Электронная библиотека » Андреа Жапп » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "След зверя"


  • Текст добавлен: 26 января 2014, 02:48


Автор книги: Андреа Жапп


Жанр: Исторические приключения, Приключения


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Рыцарь де Леоне постепенно успокаивался. Он чувствовал, что находится далеко от этого спасительного острова и мысленно уже был там, в том единственном месте, откуда он мог возобновить свои поиски.

– Какие указания, которые помогли бы мне… – начал он, но Арно де Вианкур прервал его:

– Мы продвигаемся на ощупь в густом тумане, брат мой. Любые прогнозы были бы ослиной глупостью.

– Тогда мой герб, мои полномочия?

Казалось, приор заколебался, но потом заявил сухим тоном, впрочем, не удивившим рыцаря:

– Мы оставляем это на ваше усмотрение, лишь бы они служили Христу, Папе и… нашему ордену.

Даже если бы Леоне до сих пор этого не понял, последние слова приора не оставили у него ни малейших сомнений. Как и в других орденах, в ордене госпитальеров существовала строгая иерархия и личные инициативы не поощрялись. Предоставленную ему полную свободу действий было легко объяснить: надвигался самый серьезный кризис из всех, которые ордену приходилось преодолевать с момента своего признания около двух столетий назад.

– Я получу инструкции?

– Неужели вы боитесь, Франческо? Я не могу в это поверить. Нет, вы же знаете, что мы не доверяем письменным свидетельствам. И доказательством этому служит тот факт, что мы только недавно сочли необходимым, чтобы один из наших рыцарей, Гийом де Сент-Эстен, собрал воедино наши основные тексты. Что касается нашего устава, то существуют лишь несколько рукописных экземпляров. Как вы знаете, они не должны попадать в чужие руки и с них нельзя делать копии. Неужели вы боитесь? – повторил приор.

– Нет, – прошептал Франческо де Леоне, и впервые в это утро его лицо озарила улыбка.

Он знал, что настоящий страх придет потом, а сейчас он чувствовал себя разбитым от непонятного напряжения. Еще немного, и он упал бы на колени на пыльную землю, чтобы прочитать молитву или, возможно, чтобы закричать.

Последние отблески дня задержались на западе. Весь этот день Франческо де Леоне изнурял себя работой. Он пропустил две трапезы, соблюдая свой тайный пост, а также помогал ухаживать за «нашими господами больными», что было одним из обязательств ордена госпитальеров, отличавшим его от прочих рыцарских орденов, и обучать недавно принятых в орден новичков. Жара и физическое изнеможение принесли ему мимолетное облегчение.

Неужели Бенедикт умрет? Неужели теперь все начиналось снова? Неужели после четырех лет исканий, столь же тайных И упорных, сколь и бесплодных, политическая угроза позволит ему наконец открыть дверь, до сих пор остававшуюся тайной? Разумеется, это путешествие будет оправдано возложенной на него трудной миссией. И все же ему казалось, что совпадение было слишком большим, чтобы оказаться случайным. Знак. Он так ждал Знака. Он, наделенный чрезвычайными полномочиями приором, а значит, и Великим магистром, приедет во Францию, в страну, где ему откроется Тайный След. Возможно, он там постигнет смысл Света, который заливал его всего лишь одно, но божественное мгновение в самом центре церкви Святой Констанции в Риме.

Лихорадочная тревога заставила его вздрогнуть. А если, напротив, речь шла о другой западне, о другом убийственном разочаровании? Хватит ли у него сил продолжать? Но это тем более был не его выбор. Hoc quicumque stolam sanguine proluit, absergit maculas; et roseum decus, quo fiat similis protinus Angelis [20]20
  «Всякий, кто окунается в божественную кровь, очищается от скверны; и красота розы делает его подобным ангелам».


[Закрыть]
.

Шартр, май 1304 года

Неспешно опускалась ночь. Улицы постепенно пустели. Оживление на них стихало. Приближался час ужина. Человек перешагнул через груду мусора, валявшегося в центральной канаве, и свернул вправо, чтобы попасть на Лебяжью улицу.

