Текст книги "Не снимая маску"

Вова объединил на Чуде женщин и мужчин. Мужчины и женщины всех планет, объединяйтесь!

В мужчинах к женщинам и наоборот проснулась любовь, в которой они были равны в правах!

А так как на Чуде время идет быстрее для чудил, то событий там за короткий промежуток земного времени произошла тьма.

От безудержного, круглосуточного траханья и веселья до аскезы и ЗОЖа.

От конкурсов – самый сильный из трёхчленов – до благотворительной поддержки трёхчленов слабых.

Ульянов был на Чуде звездой. Памятники ему стояли везде. По-чудовски – с протянутыми вперед тремя членами, указывающими дорогу в будущее.

Доктор Малышев, получив от Татьяны розовых денег, «клонировал» Вову. То есть позвонил ему домой:

– Вован, тебя Танька клонирует! Завтра чтоб был как штык в 7–40!

Как раз в этот момент на Чуде начался Ковид-42 и народное правительство планеты вызывало Ульянова для принятия правильного решения. Ведь именно он был на Чуде Главным консультантом Верховной Правительницы.

А он только собирался по своим каналам незаметно свалить на какую-нибудь тихую планету. Потому что всё его заебало, как известно.

А теперь Танька со своей мамой в мотоциклетном шлеме узнают о нём и его деятельности на Чуде, их затаскают по допросам. На них наедут и местные, озлобленные, всего боящиеся, жадные, охуевшие так называемые разведчики-следаки. Ну и ФСБ имени легендарного и бессмертного подполковника Тупина наедет тоже. А его просто отравят или застрелят, когда вскроется вся его деятельность на планете.

И это хуже, чем пиздец!

Что делать? Кто, блять, виноват? Быть иль нихуя не быть!

В дверь звонили настойчиво и агрессивно. Не переставая.

Вова Ульянов налил себе стакан водки «Улёт», выпил его залпом, закусил форшмаком и врубил на полную громкость рэп. Надо уходить. Доктор Малышев его клонирует потом. Ногти и волосы Вовины он забрал.

всё когда-нибудь кончится

как ты думаешь скажи

нет не кончится

нет не кончится

никогда

не кончится жизнь

никогда

ни сейчас не кончится

не кончится и потом

просто старый том

закончился

до конца ты его дочитал

ты на полку

на полку поставь его

и возьми теперь новый том

ты открой его

ты открой его

и его ты начни читать

мир не хуже

не хуже становится

он меняется

вот и всё

сколько нового

сколько нового

ты увидишь

увидишь ещё

ну а я по-другому устроен

не такой я как ты оптимист

старомодного я покроя

и я вижу не так всё

не так

слышу я

как волки воют

и войною веет

войной

и черствеет

и ноет

и ноет

и скулит

как щенок

больной

обманутая и уставшая

хвост поджавшая

и скулящая

не нашедшая себя

но искавшая

потерявшаяся душа

и готов я

готов я

готов я

на этот последний шаг

Последних строк Володя не слышал. Он резко, правой ногой толкнул табурет как раз в тот момент, когда с грохотом упала выбитая входная дверь и комната стала чёрной от человеческой биомассы.

Часть шестая, последняя

Командир БЛА-648 – четырежды герой Великой России, пятьсот первый лётчик-космонавт, выходивший в открытый космос сотни раз без привязи, проведший вне Земли пять с лишним лет в десяти космических полётах и женившийся там, первый человек на планете, зачавший ребёнка в открытом космосе, легенда маленького, но гордого народа Ичкерии Расход Доходов – посадил своего стального, изрыгающего пламя из заднего воспалённого прохода Змея Горыныча на планете Чудо так мягко, что пассажиры своими аплодисментами заглушили рёв мотора.

– Дорогие земляне, по техническим причинам мы присели на планете Чудо. Информация об этой планете скудная. У вас два часа. Будьте бдительны. Не рекомендуется отходить далеко от космодрома, особенно женщинам.

Мы заправимся и продолжим наш увлекательный полёт на Марс. Желаю вам с пользой провести время. Можно и в БЛА посидеть и посмотреть фильм легендарного режиссёра конца XX – начала XXI века Никиты Мухалкова «Моя любовь к руководителям Родины».

– Тань, пойдём прошвырнёмся, а то меня чего-то укачало. Доктор Малышев, не желаете нам составить компанию?

– Спасибо за предложение, но я уж тут посижу, посплю… слыхал я про это Чудо… – и доктор как-то загадочно улыбнулся.

Несколько пассажиров вышли покурить. И только Таня с мамой пошли гулять по незнакомой планете.

Космодром был невероятной красоты. Весь из розового золота.

– Тань, глянь, памятник на Вовку похож, только с тремя членами. А у Вовки сколько, если не секрет?

– Десять! Мам, ну что ты несёшь, честное слово, – Таня почувствовала тревогу. «Чёрт, я же видела этих «трихуистов» во сне. Или не во сне? И памятник… Вон ещё один, а вон ещё… Они действительно на Вовку похожи». Таня подошла ближе. «ЗЕМЛЯНИНУ ВЛАДИМИРУ УЛЬЯНОВУ ОТ БЛАГОДАРНЫХ ЧУДИКОВ», – было написано на золотой табличке.

– Охуеть! – это Таня уже вслух сказала.

Командир корабля Доходов всё сказал, кроме того, что время на этой планете течёт во много раз быстрее, чем на Земле.

Таня с мамой так увлеклись памятниками, что не заметили, как далеко отошли от космодрома. Вдруг раздался какой-то пронзительный свист. Небо вспыхнуло. Загорелось.

– Что это, дочка?

– А это, мама, мы опоздали и летательный аппарат улетел без нас на Марс. Пиздец! – Таня заплакала. Нет, зарыдала.

я домой хочу, мама, мама, мама,

мама я домой хочу…

в этот город

давно не родной

где не страшно вдвоём

и где страшно одной

на Арбате

в узбекском халате

на качелях качаться

весной

а потом оказаться

в больничной палате

неизвестной болезнью

больной

отведите меня

отведите меня

отведите меня к врачу

я хочу

видеть этого человека

я домой хочу

я домой хочу

я домой хочу

мне страшно

мне тошно

мама мне

больно

я на Землю хочу

я плачу мама

мама я плачу

я словно во сне

столько

дней

я молюсь у храма

и кричу

мама мама мама

* * *

– Ну, слава богу, коллеги, вроде выходит – пять суток без сознания, я уж, Алексей Викторович, думал, мы её не вытянем.

– Вы слышите меня, Татьяна Константиновна? Температура спадает. А вот обоняние долго будет восстанавливаться.

Таня открыла глаза. Люди в космических скафандрах склонились над ней.

– Где я?

– В Первой Градской… всё будет хорошо. Сейчас с каждым днём будет лучше и лучше.

* * *

надо что-то менять

надо что-то менять

в этом мире

и кому-то

надо быть первым

у тебя у меня

как канаты натянуты нервы

я стреляю

по тем

кто стреляет в тире

надо что-то менять

надо что-то менять

в этом мире

и кому-то

быть надо последним

не хочу никуда улетать

не хочу умирать

никого не хочу убивать

даже стерву

врущую мне

в эфире

надо что-то менять

надо что-то менять

в этом мире

не известно только

с чего начинать

не известно кто ты

на этом красочном пире

на котором тебя легко

могут нахуй послать

Шла очередная волна коронавируса, впереди было несветлое будущее.

Живая колея

В Стране, Вдруг Достигшей Просветления, или СВДП, Колеи были очень популярны. Более того, на Колею просто молились. И в прямом, и в переносном смысле.

Был и храм святой Колеи. И проспект Колеи. И площадь Колеи.

Колеи были очень популярны в СВДП. Ими все сведопчане гордились.

С раннего детства все они пытались найти свою Колею.

А потом боялись выбиться из неё. Боялись потерять её, родную. Всегда хотели вернуться в неё поскорей обратно из стран чужих, бесколейных.

В Колее отдыхали. Спали. Ели. Рожали и умирали.

В Колее хоронили.

В Стране Великолепных Дальновидных Перестроек Колеи были все очень разными.

Неглубокими, поверхностными, примитивными. И очень глубокими, нежно засасывающими в себя.

Колеи были узкими, ювелирными. И очень широкими, раскидистыми, гостеприимными.

Колеи были прямыми, как стрела подъёмного крана, и изворотливыми, как угорь, идущий на нерест.

Они были разными и по цвету. Причём спектр был очень большой. От серого мокрого асфальта с узором трещин до говнисто-глинисто-жёлтого. От чернозёмного, блестяще-жирного до снежно-грязно-белого.

Каждый сведопчанин со школы знал, что Колеи родились в Древней Руси, стране, переросшей потом в Страну Всепоглощающих Достойных Перемен. Само слово Колея – русское. Так что корни глубокие.

Тогда, в древности, Колеи были слабыми, тележно-каретно-повозочными. Но потом набрались силы и стали глубже, шире, мощнее.

Граждане СВДП гордились тем, что на их родине Колеи развиваются и набирают силу, в то время как во всём мире они исчезают. Их везде уничтожают. Закатывают в асфальт. И только в Стране Великих Духовных Побед их ценят, любят и уважают.

За что?

Да хотя бы за то, что Колеи стоят на защите Отечества. И если враг придёт, то именно они, Колеи, примут его первыми. Лягут под него, засосут его до смерти, и он сгинет в них и не пройдёт ни шагу. Ни вперёд, ни назад.

В любое время года Колеи были хороши. И в сезон Жижи, и в сезоны Белых и Черных Мух, и в сезон Слякоти.

В Стране, Восхваляющей Достижения Передовиков, Колеи воспевали:

хоть в лесу

хоть в поле я

хоть Толя

хоть Коля я

а хоть Оля

хоть Поля я

несу несу я

гордо не всуе

в сердце тебя

колея моя

колея моя

колея моя

колея

и не чувствую

боле

боли я

хоть в неволе

хоть на воле я

я нашёл тебя,

я тебя нашёл

колея моя

колея моя

колея моя

колея

по асфальту я шёл

по траве я шёл

по песку я шёл

и по снегу шёл

сколько соли я

съел пока искал

я пропал без тебя

без тебя бы пропал

колея моя

колея моя

колея моя

колея

Эти песни вылетали из окон домов, машин, поездов, самолётов.

Красивыми облаками летели они над Страной Высоких Демонических Преобразований, изрезанной вдоль и поперёк, как морщинами мудрости, Колеями.

Вся литература в СВДП была посвящена поиску своей Колеи. Вот рассказ из учебника по литературе для восьмого класса:

«Это было давно, когда Страна, Дорогая Всем Патриотам, ещё не обрела своей сильной силы и искала свой особый путь движения.

Искала свою Колею.

Был сезон Слякоти.

Алкоголь (это такой вкусный яд) в то время продавали в магазинах иностранные агенты, чтобы истребить местное население Страны Думающих Вечно о Прекрасном и захватить её богатую КОЛЕЯМИ землю.

Он лежал, свернувшись калачиком, в прекрасной, удобной, глубокой колее. И спал. Калачиком – это иначе так называемая внутриутробная поза. Инстинктивная поза защиты, когда коленки поджаты к подбородку. Тело человека в такой позе становится наименее уязвимым.

Ему было всего семь лет.

Рядом лежала пустая бутылка. Четвертинка из-под ядовитой водки и полголовки лука со следами детских зубов.

Огромная машина тяжело ехала по этой колее, приближаясь всё ближе и ближе к несчастному спящему ребенку. И, когда колесо уже нависло над ним, колея сначала раздвинула свои боковины, а потом резко обхватила ими колеса дальнобойщика и одновременно всосала их в себя полностью.

А мальчика она вытолкнула из себя так аккуратно и нежно, что он оказался на обочине, даже не проснувшись.

Надо сказать, что вся деревня, где жил ребёнок, вымерла в тех краях от алкоголя.

Первые слова Коли – так его звали – были: «Дай вина, дай вина, дай вина». Он ходил со стаканом под столом, за которым пили сутками, и просил ему налить.

И ему наливали.

Тётка его потом в Москву забрала, когда в деревне уже в живых никого не осталось.

Выпивал он с двух до семи лет. Потом завязал.

Как-то тётка обратила внимание на то, что Коля, а было ему уже шестнадцать, странно разглядывает и щупает людей.

– Коленька, а зачем ты тётю за попу ущипнул? – спросила она его.

– А я хочу узнать, где «человеки», а где «буратины». У «буратин» под кожей всё из дерева. А у «человеков» всё нормально, как должно быть. «Буратины» злые, жадные, жестокие, а «человеки» добрые, хорошие. Вот ты, Нюра, – «человек», а дядя Коля, сосед наш, который к тебе приходит ночью, когда я сплю, – «буратино».

Тётка испугалась, что Николай начнёт ножичком проверять, «человек» перед ним или «буратино». Есть под кожей дерево, или его там нет. И привезла его к психиатру.

Отделение, где он лежал, находилось на первом этаже. Потолки высоченные. Окна огромные.

Так вот, сидит врач и с Колей беседует около этого гигантского окна. А за ним чистое голубое небо, старые липы, зелёная густая трава.

И Коля заявляет вдруг врачу, что он может влиять на погоду.

– Если засуха, например, – говорит, – я могу, доктор, вызвать дождь. А если, наоборот, дожди – могу сделать так, что они прекратятся. Наша Страна Ветров, Дождей, Пожаров всё время борется за урожай. А я могу ей быть полезен. Буду на погоду влиять. Хотите, дождь сейчас пойдёт? – спрашивает он врача и загадочно улыбается.

– Ну, хорошо, сделай сейчас так, чтобы пошёл дождь. Подул ветер сильный. Бурю сделай. А то какая-то уж больно хорошая погода. Даже противно работать, – говорит доктор.

– Хорошо. Подождите немного… – Коля повернулся к окну и стал в него пристально смотреть.

– Сейчас, подождите ещё немного.

И вдруг по небу понеслись чёрные тучи. Потом задул лёгкий ветерок. А потом вдруг случился такой порыв ветра резкий, что деревья стали пригибаться к земле, и пошёл дождь. Сначала мелкий, а потом полил так, как будто месяц облака пили и пили воду. Потом месяц терпели, терпели, а им всё не разрешали и не разрешали помочиться. А тут сказали: «Давайте! Можно!»

А дальше… Дальше Николай Дмитриевич Гнутиков, уже в Стране Внутренних Допинговых Вливаний, стал министром спортивных побед. При нём спортсмены получали золотые медали в борьбе с засухой, в борьбе за урожай и в борьбе с насекомыми.

Так что свою колею Коля нашёл.

А той колее, колее Гнутикова, в которой он спал и которая его спасла от смерти под колесом, поставили памятник.

Автор – знаменитый скульптор Плоховат Чердаков – изобразил колею в виде вертикальной щели, напоминающей вагину, по которой вверх мчится на коне всадник, в руке которого укрощённая им молния.

Именем Колеи Гнутикова назвали площадь, улицу и станцию метро.

Многие мечтают из своей колеи выскочить, да не выходит ничего. Так в колее своей и остаются до конца дороги. Колея от роддома до кладбища.

В местечке с красивым названием Серебряные Пруды заснувшего в колее средь бела дня в хлам пьяного мужика таки раздавил грузовик. За рулём которого сидел в стельку пьяный его друг, с которым они вместе и пили.

Друг вышел из машины с трудом, с трудом лёг в колею, обнял останки им же убиенного и умер от тоски, позора и любви.

Не пытайтесь понять ищущих свою колею.

Завязнете.

Дашкин огонь

Жили на одной, меняющей всё время свой размер части суши люди. Люди как люди. Разные. И умные, и глупые, и работящие, и лентяи, и завистливые, и не очень. Любили, рожали, водку пили, спортом занимались, песни пели, с собаками и кошками дружили. Короче, жили как умели.

И вдруг ни с того ни с сего стали ими командовать поднявшиеся из них же снизу вверх «пузыри» дутые. Создали «пузыри» свою партию – Партию Единых Пузырей, куда входили фракции Воздушных Шаров, Мыльных Пузырей, Мочевых Пузырей, Желчных Пузырей, Пивных Пузырей, Пузырей Бабл-Гама.

«Пузыри» украсили города арками, по которым бегали разноцветные лампочки-пузыри, и всякими светящимися пластмассовыми пузырями.

Надо сказать, что когда-то эти люди, живущие на меняющей всё время свой размер части суши, были весёлые, сильные и смелые. Когда-то очень давно. Так давно, что они про это забыли. И не верили учебникам, в которых это было написано. Разное тяжёлое время переживали люди – а тут эти «пузыри»! Жадные, злые, лживые, безграмотные, надутые.

– Не мешайте нам, – говорят «пузыри», – пускать пузыри, самим надуваться и вас надувать нечистым, нами отработанным воздухом. Ведь его надо куда-то девать. И не портьте нам наш чистый воздух тут и наше победоносное настроение.

«Пузыри» много говорили.

– Что вам надо ещё? Праздников вам понаделали разных. И день варенья, и день блина, и день рыбы, и день двора, и день сада, и день лавочки, и день сети. Телевизоры понаставили. Не хочешь, а смотри. Всё для вас.

В общем, развели «пузыри» болото такое, что не выберешься из него, засасывает, и мрака напустили такого, что не разобрать ничего. «Пузыри» сети везде разбросали. Стали запрещать одно, другое, третье. Туда вам можно смотреть, а туда – нельзя. Туда можно ходить, а туда – нельзя. Это можно писать, а это – нельзя. А если люди не слушались, «пузыри» их наказывали. Сетями опутывали специальными, в пузыри сажали. Тогда стали плакать жёны и дети, а отцы задумались и впали в тоску. И запили.

Нужно было уйти из этого надувного мира, из этой дутой красоты, от этих дутых «пузырей». Люди всё сидели и думали. Но ничто – ни работа, ни женщины, ни ток-шоу – не изнуряет тела и души так, как изнуряют тоскливые думы. И ослабли люди, не привыкшие думать, от дум… Страх родился среди них, сковал им крепкие руки. Они уже хотели идти к «пузырям» и принести им в дар волю свою, и силу свою, и воздух свой, и никто уже, испуганный сроками тюремными, не боялся рабской жизни за сетями… Но тут…

Но тут появилась Дашка и спасла всех одна. Дашка – одна из тех баб, которых называют «баба-огонь». Она и машину свою на встречной полосе остановит, и голая в горящую баню к мужикам пьяным войдёт и спасет их. Молодая, красивая, длинноногая, грудастая, рыжая, умная, доступная, весёлая, разбитная. Всё при ней.

И вот говорит Дашка им, занудам. Тёткам – кудахтающим курицам, и мужикам – пьяным козлам:

– Не своротить камня с пути думою. Кто ничего не делает, с тем ничего не станется. Кто не работает, тот не ест. Чтоб чего-то добиться, надо жопу поднять. Что мы тратим силы на думу да тоску? Вставайте, пойдём и пройдём сквозь болота гнилые и мрак непролазный. Самое дорогое у человека – это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо вот так! – и Дашка подняла вверх большой палец правой руки. – Всё на свете имеет конец! Либо счастливый, либо хреновый. Но узнать, какой он, конец, можно, только дойдя до него. Идёмте! Ну! Гей! Это я вам, вам говорю. Вылезайте из кустов! Не тронет вас никто. Нам мужики нужны. Парадом пойдёте. Вы ж парады любите.

Посмотрели все эти граждане на Дашку и увидали, что она лучшая из них, потому что в очах её светилось много силы, живого огня и знаний.

– Веди ты нас! – сказали они.

Тогда она повела…

Повела их Дашка. Дружно все пошли за ней – верили в неё. Трудный путь это был! Темно было, и на каждом шагу мусорные полигоны разевали свои жадные гнилые пасти, глотая людей. Выскакивали из-за бугров люди в чёрном и хватали несчастных, набрасывали сети на них и увозили в пузырях на колёсах.

Долго шли они, всё меньше было сил! И вот стали роптать на Дашку, говоря, что напрасно она, молодая и неопытная, повела их куда-то. Мол, блядь такая. А она шла впереди них и была бодра и весела, потому что изучала логистику, маркетинг, пиар и менеджмент.

Но однажды гроза грянула грозно. И стало тогда так темно, точно собрались сразу все ночи, сколько их было на свете с той поры, как он родился. Шли маленькие люди в грозном шуме молний, шли они, и молнии, летая над ними, освещали их на минутку синим, холодным огнём и исчезали так же быстро, как являлись, пугая людей, и бил их град, и ОМОН обрушился на них. А из тьмы, как с экрана телевизора, смотрело на идущих что-то страшное, бледное и холодное.

Это был трудный путь, и люди, утомлённые им, пали духом. Но им стыдно было сознаться в бессилии, и вот они в злобе и гневе обрушились на Дашку – человека, который шёл впереди них. И стали они упрекать её в неумении управлять компанией – вот как!

Остановились они и под торжествующий хор стали судить Дашку:

Ты куда нас, Дашка, завела?

Ты дорогу знать не знаешь вовсе.

Ты, наверно, Дашка, запила,

Ты куда, гадюка, забрела?

Глянь, как сыро, холодно, ведь осень.

Хор:

Дашка-шлюха, Дашка-шлюха,

К «пузырям» нас отведи.

Больше нет ни сил, ни духа,

Чтоб с тобой, змея, идти.

– Ты, – сказали они, – ничтожная и вредная баба для нас! Ты повела нас и утомила, и за это ты погибнешь!

– Вы сказали: «Веди!» – и я повела! – крикнула Дашка, становясь против них грудью и широко расставив ноги. – Во мне есть, хоть я и баба, мужество вести, вот потому я повела вас, мудаков! А вы? Что сделали вы в помощь себе? Вы только шли, пили, трахались и не умели сохранить силы на путь более долгий! Вы шли как стадо дебилов, блять. Сопли размазывали.

Но эти слова разъярили их ещё более.

– Ты умрёшь! Ты умрёшь! – ревели они.

Дашка смотрела на тех, ради которых она понесла труд, и видела, что они как звери. Много людей стояло вокруг неё, но не было на лицах их благородства, и нельзя было ей ждать пощады от них. Тогда и в её сердце вскипело негодование, но от жалости к людям оно погасло. Она любила людей, но больше она любила собак и кошек, которых люди взяли с собой, и думала, что, может быть, без неё они все вместе погибнут. И вот её сердце вспыхнуло огнем желания спасти их, вывести на лёгкий путь, и тогда в её очах засверкали лучи того могучего огня…

А они, увидав это, подумали, что она рассвирепела, отчего так ярко и разгорелись отблески огня. И они насторожились, как волки, ожидая, что она будет бороться с ними, и стали плотнее окружать её, чтобы легче им было схватить её и изнасиловать голую, беззащитную, рыжую, грудастую, сексуальную Дашку. А потом убить. И в землю закопать.

А она уже поняла их думу, оттого ещё ярче загорелось в ней сердце, ибо эта их дума родила в ней тоску.

– Что сделаю я для людей?! – сильнее грома крикнула Дашка. – И пусть они придурки в массе своей, и пусть руки растут у них из жопы, но вижу я светлые молодые лица в толпе. Вижу! Верю!

И вдруг она разорвала руками себе красивую левую силиконовую грудь с татуировкой медвежонка Паддингтона, и вырвала из неё своё сердце, и высоко подняла его над головой. Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и все замолчали, освещённые этим факелом великой любви к людям, а больше – к собакам и кошкам, и тьма разлетелась от света его. Люди же, изумлённые, застыли как камни, охреневшие от этого пиротехнического шоу. Люди уже не верили ни во что.

– Идём! – крикнула Дашка и бросилась вперёд, высоко держа горящее сердце и освещая им путь людям.

Они бросились за ней, очарованные. Бежали быстро и смело, увлекаемые чудесным зрелищем горящего, как факел отработанного газа в торчащих над городом трубах, сердца.

А Дашка всё была впереди, и сердце её всё пылало, пылало и пылало!

И вот вдруг тупость, враньё, жадность, злость – все эти «пузыри» лопнули от горящего сердца Дашки. Лопнули с таким грохотом, что вначале люди решили, что где-то прорвало плотину, упал космический корабль, взорвался в домах газ или взорвалась АЭС…

Но мрак и тьма расступились перед ними, и Дашка, и все те люди с собаками и кошками сразу окунулись в море солнечного света и чистого воздуха, промытого дождём.

– Надежда, наш компас земной, он показал, куда нам идти. Ещё не всё потеряно, – поняли люди, собаки и кошки. – А удача – награда за смелость, – радовались люди и звери.

Был вечер, и от заката река казалась красной, как кровь, что била горячей струёй из разорванной груди Дашки.

Баба-огонь кинула радостный взор на свободную землю и засмеялась очень эротично, задорно, и её жизнеутверждающий смех слышали люди в разных частях суши.

А потом она упала – и умерла.

Люди же, радостные и полные надежд, не заметили смерти её и не видели, что ещё пылает рядом с трупом Дашки её смелое сердце и капает оплавленный силикон.

Только один осторожный человек, бывший пожарный, заметил это и, боясь, что будет пожар, наступил на гордое сердце ногой… И вот оно, рассыпавшись в искры, угасло… А кошки и собаки стали лизать Дашку и плакать человеческими горячими слезами.

Прошли десятилетия, и люди поставили Дашке памятник. Пятидесятиметровая золотая фигура обнаженной женщины с одной правой грудью держит своё горящее сердце, объятое пламенем, которое видно с любой точки суши и моря, так как факел огромных размеров. Хорошие люди, а не «пузыри», не жалеют газа на золотую Дашку.

песня над Родиной льётся

сердце твоё пылает

сердце твоё в нас бьётся

оно нас согревает

когда в самолёте летим

когда по морю плывём

космос когда бороздим

когда мы с друзьями пьём

когда мы в шахте сидим

когда мы песни поём

бьётся в нашей груди

сердце стучит твоё

сердце ярко горит

горит от зари до зари

пиши твори говори

свобода вокруг посмотри

лопнули все «пузыри»

лопнули «пузыри»

но

слова не ложатся в такт

но

исчез из мелодии ритм

Дашка что с нами не так

ты не молчи говори

дай нам какой-нибудь знак

Дарья, что с нами не так

огонь-баба горит

баба-огонь грустит

что-то пошло не так

что-то пошло не так