Текст книги "Холод древних курганов. Аномальные зоны Сибири"

На эту авантюру подвигнул меня мой знакомый, пришедший в краевую администрацию на волне «постперестройки». Ныне нет в краевой администрации (называемой теперь пышно: «правительством») этих людей: писателей и журналистов, деятелей из «Клуба содействия перестройке» и борцов за экологию. Большая часть ушла или была вытеснена буквально за год-два, и по причинам никак не политическим: просто люди органически не умели работать. Конкуренция, знаете ли, и конкуренция в данном случае совершенно справедливая.

Последний из этой когорты, поэт и борец за экологию, исчез из «Серого дома» краевой администрации уже после победы Лебедя на выборах. За этим дяденькой тянулся такой хвост разного рода мошенничеств, что спасло его только одно: немедленное заключение самого себя в «психушку». Тем дело и кончилось – пусть себе сидит в качестве сумасшедшего, никому он не нужен. Вот если выйдет – тогда «сядет» уже в совсем другое место.

Но тогда, в 1992 году, эта плеяда «демократических» деятелей еще процветала и всерьез думала, что она села в чиновные кресла навсегда или уж, по крайней мере, очень надолго. Мой знакомый позвал меня в качестве эксперта, имея дело с «Белым братством», – не помогу ли я ему с ними беседовать? Я не рвался, но и отказывать не хотелось; к тому же было еще и интересно посмотреть вблизи на легендарное «Белое братство».

Тогда эти личности в белых тряпках из простынной ткани шатались по всему Красноярску и даже вламывались в церкви с воплями:

– Христос на земле! Что стоите?! Придите и уверуйте! Мэри Дэви Христос!

Психи яростно размахивали самодельными бумажными иконками, изображавшими Маринку Цвигун. Иконка эта почему-то всегда напоминала мне знаменитую песню Высоцкого, вернее, фрагмент из нее:

 
А на левой груди – профиль Сталина,
А на правой – Маринка анфас.
 

Эти, «наши» деятели «Белого братства» стояли возле крупного универмага, хватали за рукава входящих и выходящих, порывались что-то проповедовать. Огромного роста упитанная дама под сорок и изможденная девушка лет двадцати пяти – этой, по-моему, нужнее всего было поесть горячего супу и поспать несколько часов. Подошли, представились. Сразу, конечно, атака со стороны большой жирной сектантки: раз вы люди образованные и при власти, значит, должны нам помогать! Товарищ толкает меня под бок: давай ты!

– Позвольте! – спрашиваю, – А почему помогать надо именно вам? Вон в Минусинске так вообще Виссарион Христос объявился, бывший милиционер. Почему ему не помогать?

– Ему не надо помогать! Он не Христос!

– А кто Христос?

– Как?! Вы не знаете?! Наша Мэри Дэви – она Христос!

Тогда страницы биографии Марины Цвигун, комсомольской богиньки и проститутки, известны были очень мало, но Женя снабдил меня служебной информацией; я оказался во всеоружии. Надо было видеть, какие взгляды кидала на меня главная сектантка, которой я выкладывал детали личной и служебной биографии самозваного «Христа» в юбке. Женя наслаждался и ржал. Сектантки негодовали. Разругались мы вдрызг, терять было решительно нечего, и я под конец простыми русскими словами объяснял, что думаю про «Мэри Дэви Христа» и про ее «церковь».

– Не пройдет тебе даром! Попомнишь! – прошипела главная сектантка под конец и погрозила мне пальцем. Женя опять зашелся в приступе прямо истерического хохота. Уехали мы в превосходном настроении; с тех пор Женя обещал вытаскивать меня на все встречи с сектантами.

А назавтра я пошел в гараж – нужно было сделать какую-то мелочь с машиной. Сел я перед капотом, опустил ноги в яму – так удобнее всего было добраться до вентилятора. Вдруг – резкий хруст в коробке скоростей. Что такое?! Я же с самого начала поставил машину «на скорость»! А «луазик» чуть заметно, но все же подался вперед – как раз туда, где я сижу, опустив ноги в яму. Вскакиваю, обегаю машину. Она стоит почему-то на нейтральной скорости, снята с ручного тормоза. Неужели я не досмотрел? Надо же…

Ставлю машину на ручник, ставлю на первую скорость, сажусь откручивать решетку. Опять резкий хруст, и все там же. Напряженно сижу, опираясь руками об пол. Машина двигается вперед, я выдергиваю ноги, вскакиваю. Тишина. Обхожу машину, проверяю. Машина снята с ручника, стоит на нейтральной скорости.

С минуту я просто тупо смотрел на собственную машину, превратившуюся вдруг в затаившегося убийцу. И ловлю краем глаза какое-то движение наверху и сбоку… Это, оказывается, качается, все неустойчивее держится здоровенный тючок стекловаты, припасенной для утепления машины. Едва я успеваю отступить на пару шагов, как этот тючок рушится – как раз туда, где я только что стоял.

Из гаража я вылетел с рекордной, скорее всего, скоростью. Что делать? Знакомый называл мне отца Сергия – очень умен, интеллигентен, а главное – с дурными силами умеет справляться. Пошли к отцу Сергию. Потом, через год или два, этот незаурядный человек вступил в какие-то конфликты с официальным руководством Енисейской епархии и был сослан из Красноярска. Но в те годы он еще жил в городе. Надо было видеть, как от моего рассказа вздернулась к небу рыжая борода священника!

– Что-о?! У меня в епархии?! Под боком?! Какая сволочь… Ты его хоть рассмотрел, какой он?!

Я было шарахнулся, пригнулся чисто инстинктивно – такой страшный рык издавал разъяренный отец Сергий. К концу потока воплей уразумел, что это он орет не на меня, и попытался отвечать:

– Кого разглядел? Свою машину?

– На кой ляд мне машина! Бес какой!

Выяснилось, что с бесом я как-то не пообщался. А отец Сергий стал энергично собираться: доставал какие-то ампулки, венички для разбрызгивания святой воды, ведерки, флакон со святой водой, еще какие-то флакончики. Все это он очень быстро осматривал, протирал и обнюхивал: и свой жидкий припас, и пастырский посох – а говоря попросту, изрядного веса дубину.

Не знаю, как бес, а лично я оробел от всех этих приготовлений.

– Пошли! – Священник жестом древнего полководца указал мне дорогу к собственному гаражу.

– Нет, ты посмотри, какая гадина! – продолжал он бушевать по дороге, ругаясь на русском, церковнославянском и греческом языках. – Всякий Асмодей поганый тут будет мне еще по гаражам лазить, гадина такая, аспидная!

И началось…

Не знаю, вселилась ли какая-то пакость непосредственно в сам «луазик», но скажу коротко: будь я на месте этого «вселившегося», бежал бы в панике и сразу.

– Изыди!! – жутко рычал священник, обрушивая такой удар посоха на машину, что только перезвон стоял, скрипели рессоры, да пыль поднималась столбом.

Не буду врать, что видел какую-то «исходящую» из машины сущность или что почувствовал что-то. Не видел и не чувствовал, но, очень может быть, просто проворонил, увлеченно наблюдая за священником. Как древний богатырь, бился он с какой-то негодной сущностью, забравшейся в гараж, лампочка отбрасывала на потолок и на стены разъяренно мечущуюся, бородатую тень. Что-то древнее, эпическое было в сценах этой битвы, в шорохе рассекаемого дубиной воздуха, – вплоть до времен палеолитических, которые любил описывать Рони-старший.

Во всяком случае, в какой-то момент расправа закончилась, и мы уже мирно, хотя и с обычной для отца Сергия экспрессией, освятили гараж и машину.

– А машину разве освящают?!

– Запросто! «Освящается колесница сия», и все тут!

Чуть позже, вливая в рот добрую чарку, хрустко закусывая огурцом, отец Сергий все не мог до конца успокоиться, с удовольствием прикидывал, как бежал «бес этот поганый».

– Не скоро вернется! – заключил священник с «шестым чувством советского народа» – с чувством глубокого удовлетворения.

Буду краток – больше никаких неприятностей в своем гараже я не имел, происшедшее казалось чуть ли не сном. Но вот уверенность в том, что сектанты знаются с нечистым, у меня очень укрепилась. Действительно, кому служит эта толстая высокая сектантка, или кто служит ей, если из-за ее недовольства бесы начинают преследовать того, кто ей не нравится?

Тут, конечно, еще вопрос, кто из них служит кому? Возможно, тут совсем другое – так сказать, взаимное понимание и уважение? Или общее служение в общей дружине? Не знаю, и не уверен, что мне так уж необходимо это знать.

Один из красноярских священников в недавнем прошлом был одним из столпов кришнаитов. Да-да, представьте себе! Ходил он в беленьких таких одеждах, участвовал в священных танцах, колотил в священный барабан и не только ел, но и сам готовил «прасад» – ритуальную пищу кришнаитов.

Наивные люди искренне считают, что кришнаиты – это одно из множества ответвлений индуизма. Это и так, и не так. Так, потому что культ бога Кришны, воплощения Вишну, и впрямь существует в индуизме. Кришна – в буквальном переводе «темный» или даже «черный». Накоплено огромное количество мифов, посвященных Кришне, историй о нем, песен, сказок, икон. Кришну почитают в виде очаровательного младенца и в виде веселого пастушка, сзывающего пастушек на танцы… и, как нетрудно понять, вовсе не только на танцы. Кришна – символ коренного, доарийского населения Индии, темнокожего, как и их бог. Кришна – бог любви, музыки и детства. Все это есть, кто же спорит?

Но то, что предлагают наивным людям в современной России, очень далеко от индуизма. По сути дела, кришнаизм – это довольно обычная тоталитарная секта, которая ловко использует внешние черты индуизма: одежды, элементы философии, вырванные с кровью из народной жизни обычаи, еду и прочую экзотику. Получается и правда экзотично, потому что сектанты собираются в ашрамах, одеваются в дхоти, бьют в барабан-мредангу, едят прасад и так далее. Форма – экзотична и потому для многих привлекательна.

Но вот суть-то кришнаизма в его американской версии ничем не напоминает своего индусского предшественника. Экзотика? Несомненно, но и во всевозможных буддийских культах, процветающих у англосаксов, тоже полным-полно экзотики – по преимуществу китайской и японской. Ну и что? Американская секта остается американской, она пользуется такой же поддержкой правительства США и ЦРУ, как мормоны или методисты.

Впрочем, кришнаитов-то из Америки в последнее время выпроваживают – не любят американцы, когда их молодежь учат употреблять наркотики. Да и способы привлечения к себе новичков, когда в «священный прасад» добавляются нейролептики, американцам «почему-то» не нравится. Но то, чего нельзя по отношению к американцам, вполне годится для внешнего употребления – для нас с вами в том числе.

Но тот кришнаитский святой, о котором идет речь, переменил судьбу вовсе не из-за того, что вдруг в матером негодяе взыграла совесть. Вовсе не потому, что стало ему как-то неприятно потчевать наркотой девушек и юношей своего же народа. Все дело в том, что явился ему бес… Явился в зале, где шло обычно поклонение Кришне, где стоял полный набор всех предметов для кришнаитского богослужения. Вообще-то кришнаиты в бесов то ли вообще не верят, то ли считают их аватарами, то есть проявлениями основных богов… то есть в общем неплохими ребятами. Данный конкретный бес кришнаиту не понравился, но это уж, как говорится, его частное дело. Всякий язычник ведь может выстроить собственные отношения с каждым из богов – это, так сказать, его частная жизнь (и самого язычника, и бога).

Так вот, был этот бес черен, мохнат и вертляв, с рогами и хвостом… Очень уж классическая внешность, да еще и был непрозрачен; неприятно было думать, что это здоровенное создание с когтями и рогами – материально. Главное же – стал подбивать бес главкришнаита на какую-то неслыханную гадость: спереть общую церковную казну и прокутить.

– А как же остальные?!

– А тебе что до них? Давай! Увидишь, как мы славно погуляем!

Дальше были слова о даме, которая давно главкришнаиту нравилась, – ее тоже надо увезти с собой на Гавайи.

– Она не поедет, у нее дочка.

– А мы ее дочку продадим. Зачем ей дочка, посуди сам?

Кришнаит решил не слушать подначек беса; начал стучать в барабан, прыскал на беса цветной водой, тоже очень священной, потом принялся ритмично приплясывать, напевая классическое «Харе Рама! Харе Кришна!». Бес и не думал отставать, он только гадостно хихикал да сожрал целую миску прасада.

– Ну чего пристал?! – взмолился, наконец, кришнаит. – Не буду я тебя слушать!

– Это почему еще не будешь?!

– Мне Кришна такого не велит.

– А я и есть Кришна…

Как только до многолетнего поклонника Кришны дошло, что именно он услышал, как он пулей кинулся вон из молельного дома. Буквально тут же, не заходя домой, помчался он в христианскую церковь и просил первого же встречного батюшку его крестить.

Батюшки были рады энтузиазму новообращенного, но несколько боялись – а насколько он вменяем? Вдруг так же резво, как он принимает таинство крещения, так же легко опять сбежит к кришнаитам? Их опасения оказались беспочвенны; новый сын Апостольской церкви проявил великое рвение в деле спасения души и спустя менее года был рукоположен в сан православного священника.

Между прочим, вся эта история – совершенно подлинная, она может быть удостоверена несколькими людьми, в том числе и главным героем событий. Этот ни в какой мере не выдуманный человек и сегодня служит в одной из церквей Красноярска. С ним при желании можно познакомиться, отстоять службу в его церкви и послушать его проповедь. Насколько мне известно, кришнаиты предали его имя самым страшным проклятиям, но этот священник во всех отношениях процветает и чувствует себя замечательно. Вот только сектантов он особенно сильно не любит.

Глава 8. Подсказка?

Детей необходимо сильно бить и примерно пугать, тогда из них и вырастают добрые христиане.

Тертуллиан

Эта история рассказана мне парнем, который вообще-то очень хорошо адаптирован к жизни. Он хорошо окончил физический факультет Красноярского университета, поступил на неплохую работу, у него растет трехлетняя дочь. И никаких причин считать этого человека «странным» или склонным к галлюцинациям не сможет назвать, пожалуй, решительно никто. Спортивный современный парень, с очень неплохой мускулатурой и неплохими мозгами. Сейчас он, кстати, поступает в аспирантуру; скорее всего, и там окажется на хорошем счету.

А истории эти приключились с Василием пять лет назад, еще в студенческие времена. Была у него привычка по утрам бегать. Чтобы не задавали идиотских вопросов и не мешали, вставал он рано, до наступления света, быстро принимал душ и выбегал из общежития. Девятиэтажные университетские «общаги» стоят возле самого здания университета, на самой высокой точке города. Отсюда даже до Академгородка дорога все же ведет вниз; Василий бежал еще в темноте, в предрассветном тумане, пробегая два километра до Академгородка и назад, в красивом сосновом лесу.

Почему-то в начале октября он начал чувствовать себя нехорошо, приближаясь к Академгородку. Знакомые места, первые дома «Академки» уже появились внизу, дорога ведет мимо Академгородка, среди огромных бронзовых стволов, а нападает на Василия какой-то то ли страх бежать дальше, то ли нехорошее предчувствие… словом, какое-то злое, нехорошее ощущение. И несколько раз повторялось это – порой настолько сильно, что приходилось преодолевать себя.

В это утро Вася особенно остро переживал этот страх, чувствовал, что он тут не один и что непонятно, стоит ли бежать дальше. Усилием воли Василий стряхнул наваждение, побежал дальше.

Вдруг снизу, от последних деревьев перед Академгородком, к нему кинулся кто-то… Это был старик в белом, с длинной белой бородой и весь окровавленный, залитый своей или чужой кровью. Это существо мчалось к Василию с невероятной скоростью, гораздо больше, чем может бежать в гору человек.

Василий остановился, чисто инстинктивно сотворил крестное знамение… Существо исчезло, как будто его и не было, но парень, конечно, сразу побежал в сторону общаги.

На другой день Василий пошел в душ перед пробежкой, и вдруг прямо в коридоре общежития, в самой прозаической обстановке, пережил тот же страх, то же неприятное ощущение присутствия здесь чего-то «иного». Кто-то зашел сзади?!

Позади Василия стояла фигура человека с лошадиной мордой. В смысле, с головой лошади на человеческих плечах. Но лошадиные морды обычно добродушные, а эта морда оскалилась, злобно ощерилась, и видно, что вот-вот сейчас бросится!

Василий перекрестился, тварь исчезла. Парень в этот день не пошел ни в душ, ни на пробежку, но тут стало очевидно – к нему прицепились всерьез. Назавтра же Василий пошел креститься в православную церковь, и с тех пор (уже пять лет) такого рода видений у него не было.

Сам он считает, что к нему «прицепились» бесы именно потому, что он начал подумывать – а не пойти ли ему креститься? Так сказать, попытались не допустить парня до крещения. Вообще-то способ был избран бесами более чем странный – очевидно ведь, что в этой ситуации колеблющийся человек как раз и кинется креститься побыстрее, чтобы встать под защиту. Так что настоящей причины я не только не знаю, но даже не догадываюсь о ней.

Примечание 2015 года: с Василием дружу до сих пор. Из аспирантуры он был вынужден уйти и работает в компании, торгующей сыром. Его дочери 18, она поступила в университет, на факультет иностранных языков.

Какая-то часть сограждан думает, что Вася – дурак, потому что он по-прежнему многим интересуется, много читает и обо многом думает. Люди, чье мнение вообще хоть что-то значит в подлунном мире, о Васе отзываются иначе. Они считают Васю не только психически уравновешенным, но и очень умным человеком. А истории, произошедшей с Васей в 1994 году, он никогда и не думал отрицать.

Глава 9. Казацкое кладбище

Он принес эти черепа к себе домой, но они ночью начали говорить с ним и жаловаться.

Т. Хейердал

Как и многие города, Красноярск начинался с очень небольшого поселения: острога Красный Яр, поставленного в месте впадения в Енисей его левого притока – Качи. Основали этот город в 1628 году 300 казаков, посланных из Енисейска с воеводой Андреем Дубенским – шляхтичем из Смоленска. Взятый в плен по время одной из бесчисленных войн Московии с Речью Посполитой, Дубенской начал служить другому, русскому государству… Но в Сибири, чтобы не сбежал.

Поставили острог вовсе не как город – центр ремесла, торговли, культуры. Не как центр расселения русского населения на юге Приенисейского края. Красный Яр нужен был только как форпост, защищающий с юга Енисейск. Вот Енисейск мыслился как торгово-ремесленный центр, центр административный и переселенческий, религиозный и культурный. Роль Красного Яра оставалась очень скромной в глазах тогдашнего начальства – воевод, атаманов и близких к ним лиц: прифронтовой город-крепость, защита от набегов кыргызов.

Кыргызы, выражаясь мягко, недолюбливали русских, и вполне понятно, почему: до прихода русских на Енисей им, кыргызам, народы Края платили немаленькую дань соболями, лисицами, куницами, белками… одним словом, пушниной. Целью русских было «объясачить» местное население, то есть заставить его платить ясак – дань той же самой пушниной. Русские не обращали ни малейшего внимания на то, кто чей данник; дай им волю, они «объясачили» бы и самих кыргызов; а уж данников, во всяком случае, у них отобрали почти всех.

Данники-киштымы тоже тяготели к русским – русские вели пашенное земледелие, строили избы с русскими печами, варили железо и выковывали из него великое множество изделий, пекли хлеб, содержали лошадей, которых кормили зерном, и оттого эти лошади не помирали в самые суровые зимы, скакали дальше и быстрее местных… Причем всему, что они умели, русские охотно учили местное население, становились для многих важнейшим источником новых знаний и умений. Да и защитниками от кыргызов, которые грабили сильнее, а давали меньше и ничему не учили…

Кыргызы, скотоводы-кочевники, жили только в степях Хакасии, значительно южнее Красноярска. Но все охотники, рыболовы и оленеводы платили им дань, боясь набегов. Правильно боялись, потому что следы кыргызских походов найдены на Ангаре, в 600 километрах к северу от Красноярска, и в 900 километрах к северу от степей, в которых кочевали кыргызы.

Не успел появиться на Енисее Енисейск в 1619 году, как кыргызы тут же напали на город и сожгли его дотла. Так повторялось еще два раза. Наконец, чтобы защитить Енисейск, стали «кликать охочих людей» в Западной Сибири, уже немного освоенной к тому времени, готовить строительство посада к югу от Енисейска, в землях кыргызов.

Возведенный в 1628 году, до 1703 года Красный Яр оставался крохотным городишкой, почти полностью разместившимся за собственной крепостной стеной. Даже тот, кто селился в стороне от этих стен – скажем, занимал и распахивал какой-то участок земли, строил там дом («строил заимку»), – при первой же опасности должен был сломя голову бежать под защиту деревянных стен, башен с пушками и земляных валов. В любой момент могли напасть кочевники; разумный человек не искал встреч с ними: кыргызы вполне могли убить, в лучшем случае увести с собой, отпустить только за выкуп. Женщин, как правило, кыргызы крали и делали вторыми, третьими женами беков и ханов.

Плененный кыргызами русский мог считать, что ему еще повезло, если он не попадался таким, как хан Иренек: такое впечатление, что хан Иренек иррационально ненавидел все, что хоть как-то связано с русскими. Словно один вид бород, кафтанов, длинных юбок, нательных крестов, русского оружия приводил его в неистовство. Пойманных русских Иренек обычно замучивал, раскаляя на костре железо.

И день и ночь караулила казацкая застава на вершине сопки, нависавшей над изначальным Красноярском. Сегодня это место известно всей стране, потому что на десятирублевых купюрах изображена часовня, построенная в 1856 году в память как раз о казацкой заставе. Часовня эта и впрямь символ города, потому что ее, часовню, видно издалека. Когда поезд подходит к городу и становится видно часовню, значит, приехали… От часовни, с горы, открывается потрясающий вид на весь Красноярск, на Енисей, на гряды сопок за Енисеем. Не случайно же именно здесь днем и ночью караулили молодые казаки возле огромной кучи хвороста. При виде врагов казаки поджигали хворост. Днем столб дыма подымался такой, что видно было на десятки километров. Ночью костер виден был примерно на такое же расстояние.

Так было до 1703 года. В этот недобрый год кыргызы в последний раз пытались взять штурмом и сжечь Красный Яр. Закованные в броню казаки владели оружием, которого не было у кыргызов: бердышами, шестоперами, стальными саблями (железо у кыргызов было очень плохоньким по качеству). Пальба из пушек и пищалей косила лезущих на стены дикарей. Не взяв город, кыргызы затеяли уйти сами и увезти в Центральную Азию всех своих данников-киштымов. Сколько людей ушли с кыргызами добровольно, сколько увели насильно, сколько убежало и отбилось, не желая уходить с родной земли, мы уже никогда не узнаем. Известно, что и спустя двадцать лет находились вернувшиеся «ясачные людишки» из местных родов и племен – убегали из Джунгарии, куда их угнали кыргызы.

С 1703 года военное значение Красного Яра исчезло. Уже не 300 казаков с семьями, а 2500 самых мирных обывателей застал в Красноярске Миллер, который путешествовал по Сибири в 1733–1743 годах по заданию Академии наук. Ко временам Герарда Фридриха Миллера крепостные валы оплыли, потеряли всякую форму, а крепостные стены и башни из листвяжных бревен давно разобрали на строительство и на дрова.

Но и во времена Миллера, и еще по крайней мере лет сто после него Красноярск оставался маленьким уездным городком. Весь он лепился на площади от силы в несколько гектаров, на плоской возвышенности, при самом слиянии Качи и Енисея.

Наверное, всего сто пятьдесят лет назад трудно было представить себе, что настанет день, и Красный Яр превратится в Красноярск с населением в 800 тысяч человек. Что Енисейск станет маленьким заштатным городишкой с населением от силы в 20 тысяч; еще году в 1850-м такое, наверное, и в страшном сне не могло присниться никому.

Первое кладбище в Красном Яре тоже находилось на этих нескольких гектарах, возле маленькой и позже тоже перенесенной церковки. Уже в XIX веке в разрастающемся Красноярске появился Воскресенский собор, а возле него – новое кладбище. А первоначальное кладбище застраивалось новыми зданиями; само место, где оно находилось, постепенно стало забываться. То есть теоретически понятно – раз был город в таких границах, в этих границах должно быть и кладбище… Но точное положение кладбища никто не мог бы указать еще в 1970-е годы.

Тут самое время сказать: как здорово, что городское начальство в начале 1980-х затеяло грандиозное строительство как раз на Стрелке – в междуречье Качи и Енисея, на месте «Красноярска изначального». Там, где острог возник в 1628 году и существовал до 1703 года, а как крохотный городок уже без крепостных стен – и весь XVIII век.

Но отнестись ко всему этому приходится более прохладно. Дело в том, что теоретически закон в СССР запрещал вести земляные работы без археологических раскопок. Хочешь копать землю в городе – благоволи оплатить проведение археологических разведок: проверяй, выясняй, есть ли в земле то, что важно для науки и культуры. Если там, где ты хочешь копать, есть археологические памятники и при ведении работ они погибнут – изволь оплатить их раскопки. По закону никакие земляные работы в СССР не должны были вестись, пока не проведены все спасательные работы: пока не раскопаны все археологические памятники, которые иначе погибнут.

Это – теория. А практика в СССР состояла в том, что археологи могли вести спасательные работы, только если начальство изволит этого захотеть. В Москве на Красной площади в 1989 году археологам позволили работать… в течение двух недель. Да, закон требовал дать археологам столько времени и денег, сколько нужно для планомерных раскопок. Помимо этого, можно много чего сказать про культурную и научную ценность раскопок на Красной площади, про интерес общественности и в России, и за ее пределами, про безвозвратные потери того, к чему так и не прикоснулись ученые…

Но власти СССР грубо нарушили законы собственного государства, цинично наплевали на науку, культуру, интерес общественности, неизбежность потерь невосстановимой, теперь уже безвозвратно потерянной информации.

Тем более в российской провинции начальство имело дело только с «послушными» археологами. На месте «Красноярска изначального», острога Красный Яр, «надо было» построить огромное здание концертных залов филармонии. Огромное пятиэтажное сооружение примерно 50 × 70 метров, с фундаментом, уходящим на несколько метров от современной поверхности. Начальству было совершенно не нужно, чтобы в этом месте несколько лет велись раскопки – ведь, пока не встанет все здание, невозможно отрапортовать в Москву об очередном свершении, и получить «заслуженные» награды. Результат – раскопки в этом месте не велись вообще. Я понимаю, что в это трудно поверить, но факт остается фактом – правильные археологические работы в этом бесценном для науки месте не велись. Археологи приходили на то место, где велись земляные работы. Где бульдозеры вгрызались в культурный слой, где экскаваторные ковши поднимали бесценные находки разного времени – от времен, когда Андрей Дубенской со товарищи вышли из ладей на берег Енисея, до конца XIX – начала ХХ века.

Вечером стихали земляные работы, останавливалась техника, и можно было пройтись по месту, где копался громадный котлован под фундамент. Вертикальные откосы по три, по пять метров, не закрепленные совершенно ничем, легко ехали, осыпались. Тут моя карьера археолога чуть не прервалась из-за самовольства моих первых учеников… Я водил на это место свой кружок в сентябре 1981 года – тут ведь прямо на поверхности земли валялись или торчали прямо в стенке свежего откоса керамика, металлические ножи, кочедыки для плетения лаптей, наконечники стрел, каменные ядра, а как-то попался металлический бердыш весом килограммов восемь. Очарованные поисками в этом культурном слое, густо насыщенном древесиной (остатками строительных работ) и находками, мои милые шестиклассники решили сходить на стройку уже без меня. Выбрали день, когда никакого занятия в кружке вообще не намечалось, и двинулись.

Собрать коллекцию керамики, железных изделий, обломков деревянных ложек, обрывков лаптей и плетеных из бересты туесков им удалось без труда. Да только вот «раскопки» в отвесном склоне довели ребят до серьезной беды. В один прекрасный момент склон «поехал» – то есть, попросту говоря, обвалился на стоящих внизу, рухнул всеми десятками тонн полетевшей вниз, покатившейся земли. Мальчишки кинулись бежать, но двух все-таки достало. Одного немного – его засыпало всего по колени, друзья легко откопали парня. А вот второго накрыло с головой. Счастье еще – остальные были не робкого десятка: кинулись откапывать товарища. Врачи потом были уверены: если бы парни испугались и убежали – пусть бы даже сразу позвали взрослых, Олег обязательно успел бы задохнуться и погибнуть.

К счастью, ребята тут же откопали товарища, действуя самым простым способом – собственными ладошками (благо земля совсем рыхлая). Потом уже они побежали искать взрослых, лежащего без сознания Олега повезли в больницу, и там он сразу же попал в реанимацию. Еще раз повезло: Олег вышел из больницы без потери здоровья.

Но его родители всерьез хотели отправить меня на нары: ведь это я «заманил» детей на стройку и цинично оставил их там одних! Слава Богу, ребята двинулись в «самоволку», не только ничего не сказав мне, но и вообще в день, когда у нас с ними не было занятий.

На месте же, где строился КТЗ, на глубине полутора-двух метров, под слоем более позднего города – то есть под слоем, содержащим остатки усадеб конца XVIII–XIX веков, залегало кладбище… Фундаменты домов XIX века задевали только самый верхний слой этого кладбища, самые поздние могилы.

А большая часть погребенных здесь ложилась в землю по обрядам допетровской Руси… Дело в том, что покойника в Московии полагалось класть в гроб, долбленый из цельной колоды, дубовой или сосновой. Для младенцев и детей возможен был еще липовый гроб.

Петр запретил хоронить покойников в гробах из цельных стволов под предлогом сберегания корабельных рощ… Он велел делать гробы, сколоченные из досок.

Запрет обходили, нарушали, а вдали от Москвы и Петербурга о запрете вполне смогли долгое время не знать. Но именно с этого времени, с эпохи Петра, цельные долбленые гробы сменяются сколоченными из досок. В Красноярском остроге покойников хоронили в цельных гробах из лиственницы, а чаще из кедра. Красноватая кедровая древесина очень хорошо сохранялась, а лиственничная так просто звенела под топором, острое лезвие соскальзывало, отделяя узенькую стружку или даже оставляя на колоде слабый, в два-три миллиметра, следок – чуть ли не малую царапину.