Едкий неприятный запах, пропитавший воздух, гораздо красноречивее говорил о местонахождении таверны, чем ее вывеска. Это было одно из тех заведений, где по вечерам собирались работники и ремесленники различных цехов, в данном случае цеха дубильщиков и кожевников. И хотя некоторые желчные проповедники называли таверны «монастырями дьявола», вводившими в грех, действительность была более благостной. В тавернах по-семейному пили, решали большинство дел, улаживали споры, отдыхали среди приятной суматохи.

Перед дверью человек остановился. Внутри раздавались громкие восклицания и смех. Человек нарочно припозднился, чтобы, сидя в одиночестве за столом, не вызывать любопытства посетителей. Тот, с кем он должен был встретиться, уже ждал его. Человек натянул капюшон на самый лоб, запахнул полы тяжелого плаща, слишком жаркого для такого теплого вечера, и толкнул дверь. Две ступеньки. Достаточно было спуститься по двум ступенькам. Океан, вселенная. Пропасть, отделявшая невинность от возможного проклятия. Но порой невинность тяготит, а главное, не приносит должного вознаграждения. Невинность – это тайное удовлетворение, деньги и власть. Человек сделал шаг вперед, поставил ногу на первую, потом на вторую ступеньку.

Его появление не вызвало реакции у завсегдатаев таверны. Лишь женщина, сидевшая за столом, приветливо ему улыбнулась.

Человек пересек зал, спокойно шагая по земляному полу, устланному соломой, и приблизился к тонувшему в полутьме столу, стоявшему в глубине. Тот, кто ждал его, прикрутил фитиль масляного светильника.

Человек сел. Вокруг не стихали разговоры. В их благотворном шуме должны были утонуть подробности сделки, которую предстояло заключить.

Ожидавший его мужчина был тучным, жизнерадостным. Он налил ему вина, а затем тихо сказал:

– Я заказал лучшее. После смерти мужа у хозяйки таверны появилась скверная привычка разбавлять пикет. Как правило, она покупает бочку хорошего пикета у одной из своих племянниц, монахини из Эпернона. Говорят, аббатство владеет прекрасными давильными прессами.

О чем он думал? Что этот безобидный разговор смягчит суровость их планов? Тем не менее человек не показывал своего раздражения. Он сидел прямо, молча ожидая продолжения.

Наконец, мужчина – бывший цирюльник-хирург, если верить его словам, то есть резальщик[21]21
  В отличие от знахарей, к хирургам – чаще всего цирюльникам – относились довольно плохо.


[Закрыть]
бород и человеческой плоти, – огорченный, что его собеседник не проявляет должного внимания, положил свою толстую руку на стол. Волосатый большой палец прижимал к ладони пузырек, завернутый в небольшую полоску бумаги. Из-под складок плаща появилась другая рука, на этот раз в грубой коричневой перчатке, и забрала пузырек, ловко положив на стол туго набитый кошелек, который цирюльник мгновенно спрятал. Немного раздосадованным тоном, в котором едва заметно сквозила угроза, он уточнил:

– Мне поручили передать указания. Операция требует осторожности. Аконит проникает через кожу. Это дольше, но так же смертельно, как и укол.

Человек встал. Он не произнес ни одного слова, не выпил ни одного глотка вина. В противном случае ему пришлось бы приподнять капюшон.

Две ступеньки. Две ступеньки, по которым надо подняться. Позади, в этом темном зале, наполненном гулом добродушных разговоров, останется прошлое. Его больше ничто не связывает с будущим.

Прошлое было навязано, оно въедалось в него со всей своей безжалостной несправедливостью. Будущее он выбрал. Теперь оставалось придать ему форму.

Женское аббатство Клэре, Перш, май 1304 года

Щедро одариваемое и освобожденное от налогов, аббатство бернардинок – конгрегации, входившей в орден цистерцианцев, – имело право судить уголовные и гражданские дела, опекунские дела и дела об обидах и выносить смертные приговоры, о чем свидетельствовали виселицы,[22]22
  Виселица состояла из двух рогатин, врытых в землю, и перекладины, на которой вешали приговоренных к казни.


[Закрыть]
установленные в местечке под названием Жибе. Аббатство могло добывать дрова и строительную древесину в лесах, принадлежавших графу Шартрскому. Помимо столь выгодного для аббатства вклада оно получало доход с земель в Мале и Тейле, а также более чем щедрую ежегодную ренту, не говоря уже о том, что в течение многих лет в аббатство стекались многочисленные пожертвования горожан, сеньоров и даже зажиточных крестьян. Освящение храма[23]23
  12 июня 1218 года.


[Закрыть]
происходило в присутствии некого Гийома, командора тамплиеров Арвиля.

Элевсия де Бофор, ставшая аббатисой Клэре пять лет назад после смерти мужа, отложила письмо, написанное на итальянской бумаге,[24]24
  В течение долгого времени торговля бумагой, изготовленной из льна или конопли, находилась в руках мусульман, хотя была изобретена в Китае. По этой причине христианский мир не пользовался ею до тех пор, пока в середине XIII века итальянцы не придумали новый способ изготовления бумаги.


[Закрыть]
которое ей доставили в строжайшей тайне несколько минут назад. Если бы печати, защищавшие содержание письма, не послужили для аббатисы убедительным доводом, она без колебаний сожгла или выбросила бы его, сочтя это послание кощунственной шуткой. Аббатиса посмотрел на едва державшегося на ногах от усталости гонца, который молча ждал ее ответа. По его тоскливому взгляду она поняла, что гонец знал, о чем сообщалось в письме. Но она колебалась:

– Мой брат в Иисусе Христе, вам надо отдохнуть. Вы проделали длинный путь.

– Время не ждет, матушка. Я совершенно не хочу отдыхать.

Конечно, в случае необходимости он подождет. Аббатиса печально улыбнулась и сказала, исправляя допущенную оплошность:

– Скажем так, я покорнейше прошу вас дать мне несколько минут, чтобы собраться с мыслями.

– Я даю их вам… Но не забывайте, у нас каждая минута на счету.

Элевсия де Бофор направилась к двери, спрятанной за занавеской. Она шла впереди мужчины вдоль длинной лестницы, вырубленной в камне, которая вела к тяжелой двери, запертой на висячий замок. За этой дверью от глаз мирян и монахинь была спрятана ее личная библиотека, одна из самых богатых, но и одна из самых опасных для христианства. Графы и епископы Шартрские, ученые, не говоря уже о королях и принцах, а также о простых рыцарях, на протяжении нескольких десятилетий пополняли ее произведениями, привезенными со всех уголков света. Некоторые из этих книг были написаны на языках, непонятных аббатисе, несмотря на ее огромную эрудицию. Она была тайной хранительницей этой науки, этих книг, о которых часто забывали наследники или потомки дарителей. Порой, дотрагиваясь до обложек, она вздрагивала от внезапного испуга. Ведь аббатиса знала – она читала об этом на латыни, по-французски и даже по-английски, которым более или менее хорошо владела, – что в некоторых из этих книг скрывались тайны, не предназначенные для посторонних. В трех-четырех книгах (а, возможно, и во многих других, поскольку она не понимала ни греческого – языка, который мало употребляли, вернее, немного презирали в то время, – ни арабского, ни египетского, не говоря уже об арамейском языке) приводились рецепты таинственного эликсира вселенной. Эти тайны следовало скрывать от людей, и никакая власть, кроме власти святого отца, не могла поколебать ее уверенности. Тогда почему бы их не уничтожить, просто-напросто не обратить в пепел? Многие ночи напролет она задавала себе этот вопрос, вставала, намереваясь броситься к огромному камину библиотеки и разжечь там огонь, но потом вновь ложилась, не в силах довести до конца свой план. Почему? Потому что книги были знанием, а знание священно, даже если оно дурманит голову.

Аббатиса устроила гонца как можно удобнее и отперла другую дверь, ведущую в коридор. Она осторожно выглянула в проем, желая убедиться, что никого не встретит на своем пути, затем вышла и быстро запрела за собой дверь. Она быстро двигалась по направлению к кухне, чтобы взять там кувшин с водой, буханку хлеба, немного сыра и несколько ломтиков копченого сала, ведь гонец должен был немного подкрепиться и восстановить свои силы после долгого пути. Она кралась словно воровка, прижимаясь к стенам, прислушиваясь к каждому звуку. Она боялась, что ее застигнут врасплох.

