Электронная библиотека » Андреа Жапп » » онлайн чтение - страница 6

Текст книги "След зверя"


  • Текст добавлен: 26 января 2014, 02:48


Автор книги: Андреа Жапп


Жанр: Исторические приключения, Приключения


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Прощелыги, – с горькой иронией сказал рыцарь. Затем рыцарь закрыл глаза и, подняв лицо к потолку, произнес, словно разговаривая сам с собой:

– Сто пятьдесят золотых ливров за столько трупов, за них двоих… Сто пятьдесят золотых ливров, которые позволили тебе стать банкиром. Выгодная сделка для… Кем ты был в то время, когда у тебя была душа?

– Торговцем мясом.

– А… Вот почему ты хорошо знал сточные канавы Акры и рвы для забоя.

Леоне вздохнул, а потом вновь зашептал:

– Я изучил вас, тебя и тебе подобных, и теперь меня окружает зловонное облако. Я всюду чувствую ваш запах. Он въелся в мою кожу, он исходит из моего сердца прямо в нос. Я чувствую вас, когда еще не вижу и не слышу вас. Я чую вас. Я задыхаюсь от затхлого запаха агонии, разложения ваших душ. Знаешь ли ты, что душа воняет, когда гниет? И нет более несносной падали.

Капелла резко встал. Он был не в состоянии терпеть боль, обжигавшую его ногу. С мертвенно-бледными губами он подошел к рыцарю, упал на колени перед креслом, в котором тот сидел, и зарыдал:

– Простите, умоляю вас, простите!

– Это не в моей власти, мне жаль. Себя.

Прошло несколько минут, наполненных рыданиями человека, стоявшего на коленях. Леоне охватила смертельная тоска. Как могло случиться, что он не простил, несмотря на свою бесконечную любовь к Нему? Что он потерял? Чем он испортил свою веру? Он взял себя в руки, вспомнив, что не был Светом, что приближался к нему с таким трудом, с такими усилиями, словно упрямый муравей, пресытившийся тьмой, болезненно уставший от нее. Однажды… Однажды он наконец прикоснется к этому Свету, который ему только приоткрылся в нефе Святой Констанции. Однажды он заключит его в свои объятия, он будет дышать им, он будет в нем купаться и смоет все свои грехи. Он приближался к нему, он это чувствовал. Он превратился в неутомимого муравья, который пересекал океан, всходил на горы, преодолевал все препятствия. Сотни раз он думал, что умирает, обжигаемый зноем пустыни, снедаемый лихорадкой, захлестываемый штормами и бурями. Но каждый раз он поднимался и вновь отправлялся в путь, продвигаясь к Свету.

Он хотел однажды умереть в лоне Света и рассеяться в нем, обретя наконец покой. До Тайного Следа, Несказанной Тайны было рукой подать. Тайна ждала лишь крови, готовой пролиться ради нее. Его крови.

Леоне встал, грубо оттолкнув человека, стоявшего на коленях.

– Я жажду встречи с Гийомом де Ногаре. В конце концов, ты один из ростовщиков Французского королевства. Я уверен, что ты найдешь удобный предлог, объясняющий мое присутствие рядом с тобой. Не забудь: малейшая попытка строить козни, и Филипп Красивый узнает, кто виновен в бойне Акры. На это время я остановлюсь у тебя. Банкир… Обращайся ко мне только в том случае, если этого требует дело. Я буду есть один, в комнате, которую ты мне отведешь в своем доме. И пусть она будет готова через час. Пойду подышу уличной вонью. Она не такая противная, как запах ладана, который курится у тебя дома.

Рыцарь остановился на пороге и, не обернувшись, бросил совершенно опустошенному человеку:

– Никогда не лги мне. Я многое знаю о тебе, Капелла, многое, о чем ты даже не догадываешься. Если тебе не терпится продать меня за тугой кошелек или просто из страха, клянусь перед Богом наполнить все твои дни, все твои ночи такими муками, что твое живое воображение даже и представить не в состоянии.

