годам лишения свободы. По постановлению Президиума ЦИК СССР расстрел был заменен десятилетним сроком заключения. И здесь на лицо оговор. Обвинение не смогло предъявить суду никаких объективных доказательств вины подсудимых, оперируя исключительно их признательными показаниями.

Это был очередной политический спектакль, в котором главные роли отводилось сотрудникам «боевого отряда партии».

В том же направлении шла и очередная волна репрессий 1929–1933 годов. Она била по крестьянам и привела к ужасному голоду не только на Украине, но и по всей Советской России. Превращение сельскохозяйственного сектора в огромную страну «колхозию» имело конкретную тактическую цель – путем изъятия и увеличения экспорта зерна получить средства, необходимые для грандиозного рывка индустриализации Советской России. Никакой личной ненависти у Кремля к крестьянам не существовало – одна политика с прожилками экономики.

А вот репрессии 1934–1936 годов били по «бывшим эксплуататорским классам» и ленинской гвардии, то есть представляли собой «зачистку» старых противников. В 1934 году XVII съезд ВКП(б) констатировал, что «СССР окончательно укрепился на социалистическом пути». Декларировалось, что идея социального равенства практически реализована. Но именно в этот период в сфере распределения люди были разделены на множество категорий и вынуждены были вести бесконечную борьбу за доступ к качественным товарам. Очередь традиционно считалась в Советском Союзе одним из его символов. Она существовала и в дореволюционной России. Но в советское время это чрезвычайное явление действительно стало «нормой жизни». Особенно ярко это явление проявлялось в Москве, Ленинграде и в других крупных городах. Они снабжались гораздо лучше глубинки. Что оставалось делать обывателям провинции? Правильно – выезжать за дефицитным ширпотребом, а затем и за продуктами в эти «райские» для них места.

Самой загадочной выглядит предвоенная четвертая волна 1937–1938 годов, связанная с именем «железного наркома», руководителя НКВД Николая Ежова. Его жертвами стали новое поколение партийных, хозяйственных и военных номенклатурщиков, помогавших Сталину в борьбе с троцкистами, зиновьевцами и бухаринцами.

* * *

Да, в конце 1930-х годов репрессии катком прошли по стране. Нет, не было тех миллионов политических расстрелянных, о которых писал «обустройщик» России Солженицын, смешав в одну кучу уголовников и политзаключенных. Эти цифры рождались в его воспаленном сознании из-за неприязни к социалистическому пути, по которому пошла Россия, и в частности к ее вождю и победителю на экономических и военных фронтах Сталину. Были у него и другие причины обиды на жизнь – нереализованное длительное время творческое тщеславие с воображением, что каждым его словом люди восхищаются. А когда слов, но особенно цифр, набралось много и внимательные читатели стали сомневаться в их объективности, автор стал глух к ним. Он ожидал только похвал. Надо признать, что человеческая природа тщеславию очень подвержена. И тут ничего не поделаешь, кроме самоконтроля.

Вместе с тем, перегибов в борьбе с инакомыслием все же было много. Вот несколько примеров. В 1937 году в Ленинграде под пресс следователей НКВД попало Всероссийское общество глухонемых, членов которого обвинили в создании фашистской организации, целью которой были убийства руководителей ВКП(б) и членов советского правительства. Как писал журналист Юрий Паренко:

«Чтобы понять, откуда пришла беда к инвалидам, стоит понять, как им тогда жилось. А жилось им тяжело. Стране Советов требовалось много рабочих рук. Но если ты потерял здоровье, тебе назначали грошовую пенсию, позволяющую разве что не умереть от голода. Что касается глухонемых, то их вообще никуда не брали. Поэтому они зарабатывали от своей организации. Люди с ограниченными возможностями торговали на вокзалах, продавая пассажирам электропоездов самодельные, художественные открытки.