Позади раздался радостный голос. Аббатиса обернулась, невероятным усилием воли заставив себя улыбнуться в ответ на слова Иоланды де Флери, сестры-лабазницы. Молодую женщину сопровождала Адель де Винье, хранительница зерна. Иоланда де Флери была маленькой, кругленькой, все время пребывала в хорошем настроении, которое, казалось, ничто не могло испортить. Она спросила:

– Матушка, куда вы так спешите? Можем ли мы избавить вас от хлопот?

– Нет, дорогие дочери. Меня охватила неожиданная, но сильная жажда. Это из-за хозяйственных книг, несомненно. К тому же, дойдя до кухни, я разомну ноги.

Элевсия проводила взглядом женщин, исчезнувших за поворотом коридора. Конечно, она была уверена в своих сестрах, даже в послушницах, и в большинстве прислужниц-мирянок, посвятивших свою жизнь служению Господу. Несомненно, она могла бы разделить бремя тайны с некоторыми из них. Например, с Жанной д'Амблен, верной среди верных, образованной, не питающей иллюзий относительно мира, но все же сохранявшей оптимизм. Все эти достоинства, а также твердость характера побудили Элевсию доверить ей опасную миссию казначеи.[25]25
  Казначея – послушница, не принявшая монашеского пострига, которая обеспечивала сношения своего аббатства с внешним миром.


[Закрыть]
Аделаида Кондо тоже была союзницей. Ее окрестили под этой фамилией после того, как девочку нашел бондарь на опушке леса Кондо. Ей было всего несколько недель, две или три, никак не больше. Мужчина, которого такая находка вовсе не обрадовала, принес младенца в Клэре. Он мог бы пройти мимо, но жалобный писк голодного младенца растрогал бондаря. Аделаида, хотя совсем юная и очень впечатлительная, не раз доказывала свое достойное похвалы упорство, подкрепленное непоколебимой верой. Бланш де Блино, благочинная, которая помогала аббатисе и исполняла обязанности приора, уже давно была ее наперсницей. Бланш была очень пожилой женщиной, что служило весомым козырем: она забывала многое из того, что ей рассказывали. Даже Аннелета Бопре, сестра-больничная, несмотря на свою сварливость, входила в число тех, на кого Элевсия могла рассчитывать. И напротив, аббатиса немного опасалась Берты де Маршьен, экономки,[26]26
  Экономка – монахиня, непосредственно подчиняющаяся аббатисе и настоятельнице. Она ведала продовольственными запасами монастыря, покупала и продавала земли, взимала пошлины, а также следила за амбарами, мельницами, пивоварнями, садками и т. д.


[Закрыть]
которая занимала эту должность, внушавшую всем страх, еще до прихода Элевсии в аббатство. Даже внешнее благочестие не могло скрыть язвительный характер Берты. У нее, некрасивой бесприданницы, не было иного выхода, кроме как уйти в монастырь. Конечно, будь ее воля, она отдала бы предпочтение миру.[27]27
  Мир – светское общество.


[Закрыть]

Нет, решительно нет… Тайна всегда защищена надежнее, если о ней никому не известно. А потом, по какому праву она будет докучать этим женщинам, по-дружески относящимся к ней, опасными откровениями, взваливать на них столь тяжелое бремя? Это было бы верхом эгоизма. Ни одна из сестер не должна видеть этого человека. Он покинет монастырь так же, как пришел, как тайна, вызывающая беспокойство.

Элевсия срезала свой путь на кухню, пройдя через гостеприимный дом,[28]28
  Гостеприимный дом – место, где останавливаются богомольцы.


[Закрыть]
расположенный между банями и хранилищем вина. За исключением Тибоды де Гартамп, сестры-гостиничной,[29]29
  Гостиничная – монахиня, обеспечивающая связь между богомольцами и аббатством и оказывающая им услуги, в которых они могут нуждаться. Она следит за чистотой, огнем, питанием и поведением богомольцев в аббатстве, а также обеспечивает их свечами.


