Текст книги "Изгородь"
Автор книги: Андрей Буторин
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
* * *
…и фантастикаДевочка Пронечка радостно захихикала, захлопала в ладошки и, гордая собой, протянула октаэдр «Миросоздателя для младшего дошкольного возраста» маме.
Маме пришлось отвлечься от важной и срочной работы – она как раз взяла домой проект новой спиралевидной галактики, чтобы успеть доработать его к завтрашнему визиту заказчика. Поэтому взяла она игрушку неохотно, лишь бы не обидеть дочурку. Но взглянув, обомлела и крикнула мужу:
– Дорогой, иди скорей, посмотри, что сотворила наша Пронечка!
– Там и я есть, и я есть! – бросилась на шею вошедшему отцу девочка.
– Ну-ка, ну-ка… – снисходительно заулыбался папа. Но тоже до поры. Пока не посмотрел. А потом ахнул и обнял сначала дочурку, а потом и жену: – Вот это да! Да у нас растет настоящий Создатель! Вселенского уровня!
Впрочем, в главе семьи над отцовскими чувствами быстро взяли верх чувства – или даже инстинкты – профессиональные. Он еще раз вгляделся в октаэдр и уже строго спросил:
– Пронечка, а почему Амбассадор? При чем тут это?
– Так кьясиво, паписька! – губенки девочки задрожали.
– Только красиво? И все? А функциональность?
– Ну, дорогой, она же еще ребенок! – вступилась за дочку мама. – И потом, это действительно красиво! Я даже назову так свою новую галактику. Можно, доченька?
– Ладно, красиво… Может быть… – нехотя сдался отец. – Но что это за желтый огурец? Почему именно огурец? Почему именно желтый? А если бы вместо него была селедка? И не желтая, а красная? Что-то от этого в твоем мирке изменилось бы?
– Это не огуец, – совсем собралась заплакать Пронечка.
– Ладно, я пошутил, – смягчился папа. – Конечно, не огурец! – А про себя подумал: «Ну и игрушки стали делать, не сразу узнаешь, что есть как и кто есть где!» – И все-таки, попробуй сделать замену и посмотри, что получится. Это очень интересно и очень важно для твоей будущей учебы, работы и вообще жизни!
– Хоясё, я попьёбую! – успокоилась Пронечка, и папа, удовлетворенный воспитательным процессом, ушел заниматься своими делами.
Мама улыбнулась, достала конфету и вручила дочке:
– На! Заслужила! Молодчина ты у нас! А теперь сделай, как сказал папа. – И тоже со спокойной совестью вернулась к прерванному проекту.
Пронечка же развернула конфету, с огромным удовольствием лизнула ее, а потом целиком засунула в рот. Встряхнула октаэдр и увлеченно засопела.
Мама, увлекшись собственной работой, совсем забыла о «творящей» рядом Пронечке. А потому вздрогнула, когда из поднесенной девочкой к самому ее уху игрушки грянуло:
– Пора-пора-порадуемся на своем веку!!!
Про Фому
Одноногий мальчик медленно ковылял по осенней хмурой улице, тяжело опираясь на скрипучие костыли. На плече у него дрожал от холода маленький рыжий котенок, прижимаясь мокрой слипшейся шерсткой к тоненькой шее хозяина. Мальчик тоже дрожал – кургузое драное пальтецо не могло защитить истощенное тельце от пронизывающего октябрьского ветра, настоянного на мелкой ледяной мороси.
У Фомы защипало в носу от внезапной острой жалости к мальчику. «Эк ведь как меня…» – шмыгнув носом, прошептал Фома и застрелил мальчика. Чтоб не мучился. Котенок жалобно запищал, продолжая жаться к хозяину. Он по-прежнему сидел на плече, только не вертикально, а так, будто составлял с телом мальчика одно целое, и когда тело приняло горизонтальное положение, котенок послушно принял такое же – но не лег, а именно продолжал сидеть, только горизонтально, будто вместе с подстреленным мальчиком рухнул сам вектор тяжести.
«Тем более. Урод!» – непонятно к кому обращаясь, ругнулся Фома и щелкнул мышью по крестику в углу окна. Посидел, посопел, уставившись в чистый темно-зеленый экран с редкими иконками («Никаких обоев, нафиг!» – строгое давнее кредо) и потянулся-таки курсором к кривенькой «W» в рамочке. «Word» услужливо выпрыгнул, распахнулся – словно халдей в крахмальной сорочке, – только что не раскланялся.