И вот однажды в ходе обыска у одного из причастных к торговле обнаружили несколько фото немецкого лидера Адольфа Гитлера. В результате и началась раскрутка нелепого и кровавого «Дела глухонемых».

Инвалида обвинили в антисоветчине, в умышленном распространении «контрреволюционных материалов». Хотя к самому глухонемому эти карточки попали совершенно случайно. Его соседом по дому был немецкий коммунист Альберт Блюм, который переехал из нацистской Германии на постоянное жительство в СССР. В его багаже оказалось несколько упаковок немецких сигарет, куда производители для пропаганды вкладывали фотографии тогдашнего лидера Германии. Сосед немца, не догадываясь, кто изображен на фото, взял одну из них с намерением, что он сможет легко продать изображение импозантного мужчины. Его задержали с вопросом: «Где взял?» Он чистосердечно рассказал историю появление у него этой фотографии.

В ходе обыска на квартире Блюма были обнаружены «доказательства» его причастности к организации фашистского кружка, вовлечения в него инвалидов. А дальше расследование разматывалось в духе того времени. Немецкого еврея обвинили в привлечении глухонемых к шпионажу. Да еще где – на объектах оборонной промышленности и даже в подготовке терактов на площади у Смольного и на Красной площади. По указанию начальника Управления НКВД Л. М. Заковского (Генриха Штубиса), выдвиженца троцкиста Ягоды, для усиления материалов дела в городе было арестовано несколько десятков глухонемых. В Москву на Лубянку Ежову была направлена телеграмма об изъятии следователями якобы несколько сотен портретов Гитлера. В результате этого «расследования» были расстреляны 34 человека, 19 отправились в лагеря.

В 1938 году, с приходом к руководству НКВД СССР Л. П. Берии, казнили и самого Леонида Заковского…

* * *

В Воронеже в 1947 году учениками девятого класса мужской средней школы Борисом Батуевым, Юрием Киселевым и Игорем Злотником была учреждена организация под претензионным названием «Коммунистическая Партия Молодежи» (КПМ). Было создано Бюро КПМ, в которое вошли: Борис Батуев – первый секретарь, Анатолий Жигулин-Раевский – секретарь по идеологии, Юрий Киселев – начальник особого отдела и Игорь Злотник – хранитель денежного фонда КПМ. Кстати, отец Батуева был вторым секретарем местного обкома партии. За организацию низовых ячеек отвечал Аркадий Чижов.

Осенью 1948 года юноши утвердили Программу КПМ с задачей изучения и распространения в массах подлинного марксистско-ленинского учения с антисталинской направленностью. Символом КПМ был красный флажок с профилем Ленина. Существовали членские билеты с девизом «Борьба и победа!». Был издан и первый номер журнала «Спартак», а также литературный буклет «Во весь голос». Гимном Бюро КПМ утвердили «Интернационал».

В своей книге «Черные камни», написанной после отбытия тюремного заключения на Колыме, Анатолий Жигулин описал одно из партийных собраний. На нем одна из девушек заявила, что члены КПМ должны окончить университет, вступить в партию, занять там ключевые посты и потом попытаться провести медленные изменения в социально-политической жизни страны.

Жигулин ответил ей:

– Нет-нет, изменения должны быть более скорыми и более радикальными.

Кстати, Анатолий Жигулин станет известным поэтом и получит литературную премию. Он являлся отпрыском героя Бородинской битвы генерала Раевского.

На юношеский порыв максималистов власть ответила массовыми арестами членов партии КПМ. После отбытия наказания отдельные руководители остались живы и с появлением хрущевской «оттепели» перестроились. Но, наверное, ненадолго – колесо власти покатилось в том же направлении, как оно бежало и при Сталине.

* * *

В марте 1951 года министр госбезопасности генерал-полковник В. С. Абакумов стал поочередно вызывать на допрос членов молодежной организации «Союз борьбы за дело революции» (СДР). В нее входили школьники 9–10 классов и студенты первых курсов ВУЗов. Это были ребята 15–17 лет от роду. Один из участников СДР Владимир Захарович Мельников рассказывал, что «…молодежная антисоветская организация в центре Москвы, да еще полностью состоящая из евреев в то время, когда государственный антисемитизм в стране бушевал вовсю, и Абакумов об этом знал лучше, чем кто-либо другой. Некоторых сажали и придумывали им политические и не политические преступления, а в нашем случае – еще с оружием, это вызвало у него интерес. Этим объясняется желание самому допросить нас и составить собственное мнение об опасности, ведь он то знал, и опять лучше других, цену протоколам и методам их получения. И он увидел нормальных молодых людей, не озлобленных, не фанатичных, может даже слабых. Доброжелательность друг к другу, влюбленность, как и положено в восемнадцать лет. Именно этим и были вызваны вопросы, кто за кем ухаживает, кто в кого влюблен. Никакой террористической угрозы Абакумов в нас не разглядел, так как ее и не было».

Следователь МГБ подполковник Евдокимов, разобравшись в сути материалов СДР, в какой-то момент признался, что родителям их «надо было пороть» и «драть за косы».

В таком ракурсе он и доложил руководству. После чего расследование дела СДР было спущено на тормозах. Оно затухало. Ребят, конечно, перепугали вызовы в ЧК, да еще на Лубянку. Так продолжалось до середины 1951 года, когда в МГБ развернулась кардинальная чистка аппарата. Поводом к этому послужило уже упоминаемое письмо, направленное 2 июня Сталину следователем по особо важным делам подполковником Рюминым. В письме он обвинил руководство МГБ, и прежде всего, министра Абакумова, «в сознательном укрывательстве террористических замыслов еврейских националистов и вражеской агентуры». Помимо прочих дел, Рюмин уличил своего высокого начальника в том, что тот «намеренно свернул расследование дела антисоветской молодежной организации троцкистского типа, известной как «Союз борьбы за дело революций» (СДР). В конце письма по этому делу он добавил:

«Деятельность такой преступной организации Абакумов пытался представить как безобидную игру детей в политику».

Рюмин умышленно вставил, что СДР носила троцкистский характер. Вполне понятно, кто для Сталина был Троцкий – равносилен красной тряпке для быка.

Донос Рюмина на Абакумова был передан из рук в руки кем-то из секретарей ЦК. А дальше Маленков и Берия, давно мечтая расправиться с ненавистным им Абакумовым, убедили Сталина, что руководителю МГБ нельзя больше доверять.

– Он – неуч, замахнулся на вашу безопасность, товарищ Сталин, на единство нашей партию и целостность советского государства. Он – враг народа, – тихо щебетал лукавый царедворец.

Берия кивал в знак согласия, а потом вывалил:

– Товарищ Сталин, все дела, проводимые нами по особо опасным преступлениям с суровыми приговорами, Абакумов взвалил на ЦК и на вас лично.

Сталин встал со стула и прошелся в мягких хромовых чувяках мимо Маленкова и Берии с трубкой в руке. Потом остановился и задал неудобный вопрос обоим.

– А пачему об этом перерождении таварища Абакумова вы не докладывали раньше? А вот коммунист подполковник Рюмин оказался на высоте. Среагировал!

– ???

– Вы свободны.

Он подошел к столу, удобно усадил отяжелевшее из-за возраста тело на стул, отодвинул подальше от себя кипу бумаг и снова взял письмо Рюмина в руки. Пробежал еще раз внимательно по строчкам рюминского пасквиля… Тяжело вздохнул. И ему почему-то вспомнились слова, сказанные в беседе с немецким евреем-писателем Леоном Фейхтвангером в 1937 году, когда он резонно заметил, что среди тех, кто громче других восхваляет меня, могут быть злейшие враги Сталина.

Он не ошибся – в их число история записала Хрущева, Маленкова, Берию и даже Жукова, который хоть и любил резать правду матку в глаза, но после смерти вождя в угоду нового хозяина Кремля пытался ему помочь в некотором очернении роли Верховного в войне. Тем самым он лишний раз хотел выделить себя. Это его не красило, война и так его выделила в отряд великих полководцев СССР.

Вот почему Хрущев заявлял, что Сталин воевал по глобусу и никаких десяти сталинских ударов не существовало. Как не назови – они были. И были полководцы вровень с Жуковым. Недаром Сталин называл Рокоссовского «советским Суворовым».

Когда на одном из банкетов после смерти вождя нетрезвый Н. С. Хрущев подошел к маршалу и почти в приказном порядке потребовал (просьбы там не было) написать пасквиль на Верховного, К. К. Рокоссовский ответил:

– Иосиф Виссарионович для меня святой!

На следующий день Константин Константинович, придя на службу – он находился в то время на должности заместителя министра обороны – обнаружил на своей двери табличку: «Москаленко К. С.».

Месть? Да!

До этого дня, с 1949-го по 1956 год Рокоссовский был министром Национальной обороны Польской Народной Республики (ПНР). На этой должности ему было присвоено звание Маршал Польши. Видному военному контрразведчику генерал-лейтенанту Н. И. Железникову, верному другу маршала, К. К. Рокоссовский признавался:

«Я самый несчастный Маршал Советского Союза. В России меня считали поляком, а в Польше – русским. Я должен был брать Берлин, я был ближе всех. Но позвонил Сталин и говорит: «Берлин будет брать Жуков». Я спросил, за что такая немилость? Сталин ответил: «Не немилость, это – политика».

Жизненный мир человека создан в белом исполнении, мы сами его раскрашиваем. Но нередко наши недоброжелатели добавляют ему черные тона. Жизнь у каждого своя. Но часто от того, что не получилось или получилось коряво, ошибочно, ущербно, могут пострадать и нередко страдают окружающие нас люди. Поэтому каждому, особенно из высоких чиновников, надо делать как можно меньше ошибок и принимать взвешенные решения. Их ошибки могут страшно гипертрофироваться и ущемлять людей.

* * *

В период с 1944-го по 1947 год на Украине в результате «судебной ошибки» были необоснованно осуждены по подозрению в принадлежности к немецкой разведке более ста юношей-одногодок Снигиревского и Николаевского районов Николаевской области.

Весной 1944 года эти школьники старших классов были насильственно мобилизованы немецкими властями на земляные работы в батальон аэродромного обслуживания с подпиской о неразглашении увиденного на аэродроме. При первой возможности они эти работы покинули и разбежались. С освобождением Николаевской области все они были призваны в части Красной армии.

Следователь военной прокуратуры, ведший дело на 2 агентов немецкой разведки, завербованных из числа призванных на земляные работы, в протоколе допроса превратил батальон аэродромного обслуживания в разведывательный орган Абвера. В таком качестве все они были объявлены во всесоюзный розыск, разысканы, арестованы и осуждены Военным трибуналом.

Сколько не обращались необоснованно осужденные, их родители и парторганы Николаевской области с ходатайством пересмотреть их дела, из органов прокуратуры заявителям каждый раз поступал трафаретный ответ: «Осуждены правильно… дело пересмотру не подлежит». Н. С. Хрущев суть материалов прекрасно знал, но и пальцем не повел, чтобы дать ход реабилитации юношей и девушек Николаевщины.

Только с фальсификаторов за это никто не спросил…

* * *

21 августа 1941 года Военной коллегией Верховного суда СССР был осужден заочно к ВМН командующий 28-й армией генерал-лейтенант В. Я. Качалов по обвинению в измене Родине. Осужден генерал был необоснованно. Приговор связали не с фактическими данными, а с приказом Сталина № 270 от 16 августа 1941 года «Об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия». В одном и пунктов приказа говорилось:

«…Командующий 28-й армией генерал-лейтенант, находясь со штабом группы войск в окружении, проявил трусость и сдался в плен немецким фашистам… Качалов предпочел сдаться в плен, предпочел дезертировать к врагу».

Этот пункт появился в приказе в результате лживой информации одного из организаторов массовых репрессий в РККА, члена Военного совета Западного фронта Л. З. Мехлиса. Объективными данными, подтверждающими факт измены командарма Качалова, Мехлис не располагал. Это был его собственный домысел. Член Военного совета армии и начальник политического отдела возможность измены Качалова не допускали. Мехлис же обозвал их «политическими слепцами».

На самом деле 4 августа 1941 года Качалов огнем танка пытался поддержать дрогнувшую пехоту. Прямое попадание тяжелого снаряда в танк – Качалов и экипаж танка гибнут.

Командир немецкого 9-го армейского корпуса генерал пехоты Герман Гейер вспоминал:

«На месте я смог убедиться своими глазами, насколько ожесточенными были бои под Ермолино 4 и ночью на 5 августа. Здесь осталось множество сгоревших и брошенных танков. В одном из них мы нашли убитого русского командующего…»

После этого он через переводчика объясняет жителям деревни Старинка:

– Это ваш храбрый командующий армией, похороните его, как положено…

Кстати, при проведении Ельнинской наступательной операции нашими войсками были захвачены штабные документы 9-го армейского корпуса. В одном из них сообщалось о гибели генерала Качалова в боях за деревню Старинка. Таким образом, к моменту суда над советским генералом ряд высокопоставленных командующих знали о гибели и невиновности Качалова, но ничего не предприняли, чтобы предупредить скорый и неправый суд. В 1943 году среди военнослужащих фронтов, особенно офицеров и генералов, утверждается мнение, что командарм погиб. Это угрожало карьере лукавого царедворца Мехлиса.

И из Ставки в войска пришла телеграмма за подписями Сталина, Жукова и Василевского, подтверждающая измену Родине генерала Качалова. В ней конкретизировалось, что «Власов, Качалов и другие… как теперь достоверно установлено… перебежали на сторону противника и в настоящее время работают с немцами против нашей Родины, против Красной армии».

Сразу после окончания войны находившийся в немецком плену генерал Лукин сообщил, что немецкие спецслужбы использовали факт необоснованного осуждения Качалова и репрессировании его семьи при обработке советских генералов и командиров других званий, оказавшихся в немецком плену, и склонении их к вступлению в армию Власова РОА.

Но и на это наша фемида никак не реагировала. Вдова Качалова находилась в ссылке. Ее сын – на воспитании у жены от первого брака. С 1947-го по 1951 год 6 раз поступали мотивированные ходатайства о пересмотре дела, и все они Генеральной прокуратурой СССР отклонялись. Власти боялись оказаться в испачканном мундире и покаяться.

Один из прокурорских работников полковник В. Н. Щекин на просьбы второй жены вернуть мать сыну отца, погибшего в бою, ответил: «Анна Ивановна, мы тоже знаем, что Качалов погиб, но пока жив Иосиф Виссарионович дело пересматриваться не будет».

А еще она была удивлена, узнав, что усилиями органов военной контрразведки – «выкормышами Абакумова» в трактовке нового руководителя МГБ С. Д. Игнатьева – доброе имя Качалова было восстановлено еще при жизни Сталина, но полная его реабилитация задержана по вине министра обороны СССР Н. А. Булганина.

В марте 1952 года старший лейтенант розыскного отдела Главного управления органов военной контрразведки принял в производство 50 розыскных дел, в том числе дело за № 1184. Оно было заведено по розыску агента американской разведки и изменника Родине бывшего командующего 28-й армией, героя Гражданской войны, участника многих боевых операций по борьбе с басмачами, многократно раненного в боях генерал-лейтенанта, лишенного этого звания по суду, Качалова Владимира Яковлевича.