[Закрыть]
и, возможно, Жанны д'Амблен, не давших монашеского обета, аббатиса вряд ли могла здесь кого-либо встретить в этот час. Она не заметила маленькой тени, притаившейся за одной из колонн, обрамлявших вход в учебный зал.

Клеман колебался. Ему было стыдно за то, что он инстинктивно спрятался. Поведение матери аббатисы вызывало у него изумление. Зачем так осторожничать, скрытничать в собственном монастыре?

Вернувшись в свой кабинет, Элевсия де Бофор села за массивный дубовый стол. Кончиком указательного пальца она отодвинула от себя письмо. Листок хранил следы двух сгибов и казался безобидным, затерявшись среди хозяйственных тетрадей, в которые мать аббатиса скрупулезно записывала все события, происходившие в их жизни: пожертвования, урожай, количество бочек и качество вина, хранившегося в подвале, кубометры срубленного, полученного, преподнесенного в дар леса, рождения или убыль в голубятне, объем навоза, предназначенного для удобрения земли, имена посещенных больных или умерших, собранные налоги, меню сестер и выдача им нового белья. Еще полчаса назад эта работа раздражала ее. Она отлынивала от нее, спрашивая себя, какую пользу могут когда-нибудь принести эти бесконечные перечисления, которые она так старательно записывала. Полчаса назад она еще не знала, что вскоре будет тосковать по этой неблагодарной работе. В течение этого крошечного получаса ее мир рухнул, а она даже не заметила предвестников катастрофы, нарушившей покой ее кабинета.

На аббатису навалилась жуткая печаль. Она, бессильная, присутствовала при разграблении этой тихой гавани, укрывавшей ее вот уже пять лет.

Все эти образы, которые ей удалось обуздать, вернее изгнать… Все эти чудовищные ночные кошмары, неужели они вновь станут ее преследовать? Непонятные сцены, такие жестокие, такие кроваво-красные, такие ужасающие, вновь возникли в ее воображении, а она не могла их прогнать. Когда-то она думала, что обезумела, что демон насылал ей адские видения, чтобы мучить ее. Ничто не спасало ее от этих леденящих душу галлюцинаций. Она ночи напролет молила Пресвятую Деву избавить ее от этих кошмаров. Когда она ушла в монастырь, Пресвятая Дева исполнила ее просьбу. Ей почти удалось напрочь забыть о них. Неужели они снова повторятся? Лучше умереть, чем вновь пережить это.

На пыточном ложе на животе лежала женщина. На пол медленно стекала кровь из ее иссеченной спины. Женщина стонала. Ее длинные светлые волосы слиплись от пота и крови. Чья-то рука скользила по изможденной плоти и сыпала в раны грязно-серый порошок. Женщина забилась в конвульсиях, потом стихла, потеряв сознание. Вдруг Элевсия увидела ее мертвенно-бледный профиль. Она. Это была она сама. Именно это видение прежде преследовало ее ночь за ночью в течение многих месяцев. И тогда Элевсия решила постричься в монахини.

Это было всего лишь ужасным воспоминанием. Необходимо себя в этом убедить, неоднократно повторяя. Сердце было готово вырваться у нее из груди. Она взяла послание кончиками пальцев и заставила себя успокоиться. В десятый раз она прочитала:

Hoc quicumque stolam sanguine proluit, absergit maculas; et roseum decus, quo fiat similis protinus Angelis.

Сегодня ее настигло то, чего она опасалась на протяжении многих лет.

Что ответить на этот ультиматум? Могла ли она притвориться, будто ничего не знает, ничего не понимает? Что за глупость! Что значила ее кровь по сравнению с другой, божественной кровью, которая смывает все прегрешения? Так мало, ничего.

Она принялась выводить высокие буквы ответа, который выучила наизусть. Она часы напролет повторяла его как заклинание, думая, надеясь, что никогда ей не придется писать:

Amen. Miserere nostri. Dies ilia, solvet saeclum infavilla [30]30
  «Аминь. Помилуй нас. День гнева, этот день обратит века в пепел».


[Закрыть]
.