Фома поерзал в кресле, бодренько пошаркал ладонью о ладонь и открыл «Берегиню из клубка», все ее двенадцать авторских листов. «А надо шестнадцать, как минимум, кровь из носу, – напомнил себе Фома, – и, как аналогичный же минимум, через пару недель, не позднее.»
– Но это же немыслимо! – возразил сам себе Фома. – На тебе еще игрушка висит глюкавая.
– Ни фига. Игрушку – в отстой, – отреагировал он же. – Программерство – кандалы на шее свободолюбивого писателя!
– А на шею вешают кандалы, писатель? – ехидно поинтересовался кто-то из них.
– Олег Андреич не только кандалы навешает, если прогу не отладишь…
– Отлажу. Потом. Не горит, – отмахнулся Фома, хотя прекрасно понимал, что «горит». Да еще как – синим пламенем! Но и «Берегиню» надо добить, во что бы то ни стало. Издательство одобрило первую часть. Месяц назад. И дало месяц сроку на вторую. С трудом удалось договориться на полтора. Иначе… Не хочется и думать, что будет иначе. Этот поезд уйдет, а когда будет следующий – расписания нетути. Первый роман, «Исправления», так и завис где-то в пути. Словно попал на тот самый поезд, в котором, будто бы, до сих пор голова Гоголя путешествует. Договор, подписанный, второй год лежит, а книги как не было, так и нет. Редактор же только отписки шлет: «Подождите… Временные трудности…» А с «Берегиней» вроде бы повезло. В другом, конечно, издательстве. Хотя, как знать… С «Исправлениями» тоже все складно начиналось. Но дописывать роман надо! Эх, кабы не чертова эта работа, не опостылевшее до тошноты программирование… Писать бы да писать!
– И писать, и писать, и писать, – забормотал уже вслух Фома, прокручивая текст «Берегини». Остановился в начале недописанной главы. Стал перечитывать:
«Однорукая девочка из последних сил тянула за веревку корову. Она брыкалась, мотала головой, пытаясь сбросить рогами веревку. Будь у девочки вторая рука, она бы стеганула мерзавку прутом, а так девочка лишь плакала, и даже размазать по конопатым щекам слезы ей было нечем».
– Тьфу ты! – подпрыгнул Фома. – Что за питомник детей-инвалидов? Куда твою башню сносит, Ягошин?
Он снова плюхнулся в кресло, сжал виски ладонями. Перечитал абзац еще раз, стараясь не замечать увечье малышки. И все равно сморщился и затряс головой, словно пытаясь удалить с нее излишки пышной кучерявой шевелюры.
– «Она брыкалась»… – вновь заговорил с собой писатель-программист. – Кто «она»? Девочка? Пытаясь сбросить рогами веревку? Да она у тебя совсем мутант – без руки, зато с рогами!.. И дальше снова «она» – то ли девочка, то ли рука… Да мать ее ети! – вдруг громко выругался Фома, вскочил с кресла и ногой вырубил сетевой фильтр. Комп недовольно прогудел затормозившим на скаку винчестером.
– Да и фиг с тобой! – рявкнул на компьютер Фома. – Пропади ты пропадом вместе со всеми данными! Я только рад буду, если винт загнется. Все равно на нем туфта одна сплошняком напластана…
Фома сдернул с вешалки куртку, намотал на шею шарф и вывалился из квартиры, подальше от рогатых девочек, безногих мальчиков и криво сидящих котят. Ему до боли в легких захотелось глотнуть хоть немного настоящего, живого – пусть и дурно пахнущего автомобильными выхлопами – воздуха.
Октябрьский, пронизывающий до костей ветер тут же бросил в лицо Фоме горсть ледяных брызг. Это сразу напомнило ему о той проклятой игрушке с дурацким названием «Шутим по-черному!» и с не менее идиотским смыслом. «Олег Андреевич – козел», – подумал Фома, но уже почти равнодушно, – скорее по инерции.
Он поднял воротник, плотнее намотал шарф, сунул руки в карманы, нахохлился. «Только мальчика-инвалида не хватает!» – мрачно подумал Фома и на всякий случай огляделся. Сползшее к самой земле, пьяное в дым небо решило, видимо, устроить вечеринку, хотя не было пока и четырех. Фонари, разумеется, еще не горели. И в переулке почему-то совсем отсутствовали прохожие, отчего все это, вместо взятое, создавало гнетущее впечатление сумрачной нереальности. Фома невольно поежился. И тут же увидел мальчика. Разумеется, одноногого. Конечно же – на костылях и в куцем мокром пальтишке. Вот только котенка не было – ни на плече, ни подмышкой.
«Вот и доработался!» – коротнуло в голове у Фомы, и он бросился бежать – почему-то именно в сторону, откуда ковылял мальчик. Поравнявшись с инвалидом, Фома вобрал голову в плечи и отвернулся. Поэтому не заметил, как мальчик быстро и ловко отставил костыль прямо ему под ноги.
Фома с криком рухнул на мокрый асфальт, в последний момент успев вытянуть руки. Боль в содранных ладонях шваркнула по нервам, но совсем не заинтересовала занятый паникой мозг. Лежа, Фома не переставал сучить ногами, все еще пытаясь бежать. Руки судорожно старались отжать тело от тротуара, чтобы придать ему более-менее пригодное для бега положение, но обвалившийся ужас так придавил несчастного Фому, что рукам не под силу оказалось поднять эдакую тяжесть.
Фома продолжал орать, поэтому не сразу услышал, как к нему обратился мальчик, который, оказывается, никуда не ушел, а стоял себе рядышком, навалившись на костыли, и с любопытством разглядывал агонизирующего программиста. И только щедрый толчок костылем в ягодицу заставил, наконец, замолчать нашего героя, замереть, а потом и повернуть чуть-чуть голову к источнику произошедшего с ним психологического (или даже психического?) казуса.
– Ты называешься Фома Ягошин, – скорее сообщил, чем спросил, мальчик. Да нет, какой мальчик? Фома рывком сел, протер глаза и вновь посмотрел на собеседника. Рядом стоял молодой мужчина – точнее, даже парень, – не старше двадцати пяти, то есть его примерно ровесник. Серый костюм с галстуком ладно облегал стройную фигуру. Обе ноги у парня были на месте, руки – тоже, а вот рога как раз отсутствовали, чему Фома хоть немного порадовался (и за парня, и вообще).
– А где мальчик? – спросил он, поднявшись наконец на ноги.
– Это все я, – отчеканил парень. И продолжил с ноткой сомнения: – Ты не хотел мальчика. Страх. Паника. Сбой сознания. Надо мальчика?
– Нет, нет, нет! – вскинул окровавленные ладони Фома. – Мальчика не надо. А… кто вы?
Парень повернул голову влево. Вправо. Развернулся. Снова мотнул головой влево-вправо и произнес озадаченно:
– Я один.
Способность соображать частично вернулась к Фоме, он понял смысл сцены и пояснил:
– «Вы» – не всегда много. Так принято обращаться к незнакомому человеку.
– Ваша система общения несовершенна. Я – не человек, – парировал бывший мальчик.
– Я тоже сейчас не человек, – вздохнул Фома, отряхиваясь. В смысл сказанного парнем он пока опасался вникать. – И несовершенного у нас – море. Может, по пиву? Вот оно – почти совершенство. Особенно при определенных обстоятельствах…
– Нужен разговор, – сообщил парень, не отреагировав на предложение.
– Так я и говорю: давай по пиву. Вот и разговор будет.
– Логическая цепь разомкнута. Причинно-следственные связи…
– Да брось ты, – оборвал Фома парня. – Пошли!
На кухне, конечно же, нежился в куче немытой посуды бардак. Он почивал также, вольготно и вальяжно, в батарее пустых бутылок (в основном – из-под минералки!), царствовал в куче пустых коробок и банок, и очень неплохо себя чувствовал в переполненном и – мягко говоря – начинающем попахивать мусорном ведре.
Фома задергался, начал метать тарелки со стола в раковину, две из них сразу раскокал…
– Извини, – пропыхтел он, краснея. Закрутился по кухне с осколками тарелок в руках, попытался засунуть их в полное, с горкой, ведро, но лишь высыпал часть содержимого на пол. – Родители в отпуске, – стал оправдываться, смущаясь все больше, Фома, – а мне все некогда…
– Действия нерациональны, – сказал на это гость, стоя в дверях кухни и провожая скачущего Фому взглядом. – Лучше так. – Парень подошел к окну, рывком распахнул створки, превратился в некое подобие мини-экскаватора с небольшим, но широким ковшом, сгреб этим ковшом остатки посуды со стола, подобрал мусорное ведро и вывалил все за окошко. После проделанной моментальной уборки он вновь стал парнем в ладно сидящей пиджачной паре. При галстуке.
– Рационально, – кивнул Фома. Выглянул быстро в окно, захлопнул скорее створки и пояснил: – Но чревато.
Он потоптался еще немного, запустив в кудри пальцы, потом выдернул их, чуть не вместе с волосами, махнул на все рукой и сказал:
– А!.. Давай пиво пить.
Чинно уселись за стол. Фома откупорил пару бутылок, разлил содержимое по высоким полулитровым бокалам. Один подвинул к человекотрактору.
– Поехали?
– Куда? – стал подниматься парень.
– Да не куда, а… – начал Фома и вдруг осекся. – Слушай, а мы ведь с тобой до сих пор незнакомы. То есть, меня ты откуда-то знаешь, а вот как тебя зовут…
– Меня зовут всяко. Уннгдр, Коегощ’т, Тин-т-Севат…
– Стоп, стоп, стоп! Хватит, – замахал руками Фома. – Как там последнее? Севат? Может, Севой будешь? Хорошее русское имя – Сева.
– Сева – хорошо. Сеять. Семена разума.
– Плавали, знаем! – подхватил Фома. – Сеять разумное, доброе, вечное.
– Ничего вечного нет, – не согласился новоназванный Сева. – Доброта абстрактна. Разум – велик и созидателен.
– Ну, давай за разум! – не стал спорить Фома и поднял бокал, пена в котором уже успела осесть. – А то пиво выдохнется.
Фома приложился к бокалу основательно – взыграла необходимость и утолить жестокую, после всех треволнений, жажду, и хоть немного успокоить ошалевшие, прихлопнутые пыльными мешками мысли и чувства.
Сева осторожно сделал крохотный глоток. Подержал пиво во рту, проглотил. Подвел итог:
– Вода – много. Алкоголь – мало.
– Могу за водкой сбегать, – приподнялся Фома. – Воды тоже больше, но и алкоголя – сорок процентов.
– Сорок – много, – помотал головой Сева и хлебнул наконец пива по-доброму. – Нужен разговор в рабочем сознании.
– Пивом тоже можно до нерабочего дойти, – пробормотал Фома и вновь опустился на табурет. – Так что у тебя за разговор?
– Вкусно! – будто не слыша вопроса, сказал Сева и самостоятельно откупорил новую бутылку. Набухал бокал, отпил половину и лишь тогда ответил: – Просьба. Предложение. Торг. Взаимовыгодные условия.
– Ну-у вот, начинается! – протянул Фома. – Ты агент, что ль, какой? Купи-продай? Сетевой маркетинг? А это все, – он неопределенно повертел перед носом руками, – психологические трюки? «Я – не человек, я – не человек!» Конечно, не человек. Жулик. – Фома уже не знал, что и делать: дать Севе по морде и выставить за дверь, или подождать, пока тот сам уйдет, – тем более, физически Сева выглядел сильнее.
Но Сева не торопился уходить. Он допил остатки пива и потянулся за следующей бутылкой.
– Я не жулик, – невозмутимо сказал он, продолжая манипуляции с бутылкой. – Я сказал правду: я – не человек. Я всегда говорю правду. Все особи моей популяции говорят только правду. В случаях, когда истина достоверно не известна, мы сообщаем возможные варианты с указанием долей вероятности. Если неизвестна вероятность…
– Да погоди ты трындеть! – разозлился Фома. – Ишь, затарахтел… Сейчас пиво отберу.
Сева испуганно прижал к груди только что открытую бутылку.
– Я не буду тарахтеть. Не надо отбирать пиво. Вкусно!
– То-то же – смягчился Фома и тоже наполнил свой бокал. – А теперь давай по порядку. Что за популяция? Откуда взялась на мою голову? Чего от меня хотите?
– По-порядку? – переспросил Сева, с опаской ставя бутылку на край стола, готовый подхватить ее в любое мгновение.
– Угу, – кивнул глотающий пиво Фома.
Сева задумался. Он думал долго, все сильнее и сильнее сдвигая брови. Даже про пиво забыл. Потом все же выдал:
– На первые два вопроса не ответить. Объяснить невозможно. Нет понятий в вашей системе общения… Если говорить вашими словами – будет неправда. Так нельзя.
– Что-то ты, брат, темнишь… – Теперь нахмурился Фома. – Что невозможно объяснить? Ты с другой планеты, что ли? Так и скажи. Тоже мне, «нет понятий»…
– Не с планеты! Не с другой! Нет понятий! – взвился вдруг Сева.
– Ну, ну… – оторопел Фома от такой прыти сдержанного доселе гостя. – Нет – так нет. Ответь на третий вопрос. Собственно, он ведь и есть главный.
– Да, – быстро остыл Сева и сделал глоток из бокала. Большой глоток. И неожиданно спросил: – Ты творец?
– Кто я? – не понял Фома.
– Ты умеешь творить? Не предметы, не поля, не силы… Ты умеешь создавать нематериальное? Создавать, не создавая?.. – чувствовалось, что Сева запутался. Ему и впрямь не хватало человеческих слов. – Давай я лучше покажу. Изображения будут условными. Слова будут условными. Но точными.
«Разве условное может быть точным?» – хотел спросить Фома, но не успел.
Он оказался в Пустоте. Светло-серой, лишенной чего-либо, даже цвета. Нет, не так. Если нет цвета, то все должно быть черным. Но Оно не было черным. И светло-серым не было. Оно было никаким. И все же, если описывать эту чудовищную Пустоту словами, то проще всего сказать, что она светло-серая. А, да какая разница! Тем более, и фраза «он оказался в…» тоже никуда не годится. Нигде он не оказался. Его просто не стало. Вернее, он и стал этой Пустотой. Где-то так… Образно выражаясь. В о-о-очень большом приближении.
Потом в Пустоте появились две закорючки. Примерно, как рисуют человечков маленькие дети. Одним человечком был Сева – Фома это откуда-то знал точно. Вторая закорючка говорила Севе:
– Мы совершенны. Мы видим и знаем. Мы абсолютно рациональны. Но мы можем не все. Мы не можем быть нерациональными. Следовательно, мы несовершенны.
– Логическая цепь связная. И одновременно противоречивая. Почему?
– Мы не можем создать несоздаваемое. Мы не можем объяснить необъяснимое. Мы не можем объять необъятное.
– Этого не может никто.
– Может. Белковая популяция. Материальная. Трехмерная. Короткоживущая. С зачатками самосознания. Непонимающая сути.
– Парадокс.
– Не ругайся, Уннгдр. Опиши бесконечность и вечность.
– Невозможно.
– Тогда слушай. Я сам сделал это:
Все на ноль нельзя делить,
Невозможно вечно быть,
Бесконечность – далеко,
Невозможное – легко.
– Что это? Как это?
– Вижу, ты удивлен. Я взял это умение. Совсем немного. У непонимающих сути существ.
– Я тоже хочу!
– Иди. Но это сложно. Понять нельзя. Только взять, лишив этого донора. Просто забрать нельзя. Должны отдать. Можно взять, если дать. Это тоже от них.
– Что дать?
– Что-то взамен. Равноценное.
– Например?
– Управляемую вероятность развития событий. Они ценят это больше всего. Но не имеют.
– Такую малость?
– Для тебя. Для меня. Для нас. Не для них.
Фома вновь оказался на кухне. С бокалом пива в руке. Напротив все так же сидел Сева – не каракульная закорючка, а вполне живой человек, из костей и мяса. Возможно.
– Так ты хочешь научиться писать стихи? – хмыкнул Фома. – Так я тоже не умею. Разве что – как тот, друган твой.
– А что ты умеешь? – насторожился Сева. – Я точно знаю, ты умеешь творить!
– Ага, скажи тебе все! Ты лучше сам сначала расскажи, что это за штукенция такая, которую ты в обмен собираешься впарить? Управляемая вероятность развития событий… Это что – лицензия на отстрел синей птицы?
Фома почти реально услышал, как зашуршали Севины мозги. Проанализировать последний вопрос они не сумели.
– Не понял, – честно признался Сева (а иначе, если верить ему же, он и не умел).
– Удача. Синяя птица – это удача. Иносказание. – Фома начал невольно перенимать манеру речи собеседника.
– Удача… – повторил Сева, смакуя на вкус слово, как до этого пиво. – Да. Хорошо.
– Что хорошо? Ты хочешь научить меня управлять удачей? – усмехнулся Фома.
– Да. Почему ты растянул губы?
– Потому что так не бывает. Ты хочешь меня надуть, правдолюбец.
– Зачем? – испугался Сева. – Твой организм может перестать функционировать!
Фома лишь махнул в ответ рукой. А вслух сказал:
– Ладно. Допустим, я поверил. Но перед тем как купить, надо хотя бы прокатиться…
– Чего это? – Сева становился все непонятливее. Наверное, сказывалось выпитое пиво.
– Докажи, что не врешь, – пояснил открытым текстом Фома.
– Мы никогда не врем! – возмутился Сева.
– Это слова. А где доказательства?
Сева нахмурился. То ли соображать так было удобней, то ли и впрямь обиделся.
– Что ты хочешь? – спросил он через пару минут, в течение которых ни тот, ни другой не притронулись к пиву.
– Я много чего хочу.
– Что-то одно. Конкретное.
– Хочу, чтоб книжка моя первая скорее вышла, – сказал, не задумываясь, Фома. И тут же смутился. Все-таки желание было очень уж сокровенным… Но оно так настойчиво билось в клетке сознания, что мигом сорвалось с языка, лишь только представилась эта возможность.
– Название?
– «Исправления»…
Перед глазами поплыл туман. Снова Фома очутился в знакомой Пустоте. А в ней вновь возникли каракули. Только не человечки теперь, а запутанные в клубки схемы. Эти клубки стали быстро разматываться, схемы на глазах становились доступными для сознания, – как говорится, интуитивно-понятными.
Фома видел уже не просто закорючки, а саму суть («Непонимающие сути» – сразу вспомнилось ему). И видел не глазами – у него их сейчас просто не было, как не было тела вообще, – а всем естеством, всем сознанием. Он сам стал сейчас частью сути, а суть стала его неотъемлемой частью.
Все варианты развития желаемого события лежали перед ним, как голенькие новорожденные младенцы. Только что не пищали. Фома мог сейчас сделать, чтобы «Исправления» вообще никогда не вышли в этом издательстве (он мог просто-напросто уничтожить само издательство, как вариант), чтобы они вышли через год, через полгода, завтра, вчера… Всего около сотни основных вариантов и у каждого примерно столько же ответвлений-вариаций. Фома выбрал вчера.
Сева, как ни в чем не бывало, потягивал пиво.
– И… что? – спросил, заикаясь, Фома.
– Книга вышла.
Фома метнулся из кухни. Влетел в комнату, прыгнул к компьютеру. Погладил его пыльный корпус, извиняясь за недавний срыв. Затаив дыхание, включил. Еле дождался, пока кончится загрузка. Вошел в интернет, забрался на сайт издательства… Дрожащими пальцами настучал в окне поиска: «Ягошин». Хлопнул по Enter’у и запрыгал в кресле, молотя подлокотники кулаками, пока страница неспешно обновлялась.
«Найдено книг – 1, – появился, наконец, результат поиска, – автор: Ягошин Ф. Т., название: Исправления, год выпуска: 2004, ISBN:…»
– А-а-а!!! – истошно завопил Фома, вскакивая с кресла. Он бросился на кухню и принялся тормошить по-прежнему невозмутимого Севу: – Вышла! Она вышла! Ты понимаешь, дятел, моя книга вышла!
– Конечно, вышла, – осторожно потрогал нос Сева.
– Так надо выпить за это!
Выпили. Фома снова вскочил, заметался по тесной кухне.
– Я хочу, чтоб так было и дальше, – заговорил он взволнованно. – Чтобы все написанные мною книги выходили… Я не прошу незаслуженной славы, пусть все будет по-честному, пусть судят читатели… Но я хочу, чтобы все мои книги до них доходили, чтобы они издавались! Понимаешь?
– Понимаю. Так будет. Если ты согласишься на обмен.
Фома замер посреди кухни.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Ты ведь никогда не врешь?
– Никогда.
– Я согласен!
Теперь вскочил Сева.
– Ты дашь мне способность творить?!
Фома придвинул табуретку и сел. Прямо посреди кухни.
– Послушай, друг, фигня у нас какая-то получается…
– Фигня… Чепуха, ерунда, несуразица, – стал перебирать Сева. – Отсутствие логики?
– Именно. Ну, отдам я тебе способность творить, как ты выражаешься…
– Да! – трепыхнулся Сева.
– А как же твое обещание? Как станут издаваться книги, которые я не смогу написать?
Сева побледнел. Смертельно, как пишут в дамских романах. Фома и не думал, что так может побелеть человек. Тем более, ненастоящий. А, может, как раз поэтому?
– Неразрешимое противоречие… – прошелестели бумажные Севины губы.
– Да не бывает ничего неразрешимого, погоди! – испугался за нового друга Фома.
– Бывает…
– Фигня все это, – вскочил Фома. – Пошли!..
Фома сел за компьютер. Дотянулся до стула, придвинул его к креслу.
– Садись!
Сева послушно сел.
Фома закрыл браузер, поводил мышкой по зелени экрана и повернулся к Севе:
– Понимаешь, что я подумал… Ведь творить – это не только писать книги. Творчество – это более глубокое понятие. Да вся наша жизнь, по-своему, творчество! Особенно у нас, в России…
Сева внимательно слушал. Даже, кажется, забыв дышать. Впрочем, ему это, наверное, не сильно и нужно было. Фома продолжал:
– Вот друг твой стихи писать научился… Да и то – научился ли? Дешевый, честно сказать, стишок у него вышел. Впрочем, я не специалист в поэзии. И тебе, если подумать, книги писать – для чего? А вот давай, я тебя программировать научу? Передам, так сказать, сей волшебный дар. Вместе с компьютерной графикой в придачу. Э-эх, щедрый я сегодня! Представляешь, рисовать научишься? Раскрасишь свой серый мир красками. А то скучновато у вас там, откровенно говоря… А? Как тебе?
Нормальный телесный цвет стал возвращаться к Севе.
– Я плохо представляю… – начал он.
– Да сейчас я тебе покажу, – схватился за мышку Фома.
Примерно через час демонстрация закончилась. Фома откинулся на спинку кресла и выжидательно глянул на Севу. А тот весь подался вперед и буквально впился глазами в экран, по которому продолжали скакать жуткие монстры с бластерами наперевес.
– О-о! – сумел, наконец, выдавить Сева. – И это все создал ты?
– Ну, не только я, и не все… – честно признался Фома.
– И я так смогу?
– А чего нет-то? Мышь тебе в руку!
– Я согласен, – торжественно объявил Сева.
И обмен состоялся.
– Можно мне попробовать? – вспыхнули Севины глаза.
– Попробуй, – милостиво кивнул Фома. И вдруг вспомнил: – Слушай, а игрушку-то я так и не доделал! Теперь уж все равно, конечно, – так и так увольняться придется, и все ж нехорошо как-то… Тоже ведь обещал. Может, ты и доделаешь? Заодно и способности свои проверишь. – Сева зевнул: – А я пока сосну часик, что-то от всех приключений да после пива в сон потянуло… Ты не против?
Но Сева уже не слышал Фому. Перед ним с бешеной скоростью молотился по экрану листинг программы.
Фома так и не смог выспаться. Не успел он, кажется, и глаз сомкнуть, как его растолкал Сева:
– Все, я закончил. Мне пора.
Фома приподнялся, свесив ноги с дивана.
– Жаль, что так быстро. Ты мне понравился. Заходить будешь?
– Ты тоже мне понравился. Заходить не буду.
– Ну, нет – так нет, – не стал выяснять подробности Фома. – Бывай тогда!
– Буду, – кивнул Сева и повернулся, чтобы уйти.
– Постой, – вспомнил Фома. – А почему ты сначала был мальчиком? Да еще инвалидом?
– У вас есть странная особенность. Вы называете ее жалостью. Дети и калеки ее хорошо вызывают, дети-калеки – тем более. Я рассчитывал, что так ты скорее обратишь на меня внимание, пожалеешь, заговоришь. А получилось не так.
– Теперь ты понял, почему? – засмеялся Фома.
– Теперь понял, – засмеялся в ответ Сева. И исчез.
Фома снова сел за компьютер. Прислушался к ощущениям. Никаких особенностей не почувствовал, только понял, что ничего больше не смыслит в программировании. Но юзерские способности, к счастью, у него остались. И Фома кликнул мышью по иконке с костылем.
Одноногий мальчик все так же потерянно брел по мрачному октябрьскому переулку с котенком на плече. Фома выстрелил в мальчика, тот упал. Котенок жалобно пискнул, ударившись об асфальт, отпрыгнул чуть в сторону, сел. Вертикально.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.