Женское аббатство Клэре, Перш, июнь 1304 года

Вот уже в течение нескольких недель Клеман каждую ночь приходил в аббатство, куда его почти против собственной воли влекли сокровища, спрятанные от посторонних глаз в тайной библиотеке. Сначала мальчику было немного страшно, но потом он постепенно стал чувствовать себя более уверенно. Он проникал в библиотеку с наступлением ночи и порой осмеливался проводить там весь следующий день. Питался он тем, что похищал на кухне Суарси, поскольку испытывал все более сильное недоверие к Мабиль. К тому же после последнего визита Эда де Ларне его недоверие, прежде пассивное, претерпело значительные изменения. Если до сих пор Клеман довольствовался тем, что просто наблюдал за шпионкой, надеясь тем самым защитить Аньес, теперь он подмечал малейший из ее подозрительных жестов. Он быстро осознал, каким нелепым был его первоначальный план. Ведь он рассчитывал поймать ее с поличным, чтобы у дамы де Суарси появилась законная причина выставить служанку за дверь. Слишком очевидный план. Слишком очевидный и неэффективный. Почему бы, наоборот, не обратить козни шпионки против нее самой? Позволить ей выведать мелкие, безобидные секреты, шитые белыми нитками. А если Эд использует их против своей сводной сестры, его будет легко разоблачить, несмотря на его происхождение и состояние, которые, впрочем, давали ему существенное преимущество. Теперь Клеману осталось только уговорить даму де Суарси согласиться на подобную уловку. Он знал, что его госпожа начинала осознавать неприятную правду. Одерживать благородные победы или терпеть достойные поражения можно только перед лицом достойного врага. А победить могущественного негодяя слабым помогают лишь хитрость и обман. Клеман был уверен, что Аньес это понимала, хотя и не совсем была готова согласиться. Впрочем, низость Эда сослужила в некотором роде добрую службу даме де Суарси. Она заставила замолчать последние угрызения совести. Эд был злобным животным, и поэтому ради достижения цели все средства были хороши.

К числу таких средств принадлежали и ночные походы в тайную библиотеку Клэре. Клеман успокаивал себя, думая, что, если у аббатисы возникнет желание наведаться в библиотеку, он всегда сумеет спрятаться под винтовой лестницей, за импровизированным занавесом из развешенных кож. Но его страхи быстро улеглись. Похоже, мать аббатиса крайне редко посещала библиотеку, о существовании которой знала лишь она одна. Да и ключи были только у нее. Сначала ребенка удивляло столь странное поведение аббатисы, чья эрудиция была хорошо всем известна. Но постепенно он понял причину: некоторые произведения таили в себе невероятные открытия, ошеломляющие тайны. Иные из этих открытий потрясли Клемана до глубины души. Сначала он даже не хотел верить напечатанным строкам. Но неопровержимые доказательства убедили его. Например, людей окружает не пустота, а своего рода неосязаемый флюид, внутри которого существуют столь микроскопические элементы и организмы, что никто не в состоянии их заметить. А спрятанный в мозгу жаб камень, защищающий от ядов, оказался досужим вымыслом, как и единороги. Комы, конвульсии, дрожь и мигрень были не кознями вселившихся в человека бесов, а следствием нарушений в работе мозга, если верить Абу Марвану Абд аль-Малику ибн Зухру, которого на Западе называли Авензоаром, – одному из выдающихся врачей-арабов иудейского происхождения XII века. Чтобы не забеременеть в течение года, было недостаточно плюнуть в рот лягушки три раза. И так далее, и так далее…

Отказывалась ли Элевсия де Бофор пуститься в плавание по столь бурному морю? Спасовала ли она перед опасностью, которую представляла собой эта наука для застывших догм и, главное, для власти, которую эти догмы давали тем, кто владел ими? Почти целый месяц все внимание Клемана было приковано к тоненькой книжечке. Учебник греческого языка для латинистов. Он даже набрался храбрости забрать учебник с собой на несколько дней, чтобы быстрее выучить этот странный язык, который теперь казался ему главным условием для понимания мира.

Потом Клеман стал искать на заставленных полках библиотеки подобную книгу, которая позволила бы ему проникнуть в тайны древнееврейского и арамейского языков, поскольку в его лихорадочных поисках вскоре появилась определенная логика: путеводная нить, сущность которой он пока не понимал, вела его от одной книги к другой.

Клеман глазам своим не поверил, когда осторожно открыл небольшой сборник афоризмов в добротном ярко-красном шелковом переплете. То же имя. То же имя, выведенное чернилами, было написано вверху на первой странице трех прочитанных им ранее книг. Материализация его путеводной нити. Эсташ де Риу, рыцарь-госпитальер. Умер ли он? Завещал ли он свои книги аббатству Клэре или наследнику, выступившему посредником? Как могло случиться, что вот уже несколько дней Клеман выбирал книги из библиотеки этого человека?