Ледяной пот пропитал кайму ее накидки. Элевсия задрожала, перо выпало у нее из рук. Она вновь взяла его и продолжила:

Statim autem post tribulationem dierum illorum sol obscurabitur et luna non dabit lumen suum et stellae cadent de caelo et virtutes caelorum commovebuntur [31]31
  «И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются». Евангелие от Матфея, 24: 29.


[Закрыть]
.

От усталости закрывались глаза. Грязное рубище вызывало у него тошноту. Впрочем, гонец привык к этим бесконечным путешествиям, к выполнению этих изматывающих миссий в разных обличьях. Порой он много лье спал, склонившись к шее коня, вручив свою судьбу, свой путь ногам несшего его животного. Однако на этот раз он был вынужден путешествовать инкогнито, а в этих бедных краях лошадь сразу же привлекла бы к себе внимание. Шквал радости захлестнул его. Он служил связующим звеном между сильными мира сего, между теми, кто определял будущее грядущих поколений. Он был посредником, необходимым инструментом. Без него воля осталась бы простым желанием, несбыточной надеждой. А он материализовывал волю, придавал ей форму, делал ее реальной. Он был скромным творцом будущего.

Он не прошел и пятидесяти туазов* за оградой Клэре, как звук легких, быстрых шагов заставил его обернуться. Женщина в белом платье догоняла его. Ивовая корзина, висевшая у нее на руке, слегка раскачивалась.

– Боже мой! – задыхаясь, сказала она. – Я не должна находиться здесь, но вы брат. Наша матушка… Ну, я действую по собственной инициативе. Вы так измучились. Почему бы вам не провести ночь в нашем гостеприимном доме? Мы часто принимаем путников. Я трещу как сорока… Это потому что я очень смущаюсь. Держите…

Она протянула ему собранную провизию и, покраснев, объяснила:

– Я сказала себе, что если вас приняла наша чудесная матушка… значит, она уверена, что вы друг. Я хорошо ее знаю… У нее столько работы, на ней лежит такая ответственность. Я уверена, что она накормила вас, но ничего не дала с собой в дорогу.

Он улыбнулся. Женщина верно угадала. Она была довольно хрупкой, но в каждом ее жесте чувствовалась неординарная сила. Любезная сестра, открывшая лицо и ради него нарушавшая запрет покидать монастырь, служила лучшим доказательством, что его усталость была не напрасной, что Христос жил в них.

– Спасибо, сестра моя.

– Аделаида… Я сестра Аделаида, келарша. Тише… Не стоит этого говорить… Понимаете, я не должна была выходить, я не получала приказаний… Это обыкновенная забывчивость. Я ее исправляю, только и всего. Ничего другого, в этом нет моей заслуги… И все же я рада, что могу предложить вам эту скромную провизию, ржаной хлеб, бескорковый, но зато очень сытный, бутылку нашего сидра – вот увидите, он превосходный, – козий сыр, несколько фруктов и большой кусок пряного пирога, я сама его испекла… Говорят, он вкусный…

Она засмеялась, а потом смущенно призналась:

– Я очень люблю кормить людей. Это, конечно, слабость, но я не знаю ее причины. А потом, она доставляет мне удовольствие… – Внезапно раскаявшись, она укорила себя: – Да, я не должна была этого говорить…

– Но вы сказали. Это прекрасно – кормить людей, особенно бедных. Благодарю вас за ваши дары, сестра Аделаида, они просто бесценны…

Внезапно обрадовавшись этому интимному разговору, отвлекшему его от тяжелых мыслей перед изнурительным путешествием, он добавил:

– Даю вам слово, что все это останется между нами, как милая тайна, которая будет связывать нас на расстоянии.

Она, несмотря на свой страх, от удовольствия прикусила нижнюю губу и быстро сказала:

– Я должна возвращаться. Ваш путь долог, брат мой, я это чувствую. Пусть он будет легким. Мои молитвы будут следовать за вами… Нет, они будут сопровождать вас. Отведите мне небольшое местечко в ваших молитвах.

Он наклонился и, запечатлев братский поцелуй на ее лбу, прошептал:

– Аминь.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации