Текст книги "Искусство мыслить о деньгах"

Спекулировать – но чем?

Шансы и риски

Когда разговор заходит о фондовом рынке и спекуляции, все думают в первую очередь об акциях. Они будто специально созданы для спекуляций и для биржи. И наоборот. Говоря о фондовом рынке и спекуляции, я тоже думаю главным образом о спекулятивных сделках с акциями. Но за свою восьмидесятилетнюю биржевую карьеру я работал не только с ними. Большие доходы приносили мне облигации, хотя я активно занимался также валютой и сырьем. Был у меня опыт и с коллекционированием предметов искусства.

Космополит из числа спекулянтов анализирует и изучает не только рынок акций своей страны, но и все, что происходит в мире: технологические новинки, палестинский вопрос, большие денежные потоки, решения Всемирного банка и Международного валютного фонда, переговоры по долгам в Парижском клубе, мировую политику, а также внутреннюю и внешнюю политику крупных промышленных держав и даже погоду в Бразилии и Китае.

Везде, где представляется шанс и возникает разница между ценой товара, валюты или ценной бумаги и ее справедливой стоимостью, спекулянт вступает в игру и ждет, пока рынок не сгладит эту разницу. Хорошие шансы появляются не каждый день, поэтому в качестве объекта спекуляций целесообразно не ограничиваться только акциями. К примеру, я достиг самых больших успехов как раз с облигациями.

Облигации: более привлекательный объект спекуляции, чем принято думать

Облигации, которые представляют собой ценные бумаги с фиксированной доходностью, большинство вкладчиков ассоциируют с надежностью. Разумеется, так оно и есть. Если вы покупаете долговые обязательства надежного заемщика, например государства, и храните их до срока погашения, то риск полностью отсутствует. По этим бумагам вам в конце всегда выплатят их номинальную стоимость плюс проценты, оговоренные в момент покупки. Но в данный промежуток времени может произойти что угодно. Ведь многие облигации выпускаются сроком на десять и даже тридцать лет. За этот период проценты доходности могут существенно колебаться. Так было, например, в 1970—1980-е годы, когда денежный рынок вел себя весьма бурно. В семидесятые годы некоторые бумаги упали в цене на 40 процентов, а в восьмидесятые выросли вдвое. Но, поскольку облигации, или бонды, как их называют в Америке, можно в любой момент купить либо продать, их текущий курс зависит от ситуации с банковскими процентными ставками. Если, к примеру, ставка на денежном рынке снижается с десяти до семи процентов, то стоимость облигации с десятипроцентным купоном будет расти для потенциального покупателя до тех пор, пока доход по ней не станет соответствовать семи процентам, как и у других вновь выпущенных бумаг.

Изменение ставок провоцирует на спекуляцию индивидуальных игроков, крупных спекулянтов, хедж-фонды, банки и страховые компании, которые вкладывают в эти операции миллиарды. В 1994 году в спекулятивные сделки пустился даже целый административный округ Ориндж (США) – и прогорел.

На фьючерсном рынке спекуляции ведутся с такими маленькими суммами покрытия, что игроки оказываются в выигрыше даже при изменении второго знака после запятой в банковских учетных ставках. В результате можно приобрести облигации на 100 тысяч долларов, имея в качестве покрытия лишь 2 тысячи.

Если вы хотите вести игру на изменение банковских ставок в долгосрочной перспективе, то в качестве объекта рекомендуется избрать акции. Дело в том, что на существенные изменения на рынке облигаций биржа реагирует не позднее чем через двенадцать месяцев и выигрыш в курсовой разнице при этом оказывается больше, чем у облигаций.

Но есть и другой способ спекуляций с облигациями, и именно его я имел в виду, когда говорил о своих самых больших успехах. Здесь речь идет о долговых обязательствах (это еще одно название облигаций) не самых надежных заемщиков. В некоторых случаях такие бумаги могут вообще обесцениться. Одна из моих недавних спекулятивных операций, моя гордость, касалась именно облигаций такого рода. Некоторые из них были старше, чем я сам.

Все началось в 1989 году. После того как Горбачев и Рейган провели несколько встреч на высшем уровне и между обеими великими державами наметилась разрядка, я предположил, что в один прекрасный момент Горби захочет разместить свои многомиллиардные облигации на Западе. Я очень рассчитывал на то, что этот кредит будет одобрен, но только при условии признания Россией своих старых долгов, сделанных еще в царские времена. Кроме того, я был уверен, что в перспективе СССР сможет по ним расплатиться. Ведь это очень богатая сырьем страна. Насколько мне известно, ей принадлежит около 50 процентов мировых запасов угля, 35 процентов природного газа и около 10 миллиардов тонн нефти. Она является самым крупным в мире производителем железа и алюминия. В России ежегодно добывают 150 тонн золота и хранится 7 миллионов карат алмазов. Кроме того, она аккуратнейшим образом платит по всем контрактам. СССР всегда вовремя рассчитывается с задолженностями. Правда, в определенный период (а сейчас особенно) были некоторые проблемы с ликвидностью.

Я позвонил одному знакомому продавцу так называемых «неходовых» бумаг и высказал желание купить у него царские облигации 1822–1910 годов. В небольшом количестве они еще котировались на бирже, но только по цене от 0,25 до 1 процента от номинала. Такое положение сложилось еще в 1917 году, когда Ленин объявил, что новое советское правительство не несет ответственности за царские долги. Вероятно, многие облигации за это время уже отправились в мусорное ведро вместе с другой макулатурой.

Первый успех наметился уже в 1991 году. В ходе встречи с Франсуа Миттераном в Париже Горбачев, тогда еще Генеральный секретарь, официально признал долги. После этого начались бурные торги царскими облигациями. На фоне эйфории цены поползли вверх и достигли 12 процентов, то есть за облигацию номиналом 500 франков платили всего шестьдесят. Конечно, я не рассчитывал на то, что выплата по ним будет производиться по принципу «наличку на стол». У меня даже мыслей таких не было. Я полагал, что не исключен вариант, когда эти облигации будут по очень заниженному курсу обменены на новые долговые обязательства или акции приватизированных предприятий. Но прошло еще несколько лет, и Советский Союз распался, а Горбачева смели ветры истории.

В 1996 году мои ожидания сбылись. «В жизни все может случиться, даже то, чего нам хочется», – сказал однажды французский философ Бернар Ле Бовье де Фонтенель.

Россия решила разместить на европейском рынке облигаций заем в размере двух миллиардов долларов. Но французское правительство потребовало, чтобы до этого был урегулирован вопрос с царскими долгами. Облигации по ним продавались во Франции сто лет назад, и большинство из них все еще находилось на руках у вкладчиков, унаследовавших их от своих отцов и дедов. Французы на протяжении многих лет безуспешно отстаивали данное требование, но на этот раз у них было эффективное средство давления, и оно сработало. Двадцать седьмого ноября 1996 года российский премьер-министр подписал в Париже договор о компенсации на два миллиарда франков, то есть за каждую облигацию стоимостью 500 золотых франков обещали выплатить около 300 франков. Но французским вкладчикам этого было недостаточно. По их подсчетам выходило, что вместе с набежавшими процентами каждая облигация должна стоить 20 тысяч франков. Меня же, купившего эти бумаги по пять франков, ожидала прибыль в размере почти 6 тысяч процентов. Выплаты проводились в четыре этапа. Два первых выплаченных транша я отпраздновал с черной икрой и водкой. Как-то раз я уже писал, что в старой России балерины нередко становились великими княгинями. Такую же карьеру проделали теперь и царские облигации.

Кое-кто может спросить, на чем строились мои прогнозы. В качестве ответа я хотел бы привести одну историю из жизни. Когда я в молодости собрался получать водительские права, инструктор сказал:

– Так вы никогда не научитесь по-настоящему ездить!

– Почему? – огорченно спросил я.

– Потому, что вы постоянно смотрите на капот. Поднимите голову и направьте взгляд на 300 метров вперед.

После этого все пошло как по маслу. Так же надо вести себя и на бирже.

Когда меня в последние годы спрашивали, спекулирую ли я на развивающихся рынках, я всегда отвечал: «Да, царскими облигациями». Большинство собеседников считали, что старичок просто заговаривается, и это читалось по их лицам. Интерес проявил только эксперт по развивающимся рынкам из Темплтона Марк Мебиус, с которым я познакомился на конгрессе во Франкфурте. Через несколько недель он позвонил мне и осведомился, где можно купить эти бумаги. Я не знаю, удалось ли ему осуществить задуманное. В остальном же ни одному экономисту и профессиональному финансовому менеджеру такая фантазия даже в голову не пришла.

Должен признаться, что эта мысль возникла у меня потому, что однажды я уже добился большого успеха с обесцененными государственными долгами. В тот раз я купил немецкие облигации, выпущенные по плану Юнга. Дело было после войны. Германия лежала в руинах, и ей нечем было платить. Но я сделал ставку на немецкое трудолюбие и на Конрада Аденауэра. Я был убежден, что когда-нибудь эта страна обязательно расплатится по долгам. Аденауэр оказался даже более великим государственным деятелем, чем я мог предположить. Он выплатил Франции ее долю так, словно она покупала облигации не за франки, а за доллары или английские фунты. После войны франк совершенно обесценился. Аденауэр понимал, что с Францией надо дружить, и сказал: «Я не могу выплачивать долги англичанам полновесными фунтами, американцам полновесными долларами, а французам – обесцененными франками!» Одна эта его фраза увеличила мой доход в 140 раз.

Валюта: раньше было интереснее, чем сейчас

Весной 1924 года мои родители, будучи в отпуске, решили ненадолго съездить в Париж. В то время мы жили в Будапеште. Как и всегда, будучи во Франции, отец не упустил случая навестить своего старого друга мсье Александра. Тот был маклером на Парижской товарной бирже. Мсье Александр поинтересовался у отца, как поживают дети. Когда очередь дошла до меня, отец рассказал ему, что самый младший – Андре – изучает философию и историю искусств. Александр в ужасе спросил: «Как? Зачем? Он что, собирается стать поэтом? Присылай его ко мне в Париж. Мы тут найдем, чему его научить! И хочу дать тебе еще один совет: если решишь заняться спекуляцией, делай ставку на падение франка». Первый совет оказался замечательным. Второй – не очень.

Идея сыграть против франка принадлежала не самому Александру. За этой спекуляцией стояли некие доктор Фриц Маннхаймер и Камилло Кастильони. Маннхаймер был из числа джентльменов удачи, делавших деньги на инфляции и сколотивших состояние на абсолютном обесценивании рейхсмарки после войны 1918 года. Он был сыном скромного торговца из Штутгарта. До 1914 года Фриц обучался банковскому делу в Париже в одной фирме, специализировавшейся на экспорте в Россию. Когда началась война, он вернулся в Германию и установил контакты с Рейхсбанком. Сразу после войны банк направил его в Амстердам, который в то время являлся главным финансовым рынком нейтральных стран. Предполагалось, что, будучи знатоком в международных банковских делах, Маннхаймер будет работать там на валютном рынке в пользу Германии. Марка в то время обесценивалась, и его задача состояла в том, чтобы с помощью хитроумных валютных операций способствовать ее укреплению. Постепенно Маннхаймер стал крупным дельцом в Амстердаме и работал так успешно, что смог заработать себе состояние несмотря на то, что рейхсмарка упала практически до нуля. Разумеется, в падении марки не было вины доктора Маннхаймера (на то существовало множество других причин), но нажился он на этом неплохо.

Мне рассказывали про него много всяких историй. Некоторые из них я услышал от главного портье амстердамского отеля Doelen (который имел весьма величественный и благородный вид и даже носил монокль, словно прусский офицер).

Спустя пару лет Маннхаймер на заработанные миллионы основал голландский филиал берлинской фирмы Mendelssohn und Co. (которой владели наследники Мозеса Мендельсона – философа и друга Лессинга), а попутно стал еще и банкиром правительств Франции и Бельгии. Этот некоронованный властитель финансовой арены Амстердама был кумиром многих неопытных юнцов вроде меня. Тогда я и представить себе не мог, какой печальный конец его ожидает. Маннхаймер умер за несколько недель до начала Второй мировой войны, а спустя два дня его банк заявил о банкротстве. Это был самый громкий крах того времени.

Его сообщник в той спекулятивной операции против франка Камилло Кастильони был сыном раввина из Триеста и самым известным авантюристом, нажившимся на инфляции в Австрии. Он начал свою карьеру в 1914 году как коммивояжер, торговавший продукцией шинной фабрики Semperit. После войны Кастильони сумел разглядеть все выгоды, проистекавшие из обесценивания денег, и в полной мере воспользоваться ими. В Австрии он в кредит скупал различные товары, не обращая внимания ни на цену, ни на происхождение, а впоследствии расплачивался по кредиту обесценившимися деньгами.

Некоторое время Кастильони был настоящей легендой в Вене. Его знали все. Я еще помню, как мы где-то в 1922 году выезжали летом на отдых в Земмеринг под Веной и люди, сидевшие в холле или ресторане привокзального отеля, при его появлении вытягивали шеи и уважительным тоном шептали друг другу: «Это же сам Кастильони». Он ни в чем себе не отказывал и жил по-королевски в своем городском особняке на элегантной Принц-Ойген-штрассе, сразу за углом дворца Ротшильдов. Помимо всего прочего, Кастильони был меценатом. Он владел роскошной коллекцией картин и спонсировал открытие Зальцбургского фестиваля. А когда заново открывали театр в Йозефштадте (он до сих пор считается одним из лучших театров, где идут спектакли на немецком языке), Макс Рейнхардт, выйдя на сцену, поклонился не только публике, но и сидящему в ложе Кастильони, как это делалось в старые времена по отношению к правящим князьям.

Несмотря на все успехи, карьера Кастильони закончилась, как нередко бывает со спекулянтами, драматической неудачей, жертвами которой стали сотни азартных биржевых игроков. Спусковым механизмом для нее послужила задуманная совместно с другом Маннхаймером спекуляция, целью которой являлся обвал французского франка.

Эта проигранная битва против франка до сих пор остается одной из самых интересных страниц в истории спекуляций валютой. Во Франции ее называют «битвой на Марне» или «чудом на Марне». (Знаменитая настоящая битва на Марне произошла в 1914 году, в самом начале Первой мировой войны. Тогда Генеральный штаб мобилизовал всех парижских таксистов, чтобы доставить солдат на фронт. Благополучный исход сражения, пожалуй, оказал решающее влияние на ход войны в целом.)

Один из сотрудников Кастильони, доктор Нелькен, много лет назад рассказывал мне, как родился план этой спекуляции. В феврале 1924 года Маннхаймер находился в гостях у Кастильони в Вене. В промежутке между переменой блюд в ресторане Кастильони обратился к Маннхаймеру со следующими словами: «Давайте провернем дельце с французским франком! Затея абсолютно верная. То, что произошло с немецкой маркой и кроной, наверняка повторится во Франции. Пусть Франция победила, но можно считать, что она проиграла войну, так как полностью обескровлена. В стране хватает золота, но промышленность на дне. Франк не удержится. Давайте сбросимся и начнем короткую продажу 100 миллионов франков! Я могу взять кредит еще на 100 миллионов и отсрочить выплату на многие годы».

У доктора Маннхаймера поначалу были сомнения, но в конце концов они ударили по рукам. К дуэту Кастильони и Маннхаймера присоединились также другие банкиры и спекулянты Амстердама, Швейцарии, Вены и прочих финансовых площадок. Образовался синдикат, начавший спекулятивную игру с целью обрушения французского франка.

На протяжении трех – шести месяцев участники этого синдиката агрессивно продавали миллионы франков в Базеле, Амстердаме, Генуе, Мадриде, Нью-Йорке и Лондоне. Они брали в кредит столько франков, сколько могли осилить, и на парижской бирже покупали на них доллары и фунты, а также акции зарубежных предприятий (золотых приисков, многонациональных нефтяных компаний и т. п.). Одновременно в мировой прессе распространялись тревожные известия о состоянии финансов во Франции. Опасаясь за свои сбережения, французы начали покупать иностранные ценные бумаги, тем самым еще больше понижая курс собственной валюты. Началась цепная реакция. Франк дешевел, усиливая пессимизм, который, в свою очередь, способствовал его продаже. Всего за несколько месяцев курс этой валюты упал в Базеле с 30 до 20 швейцарских раппенов. Панические известия о судьбе франка распространялись очень быстро. Особенно это было заметно в Вене, где управляющие крупными банками и мелкими финансовыми конторами начали в личных беседах и с помощью циркуляров призывать публику к участию в игре. Общественность с удовольствием включилась в перетягивание каната на стороне обожаемого Кастильони. Все бизнесмены и промышленники, хоть немного зараженные спекулятивным духом, подхватили общий порыв. Ведь других возможностей для игры у них не было. Фондовый рынок в Вене вот уже несколько месяцев едва теплился. Единственным развлечением, где Homo ludens мог выпустить пар, оказалась игра, направленная на обрушение франка. Это была чистейшая спекулятивная оргия. Ею заразились Франкфурт, Прага и Будапешт. Несмотря на экономический кризис, каждый мог извлечь из-под матраца какую-то сумму, чтобы поучаствовать в игре, в которой не могло быть проигрыша. Тем более что во всех перечисленных городах люди были свидетелями недавнего обрушения своих национальных валют.

Инструменты в этой игре использовались самые разные. Как уже говорилось, основная задача заключалась в том, чтобы продавать франки. На венской бирже развернулась активная валютная торговля, хотя формально она была запрещена. Сделки против франка заключались на сотни миллионов. Также завозились в кредит товары из Франции, причем неважно какие: вино, шампанское в немыслимом количестве, которого хватило бы на многие годы, дорогие автомобили, для которых еще не было покупателей. Мои друзья купили целую фарфоровую фабрику, хотя разбирались в фарфоре примерно так же, как я в китайской грамоте. Но это не имело значения. Главное, что все покупки совершались на заимствованные деньги.

Активно велась спекуляция фьючерсами и на Парижской товарной бирже. Там заключались долгосрочные фьючерсные поставки на сырой каучук, рапс, пшеницу, но главным образом на сахар. Всем было очевидно, что после обрушения франка эти товары взлетят в цене (мой отец по совету мсье Александра тоже закупил сахар).

Все указанные сделки, по сути, не являлись товарными. Речь шла о чистых валютных спекуляциях (точно так же в семидесятые годы на американских товарных биржах шла спекуляция против доллара). Правда, проценты по кредитам были довольно высокими и продолжали расти, но в ожидании огромной курсовой разницы люди не обращали на это внимания. Банк Франции, а также политики и эксперты с ужасом наблюдали за разворачивающейся вакханалией. Доллар в Париже постоянно прибавлял в цене. Если до войны за него давали 5 франков, то теперь его курс вырос до 15; 20, а к началу марта 1926 года – и до немыслимой прежде величины 28 франков. Но тут французское правительство наконец решило вмешаться и дало поручение банку Lazard Frères (который и сегодня является крупнейшим частным банком в Париже) принять меры против обвала курса франка. Банк взялся за дело и начал скупать все франки, где бы они ни предлагались к продаже. А когда до публики дошли слухи о том, что нью-йоркский банк J.P. Morgan & Co. предоставил Банку Франции кредит в размере 100 миллионов долларов (на сегодняшний день это эквивалентно 2 миллиардам долларов) для проведения валютных интервенций, пузырь лопнул. Среди спекулянтов началась паника. Буквально за полчаса рынок развернулся в противоположную сторону. Теперь весь мир хотел покупать только франки. Заявки на покупку шли из Базеля, Амстердама, Генуи, Вены. Сделки заключались на миллионы. В брокерских конторах не хватало телефонов и сотрудников для приема заявок. Шторм изменил направление. Всего за несколько дней, к 8 марта 1926 года, курс доллара в Париже упал с 28 до 15 франков. Французская валюта была спасена. Это и было то самое «чудо на Марне» – победоносное сражение Франции на финансовых рынках.

Для остальных же участников, в частности находящихся в Вене, это был «французский крах», хотя пораже-ние-то потерпела отнюдь не Франция, а они сами! Вена и Прага полностью обанкротились. Даже гораздо более богатые амстердамские банкиры понесли ужасающие потери. Некоторые из них попали в крайне неприятную ситуацию. Ведь долги по французским кредитам за вино, кружева, дорогие машины и фарфоровые фабрики приходилось теперь возвращать в двойном размере. Сотни фирм, занимавшихся импортом, банки, маклерские конторы вынуждены были объявить о банкротстве, так как тысячи их клиентов также понесли потери и не имели возможности возместить разницу в спекулятивных курсах.

Но самым большим неудачником оказался, естественно, Камилло Кастильони. Это поражение ознаменовало начало заката его карьеры. От былой славы постепенно не осталось и следа. В Вене перестали о нем вспоминать. После Второй мировой войны он объявился в Италии, но уже не играл там главных ролей.

Мой отец тоже пострадал, но не так сильно, как Маннхаймер и Кастильони. Первый совет (послать меня в Париж) с лихвой компенсировал потери от второго. Благодаря полученным там знаниям и всем последующим событиям я смог обеспечить родителям безбедную старость в Швейцарии, когда они после Второй мировой войны потеряли свое состояние. Я рассказал эту историю, чтобы продемонстрировать вам, насколько причудливым был валютный рынок в прошлом.

Я тоже не раз спекулировал валютой. В те времена, когда правительства издавали валютные указания и запреты, когда существовали неконвертируемые валюты, на этом рынке возникали намного более многочисленные и интересные возможности. При наличии ловкости и фантазии можно было проводить арбитражи между отдельными валютами.

Сегодня валютный рынок – это игровое поле для больших игроков. Я подчеркиваю: игровое поле, потому что банки, страховые компании и хедж-фонды сделали из валютной биржи казино. Кроме того, самих валют становится все меньше. Из-за введения евро спекуляции между франком и маркой (которые были очень распространены в былые времена) ушли в прошлое – если только с евро ничего не случится.

В распоряжении мелкого спекулянта осталась в принципе лишь горстка валют. Чтобы добыть экзотические валюты в нужных количествах, надо располагать особыми связями в соответствующих странах. Пожалуй, в Африке или в малых странах Восточной Европы остались еще кое-какие интересные возможности, но тут я не специалист.

Тот, кто ввязывается в спекулятивные сделки с основными валютами, вынужден бороться с сотнями тысяч других игроков и спекулянтов. Релевантные новости сегодня могут одновременно дойти до любого человека в мире. Если какие-то статистические данные оказываются лучше ожиданий, толпа бежит в одну сторону, а если хуже – то в противоположную. Обнаружить разницу между текущим обменным курсом и справедливой ценой на какую-либо валюту становится все труднее, а если кому-то это и удается, то не приносит много пользы. Валютный рынок настолько заполонили короткие продажи, что могут пройти годы, прежде чем валюта вернется к своему справедливому курсу. К примеру, я придерживаюсь мнения, что доллар недооценивается на протяжении последних пятнадцати лет.

Кроме того, каждый спекулянт должен понимать, что любой игре на повышение противостоит игра на понижение. Для того чтобы кто-то выиграл, кто-то обязательно должен проиграть. Что касается акций, там все абсолютно по-другому. Если на бирже в течение долгого времени господствует восходящий тренд, как это было в последние десятилетия, то выигрывают держатели, диверсифицировавшие свои риски. Проигрывают только спекулянты, играющие на понижение, но их количество исчезающе мало по сравнению с общей массой акционеров.