Он импульсивно бросился к полке, на которой нашел это произведение. Одну за другой он вынимал книги и, едва открыв, сразу же ставил их на место. Наконец он нашел то, что искал. Плохо выдубленная кожа, окрашенная в темно-фиолетовый цвет, служила обложкой большой книги, от которой исходил кисловатый запах жира. Названия не было даже на форзаце, только имя ее бывшего владельца, словно шифр: Эсташ де Риу. Увидев на первых страницах диаграммы, Клеман решил, что в его руки попал учебник по астрономии или астрологии. Однако следующие страницы вызвали у него удивление. На них были изображены знаки зодиака, причем некоторые из них были окружены стрелами, отсылающими к сложным расчетам и комментариям, сделанным, вне всякого сомнения, двумя разными людьми. Первый почерк, хотя и немного нервный, был мелким и четким, второй же – размашистым. Собственно, это была не книга, а скорее личный дневник. Дневник рыцаря де Риу и другого человека, имя которого нигде не упоминалось. Внимание Клемана привлекла к себе одна фраза, написанная сбоку:

Et tunc parabit Signum Filii hominis [34]34
  «Тогда явится знамение Сына Человеческого». Евангелие от Матфея, 24:3


[Закрыть]
.

Стрела, исходившая от этой фразы, заставила Клемана перевернуть страницу. То, что он увидел на обороте, повергло его в недоумение.

Эклиптика, на которой располагались лишь знаки Козерога, Овна и Девы, была исчерчена каракулями, помарками, словно автор не был в себе уверен. Это ощущение усиливали комментарии, сделанные в форме вопросов. Некоторые из вопросов казались памятками для одного или нескольких редакторов.

Луна скроет Солнце в день ее рождения. Месторождения еще не известно. Привести слова варяга – бонда [35]35
  Бонд – свободный викинг, крестьянин, купец или мореплаватель.


[Закрыть]
, встреченного в Константинополе, который торговал моржовой костью, янтарем и мехами.

Пять женщин, в центре шестая.

Первый декан Козерога и третий декан Девы изменчивы. Что касается Овна, то, каким бы ни был его декан, он будет единокровным.

Первые расчеты были ошибочными. Они не приняли во внимание, что год рождения Спасителя был неверным. Это наш шанс. Эта оплошность дает нам небольшое преимущество.

Буквы в этих строках были высокими, что свидетельствовало о том, что человек, писавший их, свободно владел пером. Но о ком он говорил? О Filii hominis, Сыне Человеческом, о Христе? Если это так, первая фраза была совершенно бессмысленной, равно как и третья. Небольшое преимущество – для чего? И что означало это «нам», «редакторы»? Утверждения, относящиеся к астрологии, были такими невнятными! Что означает «единокровность» знака зодиака? О каких женщинах идет речь?

Клеман посмотрел на бойницы. Солнце уже садилось. Его почти два дня не было в мануарии. Аньес, вероятно, беспокоилась. Вскоре будут служить вечерню. Во время службы он может пробраться на улицу и вернуться. Клеман колебался. Ему очень хотелось взять с собой найденный дневник, чтобы в Суарси спокойно изучить его. Но внутреннее чувство подсказало ему, что следует быть осторожным, тем более что книгу трудно спрятать. Тем хуже. Он продолжит ее читать позднее, когда придет в библиотеку во время заутрени*.

Клеман встал, обрезал фитиль маленькой масляной лампы. Она меньше коптила, чем факел, и к тому же была такой дешевой, что никто в мануарии не заметил бы ее исчезновения, в отличие от сальных или стеариновых свечей, весьма дорогих и внесенных в опись кухонного имущества. Клеман стал спускаться вниз.

Рим, Ватиканский дворец, июнь 1304 года

Камерленго[36]36
  Камерленго – глава Апостольской палаты и всей финансовой администрации, а также доверенное лицо и советник Папы


[Закрыть]
Гонорий Бенедетти взбодрился, почувствовав облегчение, которое ему всегда приносил дивный веер, сделанный из тонких перламутровых пластинок. Этот веер ему подарила ранним утром – после долгой ночи – раскрасневшаяся дама де Жюмьеж. Милое воспоминание двадцатилетней давности. Одно из последних воспоминаний, оставленное ему короткой светской жизнью до того, как Благодарение оборвало ее, чтобы позволить ему измениться и одновременно растеряться. Единственный сын веронского зажиточного горожанина, он был веселым собутыльником и страстным поклонником прекрасного пола. Мало что предрасполагало его к сану, и уж во всяком случае не откровенная любовь к материальным проявлениям жизни, по крайней мере приятным. Тем не менее его продвижение вверх по церковной иерархической лестнице было стремительным. В этом ему помогли широкая образованность, подкрепленная высокой культурой, и, как он сам признавал, изощренная хитрость. Равно как и жажда обладать властью, вернее, возможностями, которые она предоставляет тому, кто умеет ею пользоваться.

По телу Гонория Бенедетти ручьем тек пот. Уже несколько дней в городе стояла труднопереносимая жара, которая, казалось, решила никогда не покидать его. Молодого доминиканца, сидевшего напротив, удивлял его заметный дискомфорт. Архиепископ Бенедетти был среднего роста, щуплым, почти тщедушным. Невольно возникал вопрос, откуда бралась эта влага, которая сделала мокрыми его седые волосы и стекала со лба.

Прелат внимательно рассматривал оробевшего молодого монаха. Руки монаха, лежавшие на коленях, немного дрожали. Это было уже не первое поданное ему на рассмотрение обвинение в злоупотреблении, в жестоком обращении, в котором провинился инквизитор. До этого много неприятностей, а также разочарований доставил им Роберт Болгарин*. Следствие, проведенное по просьбе Церкви, выявило такие ужасы, что тогдашний Папа Григорий IX лишился сна. Григорий IX понял, что его прежние расчеты оказались ошибочными, поскольку ранее он видел в этом раскаявшемся совершенном[37]37
  Совершенный – член катарской* церкви, давший обет безупречного аскетизма (воздержания в половой жизни, еде и так далее).


[Закрыть]
«разоблачителя» еретиков, ниспосланного провидением.

– Брат Бартоломео, – заговорил камерленго, – то, что вы сейчас рассказали о молодом инквизиторе, этом Никола Флорене, ставит меня в затруднительное положение.

– Поверьте мне, ваше преосвященство, я просто в отчаянии, – начал оправдываться Бартоломео.

– Если Церковь, черпающая силу в энциклике Ехсотmunicamus нашего покойного Григория IX, выразила желание назначать инквизиторами доминиканцев – и в меньшей степени францисканцев, – она это сделала, разумеется, не только по причине их совершенного знания теологии, но также и из-за присущих им скромности и снисходительности. Для нас всегда было очевидным, что пытка является крайним способом добиться признания и таким образом спасти душу обвиняемого грешника. Прибегать к ней в начале процесса… Использованное вами слово «недопустимо» вполне подходит. Поскольку на самом деле существует… как бы лучше сказать… множество способов внушения и наказания, которые можно, которые должно применять, идет ли речь о паломничестве, с несением креста или без такового, публичном бичевании или штрафе.

Брат Бартоломео сдержал вздох облегчения. Он не ошибся. Прелат оказался на высоте своей репутации мудрого и образованного человека. Впрочем, когда после трехчасового ожидания в душной приемной его ввели в кабинет личного секретаря Папы, он на мгновение испугался. Как отреагирует камерленго на его обвинения? А потом, был ли Бартоломео всей душой уверен в причинах, которые его побудили просить об этой аудиенции? Шла ли речь о прекрасной жажде справедливости, или к этому чувству примешивалось нечто постыдное: желание оговорить опасного брата? Незачем было скрывать: брат Никола Флорен терроризировал его. Странно, как этот молодой человек с ангельским лицом мог испытывать своего рода болезненное наслаждение, избивая, мучая, калеча своих жертв. Он вонзал свои руки в незащищенную, кричавшую от боли плоть, и при этом никакая тень досады не омрачала его прекрасное чело или ясный взгляд.

– Разумеется, ваше преосвященство, поскольку наша единственная цель – получить признание, – осмелился произнести Бартоломео.

– Хм…

Больше всего Гонорий Бенедетти боялся зловещего повторения дела Роберта Болгарина. Глухая ярость примешивалась к его раздумьям о политике. Болваны. Иннокентий III* изложил правила инквизиторской процедуры в булле Vergentis in senium. Ее целью было не уничтожение отдельных людей, а искоренение ереси, которая угрожала основам Церкви, ставя под сомнения в том числе и бедность Христа как пример для подражания в жизни, правда, весьма сомнительный пример, учитывая, что большинство монастырей владели огромными земельными наделами. Иннокентий IV* преодолел последний этап, разрешив в своей булле Ad Extirpanda 1252 года прибегать к пыткам.

Палачи, глупые и подлые истязатели. Гонорий Бенедетти уж и не знал, какое чувство преобладало в нем: ярость или горечь. Впрочем, если он хотел быть честным, то был должен признать: он сам согласился с чудовищной идеей, что к любви к Спасителю порой принуждали, прибегая к крайне жестоким методам. Он оправдывал себя, думая, что на этот путь толкнул его Папа. Но разве не было главным то неизмеримое счастье, которое испытываешь после того, как тебе удалось спасти душу, вернуть ее в колыбель Христа?[38]38
  И хотя современным умам в это трудно поверить, но речь идет об оправдании инквизиции.


[Закрыть]

Этот юный Бартоломео со своим человеколюбием поставил его в щекотливое положение, поскольку он больше не мог притворяться, будто ничего не знает. Он совершил глупость, приняв его. Лучше было бы оставить его томиться в приемной. Возможно, тогда бы он в конце концов ушел, оскорбившись или устав от долгого ожидания. Нет, этот был не из тех, кто устает или теряет терпение. Тонкие губы, иссушенные зноем, смелость, которая читалась в его манере держаться, хотя в глазах и мелькал страх, слова, сказанные робким, но твердым тоном, – все выдавало в нем упрямство безупречно честного человека и в определенной степени напоминало архиепископу Гонорию Бенедетти о его собственной молодости. Ему оставалась лишь неприятная альтернатива: строго наказать или отпустить грехи. Отпущение грехов означало бы одобрение недопустимой жестокости и дало бы повод для еще более яростной критики Церкви мыслителями всей Европы. Это также означало бы согласиться с политикой Филиппа IV Французского, хотя в прошлом тот не гнушался пользоваться услугами инквизиции*. Кроме того, это означало – последний, почти детский, аргумент чуть не вызвал у прелата улыбку – разочаровать молодого человека, сидевшего напротив, который был убежден, что можно управлять, не заключая сделок со своей верой. Значит строго наказать? Прелат охотно вступил бы в жаркую схватку с Никола Флореном. Воткнул бы ему в глотку ту власть, которую он порочил, возможно, потребовал бы отлучить его от Церкви. Но, наказывая одну заблудшую овцу, он рисковал покрыть позором всех доминиканцев и нескольких францисканцев, назначенных инквизиторами, а заодно и папство. А позор от бунта порой отделяют лишь несколько шагов.

Времена были такими смутными, такими переменчивыми. Малейший скандал можно было раздуть, чем воспользовались бы король Франции и другие монархи, ждавшие лишь удобного повода.

В этот момент один из многочисленных камергеров, буквально наводнявших папский дворец, словно тень, проскользнул в кабинет и, нагнувшись, прошептал ему на ухо, что пришел следующий посетитель. Прелат с необычной горячностью поблагодарил камергера. Наконец нашлось долгожданная причина, пусть и не слишком хорошая, чтобы избавиться от молодого монаха.

– Брат Бартоломео, меня ждут.

Молодой монах, покрасневший до корней волос, порывисто вскочил. Камерленго успокоил его легким движением руки, сказав:

– Благодарю вас, сын мой. Как вы понимаете, я не могу самостоятельно решить судьбу Никола Флорена… Тем не менее уверяю вас, что его святейшество, так же, как и я, не потерпит подобных ужасов. Они противоречат нашей вере и дискредитируют всех нас. Идите с миром. Справедливость скоро восторжествует.

Из просторного кабинета Бартоломео вышел окрыленным. Как глупо было с его стороны во всем сомневаться, всего бояться! Несносный палач, который преследовал его, унижал, перестанет мучить его целыми днями. И ночами тоже. Мучитель стольких маленьких людей растает, словно кошмарный сон.

Он слегка улыбнулся силуэту в плаще с капюшоном, ожидавшему приема в прихожей. И только на улице, когда он пересекал широкую площадь радостным шагом победителей, Бартоломео подумал, что посетителю наверняка было очень жарко в такой тяжелой одежде.

Лес Клэре, Перш, июнь 1304 года

Спустившийся чуть ли не до земли густой туман так плотно окутал Клемана, что он едва различал дорогу. В этом краю туманы не были редкостью. Аньес находила их поэтичными. Она утверждала, что эти пелены, цеплявшиеся за дикие травы и кустарники, смягчали слишком резкие контуры предметов. Но сегодня эта завеса источала удушающий запах смерти.

Мириады серых мух жужжали, вились, набрасывались на разлагающуюся тухлятину. Наполовину вырванный клок плоти свисал со щеки на землю, слегка колышась, поскольку целая колония маленьких жучков упорно рыла галерею под костью скулы. Бедра и ягодицы были проедены, искромсаны до самой кости.

Мальчик выронил из рук самострел.[39]39
  Самострел – маленький легкий арбалет, снабженный механизмом, позволяющим без труда натягивать стрелы.


[Закрыть]
Аньес требовала, чтобы он всегда брал его с собой, отправляясь в лес, чтобы иметь возможность хоть как-то защитить себя. Он сделал еще один шаг вперед, едва сдерживая икоту, из-за которой его рот заполнялся горькой слюной.

Это был мужчина, несомненно, крестьянин, если судить по поношенной одежде, перепачканной липкой жидкостью и засохшей кровью. Он лежал на боку, повернув лицо к небу. Его пустые глазницы любовались заходящим солнцем. Иссушенная, почерневшая, огрубевшая, особенно на руках, кожа казалась обугленной, словно ее испепелил сильный огонь. Напали ли на него? Защищался ли он? Жгли ли его огнем, чтобы выпытать некую тайну? Какую? Бедняки никогда не носили с собой вещей, имевших хоть какую-нибудь ценность. Клеман огляделся вокруг, тщательно рассматривая лесную поросль и кустарники. Никаких следов костра. Еще один шаг, затем два шага. Теперь его отделял от мужчины всего один метр. Клеман заставлял себя дышать. Затхлый запах, исходивший от гниющей плоти, вызывал у него тошноту. Но он так и не чувствовал запаха обуглившегося дерева, запаха дыма. Мальчик быстро отошел назад, закрывая рот рукой. Он не боялся. Мертвые разительно отличаются от живых: они не расчетливые и безобидные. К тому же тот, кто лежал на земле, не был похож на больных чумой, описания которых он читал. В нескольких метрах от трупа Клеман наткнулся на длинный крестьянский посох. Мальчик подобрал его и стал внимательно осматривать. Древесина ясеня казалась совсем молодой. У нее был бледно-кремовый цвет, присущий недавно срезанной ветке. На посохе не было ни малейшего следа крови. Но одна деталь удивила мальчика: острый металлический наконечник, позволявший тверже опираться на землю. Разве крестьянин позволил бы себе столь дорогую отделку, если он мог срезать столько ветвей, сколько душе угодно? Клеман дотронулся железным концом до руки трупа, но моментально отдернул посох. Запястье частично отделилось, а указательный палец и вовсе упал на землю. Как долго труп лежал на этой крошечной лужайке, в половине лье от населенных мест? Это было трудно определить, в частности, из-за обожженной, почерневшей кожи. Странно, но Клеман не увидел ни одной синей падальницы, хотя условия для них были вполне благоприятными. Он обошел жалкие останки и присел на корточки в шаге от них. Через дырку на льняной рубашке чуть выше поясницы Клеман различил широкий волдырь, наполненной желтой жидкостью, и проткнул его острым наконечником посоха. Он вовремя отвернулся, иначе его вырвало бы прямо на одежду. В рваной ране копошилось множество личинок мясных мух. Синие падальницы успели отложить яйца, а теплая погода способствовала размножению личинок. Вероятно, человек умер недели две назад, самое большее – три.

Клеман, у которого внезапно возникло желании поскорее уйти, выпрямился. Никто больше не мог помочь этому несчастному. Мальчик твердо решил не рассказывать ни одной живой душе о своей находке, иначе ему пришлось бы вновь проделывать этот путь, указывая дорогу людям бальи. И тут его поразила одна несообразность. У мужчины были волосы средней длины. Некогда они, безусловно, были светло-каштановыми, хотя судить об этом было трудно, поскольку они слиплись от грязи, растительных остатков и кишели паразитами. И все же на макушке можно было еще различить след от небольшой тонзуры. Волосы отрасли, но, тем не менее, недостаточно, чтобы скрыть след бритвы цирюльника. Кем же он был? Церковником или одним из тех образованных людей, которые носили тонзуры из благочестия и желания искупить грехи?

Любопытство пересилило дурноту, вызванную близостью гниющих останков. Клеман вытряхнул из мешка покойного хлебные крошки и травы и надел его на правую руку. Защищенный этой импровизированной перчаткой, он осторожно снял зловонные лохмотья, прикрывавшие мужчину. Пот ручьем лился по лицу мальчика, заливал ему глаза. Однако тошнота, мучавшая его некоторое время, уступила место возбуждению. Теперь миазмы не досаждали ему. Он отбивался от насекомых, потревоженных его вторжением в самый разгар пира, прогонял их рукой в перчатке, исследуя каждый сантиметр трупа. Почему этот несчастный был так бедно одет, если речь шла об образованном человеке? Почему он был не в рясе, если речь шла о монахе? Он путешествовал пешком? Откуда он шел? Как он умер? Был ли он убит на этой лужайке, или его сюда принесли после того, как жгли огнем в другом месте? К сожалению, состояние его кистей, загрубевших, как старая кожа, не позволяло Клеману понять, были ли покойник ученым или крестьянином. Ничто, ни один предмет, ни одна особенность, если не считать тонзуры, не могли помочь Клеману. Ограбили ли его? До или после смерти? И вдруг одна очевидная подробность бросилась ему в глаза: волосы на теле, еще сохранившиеся на коже, изъеденной червями, и волосы на предплечьях. Они были нетронутыми, хотя и перепачканными. На разорванной в клочья одежде не было следов подпаливания. Человека не жгли, иначе они сгорели бы до того, как жгучее пламя охватило кожу. Клеман с трудом перевернул массивное тело на спину, чуть не упав под его весом. Он осторожно оторвал грубую ткань, прилипшую к животу. В чреве покойного копошились беловатые личинки. И только тогда Клеман заметил в примятой траве, на которой лежал мужчина, небольшую ямку, диаметр которой не превышал диаметр монеты. Можно было подумать, что кто-то воткнул палец в рыхлую землю. Клеман осторожно разгреб почву. Под несколькими сантиметрами травы и земли лежала печать. Он соскоблил с медали воск и стал ее разглядывать. Во рту у Клемана пересохло. Кольцо «ловца человеков»! Папская печать. Клеман был в этом уверен, поскольку видел ее в библиотеке Клэре. Но кто этот человек? Переодетый эмиссар Папы? Пытался ли он перед смертью зарыть печать, чтобы спрятать ее от посторонних глаз? Что произошло с личным посланием,[40]40
  В XIII веке восковая печать, или кольцо «ловца человеков», вытеснила свинцовую печать, которой скрепляли личные послания Папы, а затем и письма его секретарей.


[Закрыть]
которое эта печать скрывала? Отдал ли он его в аббатство Клэре, единственную крупную религиозную конгрегацию в этих краях? Мальчик внимательно осмотрел землю в непосредственной близости от ямки. Что это за метка рядом с ямкой? Какая-то буква. Клеман лег на живот и слегка дунул на сухую пыль, покрывавшую букву. Он увидел четкую, немного выгнутую черточку, начинавшую m или и, а может быть, прописные В или D. Нет, чуть ниже была маленькая горизонтальная палочка… Е? Да нет же, никаких сомнений, это была А. Не отдавая себе отчета в своих действиях, Клеман затер букву пальцами, полностью ее уничтожив. Он задержался еще на несколько секунд, чтобы засыпать ямку, скрывавшую печать.

Что означала эта буква А? Шла ли речь о начальной букве имени или фамилии? Имени его убийцы? Дорогого ему человека, к которому он шел, чтобы предупредить? Покойный хотел подать знак тем, кто его обнаружит? Если это так, значит, он умер на этой лужайке, и его агония была продолжительной, поскольку он сумел спрятать печать и оставить знак.

Клеман заставил смолкнуть множество вопросов, гудевших в его мозгу. Надо было уходить, причем быстро. Если речь шла о столь важном посланнике, вполне вероятно, что его искали, или же искали письмо, которое он нес. Люди бальи были способны на все, лишь бы угодить своему начальнику и графу д'Отону, своему господину, не говоря уже о Папе. На все. Они даже были готовы поджарить на огне невинного ребенка, лишь бы потом их оставили в покое.

Клеман положил печать в мешок и стремительно пошел прочь.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации