Текст книги "Фиалки по средам. Новеллы"

3

Уже несколько минут Леон Лоран сидел с рассеянным выражением лица, обычным для людей, которые, слушая чей-то рассказ, уже обдумывают, что расскажут сами. Женни, отлично исполнявшая роль дирижера в любом разговоре, заметила это и выжидала момент, чтобы дать знак новому инструменту подхватить тему.

– Ваша очередь, Лоран, – сказала она. – Вам в вашем театре наверняка довелось наблюдать не одну иронию жизни.

– Если позволите, – ответил он, – я расскажу вам историю, не имеющую отношения к миру театра. Я узнал ее от одного известного адвоката, с которым консультировался по поводу фильма из жизни полицейских…

– Да, правда, – сказала Клер, – вы, Лоран, судя по всему, обожаете играть детективов. Можно узнать почему?

– Дорогая моя, – сказал Лоран, – человека моего возраста роль детектива пьянит так же, как роль Дон Жуана – молодого актера… Всезнающий детектив чувствует себя всемогущим.

– И вы, по доверенности, наслаждаетесь победами ваших персонажей?

– Конечно, – ответил Лоран, – актер, как и писатель, «вознаграждает себя, как может, за несправедливость судьбы». Лилиан Фонтен, о которой вы только что говорили, утверждает, что она может безупречно сыграть любовную сцену, только если сама не влюблена… Но сегодня вечером я не буду снова рассказывать вам о парадоксах актерской профессии. Время идет; метрдотель уже кружит вокруг нас с видом, который ясно свидетельствует о желании нас выгнать, а я хочу рассказать вам историю о гангстерах.

– Чудесно! – воскликнула Женни. – Обожаю истории про гангстеров.

– Итак, от своего адвоката я узнал, – сказал Лоран, – что в Париже уже три года были два известных главаря банд, которые друг друга терпеть не могли. Один из них, Марио Бешеный, родом с юга, был настоящим сорвиголовой, великолепным организатором ограблений банков, но при этом отличался крайней неосмотрительностью и не раздумывая хватался за пистолет. Ему приписывали большое число краж, несколько убийств, и полиция никак не могла напасть на его след. Второй, Сальведр, по кличке Профессор, был своего рода королем в корпорации угонщиков. Он довел это прекрасное ремесло до такого уровня, что практически поставил дело на конвейер, при этом на него работало много бригад, а сам он никогда не засвечивался. Его роль состояла в том, чтобы распределить город на участки между своими подчиненными, организовать сбор машин, их быструю перекраску и продажу. Он считался достойным и образованным человеком (отсюда и кличка «Профессор»); впрочем, он на самом деле имел степень бакалавра по филологии и, как говорил мой адвокат, который хорошо с ним знаком, общаться с ним было очень приятно. Он вращался в таких кругах парижского общества, где никто не догадывался ни о том, кто он такой, ни о его преступных занятиях. Его дочь, Марсель Сальведр, окончившая одну из лучших светских школ Парижа, сочеталась законным браком с человеком, которого я хорошо знаю и который занимается делом, достойным уважения. У Сальведра была любовница, миниатюрная, очень красивая женщина, англичанка, Мэриан Карстейр, которой, несмотря на бурную молодость, удалось сохранить тонкое и нежное лицо ангела с картины Рейнолдса. Сальведр ее обожал. Он вообще был сентиментален и, кстати, никогда не проявлял жестокость при занятии своим основным делом. Он хотел, чтобы его люди работали без оружия, и советовал им отправляться только на верные дела, где не потребуется стрелять. Итак, хотя правосудию было прекрасно известно, что он держал в своих руках все нити целой воровской сети, никому и никогда не удавалось найти против него никаких очевидных улик. За ним следили, но увидеть его можно было не в подозрительных кафе, а за ужином в «Ритце» или у Ларю в безупречной компании.

– Великолепный персонаж для Конан Дойла, – заметил Кристиан.

– Великолепный персонаж для меня, – сказал Лоран. – Я хотел бы сыграть такого человека.

– Кроме всего прочего, из желания почувствовать себя всемогущим, – сказала Женни.

– Вот именно, – ответил Лоран. – Однако этот человек, отлично владевший собой, начал проявлять признаки нетерпения, когда Марио Бешеный и его банда вдруг стали вторгаться в сферу его деятельности. Нельзя сказать, что между этими людьми существовал какой-то, в буквальном смысле этого слова, договор о разграничении зон влияния, но до определенного времени их связывало молчаливое и сердечное соглашение… Марио и его друзья оставили за собой домашние кражи; Сальведр властвовал над улицей и над огромным парком машин, припаркованных вдоль парижских тротуаров. И внезапно, без предупреждения, в прошлом мае люди Марио начали угонять автомобили с передним приводом. Вначале Сальведр, как человек разумный и снисходительный, подумал, что им нужно сколько-то машин для работы, и закрыл на это глаза. Но скоро операции приняли такой размах, что у него не оставалось никаких сомнений в заранее обдуманном намерении перебежать ему дорогу. Под напором жалоб со стороны своих людей Сальведр решил встретиться с Марио, хотя и испытывал отвращение при мысли о необходимости вести дела с бандитом такого сорта. Конечно, свидание не могло состояться в публичном месте. Было решено, что два великих человека встретятся в небольшой квартирке Мэриан Карстейр, в Нёйи.

– Но разве за ними обоими не следили?

– Следили, но они наловчились уходить от слежки… Итак, они встретились и поговорили без помех. Марио представил свои объяснения, весьма неправдоподобные, и пообещал передать своим людям суровые указания. Спокойные манеры и сдержанная речь Сальведра произвели большое впечатление на Марио, но его раздражало, что собеседник смотрел на него свысока. Кроме того, его очаровала Мэриан Карстейр. В тот вечер она надела сильно декольтированное домашнее платье, позволявшее увидеть ее безупречную грудь; она кокетничала с Марио, потому что он был моложе и красивее Сальведра. А может быть, и потому, что от него исходил некий запах крови, не присущий Сальведру.

– Мы возвращаемся к старику Гюго, – сказала Женни.

 
Красотки любят смельчаков. Под мрачным взором
Мерзавца в буйволовой шапке станут хором
Они вздыхать и нежно трепетать…
 

– Я знаю, – сказал Кристиан. – Это заканчивается так:

 
И с наслаждением постель свою откроют
Для тех, кто сеет смерть и кто могилы роет.
 

– Как бы то ни было, этой голубке захотелось открыть свою постель для бандита с черной шевелюрой. Марио и Мэрион стали встречаться, и вскоре Сальведр узнал от одного из своих людей, что в те вечера, когда он сам уезжал в Лион или в Марсель, где недавно открыл свои «филиалы», мисс Карстейр принимала его соперника. Можно испытывать какой угодно ужас перед кровопролитием, но существуют оскорбления, которые перенести невозможно. Банда Марио, вопреки всем обязательствам, продолжала пастись на землях Сальведра; к тому же Марио украл у него нежно любимую женщину; с этим следовало покончить. Однажды вечером, сообщив граду и миру о своем отъезде в Лион, Сальведр взял браунинг и отправился прямиком в квартиру Мэриан Карстейр. Она жила на пятом этаже дома рядом с мостом Нёйи. Конечно, у него был ключ; он застал свою любовницу и своего соперника в постели, обнаженными. Без малейших колебаний (а с таким человеком, как Марио, любое колебание оказалось бы смертельным) он убил мужчину выстрелом в лоб. Он мог бы убить и Мэрион, которая вскочила с кровати и валялась у него в ногах, так что ее белокурые волосы рассыпались по ковру; но его трогала красота этой девушки, он любил ее, и поэтому он удовольствовался тем, что спокойно отстранил ее, потом положил револьвер в карман и вышел.

– Прекрасная сцена, – сказала Женни. – Готовый фильм.

– Подождите! Пока Сальведр спускался по лестнице с пятого этажа, у него, человека методичного, было время подумать. Он, ненавидевший кровавые преступления, только что влип в отвратительную ситуацию. Французские судьи легко простят убийство соперника, если речь идет об убийстве из ревности; но он убил главаря банды, своего конкурента, и при этом оставил в живых их общую любовницу. Обвинение вполне может заупрямиться и доказывать, что причиной преступления стала вовсе не ревность, а война между двумя бандами. Может быть, его даже заподозрят в том, что он воспользовался Мэрион, чтобы завлечь другого бандита в ловушку. Все это представлялось очень несимпатичным. Дойдя до первого этажа, он надолго задумался. Потом снова поднялся, останавливаясь на каждой площадке и вздыхая, как глубоко несчастный человек. Он снова вошел в квартиру и увидел Мэрион, стоявшую на коленях перед трупом с дыркой во лбу. Она посмотрела на него с болью и недоумением. Он не произнес ни слова, вытащил из кармана свой браунинг и убил ее одним выстрелом под левую грудь.

Вокруг столика, за которым сидели четверо друзей, стали гасить свет. Тем самым метрдотель деликатно давал понять, что ему уже хочется уйти домой.

– Я почти закончил, – сказал Лоран. – После этого Сальведр сразу же отправился к своему адвокату, с которым я дружу и от которого узнал эту историю. Он хладнокровно, как всегда сдержанно, рассказал ему о том, что сделал. «Вы понимаете меня, мэтр? – спросил он. – Я в ужасе от того, что пришлось убить ее. Бедная девочка! Она ничего такого страшного не сделала и, во всяком случае, не заслуживала смерти, но вы же понимаете мое положение… Если б я ее пощадил, не было бы речи об убийстве на почве ревности; а убив ее вместе с ее сообщником, я, как мне представляется, облегчил вам задачу. Я прав?» – «Без всякого сомнения, – ответил адвокат. – Если говорить только о морали и милосердии, вы виновны вдвойне. Но отстоять вас в суде по обвинению в первом убийстве было бы невозможно, тогда как благодаря второму вы, без сомнения, будете оправданы».

– Плоды лестничных раздумий, – сказал Кристиан.

Погасла последняя люстра, и над столиком остались включенными только два настенных светильника. Кристиан попросил счет.

– Не спешите, месье Менетрие, – сказал официант. – Никто вас не торопит.

Тела и души

– Нет, я считаю, что у вас, англичанок, нет того вкуса к переживаниям… как у наших француженок.

– И по какому же праву вы так говорите? Что вы об этом знаете?

– А почему я не могу знать? Вы относитесь к любви как к своего рода спорту. Сильные страсти нагоняют на вас тоску и кажутся чем-то неприличным.

– Как-то странно вы описываете страну Шекспира! Если что-то и кажется нам неприличным, так это не испытывать страсть, а выставлять ее напоказ. Мы народ более скрытный, это правда. Но я уверена, что у нас можно найти куда больше настоящих любовных драм, чем у вас. Некоторые из наших женщин, которых вы считаете ледышками, готовы на все. И они делают все, только не говорят об этом. Вы знали герцогиню Стаффордскую? Я имею в виду старшую, Сибил.

– В молодости она несколько раз приглашала меня в Уорфилд… Но это было еще до Первой мировой войны. Она ведь умерла где-то в тысяча девятьсот двадцатом году?

– Она умерла позже, но она ни с кем не встречалась. И какой вы ее помните?

– У нее было настолько правильное лицо, что оно просто не могло состариться. Она была похожа на птичку, она умела вести фривольные и доверительные беседы. И она великолепно управляла своим огромным домом. Выходные в Уорфилде напоминали хорошо поставленный спектакль, а ведь каждую субботу замок заполняло огромное число гостей. Герцог меня забавлял. Он был настолько уверен в себе, так естественно воспринимал свое высокое положение, настолько не считался с мнением света, что в результате вел себя чрезвычайно просто. Он одевался, как его фермеры, с той лишь разницей, что его одежда была более поношенной, часто даже дырявой. Он говорил мало и очень плохо, заикался и растягивал слова. Однако он пользовался таким авторитетом, что от одного слова, сказанного им в палате лордов, зависела позиция его партии… Мне нравятся такие люди-горы.

– Это все правильно, но я говорю о герцогине.

– Птичка свила гнездо в расщелине горы.

– Не верьте этому. У Сибил было множество любовников, конечно тайных, что подразумевает, что об этом знал весь Лондон, но ни она, ни герцог не допустили бы никаких разговоров на эту тему. Любовников жены приглашали в Уорфилд с одобрения герцога. Это гарантировало его спокойствие. К тому же большинство из них принадлежали к его партии. Именно в Уорфилде, среди нежных женских плеч и блеска хрусталя, творились великие дела. Все эти люди были хорошо известны в Итоне или Хэрроу, в Оксфорде или Кембридже. Британская политика того времени делалась в основном во время уик-эндов, а связи жен облегчали сближение мужьям.

– Позволю себе заметить, что вы льете воду на мою мельницу. Я не вижу особых страстей в этом благопристойном цинизме.

– Не спешите. Моя история еще не началась. Страсть появилась, когда примерно в тысяча восемьсот девяностом году человек по имени Гарольд Уикс, на пять лет моложе герцогини, внезапно обратил эту даму, до того времени весьма непостоянную, в самую строгую верность.

– Гарольд Уикс? Я этого не знал.

– Но вы о нем слышали?

– Неоднократно… Его называли очень талантливым политиком и, как это любят говорить в Англии, будущим премьер-министром.

– А он и был будущим премьер-министром.

– Но он им так и не стал.

– Нет, и сейчас вы поймете почему… Казалось, что Гарольд, словно сказочный принц, получил при рождении все дары фей. Черты его лица, обрамленного светлыми, рыжеватыми волосами, были такими же совершенными, как у Байрона; но в выражении этого лица не было ни мрачности, ни романтизма. В нем угадывался ум, а также то воздушное изящество, каким был наделен Шелли, а позже Руперт Брук. Еще в Оксфорде его друзья понимали, что его ждет блестящая карьера. В двадцать пять лет партия нашла ему избирательный округ. Красота, красноречие, атлетическое сложение принесли ему триумфальную победу. Ему не было и тридцати, когда он занял незначительный, но многообещающий пост в кабинете, возглавляемом великим Чарльзом Бруксом, которого обычно называли по-свойски – Ч. Б.

– Я встречал Ч. Б., когда он был уже стариком. Он был хрупким, галантным, отважным и остроумным. Но немного сдержанным…

– Тут надо было разбираться в тонкостях. Среди своих он становился изысканным. Видели бы вы его в Уорфилде, когда он, словно домашняя кошка, лежал на ковре у ног Сибил, или в парке, когда он любовался закатом. «Сколько вкуса в этом вечере», – говорил он, поощряя природу… Вы помните, как в последние годы девятнадцатого века элита страны, то есть две или три тысячи человек, которые считали, что ведут за собой Англию на том лишь основании, что каждую неделю они отправлялись на уик-энд в аристократические дома, разделилась на два лагеря? Лагерь принца Уэльского состоял из кутил, знатоков вин, сигар, лошадей и женщин, опытных финансистов и дипломатов-космополитов; в лагерь Ч. Б., который называли «Души», входили несколько очень образованных государственных мужей, читавших греческих и латинских классиков, несколько эстетствующих писателей, а также женщины – молодые и старые, с поэтическим и философским складом ума. В лагере принца, который иногда называли «Тела», правила телесная и мимолетная любовь; в лагере Ч. Б. – любовь платоническая, мистическая и постоянная. По самой своей природе Сибил и в особенности ее муж герцог принадлежали к лагерю принца; Гарольд Уикс, в силу разнообразия своих талантов, колебался на границе между двумя группировками. Культура и некоторое беспокойство духа сближали его с «Душами»; живой интерес к женщинам привлекал его к миру, где они были более доступны. Связь с герцогиней окончательно привела его в лагерь плоти, что могло бы немного огорчить его патрона Ч. Б., если бы тот не считал грусть чувством, недостойным философа.

– Но если память мне не изменяет, «Души» раздражали герцогиню. Я слышал, как она говорила: «Такое облегчение найти кого-то, кто не говорит только о погоде и лошадях», а также: «Люблю глупых людей, и они, как правило, любят меня».

– Ваша память вам не изменяет… Вот только когда Сибил оказывалась среди «Душ», она умела вникать в любую мелочь, как самая настоящая «Душа». И ведь сумела же она на протяжении лет сохранить за собой Гарольда. Каким образом? Помню, как однажды я оказалась свидетельницей разговора между Ч. Б. и Синтией, леди Ромфри – она была «Душой», причем одной из самых высокопоставленных в их тайном сообществе. Дело было в Уорфилде, весной, в сени буковых зарослей. «В том, что Сибил захотела Гарольда, – говорила Синтия, – нет ничего неожиданного. Но удивительно, что он попался на удочку. Другие мужчины могли бы купиться на титул, остатки (и немалые!) былой красоты, пасторальное и аристократическое очарование Уорфилда или же были бы счастливы возможности опереться в своей карьере на человека масштаба Стаффорда. Но Гарольда с колыбели окружали сплошные баронессы; а с его талантами он вполне мог сам позаботиться о себе» – «My dear, – ответил Ч. Б., вытягивая свои длинные ноги, – чем больше изучаешь поведение людей, тем более сложным оно представляется. Сибил неизмеримо мельче нашего Гарольда, но она забавная. Кто знает, может быть, для того чтобы примириться с самим собой, нашему другу нужно именно развлечься. Я хорошо знаю этого молодого человека. Он весь состоит из противоречий. Политика убила в нем поэта, а поэты умирают долго. Философия заронила сомнение в его англо-католическое сердце. Пустословие Сибил заглушает этот опасный диалог. Добавьте к этому, что она невероятно облегчает ему жизнь. Почему она так настаивала, чтобы я приехал на этот уик-энд? Потому что Гарольд нуждался в длительной беседе со мной… Он ее получил… Почему завтра ожидают Камбона? Потому что Гарольд готовится к докладу по Африке и ему нужно узнать позицию Франции… Все это великолепно организовано. Он хорошо себя чувствует». – «Отличные доводы, Ч. Б., – сказала Синтия, – но доводы – это не то, что руководит любовью. Если завтра появится молодая женщина… А разве их мало появилось за шесть лет? К тому же Сибил на пять лет старше… Как-то вечером у меня дома Гарольд долго разговаривал с Селией Нортон. Если бы он решил жениться, ему нужна была бы именно такая женщина… А Харольд должен жениться. Если когда-нибудь на свете существовал истинный избранник судьбы, это именно он… К тому же министру, и тем более будущему премьер-министру, нужен свой дом, жена… Вы не женаты, Ч. Б., это я помню, но вы – святой. Гарольд слишком уязвим, чтобы справиться с одиночеством. Сибил продержится еще в лучшем случае четыре года, ну пять лет. А потом… Стареющая женщина, цепляющаяся за мужчину, не красит ни себя, ни его… Я-то знаю». Ч. Б. насмешливо и нежно посмотрел на нее и сказал…

– Но в то время герцогиня была вовсе не старой… Сколько ей могло быть? Лет сорок?

– Немного больше, к тому же вы рассуждаете с позиций нашего века. В прошлом веке люди старели.

– Я сам был тогда очень молод, и я считал ее очень красивой. Но расскажите про Селию Нортон. Думаю, она сыграла какую-то роль в вашей истории.

– Вы очень проницательны!.. Да, важную роль… но все же не столь важную, как вам сейчас кажется.

– Хватит загадок, рассказывайте! Кто была эта Селия Нортон?

– Вы много раз с ней встречались.

– Разве?

– Да, только тогда ее звали леди Бреннан.

– Как? Восхитительная леди Бреннан, такая серьезная и трогательная?

– Вот именно, а в молодости она была еще более восхитительная… Божественная… это слово обесценилось, но у нее была походка богини… Белая, как магнолия… Серые глаза с лиловыми крапинками… Нежное, проникновенное очарование… Невероятно умная и при этом без тени педантизма… Мы с ней ровесницы, я помню ее дебют… Все мужчины были от нее без ума; она, казалось, не замечала этого и сохраняла облик Дианы, в которой все же чувствовалась Минерва.

– И она покорила Гарольда Уикса?

– Как покоряла всех – одним лишь своим присутствием… Куда более невероятным было то, что Гарольд со своей стороны…

– Покорил ее?

– Не спешите!.. Просто она дала понять, что ей не будет неприятно, если он станет добиваться ее. Если подумать, это было совершенно нормально. Он был самым выдающимся молодым человеком своего поколения, она – самой совершенной женщиной. Они были созданы друг для друга по воле Провидения… По-моему, это слова какого-то француза?

– Да, Ренана… Послушайте! Вычитали Ренана? Признаюсь вам…

– А я же вам говорила, что англичанки скрытные… Короче говоря, Селия и Гарольд встречались не один раз, все с тем же удовольствием, и в группировке «Душ» начали с одобрением поговаривать о возможной свадьбе. Как я вам уже говорила, до тех пор Гарольд оставался где-то на пограничье «Душ» и «Тел». Селия тянула его в наш лагерь. Он неоднократно отказывался от приглашений в Уорфилд, чтобы поехать в Брамли к сэру Эдварду Нортону, отцу Селии. Естественно, его стремление постоянно быть с ней, перемены в его поведении и намеки некоторых друзей, так и рвавшихся сообщить дурную новость, навели герцогиню на мысль о нависшей угрозе.

– Но ей следовало знать, что Гарольд когда-то женится.

– Конечно, но жениться можно по-разному… Женщина, стремящаяся сохранить за собой любовника, может подобрать ему никчемную жену, на фоне которой он быстро поймет, какого блеска лишился, и вернется к нему… Селия Нортон, напротив, относилась к тем женщинам, на фоне которых мужчина мог быстро забыть свое прошлое, и герцогиня прекрасно это понимала. Нужно было любой ценой помешать этому браку. Но Сибил не могла решительно противостоять ему, прежде всего потому, что ненавидела скандалы с той же страстью, с которой любила грех, и, самое главное, потому, что противостояние лишь ускорило бы то, чего она опасалась. При всех своих изысканных манерах Гарольд Уикс, если его спровоцировать, был способен на грубость. После того как он несколько недель подряд не приезжал в Уорфилд, давая тем самым понять, пусть и без слов, что роман закончился, она написала ему смиренное и непритязательное письмо, в котором просила приехать к ней еще один лишь раз, на следующей неделе. Герцог, по ее словам, хотел увидеться с ним, да и вообще уже обратил внимание на его отсутствие, и это произвело плохое впечатление.

– Последняя деталь достойна парижанки из комедии Анри Бека.

– Дорогой мой, я уже устала объяснять вам, что мы, англичанки, ничуть не глупее ваших парижанок… Но в этом месте рассказа я должна представить новое действующее лицо, опять-таки женского рода.

– Эта дама была так же соблазнительна, как Селия Нортон?

– По-своему да… но совершенно другая… В то время в Лондоне жил некто граф Ананьев, вынужденный уехать из России после ссоры с царем… В Лондоне его с почетом принимали в высшем свете и, в частности, в домах приближенных короля Эдуарда Седьмого, в том числе и в доме герцога Стаффордского. У этого графа Ананьева была дочь, Наталья…

– Понимаю, к чему вы клоните.

– Ничего вы не понимаете. Наталья Михайловна не обладала ни красотой, ни безмятежностью Селии Нортон; ссылка обрекла ее на жизнь, полную риска, и превратила в боевого зверя; ее изумрудно-зеленые глаза высматривали неизвестного врага. А какое тело! Она одевалась смело, забавлялась тем, что возбуждала мужчин, и с успехом делала это. Сибил, углядев в этой юной иностранке какое-то сходство с собой в молодости, приблизила ее… Наталья приезжала в Уорфилд каждую неделю…

– И там герцог…

– Да нет же, мой дорогой! Герцога не интересовали молодые девушки. Когда он не обсуждал политику или лошадей, он прятался от своих гостей… Наталья стала подругой герцогини, и та даже велела устроить для нее ателье в одном из павильонов в парке, потому что эта девушка оказалась талантливым скульптором.

– И вы собираетесь рассказать мне, что она заставила позировать герцога?

– Ни одному художнику в мире не удалось бы заставить позировать герцога… Нет, но на протяжении нескольких недель подряд она заставила позировать Гарольда Уикса.

– Неосторожно со стороны герцогини!

– Не настолько, как вы думаете. Она присутствовала на сеансах… Очень быстро стало понятно, что Наталья влюбилась в свою модель. А разве могло быть иначе? Гарольд был красивым, мужественным, блестящим; он интересовался русской литературой и говорил о ней, как и обо всем, со знанием дела. И наконец, достаточно того, что у него был шарм.

– И он со своей стороны…

– Он со своей стороны не мог остаться равнодушным к явному обожанию, к нежной и пикантной свежести, но в сердце своем он носил образ Селии Нортон, и ее прелестный профиль, накладываясь на все прочие впечатления, попросту стирал их. Сибил быстро поняла, что сеансы позирования совершенно безопасны.

– Для модели, но не для скульптора.

– Конечно. Это Сибил тоже понимала, и именно этим, с учетом страшной боли, которую причиняли ей слухи о скорой женитьбе ее любовника, можно объяснить тот факт, что она решила призвать на помощь Наталью…

– Она бросилась от Сциллы к…

– Вовсе нет. Если бы Гарольд женился на Селии, он обрел бы на всю жизнь супругу, выбранную по велению сердца, способную разделить его жизнь во всем, блестяще образованную, которая, несмотря на молодость, была подругой и доверенным лицом премьер-министра. А это означало бы, что у герцогини не осталось бы надежд на его возвращение. Сибил могла допустить – и даже одобрить, как я вам уже говорила, – женитьбу Гарольда, но лишь в том случае, если бы была твердо уверена, что сможет контролировать жизнь супругов. Союз с Селией, которая стала бы не только спутницей, но и сотрудницей, разделявшей немного утопические идеи Гарольда по поводу будущего партии и его вкусы в искусстве, стал бы чудесным и нерушимым… «Все, что угодно, пусть даже Наталья, только не это!» – сказала себе герцогиня.

– Однако вы так описали Наталью…

– Наталья обладала пугающей красотой, это верно, и довольно агрессивным умом; ей не хватало остального. А остальное и есть самое главное… Она была иностранкой, а вы знаете, что английское общество не принимает иностранок всерьез. Селия с детства была знакома с сильными мира сего, столь необходимыми для карьеры молодого государственного деятеля. Она обладала настоящим политическим инстинктом. Ее такт поражал Ч. Б. и других руководителей партии. Наталья забавляла светское общество; она не была его частью. Разве что приглашенной…

– Значит, герцогиня решила, что если Гарольд Уикс женится на малышке графине Ананьевой, то сразу вернется к ней? Так?.. Но как можно убедить мужчину пожертвовать любимой девушкой ради другой, которую он не любит?

– Сейчас узнаете… Должна признать, это был дьявольский план, дерзкий, бесстыдный, да что там говорить… Прежде чем судить, вспомните, что сама Сибил вела довольно-таки бурную жизнь и в плане личной морали допускала большие вольности… Подумайте о французских женщинах восемнадцатого века; это поможет вам понять… В конце концов у Сибил состоялся с Натальей откровенный и даже циничный разговор. «Я знаю, – сказала она ей, – что вы любите Гарольда… Я не ошибаюсь?» Наталья призналась, что она не ошибалась. «Отлично, – продолжала Сибил, – и вы хотите, чтобы он на вас женился…» Наталья перебила ее, сказав, что, увы, он об этом и думать не думает. «Это я тоже знаю, – ответила герцогиня, – и, если вы хотите заставить его подумать об этом, вы должны четко, не обсуждая, выполнить то, что я вам скажу… Это вас удивит, это вас шокирует, но послушайтесь… В следующую субботу Гарольд приедет в Уорфилд… Вас поселят в соседней с ним комнате. Между этими комнатами есть дверь. Ночью вы под любым предлогом заблудитесь и войдете в комнату Гарольда»… Дальше додумывайте сами.

– План был действительно дьявольским – и весьма неосторожным. Не было никакой уверенности в том, что столь легкомысленное поведение приведет к браку. В конце концов, мужчина может без особых угрызений совести взять девушку, которая сама бросается в его объятия, и после этого вовсе не считать себя обязанным жениться.

– Вы можете потерпеть и позволить мне закончить? Наталья пришла в ужас от этого плана. Вспомните еще раз – все это происходило в девятнадцатом веке. Девушки хранили невинность, приключения считались уделом женатых мужчин. Не знаю, что наговорила ей гениальная герцогиня, воодушевленная страстью. Так или иначе, она убедила Наталью. Перед каждыми выходными герцогиня вместе со своей секретаршей, старой мисс Форд, занималась распределением спален. Вообще-то, это была совсем несложная операция, речь шла о том, чтобы облегчить сближение людей, которым, по мнению герцогини, доставило бы удовольствие встретиться друг с другом – в первый раз или повторно. Дело осложнялось лишь тем, что мисс Форд не должна была ни знать, ни понимать правил игры. Конечно, мисс Форд прекрасно знала, что являлось тайной целью всей деятельности, и Сибил знала, что мисс Форд это знает, но они обе хранили молчание, и это позволяло им соблюдать приличия и одновременно удовлетворять желания… Исключительно британское решение – говорю это вам сама, чтобы у вас не возникло искушения произнести эти слова.

– Я бы их не произнес… Я бы только подумал.

– Спасибо.

– Наверное, мисс Форд очень удивилась, получив приказ поселить привычного партнера хозяйки дома по соседству с такой соблазнительной особой, как Наталья Ананьева.

– Почему? У мисс Форд был большой опыт, и я уверена, что она отлично понимала, к чему все это делалось… Будь я писательницей, в этом месте я позволила бы себе описать в красках первую ночь любви в жизни Натальи, но мне пришлось бы придумывать подробности, потому что никто никому ничего не рассказывал.

– Даже герцогине?

– На следующий день по томному лицу Натальи она просто поняла, что все прошло по плану.

– Гарольд Уикс сделал предложение?

– За кого вы его принимаете? Повторяю вам – он любил Селию Нортон. Он поддался слишком сильному искушению, но старался не придавать особого значения своей короткой интрижке с Натальей. В конце концов, это она начала боевые действия. Он даже имел смелость (а если бы вы видели в то время Наталью, то поняли бы, что смелость немалую) отказаться от приглашения в Уорфилд на следующей неделе. С этого момента в игру предстояло вступить герцогине.

– На сей рез без мисс Форд?

– Мисс Форд не имела к этому никакого отношения… Через несколько недель после той судьбоносной ночи, когда Стаффорды находились в своем лондонском доме, в Мейфэр, Сибил срочно потребовала к себе юную графиню Ананьеву. Приехав к ней, встревоженная, совершенно несчастная девушка осмелилась обрушиться на нее с упреками. «По вашему совету я дала ему все основания презирать меня; я люблю его больше, чем прежде, и теперь у меня не осталось никакой надежды выйти за него. Селия Нортон открыто говорит о своем замужестве, вот-вот появится извещение о свадьбе».