Текст книги "Палач. Костер правосудия"

Венель-младший снова попытался вспомнить, но безуспешно. Путь, который когда-то указал ему отец, включал в себя много чего в таком роде: забыть внешность, лица, имена, крики, мольбы. Поняв, что собеседник так и не сможет вспомнить, Тизан продолжал:

– Пять лет назад ее обвинили в жестоком убийстве своей хозяйки, Мюриетты Лафуа, жены чиновника – разбивателя соли[70]70
  Чиновник, который разбивал брикеты соли после того, как служащие измерят их точный вес. Мог также выступать в качестве посредника.


[Закрыть]. Девушка исполняла самую тяжелую и грязную работу на кухне в доме Лафуа, набожных и почтенных горожан. Такого мнения о них придерживались все их слуги и соседи. Хозяйка была зарублена топориком. Лицо Мюриетты Лафуа превратилось в сплошные кровавые лохмотья. Эвелину Какет нашли сидящей у ее тела; она что-то напевала, держа за руку свою покойную хозяйку. Ее руки и лицо были в крови. Окровавленный топорик был найден в зарослях шалфея в дюжине туазов от дома. Лафуа сжимала в руке серебряный медальон со Святой Девой. Если какой-нибудь бродяга зашел в дом, чтобы обокрасть его, столкнулся с хозяйкой и убил ее, он, конечно, забрал бы медальон, ведь он очень дорого стоит. К тому же решающим аргументом послужило то, что из дома ничего не было похищено. Когда вы, по распоряжению судей, стали пороть ее кнутом, она лишь жалобно поскуливала, что было истолковано как утвердительный ответ. Она ни слова не поняла из ваших вопросов. Тем лучше для нее; ее страдания были недолгими.

Тупое тяжелое лицо, покрытое каплями пота и слезами, слюнявый рот, растянутый в такой неуместной улыбке, предстали перед мысленным взором палача. Она улыбалась даже тогда, когда он мягко подтолкнул ее к яме, вырытой для того, чтобы ее похоронили там заживо.

– Теперь я начинаю ее вспоминать, но очень смутно, – произнес он.

– Она была невиновна, клянусь вам. А значит, убийство совершено кем-то другим.

– Что заставило вас прийти к такому выводу, сеньор бальи?

– Теперь моя очередь опасаться, что меня обвинят в дамской сентиментальности. Да хотя бы то, что она беспрекословно растянулась в этой яме.

– Сентиментальность? Мне было достаточно взгляда женщины. Взгляда Мари де Сальвен.

Но помощник бальи, казалось, не слышал его. Он медленно закрыл глаза.

– Венель… Вот сейчас, в этот момент… у меня полная уверенность, что Господь смотрел на меня тогда глазами Эванжелины Какет, и смертельный холод леденит мои внутренности. Я знаю, Бог не хотел, чтобы она тогда ушла в его Царствие. Какое мне дело, что она была осуждена, как того требовали законы. Мы узурпировали волю Вседержителя! Странное дело, но я к этому уже привык, так же как к множеству других вещей до вашей… выходки по поводу де Фоссея, которая уже стала для меня одним из воспоминаний прошлого. А самые обескураживающие детали я спрятал в дальнем уголке своего разума.

– Обескураживающие? – чуть повысил голос Венель-младший, поднимаясь, чтобы снова наполнить стакан заместителя бальи.

– Ну конечно. Гарен Лафуа, безутешный вдовец, который навещал свои владения, находящиеся в добром лье от его дома, где произошло убийство, переехал из Мортаня в Ножан-ле-Ротру несколько месяцев спустя после ужасной кончины супруги. Почти все слуги последовал туда за ним. За исключением троих, в числе которых была молодая женщина. Все трое выступали свидетелями против Эванжелины.

– И что из этого?

– Слушайте дальше. Один из свидетелей купил себе лавку колбасника, другой – ферму неподалеку от Дансе. Что же касается юной особы, то она удачно вышла замуж за сына крупного маркитанта. Спрашивается, откуда она взяла деньги на приданое? Конечно, не с тех грошей, которые платил ей Гарен Лафуа, который вовсе не славился щедростью.

– Вы полагаете, что ей заплатили за некоторое свидетельство?

– Вроде того.

– И что же она тогда заявила?

– Девица поклялась на Евангелии, что молодая служанка ненавидела свою хозяйку Мюриетту Лафуа, жаловалась на нее и высказывала угрозы в ее адрес. Элуа Талон, чернорабочий, бывший солдат, а теперь наш добрый колбасник, поклялся, что сопровождал своего хозяина, когда тот отправился объезжать владения, и не отходил от него ни на шаг. Альфонс Фортен, третий мошенник – тот, который стал фермером, – свидетельствовал, что утром того дня, когда было совершено убийство, Эванжелина пришла к нему одолжить топорик, заявив, что ей нужно отрубить головы у карпов. Эта просьба его немного удивила, но он, разумеется, ничего такого не подумал.

– А другие слуги?

– Все это и определило ход процесса. Трое других слуг тогда находились в домашней прачечной. Еще двое на телеге отправились в лес, чтобы нарубить там дров. Таким образом, Мюриетта Лафуа оказалась дома одна с Эванжелиной. Некоторые слуги усмотрели в этом умысел обвиняемой, которая ждала удобного момента, чтобы беспрепятственно совершить свое ужасающее деяние. Даже если б и захотела, она была совершенно не способна ни на какую хитрость и тем более расчетливость. Ей бы просто не хватило на это ума.

– Полагаю, слуги отправились исполнять работу по приказу хозяина?

– Ваше предположение совершенно верно, мессир Правосудие. Но история на этом не заканчивается. Через три месяца после убийства жены Гарен Лафуа снова женился на молоденькой и хорошенькой буржуазке из Мортаня. Последнее служит доказательством, что он был с ней знаком еще до переезда в Ножан-ле-Ротру.

– А он что-нибудь унаследовал от первой жены? – поинтересовался Ардуин.

– А вы как думаете! После ее кончины он унаследовал довольно приличное имущество. Кстати, сейчас у него народилось уже двое от второй жены.

– Обычная семейная история с очень скверным завершением, так? – подытожил палач.

– Если бы все, кому изменяют супруги, погибали таким образом, земля превратилась бы в безлюдную пустыню! – отрезал помощник бальи. – Обычная и довольно омерзительная история о страсти к наживе, о безнравственности и даже дикости.

– И все же это не доказательство, – возразил Ардуин.

– Верно. Тем не менее кто, даже имеющий больше власти, чем я, мог бы добиться таких доказательств?

– Разумеется. Но, мессир бальи, позвольте почтительно поинтересоваться у вас, почему вы именно сейчас решили вытащить эту историю на свет Божий? Насколько я понимаю, она давно лежит тяжким грузом у вас на сердце…

– Потому что я приспособился ко всем этим вещам, именно об этом я вам сегодня и говорил. Недавние события всколыхнули во мне воспоминания об этой старой истории. Может быть, я сам выискиваю себе оправдания, но мне кажется, что я жду некоего знака свыше. Что-то вроде императорского приказа, требующего, чтобы справедливость в отношении Эванжелины и Мюриетты была восстановлена.

– Какого знака?

– Вас. Этим знаком стали ваша горячность по поводу истории с де Фоссеем, ваши угрозы. Если отыщутся бесспорные доказательства виновности Гарена Лафуа, поможете ли вы мне?

– В чем?

– Прикончить его. Я бы очень хотел, чтобы он знал, почему и за какой непростительный грех он умирает.

– Вы хотите, чтобы я совершил убийство? Сеньор бальи! – воскликнул Ардуин. – Но ведь вы не из тех людей, кто падает в обморок при виде шпаги или боится всадить ее в сердце своего противника.

Тизан ответил ему с еле заметной улыбкой:

– Благодарю вас, сударь. Я рад, что наши взгляды на правосудие и справедливость во многом совпадают. Дело в том, что… речь вовсе не идет о мести, о ненависти или дуэли, которая является долгом чести. Речь идет исключительно о правосудии, ко всем законам относятся с должным почтением. Моя работа состоит в том числе и в том, чтобы арестовывать и судить, а ваша – чтобы исполнять приговор.

– Ваши слова совершенно справедливы. Но почему же вы просите моей помощи? Мы не друзья и даже не симпатизируем друг другу. К тому же Эванжелина Какет и Мюриетта Лафуа мне не родственницы, которых я должен защищать даже после того, как они сошли в могилу. Хотя мне бы очень хотелось, чтобы в отношении этих женщин восторжествовала справедливость.

– Как жаль, что вы даже богаче меня и вас невозможно подкупить, – заметил Арно де Тизан. – Тогда, возможно, мы бы с вами сторговались… Что я могу вам предложить такого, от чего вы не сможете отказаться?

– Свою ответную помощь, что же еще? – улыбнулся мэтр Правосудие.

– То есть?

– Не думаю, чтобы вы благосклонно приняли мое предложение. Тем не менее прошу вас немного поразмышлять, прежде чем отказывать мне. То, что я хочу у вас попросить, – вовсе не предательство; это можно скорее назвать справедливостью. Отдать Богу то, что должно вернуться к нему… вернуть его созданиям возможность униженно просить у него прощения, что мы в своем высокомерии подменили собой его волю… Более того, все это останется между нами.

– Говорите же! – настойчиво повторил помощник бальи.

– Мне нужен доступ к записям судебных процессов. Я еще сам не знаю, каких.

– Ну вот еще! – воскликнул Арно де Тизан, резко поднимаясь на ноги. – Вы что, с ума сошли? Это же секретные записи, и к тому же они опечатаны.

Ардуин попросил его мягким и спокойным голосом:

– Прошу вас, присаживайтесь, сеньор бальи, и беспристрастно подумайте об этом еще раз. Если б вы не ознакомились с показаниями свидетелей против Эванжелины, ее бедная душа так и находилась бы в чистилище, ожидая отмены несправедливого приговора и христианского погребения. Тот же, кто виновен в смерти ее хозяйки, должен поплатиться за свое преступление. И двое этих несчастных наконец обретут покой.

– Но вы хотите, чтобы я совершил должностное преступление!

– Это всего лишь название, которое можно выворачивать по своему желанию в зависимости от того, чьи интересы защищаются, – заявил мэтр Правосудие Мортаня. – Должностное преступление, с помощью которого истина наконец воссияет, невиновные будут очищены от гнусных обвинений и пятно позора, которое легло на их семьи, будет наконец стерто. Что, по-вашему, лучше: сломать печать, преграждающую доступ к записям, или позволить, чтобы невиновные и дальше страдали? Что же касается самоубийц[71]71
  Самоубийство считалось не добровольной жертвой, а проступком того, кто отверг Божественную благодать. На этом основании их отлучали от церкви, хоронили в неосвященной земле и накладывали арест на их имущество, оставляя семьи в нищете.


[Закрыть], которые чаще всего оказываются жертвами преступления, разве не наш долг отдать их состояние семьям и восстановить их доброе имя в глазах церкви? Я вижу в этом лишь простое нарушение обычаев. Спросите же совета у своей души и своей совести.

Помощник бальи строго посмотрел на него и после нескольких мгновений напряженного молчания торжественно произнес:

– Хочу вам предложить кое-что получше. Восстановить справедливость в отношении покойников – это, безусловно, достойное занятие. Но спасти тех, кто еще жив, – вот долг сердца и чести.

Ардуин Венель-младший ожидал продолжения, не понимая, куда клонит Тизан. И продолжение не замедлило последовать.

– А теперь вернемся в Ножан-ле-Ротру. Начиная с какого-то времени там происходят жестокие убийства детей, причем обоего пола. Уличные дети из тех, кого за монету можно нанять поднести корзину или сбегать в лавку. Я знаком с бальи этого края, Ги де Тре; он в полном отчаянии от того, что не в силах прекратить эту ужасную историю. Два или три дня дети бесследно исчезали, а затем не то на улице, не то возле какого-то дома были обнаружены их тела. Дети были замучены до смерти самым бесчеловечным образом. Следствие затрудняло то, что показания свидетелей были неясными и расплывчатыми. Родители пропавших детей не особенно ими занимались, предоставляя тем пробавляться случайными заработками[72]72
  Здесь будет уместным вспомнить, что наши взгляды на детей, заботу и родительский долг сложились относительно недавно, несмотря на то что исключения существуют и в наши дни. В Средние века детоубийства были распространенным явлением. Детей подбрасывали, оставляли в лесу; бедные семьи, которые не могли прокормить детей, нередко их продавали. Остается добавить, что дети часто погибали в младенческом возрасте, едва половина родившихся доживала до пяти лет. В бедных и безземельных семьях появление нового ребенка часто становилось настоящей катастрофой. Другими словами, смерть ребенка воспринималась вовсе не так, как в наши дни.


[Закрыть].

– Но я же не являюсь бальи или кем-то из его лейтенантов. Я не провожу расследование.

– А разве не вы проделали эту работу, чтобы разоблачить Фоссея? Разве не вы разыскали этого фермера Жермена и заставили его явиться ко мне и поведать все, что он знает? – парировал Арно де Тизан.

– Это вы правильно подметили, – согласился Ардуин. – Но прошу вас, рассказывайте дальше.

– Мне известно лишь то, что рассказывал Ги де Тре; он говорил обо всем на редкость туманно, за исключением того, что в судебном разбирательстве была допущена серьезная, роковая ошибка. Попрошайка, некий Бастьен Моллар, поплатился за то, чего не совершал. Такие тунеядцы обычно переходят из города в город, из прихода в приход. Проходит всего несколько недель, и все начинают понимать, с кем имеют дело, и больше не верят в их сетования на горькую судьбу. Этот же только недавно прибыл в Ножан и не собирался оставаться там надолго, так как вместо милостыни его осыпа́ли бранью. Его образ жизни послужил одной из причин, по которой он был арестован людьми бальи… На вашем лице я читаю уверенность, будто я нарочно перегружаю свой рассказ малосущественными деталями.

Ответом была улыбка, выражающая вежливое согласие.

– Прошу меня простить, – продолжил Тизан. – Мне бы следовало рассказывать все по порядку, чтобы убедить вас. Тем не менее я хочу позволить себе сделать одно признание и прошу вас, чтобы оно осталось между нами.

– Даю слово, сеньор бальи.

Арно де Тизан покрутил в пальцах пирожок с мясом, пристально глядя на него и будто задаваясь вопросом, насколько он вкусен. Положив его назад на блюдо, он заявил:

– По моему глубокому убеждению, Ги де Тре, не обладающий серьезным характером, так и не простил себе того легкомыслия, с которым отнесся к этому делу. Без сомнения, его внимания требовали более срочные дела, поэтому он и передал бразды правления одному из своих лейтенантов. Тот же быстренько закруглился, с самого начала поведя расследование по неверному пути. Под пыткой попрошайка признался в гнусных насилиях и кровавых убийствах, совершенных над этими детьми, и сразу же после этого был повешен.

– Какие следы привели именно к этому человеку?

– Его опознала одна торговка, когда утром открывала ставни. Накануне Моллар оскорбил ее у церковных дверей, когда женщина отказала ему в мелкой монетке. По словам этой торговки, побродяжка стоял на коленях возле того, что ей сперва показалось кучей одежды. Подняв голову, он заметил открытое окно и удрал. После этого она заметила, что из кучи тряпья торчит голая детская ножка. Муж свидетельницы спустился на улицу и обнаружил страшно изуродованное тело ребенка.

– Что сказал обвиняемый в свое оправдание?

– Что он просто проходил по улице, когда еще только светало. Издалека он заметил кучу тряпок и решил, что кто-то выбросил старье. Для него это была бы хорошая пожива. Приблизившись, он увидел, что перед ним мертвый ребенок. Думаю, будет излишним упоминать, что его пьянство и мелкое жульничество не сослужили обвиняемому хорошую службу.

– Значит, вы не считаете, что Бастьен Моллар виновен в этих преступлениях?

– Я в этом абсолютно убежден. Мой первый аргумент появился, когда я ознакомился с картиной преступления. Бессмысленное жестокое убийство, совершенное ради удовольствия, причем над слабыми существами. Его было легче легкого свалить на нищего пьяницу, мозг которого постоянно одурманен винными парами. Этот мог бы убить от испуга, в пьяной драке; наконец, чтобы ограбить свою жертву, – и в любом случае удрал бы как можно скорее. Здесь же у меня не возникло впечатления, что убийство совершено кем-то неразумным, настолько хитро и расчетливо были нанесены эти ужасные раны. Насколько я понял, убийца детей прекрасно умел ладить с ними. К тому же он нападал только на маленьких беспризорников, прекрасно зная, что их никто не будет искать. Судебное разбирательство избрало самый легкий путь… Но каким идиотом надо быть, чтобы притащить окровавленные останки своей жертвы в город ранним утром, да еще на торговую улицу, где все просыпаются очень рано? Я не поверил в эти обвинения. Любой на его месте сделал бы это ночью, когда обитатели улицы спят за закрытыми ставнями.

– Все это разумно и очень убедительно. Однако я чувствую, что главная причина ваших сомнений в чем-то другом, – заметил Ардуин.

– Попрошайка появился в Ножане за два или три месяца до своего ареста. Однако дети начали пропадать двумя годами раньше.

– Разве это не удивило первого лейтенанта бальи Ножан-ле-Ротру?

– Ни капли. Бесполезно вам говорить, что в некоторых кварталах города по-прежнему неспокойно. Людей Ги де Тре осыпают упреками в бездействии и неумении. Без сомнения, вышеупомянутый лейтенант подумал, что если найти виновника, неважно, настоящего или нет, волнения хоть немного успокоятся. Как видите, это ни к чему хорошему не привело. Попрошайка был подвергнут пытке и повешен. Месяцем позже в одном из поселков была найдена маленькая девочка. Умерщвленная тем же кошмарным способом.

– Черт возьми!

– Недовольство населения уже переходит за опасную черту. Женщины открыто бранят и оскорбляют людей Ги де Тре. Дело дошло до того, что жители собираются отправить послание самому Жану II Бретонскому, а может быть, даже уже послали. По моим сведениям, в письме особое внимание уделяется недобросовестности Ги де Тре и его людей, особенно первого лейтенанта.

– Не думаю, чтобы мессира Бретонского заинтересовали эти преступные дела, потрясающие одно из его отдаленных владений, – заметил Ардуин.

– Он слишком занят в другом месте, – согласился бальи.

Венель-младший начал подчеркнуто незаинтересованным тоном:

– Перейдем к очевидному. Когда был повешен попрошайка?

– Примерно полгода назад.

– Убийство девочки произошло три или два месяца назад. А другие потом были?

– Не знаю; во всяком случае, мне не приходилось об этом слышать. Я встречался с бальи Ножан-ле-Ротру летом, перед самым днем Святого Якова[73]73
  Около 22–24 июня, когда праздновали летнее солнцестояние.


[Закрыть]. Девочку нашли как раз за две недели до него[74]74
  Следует отметить, что представление о времени тогда сильно отличалось от нашего. Все ориентировались по смене дней и времен года. То же самое было в гражданских делах. До реформ, проведенных Франциском I, зачастую не было никакого средства установить ни личность человека, ни дату его рождения.


[Закрыть].

– Сколько детей было убито таким же способом… ну хотя бы за год?

– Одиннадцать, не считая той девочки. Ну и, разумеется, тела некоторых детей так и не были обнаружены.

– Смерть Христова![75]75
  Выражение «клянусь смертью Христовой» было признано богохульным. Поэтому часто заменялось похожим словосочетанием.


[Закрыть]

Помощник бальи принялся путаться, с трудом подбирая слова, и мэтр Правосудие почувствовал, что тот крайне смущен.

– Я… Я удержусь от такого… радикального уточнения, но мне кажется, что… что я ошибался. Я не знаю… По приказу Ги де Тре некий Антуан Мешод с помощью присяжной матроны[76]76
  Они помогали женщинам во время беременности и родов и могли свидетельствовать на судебных процессах – например, устанавливая девственность или беременность.


[Закрыть] исследовал найденные тела. Все дети подверглись жестокому насилию, причем над мальчиками надругались противоестественным способом, после чего все они были кастрированы.

– Проклятье! Гореть ему в аду! – на одном дыхании выкрикнул Ардуин.

* * *

До этого момента вся история была ему довольно безразлична и очень далека. Он только и ждал, что удобного момента обратиться к де Тизану с какой-нибудь просьбой. Странное дело, палач, подвергший мучениям, убивший и лишивший мужественности стольких человек по приказу суда, не мог выносить и мысли о том, чтобы кто-то делал это ради удовольствия. То, что кто-то мог наслаждаться страданиями и стонами маленьких невинных детей, повергало его в ужасный гнев. Во всяком случае, осторожность, которой он решил придерживаться в разговоре с заместителем бальи, тонкая хитрая политика, чтобы добиться от него желаемого, – все это уступало необходимости раскрыть ужасное жестокое преступление.

Ардуин еще колебался, перед тем как задать вопрос, который буквально жег ему губы. Не сочтет ли помощник бальи это за дерзость? Даже если они так сердечно беседовали, исполнитель ни на мгновение не забывал, что в глазах всех Арно де Тизан всегда останется благородным господином, в то время как к нему, Ардуину, будут относиться как к болотной грязи. Сеньор бальи обращается к нему с такой вежливостью лишь потому, что палач по сути дела является узаконенным убийцей. Ну и, может быть, существует еще одна причина такого доверительного разговора. В конце концов, почему бы не позволить себе небольшую дерзость, раз уж в кои-то веки такая возможность у него появилась!

– Сеньор бальи, со всем моим почтением, я понимаю ваш интерес к этому Гарену Лафуа, потому что это убийство совершено в вашем судебном округе. Но какая вам забота до Ножан-ле-Ротру, попрошайки и несчастных маленьких жертв убийства? Дети ведь мрут легионами.

Ардуин заметил, каких усилий стоит Тизану сохранить невозмутимый вид. Взгляд его глаз орехового цвета заметно помрачнел, и палач, который столько знал о недрах человеческих душ, чистых и нечистых, понял, что тот собирается ему солгать или, во всяком случае, сказать полуправду.

– Я снова вынужден просить вас дать мне слово сохранить все в секрете.

– Я еще раз даю вам его. Клянусь честью. Да падет на меня вечный позор, если…

Слова Ардуина были прерваны стуком в дверь. Бернадина просунула голову в комнату и спросила:

– Хозяин, достаточно ли напитка? А может быть, подать еще пирожков?

– Все хорошо, благодарю.

Она покачала головой, прежде чем со стуком захлопнула за собой дверь. Ардуин воспользовался паузой, чтобы еще раз наполнить их стаканы, а затем снова уселся перед помощником бальи и спросил:

– Так какую тайну вы мне собирались доверить?

После некоторых колебаний Арно де Тизан произнес:

– Вот в чем препятствие! Я вам уже говорил: я верю Ги де Тре, он благородный человек, приятный в общении. Он из Ренна, принадлежит к старому бретонскому дворянству, очень образован, так же, как вы, страстно увлечен искусством, поэзией и литературой. Думаю, что должность бальи небольшого владения, далеко от всех крупных городов, подходит ему как корове седло. И более чем уверен, что это отвратительное дело с убийствами вызвало у него такое сильное отвращение, что он постарался от него отделаться.

– И откуда же у него такое отсутствие усердия?

– Черт побери, я-то почем знаю, откуда! Скорее всего, от непонимания. К тому же он еще молод – думаю, ваш ровесник, женатый на славной женщине, которая недавно подарила ему сына… Видите ли, он был бы более на месте при дворе какого-нибудь сеньора. Тем более что ему приписывают еще и выдающиеся умственные способности.

Ардуин настаивал, старясь, чтобы его слова звучали как можно мягче:

– Хм… И все же это не ответ на мой вопрос, сеньор бальи. Какая вам до всего этого забота? Ведь это не наш судебный округ, не наше графство и даже владения не нашего сюзерена, его высочества Карла де Валуа, отношения которого с Жаном II Бретонским при всем желании не назовешь мирными и спокойными.

– Вы хотели сказать «воинственные»!..[77]77
  Жан II Бретонский получает в 1295 г. пост главного полководца Аквитании из рук английского короля, хотя до тех пор всегда был союзником Филиппа Красивого. Филипп послал своего брата Карла Валуа завоевать Аквитанию. Жан II потерпел поражение, и Карл, воодушевленый своей победой, начал угрожать бретонскому герцогству.


[Закрыть] Ну да, та самая старая история, которая тянется с замужества молодой Изабеллы де Валуа[78]78
  Изабелла де Валуа (1292–1309) – дочь Карла Валуа и Маргариты Анжуйской. Ее выдали замуж в возрасте пяти лет за внука Жана II Бретонского, чтобы скрепить мир после завоевания Аквитании.


[Закрыть], – сказал Тизан, еле заметно пожимая плечами. – Ги де Тре не выразился достаточно четко, но у меня такое впечатление… если б вы поинтересовались моим мнением, я бы сказал, что он весьма намерен позвать меня на помощь. Венель, за тридцать лет я велел арестовать, судить и отправить к праотцам много отпетых преступников. И в этих тошнотворных делах я обладаю поистине огромным опытом.

– Охотно признаю, я сам много раз был тому свидетелем, – согласился Ардуин самым искренним тоном. – Что греха таить, должно быть, я недостаточно проницателен, так как до сегодняшнего дня не понял, что вы с монсеньором де Тре связаны узами дружбы.

Тизан не попался на эту удочку. Венель-младший, чья изворотливость не была для него неожиданной, подстроил для него ловушку с такой ловкостью и кажущейся простотой. Помощник бальи глубоко вздохнул, подавляя поднимающееся внутри раздражение. Еще чего! Он что, теперь должен оправдываться перед каким-то палачом? Ответ напрашивался сам собой. Но, с другой стороны, ему не обойтись без помощи Ардуина. Одурачить его или заманить какими-то посулами представлялось еще менее вероятным, чем заставить. Такие честные и принципиальные хуже всякой чумы, особенно если они к тому же умны и удачливы. Он ответил резким, почти что повелительным тоном:

– Венель, да вы просто как колючка в сапоге!

– Поверьте, я сам об этом сожалею.

– Ладно! Итак, вы настаиваете на том, чтобы узнать правду относительно моего… интереса к Ги де Тре?

– Правда близка мне так же, как перчатка прекрасной выделки, – не удержался от шутки палач.

– Но вы же понимаете, что все далеко не так просто…

– Хм… Могущество мессира де Тре равносильно вашему, – заметил Ардуин. – Но в том, что касается помощи в расследовании непростых дел, отсутствие опыта, которое вы неоднократно подчеркивали, вряд ли делает его наилучшим союзником. Да и что от такого можно ожидать?

– Венель, Венель, и почему мне не пришло в голову, что проще будет связаться с каким-нибудь тупицей, чем с вами?

– А разве тупица сможет помочь в вашей затее?

– Укол засчитан… На самом деле могущество де Тре на тех землях не больше моего. По правде говоря, эти земли меня порядком утомили. Как бы мне хотелось сменить крохотный округ на что-нибудь более блестящее! Мелкие дворянчики, буржуа и торговцы… Важные сеньоры там, в Лувре, даже и не вспоминают о нас, пока не наступает время собирать подати. Как я вам уже говорил, де Тре из Ренна, из высокородной дворянской семьи. Великолепный ключ, чтобы открыть многие двери, если, конечно, он будет мне чем-то обязанным.

Ардуин пристально разглядывал сидящего перед ним человека, его изможденное лицо, которое пересекали глубокие морщины, карие глаза, которые порой становились такими неподвижными. Его собеседник был хитрым проницательным человеком, знатоком всевозможных законов и обычаев. Неужели этот мелкий деревенский дворянин надеется, что рекомендация Ги де Тре сможет открыть ему путь к титулу барона? Конечно же, нет, если он не сошел с ума. У мессира де Тизана были какие-то свои далеко идущие планы. Однако мэтр Правосудие Мортаня знал, что вряд ли он когда-нибудь узнает об этом всю правду. Он решил прекратить эту беседу, которая его уже порядком утомила. В конце концов, какое ему дело до всей этой суеты высокородных особ и тех, кто стоит еще выше их?

– Теперь я все понимаю гораздо лучше, – солгал он. – Мы как-нибудь вернемся к этому разговору. Но чего ради я должен помогать вам?

– Разве спасение детей не кажется вам похвальным? – возразил бальи голосом, полным негодования.

– Ради Бога, мессир! Вы только что говорили, что считаете меня умным человеком. Убийства детей начались более двух лет назад, и никто этим не занимался, пока недовольство жителей Ножан-ле-Ротру едва не переросло в бунт. К тому же эти дети вряд ли сделают более легким груз, который тяготит мою душу и отравляет мне сегодняшний день. Но это не мои призраки, не те несправедливо осужденные на смерть, которых я лишил жизни. Вы желаете моего участия в деле Эванжелины Какет и Мюриетты Лафуа. Это ваши мертвецы. Переживайте из-за них так же, как я переживаю из-за своих мертвецов.

Помощник бальи испустил короткий яростный вздох.

– Вижу, вы так и не уступите… Какие документы вам нужны? Какие процессы, проходившие в прекрасном городе Мортань-о-Перш, вас интересуют? Если я дам вам возможность с ними ознакомиться, тогда вы мне поможете?

– Да, конечно, если вы предоставите их мне, когда придет время и какое-то из старых дел отравит мне ночной покой и потребует, чтобы я вытащил его на свет. Об этом чуть позже. Сейчас я полностью удовлетворен своим нынешним счастьем. Справедливость в отношении Мари де Сальвен восстановлена. А что касается вашего срочного дела, если я заполучу бесспорное доказательство, что Гарен Лафуа ухлопал свою первую жену и оговорил несчастную дурочку, я поступлю с этой гнусной душонкой согласно вашему приговору. Я согласен отправиться в Ножан-ле-Ротру, чтобы помочь мессиру Ги де Тре в его расследовании, касающемся убийств детей. Услуга за услугу!

Помощник бальи поднялся и резко кивнул головой в знак прощания.

– Ну что же, мэтр Высокое Правосудие. Думаю, вы поняли, что бальи Ножан-ле-Ротру находится в затруднительном положении. Полагаю, что будет желательно помочь ему как можно скорее. И вот еще что: я ему ничего о вас не говорил; мысль о вашем участии сама собой возникла у меня в голове.

– Значит, я превратился в дознавателя – упорного, но невидимого?

– По моей милости. Итак, до встречи, Венель-младший. До очень скорой встречи.