Текст книги "Изгородь"

Наконец-то серость немного развеялась… Или так нельзя сказать: «Развеялась серость?» Может быть так: «Серость заиграла красками?» Впрочем, особых красок я что-то по-прежнему не замечаю. Просто все стало более четким. Вот и буквы я уже вижу, и цифры. Вижу восьмерку в номере главы… Или я держу лист боком?

Амбассадор

– Поставь, пожалуйста, ногу на горло… Да не мне – себе! – Кашляет. – Вот так! И стой здесь, пожалуйста. Назовем это место условно… э-э… скажем, Амбассадор… Мы еще сюда вернемся. А ты стой, стой, голубчик! Ногу с горла, пожалуйста, не убирай. Вот так.

– Под крыло-о-ом самоле-о-ота о че-о-ом-то поет… – фальшиво гнусавили подвыпившие пассажиры рейса «Москва-Караганда», которых случай заставил встречать Новый год высоко над землей. Экипажу тоже хотелось чуточку веселья, и пилоты для поддержания двухсторонней связи с пассажирами вынесли один из микрофонов в салон, а теперь дружно, но не менее фальшиво подпевали. Такой уж, как на грех, подобрался борт – с оттоптанными медведем ушами!

– Зеле-о-оное мо-о-оре тайги-и-и… – морщась, как от боли, хрипло бубнил Серж под недоуменно-тревожный вой самолета.

Самолет не спеша, но с огромной скоростью, нарезал винтами упругий воздух в длинные серпантинистые лоскуты. Получалось красиво. Но самолету было не до красот. Он падал.

– Посмотри, как красиво мы падаем! – уставившись в иллюминатор, толкнула плечом Сержа жена. Но Сержу было не до красот, как и самолету. Он пытался поставить ногу на горло. Но успел прохрипеть только: «Амбассадор!..», как самолет попытался нарезать винтами мерзлую землю. Но не успел – винты мгновенно скрутились в серпантин сами, лопнули, завизжали, пытаясь отлететь как можно дальше. Но успели опять же не все – лишь паре гнутых обломков удалось осуществить задуманное. Остальные же вмялись в мигом растаявшую землю под нарастающей тяжестью самолетной туши, которая, впрочем, через мгновение лопнула сама, и теперь уже непонятно было – что и куда мечтает отлететь. Души же тридцати двух пассажиров и членов экипажа отлетели одновременно и быстро в неизвестном самолету направлении. Потому что известно что либо может быть только живым, чем самолет никогда не являлся, а уж теперь – тем более.

Тридцать же третья душа – душа Сержа – оставалась пока в теле, которое как раз успело отлететь метров на пятьдесят от того места, где не могли придти в согласие части упавшего самолета, до того как их успокоило облако кашляющего пламени из расплюснутых баков.

Тело душе не нравилось – с оторванными выше колен ногами, переломанными ребрами, пробитым черепом, разорванной селезенкой, проткнутыми осколками ребер легкими. Но выбора у души не было – тело еще продолжало жить. К тому же, одна из оторванных ног стояла как раз на горле. Неустойчиво, но все-таки пока стояла. Серж добился своего. Душа порадовалась хотя бы этому. И лишь затем отлетела.

Пронечка была в садике лишь второй день своей коротенькой жизни. Жизнь вообще-то обещала стать со временем длинной, как коса Снегурочки, такой же закрученной и светлой. Даже с похожим ярким бантиком на конце, символизирующем то ли всплеск ярких эмоций перед смертью, то ли венок на могилке после нее. О смерти, впрочем, Пронечка не думала. И правильно. Зачем думать о неизбежном и вряд ли интересном. Жаль, Пронечка не знала, что коса у Снегурочки не настоящая. В ее функции входило лишь внушение детишкам мысли, что воспитательница Татьяна Семеновна на самом деле – Снегурочка. Четырехлетние дети верили. Даже Пронечка. Тем более – Пронечка! Ведь в эту косу вплелась теперь линия ее жизни.

– Ма-а-аленькой е-о-олочке холодно зимо-о-ой! – тоненько подвывала Снегурочка возле елочки. – И-из лесу е-о-олочку взяли мы домо-о-ой! – омерзительно выводила она писклявым голосом. – Вот у нас какая елочка! Но кого-то нам здесь не хватает! Кого нам надо позвать?

Пронечка не знала, кого надо звать, и она спросила Снегурочку:

– А вы можете поставить ножку на горлышко? – На самом деле у нее получилось «ночку на голышко», отчего Снегурочка зарделась вдруг ярким румянцем. Остальные детишки, имеющие к тому времени больший детсадовский стаж, дружно протянули:

– Дедушку-у-у Моро-о-за!

– Не надо Мооза! – заплакала Пронечка. Но вышедший уже к елке мужчина в синем тулупе услышал пронечкины слова и сказал:

– Не плачь, девочка, Деда Мороза не будет! – И, повернувшись к обалдевшей Татьяне Семеновне, добавил: – Я – террорист. Вы взяты в заложники. Пожалуйста, лягте все на пол, личиками вниз. А вы, милочка, и впрямь – поставьте ножку на горлышко! Пожалуйста.

Детишки дружно растянулись на полу, приняв все за веселую игру. Кроме Пронечки, так и не понявшей тонкостей детсадовских игр. А вот Татьяна Семеновна легла. Охотно и молча. Стала подтягивать ногу к горлу, но достать все никак не могла. Тогда мужчина в синем тулупе наклонился над ней и помог. После вкусного хруста в колене подошва снегурочкиного сапожка притулилась под нижней челюстью воспитательницы. Странно, но воспитательница отнеслась к этому совершенно спокойно. Наверное, потеряла сознание.

– А ты почему стоишь, девочка? Надо лечь, – вновь повернулся к Пронечке мужчина.

– А как тебя зовут? – спросила Пронечка, опускаясь на пол.

– Зовите меня Амбассадор.

– Ты будешь нас стрелять? – спросила умная Пронечка.

– Пока не знаю, девочка, – ответил мужчина. – Пока не знаю. Спойте мне сначала песенку!

В длинной желтой капсуле, напоминающей подводную лодку из песни знаменитого квартета, находились четверо. Продолжая аналогию, условно назовем их Джон, Пол, Джордж и Ринго. Четверка сидела за круглым столом, на равном удалении друг от друга, словно подчеркивая равенство положения каждого. И, тем не менее, трое смотрели на Джона так, что лидерство его выпирало острым углом из окружности столешницы. Да и похожи были эти трое друг на друга как близнецы: курносые, губастые, лопоухие – ни дать ни взять – Иванушки-дурачки из русских сказок, переодетые в стильные, но строгие костюмы вместо косовороток и глянцевые остроносые туфли вместо лаптей. Джон же больше всего походил не на известного музыканта, а на не менее известного австрийского ефрейтора, только вместо косой челки его череп украшал коротюсенький ежик, а под носом хоть и красовались усы, но словно бы позаимствованные у еще одной исторической личности – командарма Первой конной. Вот только правый ус был заметно короче левого, да еще и склеился в мокрую сосульку от постоянного его жевания и покусывания обладателем.

– Что?! – выкрикнул Джон, бесновато выпучив глаза и переводя их с собеседника на собеседника с синхронностью метронома. – Кто?!

– Где? – поинтересовался Пол.

Джордж и Ринго молча переглянулись. Джон моментально отреагировал, указав растопыренными пальцами на обоих:

– Ага!

– Н-н… да! – неуверенно согласился Джордж.

– Но… – пришел на выручку Ринго и закашлялся.

– Ладно! – хлопнув ладонями по столешнице, поднялся Пол. – И там, и там – ноги на горле. Всё.

– Всё?! – вскинулся Джон, мотнув несуществующей челкой.

– Почти всё. Свидетелей нет. Почти нет…

– Только… – потянулся ввысь губами Джордж.

– …маленькая… – подхватил Ринго.

– …девочка! – разом выдохнули все трое.

– Маленькая? – растопырив ладонь в полуметре от пола, переспросил Джон.

– Маленькая, – носком туфли Пол приподнял ладонь Джона на двадцать два сантиметра.

– Девочка? – вылупился на собственную ладошку Джон.

– Девочка! – трое синхронно качнули руками в утвердительном жесте.

Джон поднес все еще растопыренную ладонь к самому носу. Внимательно обнюхал, хотел лизнуть, но передумал. Осторожно убрал ладошку под стол и мечтательно-нежно повторил:

– Де-е-евочка!

Впрочем, он тут же выдернул ладонь из-под стола и по столу же ею припечатал. Да так, что Джордж и Ринго вскочили и замерли в охотничьей стойке, а Пол, напротив, рухнул в кресло с подломившихся враз ног.

Джон выпрыгнул из-за стола, оказавшись у матово-серой стены. Заложил левую руку за спину. Правой сжал толстый синий маркер. Принялся чиркать им по стене.

– Самолет! – ткнул он маркером через пятнадцать секунд в корявую синюю загогулину. – Детский сад! – еще через двенадцать секунд ткнул в кривобокий четырехугольник, возникший неподалеку от загогулины. (В тридцати трех сантиметрах, если считать от ближайших их точек.) – Девочка! – бережно обвел он правую ладонь, приложенную к четырехугольнику, маркером. – И?! – Глаза Джона вновь бесновато выпучились. Только теперь не скакали по собеседникам, а застыли в боевом прицеле. Точно на центр стола.

– Позвольте? – Пол снова вскочил с кресла и, бросившись к Джону, вырвал из его руки маркер. Ожесточенно принялся водить им сначала возле «самолета», а затем – рядом с «детским садом» и «девочкой». – Вот! – гордо провозгласил он через полторы минуты и чуть отодвинулся в сторону, давая возможность остальным лицезреть результат своего творчества.

Рисунки и впрямь были выполнены мастерски. Даже чересчур. Настолько натуралистично, что Джорджа даже стошнило. Рядом с закорючкой, обозначавшей самолет, лежал обезноженный, изуродованный труп мужчины лет сорока пяти, европеоидной расы и европейской же внешности, в разодранном синей рубахе – точнее, том, что от нее осталось. Сам он тоже был синим, что подчеркивало ужас картины, но более того – огрызок синей же ноги, неустойчиво застывшей на синем, как у покойника, горле. Впрочем, мужчина, скорее всего, им и являлся.

На втором рисунке молодая женщина в синем платье лежала, неестественно вывернув ногу в синем сапожке, подошва которого упиралась в горло женщины. А длинная синяя коса с синим бантом змеей сползала с головы покойницы – что не подвергалось даже ничьим сомнениям – и кончиком своим будто указывала на девятнадцать синих жирных точек, проставленных вряд справа от рисунка.

Джон и Ринго зааплодировали. Джордж не присоединился к ним только потому, что вытирал платком рот.

– Вот! – ткнул пятерней в рисунки Джон. – Вот как надо работать! Только почему они все у вас синие? И что это за точки? – обернулся он к Полу.

Пол недоуменно посмотрел на маркер, все еще зажатый в кулаке. Осторожно понюхал. Хотел лизнуть, но передумал. Вместо этого аккуратно его прощупал от колпачка с защепкой до мокрого кончика стержня. Посмотрел на запачканные пальцы. Хотел понюхать и их, но вместо этого сунул маркер под нос Джону:

– Синий!

– Ага! – согласился Джон, хотя, судя по его лицу, очевидность высказывания не являлась бесспорной. – И что? – тут же подтвердил он невысказанную доселе неочевидность.

– Да нет, ничего! – с явным сарказмом ответил Пол.

– Но-но! – погрозил пальцем Джон. – Ишь!.. А точки?

– Это дети… – опустил голову Пол. Джордж и Ринго последовали его примеру.

– Что? – замотал головой Джон. – А?!

– Убитые дети! – Пол голосом и взглядом пристыдил Джона.

– И дети?! – ахнул Джон, показав на миг «человеченку», проклюнувшуюся из недр естества. Впрочем, тут же задвинул ее обратно, вспомнив: – Но ведь дети живы!

– Условно убитые! – раздраженно махнул рукой Пол. – Амбассадор сказал: «Я вас всех убил. Понарошку. Та-та-та!» Потому и точки.

– Значит, свидетелей много? Не одна девочка? – встрепенулся Джон, снова став полностью самим собой. Невидимая челка косо легла на глаз. Правый ус захрустел во рту. – Всем сесть!!! – заорал он. С брызгами слюны полетели волоски. Один приклеился к щеке Пола. Тот брезгливо смахнул его на пол. – Не сорить!!! – тут же отреагировал на это Джон.

Все вновь расселись за столом.

– Я задал вопрос! – грозно, но уже не так громко, рявкнул Джон, вновь закусывая ус.

Джордж и Ринго молча переглянулись.

– Так! – сверкнул на них глазами Джон. По глазу на каждого.

– Дети… – начал Джордж.

– …лежали… – подхватил Ринго и нервно кашлянул.

– …лицами… – пристроился Пол.

– …вниз! – закончили все разом. Даже Джон сказал это. Потому что догадался.

Или так ему показалось. Во всяком случае, вспышка озарения, почти видимая наяву, почти осязаемая и обоняемая – Джон даже захотел ее лизнуть, но передумал – накрыла его чуть ли не с головой. Джон быстренько отряхнулся и забегал вокруг стола, победоносно восклицая:

– Так ведь все же понятно! И-эх! Всё-всё-всё! Эх вы! А сами то?! Не смогли?! Очевидные вещи!!! Дети лежали лицами вниз!!! Все! Кроме…

– …девочки! – гаркнули Джордж и Ринго.

– …Пронечки! – уточнил Пол.

– Девочки Пронечки! – остановился и вознес руку Джон. – Именно! Почему?!

– Они были заодно! – ахнул Джордж. А может Ринго. Или оба. Только Пол угрюмо молчал.

– Не-е-е-ет! – замотал головой Джон. – Тут что-то другое! Есть показания девочки?

Пол достал из кармана диктофон. Включил. Положил в центр стола. Диктофон запищал детским голосочком:

– Дяденька Амбасатол поставил сигулочке ночку на голышко… Я сигулочку пгосила поставить, она не ставила, а дяденька Амбасатол пьисол и поставил!

– Стоп! – заорал Джон. – Еще и сигулочка?! Кто?! Что?!

– Снегурочка, – пояснил невозмутимо Пол. – Воспитательница.

– Уже трое?! – завопил Джон на грани истерики.

Пол выставил указательный палец. Поменял его на средний. Отчего-то смутился и вновь сменил на указательный.

– Одна, – пояснил он. – Едина в трех лицах. Или ипостасях, чтоб было понятней.

– Ага! – успокоился Джон. – Так вот. Амбасатол! Такое трудное слово! Четырехлетний ребенок! Не то что запомнить – выговорить трудно! Даже мне!

– Амбассадор, – поправил Пол. – Кстати, так называется и кафе напротив детсада.

– Тем более! – вновь забегал Джон вокруг стола. – Тем бо-ле-е!!! Девочка просто придумала некоего дяденьку! Прочитала вывеску, запомнила красивое слово и назвала им якобы преступника! А преступник-то… – торжествующе обвел он взглядом насторожившуюся троицу, – …она сама!

Все трое так и сели бы, если б уже не сидели.

– Ей четыре года… – простонал Пол.

– Ну и что? Мне сорок четыре! – фыркнул Джон.

– Мне тридцать пять! – подскочил Ринго, но закашлялся и снова сел.

– Ей всего четыре года, – четко и внятно уточнил Пол.

– Ах, да, – помрачнел Джон. – Она же вряд ли умеет читать! Жаль… Такая версия… Такая версия! – Он вновь закружил возле стола – уже не торжественно, а раздраженно-печально. – И самолет! Девочка не может сбить самолет! Или может? Что там с самолетом, кстати?! Что черные ящики?!

– Самолет сорвался в штопор, – стал отчитываться Джордж. – Ошибка пилотов, скорее всего. Все оборудование исправно. – Тут же поправился: – Было. До момента соприкосновения с землей. Так показывают записи черных ящиков.

– Что аудиодорожка?

– Вот тут самое интересное! Пилоты пели! Но каким-то образом записался и пассажирский салон… Микрофон они что ли в салон вынесли для смеху? – Джордж пожал плечами и сам засмеялся. Отсмеявшись, продолжил: – И вот… Пассажиры тоже пели, очень скверно, кстати, – тут Джорджа аж передернуло. – А перед самым ударом о землю кто-то из них сказал: «Амбассадор».

Над столом повисло плотное до осязания молчание. Всем даже захотелось его потрогать. Или лизнуть. Но все передумали. И тут неожиданно поднялся Ринго. Засмущался, закашлялся, покраснел. Но все же собрался и выпалил:

– Простите великодушно, но я осмелился… – он снова закашлялся, потом продолжил: – Пожалуйста, не сердитесь, но я проявил некоторую инициативу…

– Да не тяните вы, пожалуйста! – ругнулся Джон. – И не выражайтесь тут, как… как сапожник!

– Пожалуйста, – кивнул Ринго и тут же в ужасе сжал рот ладонью. – Простите… Я, как бы это выразиться, собрал воедино разрозненные кусочки фактов, показавшиеся мне идентичными в обоих случаях и осмелился объединить их в некое подобие… э-э… наживки, если будет позволено так это назвать.

Все молчали, только нетерпеливо ерзали, а правый ус Джона стал еще на шесть миллиметров короче. Видя, что никто его не перебивает, Ринго совсем успокоился и закончил:

– Я поставил на видном месте своего секретного агента с ногой на горле и назвал это место условно… э-э… Амбассадор.

На центральной площади города, на постаменте бывшего памятника некоему надоевшему вождю стоял человек в черных очках, плаще и шляпе с нелепо задранной ногой, ступня которой обосновалась на его же горле. Да и на чьем еще, собственно? На постаменте никого больше не было.

Зато вокруг… Вокруг шуршала, жужжала и шелестела пятьсотсемидесятидвухголовая толпа: «…а што? …а за што? …иш-ш-шь! …ж-ж-живой? …уж-ж-жас-с-с!»

И это были лишь остатки! Основная масса любопытных разошлась еще вчера к вечеру. Всю ночь простояли лишь девяносто восемь человек, к полудню восемнадцать из них ушли, зато до настоящего момента – пятнадцати тридцати восьми по Гринвичу – подошло еще ровно пятьсот человек и ушло восемь из уже вновь прибывших.

Как раз в пятнадцать тридцать восемь по Гринвичу к площади подлетела, вереща сиренами, «желтая подводная лодка».

– Всем стоять! Не двигаться! Руки за голову! Лечь лицом… вверх! – четырехголосо пролаяли ее невидимые динамики.

Смущенная противоречивыми указаниями толпа предпочла дать деру. Пока отнюдь не ливерпульская четверка отдраивала люки и спускалась по веревочному трапу на заплеванный (и не только) асфальт, на площади остались лишь двое – человек на постаменте и старый дед с длинной седой бородой, в красной рубахе, джинсах неопределенного цвета, кедах и баяном марки «Этюд» через плечо.

– Что?! Где?! – прорычал подскочивший к деду Джон. Пол, Джордж и Ринго взяли пару в полукольцо, не сводя каждый одного глаза с деда, а другого – с Джона. – Где, я вас спрашиваю?! – вновь пролаял Джон.

– В Караганде! – устало ответил дед, стянул с плеча баян и запел густым, сочным, очень молодым и красивым голосом, под не менее красивый, профессионально исполняемый аккомпанемент: – Где же моя темноглазая, где? В Вологде-где-где-где, в Вологде-где…

– Молчать! – вскинул руки Джон и притопнул ногой, словно давя гадюку. – Не понял! Так в Караганде или в Вологде?!

– Смотря что и кто, – криво усмехнулся дед, медленно сдвигая меха баяна.

– Так-так-так-так-так-так-так! – затарахтел вдруг Джон, вновь озаряемый нечаянной догадкой. Он озарился ею настолько, что аж заблестел, как леденец. Всем, кроме деда и «памятника», тут же захотелось его лизнуть. Но все (кроме тех, кто изначально не хотел) передумали. – А где у нас упал самолет?!

– В Караганде… – ахнул Джордж.

– А где у нас был захвачен детский сад? – лучезарно сиял Джон.

– В Вологде… – всплеснул руками Ринго.

– Взять его!!! – рыкнул Джон, и зачем-то вытянул в сторону деда руку с опущенным вниз большим пальцем.

И тут с постамента рухнул тайный агент. Ринго бросился поднимать сотрудника, Пол и Джордж судорожно заметались, вдвоем пытаясь воссоздать разрушенное полукольцо. Это у них плохо получалось, и Джон, разочарованно крякнув, пошел на помощь, став недостающим звеном. Дед же, забросив на плечо баян, собрался уходить.

– Но как же… – выпучил глаза Джон и от полной растерянности закусил левый ус. Тут же опомнился, с отвращением выплюнул, закусил правый и, не разжимая зубов, зашипел:

– Ш-ш-штаять!

– Да что вам надо-то? – снова усмехнулся дед.

– Вы арестованы по подозрению в терактах, повлекших за собой гибель тридцати трех пассажиров и членов экипажа самолета, выполнявшего рейс «Москва-Караганда», а также воспитательницы детского сада номер пятнадцать города Вологды! – торжественно-строго продекламировал Джон.

– Да будет вам ерунду молоть! – начал сердиться дед. – Вы моей песне на горло наступили! Вот это преступление! И грех большой!

– Как он сказал? – оторопел Джон.

– Наступили… – начал Пол.

– …на горло… – подхватил Джордж.

– …песне!!! – дуэтом с полуобморочным агентом добавил Ринго.

И все замолчали. И дед в том числе. Но молчание на свежем воздухе сгущалось плохо, плотным оно так и не стало, так что никому не захотелось его лизнуть.

Наконец, Джон вспомнил, кто он, что и где, напустил на себя официоза, бесновато выкатил глаза, откинув с них несуществующую челку и провозгласил:

– Вот как оно дело было! Наступали на горло не им! Наступали на горло их песням! Плохо оно пели, хреново даже очень, вот и наступали… А кто уж – сами ли себе, террористы ли… Судьба, одним словом! Немилосердная судьба, обладающая, как выяснилось, музыкальным слухом и не терпящая издевательств над песней! Да-с! Нельзя наступать на горло песне, но кто фальшиво поет – тому можно и должно! А ну-ка дед, доставай баян!

Дед охотно сдернул с плеча инструмент и круто развел меха, виртуозно побежав пальцами по клавишам:

– Э-эх, ма!

И все дружно грянули:

 
– We all live in a yellow submarine,
Yellow submarine, yellow submarine!