Текст книги "Изгородь"

Патриоты

Вот и прожили мы больше половины.

Как сказал мне старый раб перед таверной:

«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».

Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

(Здесь и далее – цитаты из стихотворения «Письма римскому другу» И. Бродского)

Патриотизм!.. Как обрыдло это слово, как обесценилось, обесцветилось, выхолостилось само понятие!

«Будь патриотом!» «Отдай сердце Родине!» «Все для Человечества, все во имя Земли!..» И еще, еще, еще в различных рефренах и вариациях. Везде и отовсюду вопят, поют, лают, горят, светятся, льются эти осточертевшие фразы, эти измусоленные слова, вызывающие невольное отторжение. Разум, защищаясь, требует поступить наоборот: стать предателем; отобрать у Родины все, что удастся; поступать назло всему и всем, а Землю вместе с зажравшимся человечеством (обойдется и строчной) вообще взорвать, нахрен!.. И колонии земные в пыль ухайдакать, все эти Новоземли, Будумиры, Надежды и Веры с Любовями. В мелкую пыль! В атомную. А лучше – в кварковую. От сверхимперских замашек земного правительства уже буквально тошнит.

И почему «все» именно «для Человечества»? Да еще вот так всегда – с прописной буквы, вычурным шрифтом, с надрывом в голосе, с помпезностью и фанфарами? А почему не просто для человека? Для обычного человека, любого, но конкретного, живого, настоящего. Например, для него, Пазеико Радивого? Он уже одним своим именем с патриотизмом долбанным рассчитался. Угораздило же мамочку с папочкой придумать: Пазеико – ПАтриот ЗЕмли И КОлоний!.. Тьфу. Гадость какая! Приходится теперь исключительно по фамилии представляться: господин Радивый. А для друзей и близких он мог бы стать Радиком. Только где они, друзья и близкие? Все его близкие – это чертежи, схемы и формулы, формулы, формулы… А также модели, опытные образцы, испытания, неудачи, физические и моральные травмы, успехи, победы, здравицы в его честь, очередные блестюльки на грудь… А потом все по новой. И, разумеется, все, что он сделал, свершено исключительно «для Человечества» и «во имя Земли». И колоний, конечно же. Особенно колоний. Ведь кто как не он изобрел П-Иглы, устройства, способные буквально прокалывать Пространство! Сколько было у Земли колоний вне Солнечной системы, пока он не сделал это? Сколько нашли пригодных для колонизации планет у ближайших звезд за те двести лет, когда самый быстроходный корабль тратил на полет в одну сторону четверть, а то и половину человеческой жизни? Хватит пальцев не то что на руке, а на куриной лапке! Ровно три: Новоземлю, Ньюландию и Будумир. Последняя из них – вроде как Мир Будущего. Ха-ха! Да какое будущее ждало это самое че-ло-ве-чес-тво без его П-Игл? И каким стало настоящее с ними! За десять лет – двадцать семь новых миров пригодных для жизни, из которых двенадцать уже колонизировано.

И это его призывают быть патриотом? Его заставляют отдать сердце Родине?! Порванное непосильными нагрузками, выжатое бессонными ночами, пронзенное неудачами, стянутое обрывками нервов… Да, любой физический недуг легко излечим. А как и чем вылечить боль этого истрепанного сердца, которую не фиксирует ни один диагност? Единственное, чего он хотел, что просил у этой самой Родины – отпустить его на покой. Ведь он и так сделал для нее столько, что хватило бы на сотни, на тысячи жизней, патриотически отданных и ради Земли; и во имя; и во веки, как говорится, веков. И что ему ответили? «Вы нужны Человечеству! Вы нужны Земле! Ведь вы патриот, господин Радивый?»

Да, он патриот. Патриот Земли и колоний. Он – Пазеико, чтоб вам, папа и мама, долго жилось!.. В конце концов, «он в сражениях Империю прославил» – это тоже о нем! Сражения мысли, битвы духа и воли порой имеют не меньшее значение, нежели настоящие войны. Только он так сильно устал, что ненавидит уже и человечество, и Землю, и все ее колонии, вместе взятые. Он бы хотел основать новую. Одну-единственную. Для одного-разъединого человека. Для себя. И ведь это вполне возможно! Ведь это он сделал П-Иглы, и он сумел бы устроить так, чтобы во время испытания усовершенствованной модели один из кораблей не вернулся. А пилота нашли бы потом связанным. А его, наоборот, не нашли. Так ведь найдут! Рано или поздно отыщут. Такое уж он изобрел чудо, для которого пространство Вселенной – что большой особняк. Обойдешь не сразу, но если набраться терпения и поставить цель, то ни одного закутка не пропустишь. Ведь Вселенная, хоть и огромная, но все же конечная. Ну, хорошо, чтобы не придирались спецы, – не конечная, а свернутая, замкнутая, но сути это все равно не меняет. Найдут, одним словом.

Поэтому – что? Поэтому нужно бежать не вдаль, а вглубь. В другое измерение. В параллельное пространство! Ах, это только гипотезы? Ах, это лишь сказки Мутных времен?.. Ну-ну. То-то вы, умники, так теперь носы морщите: П-Иглы, мол, это так просто, их открытие давно назрело, и только случайно их открыл именно Радивый. А ведь до конца-то вы, профессора-академики, принцип П-Игл так и не поняли. И побочный эффект не узрели. Потому что не знали, куда смотреть. А Радивый знал. И посмотрел. Потому что он и вправду радивый. И прилежный. И умный, чего уж скромничать! А еще потому, что он устал. И разлюбил Землю. А человечество и вовсе никогда не любил. И ради того, чтобы никогда их не видеть, он создал новое устройство, которое побочный эффект сделало основным. Радивый сотворил М-Иглу, пронзающую измерения, покоряющую Многомерность.

Но он создал его для себя, а не для Родины. И настало время этим устройством воспользоваться. В личных, наконец-то в сугубо личных целях. Ничего-ничего! «Скоро осень, все изменится в округе».

Серая пыльная дорога вилась вдоль подножия гор. Судя по жаре и пожухлой траве, никакой осенью здесь и не пахло, в разгаре было лето. Удачное обстоятельство, поскольку одет был Радивый по-летнему: легкая рубаха в крупную желто-коричневую клетку, широкополая шляпа, защищающая лицо от солнца, ну и, конечно же, всепогодные, милые сердцу джинсы. Вот только обут был Радивый не вполне по сезону – в узконосые сапоги из кожи будумирского крокодила. Но это лишь на первый взгляд казалось, что в такой обуви летом мученье. Кожа инопланетного чудища обладала такими замечательными свойствами, что на ногах почти не чувствовалась, но защищала их превосходно. К тому же, она была коричневого, любимого для хозяина сапог цвета.

– Ну, вот, – пробормотал Радивый. – «И от Цезаря далёко, и от вьюги».

Он постоял на обочине дороги, поглядывая по сторонам, ничего для себя опасного не увидел, и убрал М-Иглу, которая имела вид портсигара, в нагрудный карман рубахи.

Его немного беспокоило, что так и не удалось пока увидеть ни одного транспортного средства. Но поскольку сама дорога имелась, на чем-то по ней ездили. Радивый присел и коснулся покрытия. Серая масса была похожа на асфальт Мутных времен, он видел его в музее истории. А раз так, то и транспорт здесь, вероятно, был колесный и, скорее всего, работающий на продуктах переработки нефти; глупо было бы переводить такое добро лишь для производства асфальта. На его, «настоящей», Земле, нефти давно уже не было. Зато на ней есть… то есть, был, он, Радивый, а значит, и без какой-то там нефти человечеству неплохо жилось. Взять тот же ИППЭ – Источник постоянно пополняемой энергии – самое его знаменитое после П-Игл изобретение!..

И все-таки, на что могут быть похожи здешние «самокатки»? В Мутные времена на его Земле каких только разновидностей не использовали! И в каких количествах!.. Кадры хроники жутко было смотреть. Единственное, что нравилось Радивому, – мотоциклы. Послушные, быстрые, верткие, они казались продолжением тела. Что ж, возможно и в этом мире есть мотоциклы. В любом случае, человек, восседающий на странном кресле, испугает несведущего куда меньше, чем засунутый в гнутую вонючую жестянку. Тем более, в такую жару только и ездить на мотоцикле!

Конечно же, Радивый захватил с собой любимый транскон – одно из первых своих детищ. Трансформируемый конструктор он изобрел и сделал больше двадцати лет назад, в пору безусой юности. Эта модель могла воссоздать летающее, плавающее или ездящее транспортное средство небольшой вместимости, на двух человек максимум. Источник постоянно пополняемой энергии он приспособил для транскона совсем недавно, около года назад. Разумеется, наделен был конструктор и искусственным интеллектом. И он был единственной вещью, взятой с собой Радивым, не считая элементарного средства защиты – лучевого мини-парализатора.

Превратить транскон в подобие мотоцикла было для Радивого делом пары минут. Оседлав утробно тарахтящего «железного коня», он двинулся по дороге в сторону, где между зелеными склонами гор синел краешек моря. В принципе, двигатель мотоцикла работал совершенно бесшумно, но аборигенам это могло показаться подозрительным, и Радивый дал указание искусственному интеллекту добавить звуковых эффектов.

– Каких? – сразу поинтересовался тот.

– Ну, потарахти слегка, поурчи, – сказал Радивый.

– Вот так? – заурчал, словно огромный сытый кот, мотоцикл.

– Ни в коем случае! Звук должен быть механическим.

В конце концов, после нескольких проб, звукам удалось придать реалистичности. А едва мотоцикл тронулся, искусственный интеллект потребовал дать ему имя.

– Я теперь почти живой, – сказал он. – А поскольку я еще и разумный, мне положено имя.

– Ты не живой. И разумность твоя – только кажущаяся. В конце концов, когда ты служил мне в качестве флаера и субмарины, ты ни разу не заикался об имени!

– Насчет разумности я мог бы еще и поспорить, – буркнул транскон. – Но не это главное. А вот как ты мог сравнить какое-то летающее блюдце или ныряющий огурец с таким совершенством, как мотоцикл, я не понимаю… – Он торжественно затарахтел и замигал фарой и поворотниками.

– В этом ты, пожалуй, прав, – подумав, согласился Радивый. – И какое бы ты хотел получить имя?

– Самое лучшее! Самое популярное на Земле! – быстро-быстро зафырчал мотоцикл. – Патриот.

– Что?! – чуть не выпустил руль Радивый. – Да я лучше тогда пешком пойду! К тому же, формально Патриот – это я.

– Тогда не надо мне никакого имени… – обиженно закашлялся псевдовыхлопами транскон.

– Я и не настаивал, – усмехнулся Радивый.

– А сокращенно можно? – встрепенулся вдруг мотоцикл.

– Не дергайся! – врезал кулаком по баку Радивый. – Я сейчас так тебя сокращу!..

– Как? – с надеждой спросил мотоцикл. – Можно… Патрик?..

Поскольку хозяин ничего на это не ответил, искусственный интеллект в соответствии с правилом о молчании, означающем согласие, произвел соответствующие поправки в блоке самоидентификации.

– Патрик… Патрик!.. – забормотал он. – Как это прекрасно!

Но Радивый молчал не из-за согласия с трансконом. Впрочем, и против его нового имени он ничего не имел. Просто он сейчас отвлекся на другое. Его насторожили окружающие виды. Что-то в них было смутно знакомое. И эти горы, и море вдали… Когда-то, давным-давно, он уже видел подобное. Может быть, в детстве?.. Родители говорили, что он родился у моря – синего, ласкового, теплого. Но отца перевели в новое место, когда маленькому Пазеико исполнилось три года.

– Слушай, как там тебя… Постум?..

– Патрик, – услужливо подсказал мотоцикл, задрожав от неиспытанного ранее чувства, а также от страха, что хозяин его переименует.

– Слушай, Патрик, ты ведь знаешь, где я родился?

– Конечно, шеф! – возликовал транскон. – Ты родился здесь! То есть, в местности на нашей Земле, территориально идентичной данной.

– И чего же ты молчал?! – газанул Радивый.

– А ты не спрашивал, – справедливо заметил Патрик. – А что? Это имеет принципиальное значение?

– «Пусть и вправду, Постум, курица не птица, но с куриными мозгами хватишь горя, – хмуро процитировал Радивый строки любимого стихотворения, всматриваясь туда, где вдоль прибрежной линии виднелась уже аккуратная россыпь строений. – Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря».

– Я не Постум, – обиделся мотоцикл. – Я Патрик. И мозги у меня хорошие, кваркотронные. А в провинцию у моря мы как раз и приехали. В глухую. Глуше не бывает.

Это и впрямь был родной поселок Радивого. Но, если верить искусственному интеллекту, – а не верить ему не имело смысла, – этот населенный пункт больше походил именно на прежнее поселение, сорокалетней давности, когда и родился в нем будущий гений. В данный момент на той, «настоящей» Земле, здесь уже был целый город.

– Ты знаешь, где я жил… тут? – буркнул Радивый, рассматривая живописные маленькие домики по обеим сторонам тихой улочки, на которую въезжал мотоцикл.

– Вся твоя биография – в моей памяти, – горделиво ответил Патрик. – Кстати, мы уже близко. Едем туда?

Радивый кивнул.

– Тогда направо, – сказал транскон.

После еще двух поворотов Патрик объявил, что они у цели. Радивый остановил мотоцикл возле железной зеленой калитки с нарисованной черной семеркой.

«Семь я», – почему-то выдало подсознание. Впрочем, понятно почему. Ведь именно здесь у него и была когда-то семья. Ну, конечно, не именно здесь, да, в сущности, и не у него, поскольку за сорок лет даже клетки тела успели несколько раз полностью замениться. Но все-таки.

Новое, незнакомое чувство раздражало Радивого. Он слез с сиденья, поставил мотоцикл на подножку и потянул за кольцо на калитке. Она оказалась незапертой.

По ту сторону забора был небольшой, увитый виноградником дворик. Ветви винограда, стелясь по натянутым проводам, создавали навес, превращая дворик в уютную тенистую беседку. Обвивали они и крышу крылечка, примостившегося к небольшому выбеленному дому с мансардой. По обе стороны от выходящего во двор окошка росли два куста лавра.

Невольно вспомнились строки любимого стихотворения. Умели же поэты Мутных времен столь точно передавать чувства и настроения!..

 
«Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце».
 

Впрочем окно блестело чисто вымытыми стеклами, а дверь была закрыта. Радивый поднялся на крыльцо и постучал.

– Кто там? – послышался изнутри звонкий голос.

– Можно попросить у вас воды? – внезапно охрипнув, спросил Радивый. Ему стало страшно. Вдруг эту дверь откроет сейчас… мама?.. А рядом, держа ее за подол платья, будет стоять он сам, трехлетний…

Но дверь открыла не мама. Женщине было лет тридцать, у нее были светлые короткие волосы и карие, его любимого цвета, глаза.

– Игорь! – всплеснула она руками. – Опять ты со своими шутками! И что это ты на себя напялил?

– Простите… – едва сумел выдавить Радивый, но женщина уже скрылась внутри дома.

По-хорошему, надо было развернуться и уйти. Но теперь он не мог этого сделать. Во-первых, ему и впрямь сильно хотелось пить. Во-вторых, ему стало любопытно, почему так странно отреагировала на его появление женщина. А в-третьих… В-третьих он до безумия желал вновь ее увидеть. А также и просто… желал.

То, что творилось сейчас с ним, было настолько незнакомым и пугающим, что Радивый присел на резную скамеечку, стоявшую возле крыльца. Ноги противно дрожали, а язык превратился в шершавый кусок мягкой надеждинской пемзы, что как-то передали ему в подарок с пилотами первые тамошние поселенцы. Им было проще. Их не встречали странными фразами прекрасные кареглазые незнакомки. На них всего лишь нападали выползающие из океана плотоядные чудовища с маленькую гору величиной.

– Эй!.. Ну, чего там?.. – послышался из-за забора взволнованный шепот.

– Отстань! – буркнул, приходя в себя Радивый. – Займись профилактикой.

– Можно подумать, я не… – обиженно забубнил Патрик, но хозяин его уже не слушал. Он решительно поднялся со скамейки и вошел в дом.

Женщина мурлыкала под нос что-то мелодичное и поливала стоявшие на подоконнике цветы. Не оборачиваясь, она прервала мурлыканье и спросила:

– Как дела? Размножался сегодня?

Тон вопроса был точно таким, как если бы она спросила, обедал ли он. Ну конечно, она наверняка так и сказала! Но на всякий случай он переспросил:

– Что?

– Размножался, я спрашиваю? – обернулась наконец женщина. – Какой-то ты и впрямь странный сегодня. Или это не ты?.. – Ее карие глаза стали вдруг почти черными.

– Откровенно говоря, я не вполне понимаю, о чем вы, – с трудом шевеля вновь пересохшим языком, сказал Радивый. Он сглотнул, чуть размочил язык слюной и коротко кивнул: – Моя фамилия Радивый.

– Да что ты говоришь! – натужно рассмеялась женщина. – Моя тоже. Веришь?

Радивый непроизвольно кивнул, но тут же опомнился и замотал головой:

– Нет-нет, это маловероятно! Если хотите, я попрошу Патрика вычислить степень такой вероятности. Уверяю вас, она будет исчезающе мала.

– Ну, ясно, – вздохнула женщина. – Это все-таки ты. Просто забыл свои обещания и снова заглядывал в салун. К тому же, принял там вовсе не исчезающе мало. Я даже могу вычислить сколько. Веришь? И кто такой Патрик?

– Вообще-то он искусственный интеллект. Но сейчас – мотоцикл. Однако на его умственных способностях подобная трансформация ничуть не сказалась… – Радивый вдруг понял, что несет ерунду. Он досадливо махнул рукой. – Впрочем, это пустое. Я всего лишь хотел попросить у вас воды.

– Воды? – Прищурилась женщина. – Всего лишь?.. А может быть, виски? Или полбаночки рома? На худой конец, просто стакан водки?

– Извините, я не пью спиртные напитки, – не зная, куда себя деть, промямлил Радивый. Он ничего не понимал. Он совершенно не владел ситуацией. К тому же, он с ужасом ощущал, что все сильней и сильней влюбляется в эту сумасшедшую. Или в этом мире сумасшедшим был он? Может быть, стоит попытаться заговорить с ней на ее языке?

– Если хотите, можем поразмножаться, – краснея, выдавил он.

– Игорь!.. – заплакала вдруг женщина. – Ну что с тобой?..

Она подбежала к Радивому и уткнула мокрое лицо ему в грудь. Даже сквозь ткань рубахи он почувствовал влажное тепло. Сердце заколотилось как бешеное. Руки сами потянулись к женщине, легли на ее спину.

Язык опять заполнил рот куском сухой пемзы.

– Ну, ну… – только и смог сказать он, поглаживая дрожащую спину.

– Что «ну»? – подняла лицо женщина. – Игорь, что «ну»?.. От тебя и впрямь не пахнет спиртным… Расскажи, что с тобой происходит? Ты меня… больше не любишь?..

– Люблю, – прошептал Радивый. – Очень люблю.

Он сказал это абсолютно искренне, от всего сердца. Видимо поэтому женщина наконец ему поверила.

– Вот и хорошо, – со вздохом отстранилась она от Радивого. – Но я буду ждать, когда ты расскажешь мне остальное. Иначе я не смогу… с тобой жить. Веришь?

Радивый кивнул.

– Есть будешь?

– И пить! – снова кивнул Радивый.

Но ни поесть, ни попить ему так и не удалось. Во дворе хлопнула калитка, послышались шаги, а потом раздался странный, очень знакомый голос:

– Оля! Что там за каракатица у калитки стоит?

– Ой!.. – пискнула женщина и выронила тарелку с борщом, которую уже подносила к столу, но словно и не заметила этого. Лишь уставилась на входную дверь, затем перевела взгляд на Радивого, обдав его струящимся из глаз ужасом, и опять посмотрела на дверь, которая наконец распахнулась. На пороге возник мужчина в шляпе с загнутыми полями, замшевой вытертой куртке с бахромой, черных кожаных штанах и… сапогах. На сапоги первым делом и обратил внимание Радивый. Ведь жарко в них летом! Вряд ли у этого дяди они пошиты из кожи инопланетного крокодила.

Было что-то еще в мужчине, что сразу не понравилось Радивому. Возможно, то, что он зашел сюда, как к себе домой. Или же то, что обратился к хозяйке по имени и на «ты». Кстати, теперь и он знает, как ее зовут. Оля… Олюшка!.. Прекрасное имя. Но кто такой этот угрюмый нахал? Почему он так уставился на него? И что же в нем все-таки есть такого, отчего хочется поскорее избавиться от созерцания этой рожи?.. Очень знакомой рожи. Эти глупо моргающие глазки; этот нос, слегка искривленный и по-детски курносый; чуть выпяченная, будто от обиды, нижняя губа… Где-то уже он все это видел. И не раз.

Догадка запорхала в сознании пестрыми крылышками, но Ольга ее опередила.

– Игорь?.. – дернулась она к мужчине, но замерла на миг и метнулась к Радивому. Снова резко остановилась, словно наткнувшись на стену. И вновь повторила готовым сорваться в истерику голосом: – Игорь?!.. Кто… Почему?.. Зачем?!

Наверное, истерика с ней все же случилась бы. Но тут зарычал Игорь. Настоящий Игорь, как почти догадался до этого Радивый.

– Кто это такой?! – Слюна так омерзительно брызнула из перекошенного рта, что Радивый внутренне содрогнулся: «Неужели и я делаю так же? Никогда больше не стану орать».

– Погодите! – выставил он ладони. – Сейчас я вам все объясню.

– Игорь, ты размножался?.. – опять повернулась к мужчине Ольга. – Вы не договорились? Ты… не убил его? Как же ты мог?!

– Что?! – пуще прежнего забрызгал слюной Игорь. – Так ты – недобиток?! Позавчерашний гнилой ублюдок?! Ведь ты же дал слово, что исчезнешь отсюда!

– А если бы он… – не унималась Ольга, – если бы он меня… Ты знаешь, ведь он предлагал мне такое!..

Радивый испугался, что налившиеся кровью глаза двойника выскочат сейчас из глазниц. Эти страшно выпученные полушария приковали его внимания и отвлекли от смысла выплюнутых ему в лицо слов. Но Игорь – почему, кстати, Игорь? – не стал повторяться. Он, не отводя дикого взгляда от Радивого, протянул руку к Ольге:

– Дай мне винчестер! Он там, за дверью…

Ольга выбежала из комнаты. Радивый поспешил этим воспользоваться и попытался вразумить «себя»:

– Да посмотри же ты, олух! Ведь я – это ты! Только я не отсюда… Я – с параллельной Земли.

– Ольга! Скоро ты там?! – заорал, чуть повернув голову, Игорь. А затем… грязно выругался в Олин адрес.

Этого Радивый вынести не смог. Он прыгнул на двойника, пытаясь ухватить того за шею. Но Игорь увернулся, а потом, в свою очередь, прыгнул на него. Завязалась борьба. Силы были равны, и она могла затянуться надолго.

– Игорь, держи! – раздался голос Ольги.

Хватка двойника ослабла, он резко оттолкнул Радивого и, отпрыгнув в сторону, быстро перехватил из Олиных рук оружие. То, что это именно оружие, Радивый понял сразу. Он видел нечто подобное в музеях и в кадрах исторических шоу. Проверять на себе его действенность ему не хотелось. Можно было воспользоваться парализатором, но он боялся, что ненароком может пострадать Оля. Поэтому выбрал хоть и не самый достойный для мужчины, но единственно верный в данной ситуации выход. Он просто сбежал, благо входная дверь оставалась открытой. В три прыжка пересек дворик, хлопнул калиткой и впрыгнул в седло мотоцикла.

– Скорей! – крикнул он транскону.

– Что именно? – удивленно откликнулся тот. – И как ты в прошлый раз сумел выйти так, что я не заметил? И почему ты приехал на велосипеде, надо мной поиздеваться решил?.. И для чего ты все время переодеваешься? Видишь ли, я должен быть в курсе, чтобы…

– А чтобы я был живой, ты должен не болтать, а срочно дергать отсюда! Желательно, вместе со мной! – заорал Радивый, совсем позабыв, что еще пару минут назад обещал себе никогда этого не делать.

– Тебя не поймешь, – буркнул мотоцикл и обиженно затарахтел, собираясь трогаться.

Но тут распахнулась калитка, и из нее выбежал двойник Радивого.

– О! – радостно завопил Патрик. – Теперь я все понял! Это был не ты! Это был он. Но похож, скажу я тебе. Буквально одно лицо.

– Ты заткнешься или нет? – зашипел Радивый. – Поехали!..

Но сделать это Патрик не успел. Радивый сокрушенно помотал головой и вынул из кармана парализатор. Вместо мотоцикла ему ответил Игорь.

– «Поезжай на вороной своей кобыле, – заорал двойник, направляя в его сторону винчестер, – в дом гетер под городскую нашу стену»! – Он выстрелил и промазал. Ругнулся, и продолжил орать, по-прежнему целясь в Радивого: – «Дай им цену, за которую любили, чтоб за ту же и оплакивали цену».

Раздался второй выстрел. На сей раз пуля просвистела возле самого уха. Но Радивый этого, кажется, не заметил. Он смотрел на двойника широко раскрытыми глазами.

– Ты тоже… тоже любишь это стихотворение?..

– Тоже?! – взревел Игорь. – Ах ты, недобиток!..

Судьба редко выручает два раза подряд. А чтобы трижды – это и вовсе маловероятно. Пуля ударила в грудь Радивого, и уже падая с мотоцикла, он машинально нажал спуск парализатора. Двойник закачался и рухнул на землю. Но Радивый этого уже не видел. Зато хорошо увидел Патрик.

– Так его, так! – ликующе завопил он. – Какая я ему кобыла?! Я Патрик, лучший в мире мотоцикл! Ты слышал, он обозвал меня вороной кобылой!.. – Ликование транскона сменилось вдруг неприкрытой тревогой: – Шеф! Что с тобой? Ты жив?..

– Ты знаешь, да… – осторожно поднимаясь на колени, с удивлением ответил Радивый. – Только дышать больно. И крови почему-то нет…

Он стал ощупывать грудь, и ладонь легла на что-то твердое.

– Ах!.. – вскочил Радивый, судорожно выдергивая из продырявленного кармана портсигар. – Ох!.. – простонал он, разглядывая глубокую вмятину.

– Сейчас будет «ух», – буркнул Патрик. – Мои датчики подсказывают, что с той стороны забора кто-то движется к калитке…

– Это Оля!.. – быстро сунул в карман М-Иглу Радивый. – Скорей едем отсюда! – вскочил он на сиденье мотоцикла.

– Куда прикажете, шеф? – радостно завопил Патрик.

– Откуда я знаю?! – рявкнул в ответ хозяин. Снова вспомнил, что зарекся орать и сбавил тон: – Езжай, куда этот сказал…

– В дом гетер? – удивился мотоцикл. – А оно нам надо?

– Я тебя убью, – сказал Радивый, снова достал парализатор и направил его на фару, где размещались мозги транскона.

– Из этого не получится, – фыркнул мотоцикл и, продолжая фырчать уже по-мотоциклетному, рванул с места.

Пить хотелось уже невыносимо. Радивый стал пристально оглядываться по сторонам, в надежде найти место, где можно утолить жажду. Пока ничего похожего не встречалось. Зато он успел заметить, что на улицах городка очень пустынно. Прохожих почти не было. А из транспортных средств и вовсе повстречалась лишь пара допотопных велосипедов. Правда, восседали на них весьма колоритные личности – хмурые мужчины в такой же одежде, что была на Игоре. У одного за плечом висел винчестер (или нечто подобное, в древнем оружии Радивый не разбирался), у другого на поясе болталась кобура. Оба проводили мотоцикл настороженными взглядами. Радивый побоялся оглядываться, опасаясь увидеть нацеленный ствол. Однако пронесло. А вскоре повернулась лицом и другая удача. На небольшой площади, скорее, пятачке, образованном пересечением двух улиц, он увидел приземистое кирпичное здание с вывеской, на которой крупными неровными буквами, явно от руки, было выведено: «САЛУН „Мертвый дельфин“». Под вывеской, позвякивая на ветерке, болталась кверху брюхом вырезанная из тонкого листа металла ржавая рыбка. Возле невысокого деревянного крыльца валялись на травке два велосипеда.

Радивый оставил мотоцикл у входа, строго-настрого запретив тому разговаривать с незнакомцами. А поскольку знакомых у него тут не могло быть в принципе, Патрику, по сути, было приказано молчать.

Сам же Радивый с некоторой опаской открыл двери заведения и вошел внутрь. Не успел он привыкнуть к тусклому после солнечного дня свету, как услышал радостные возгласы:

– О! Петрович!..

– Игорь! Радивый! Давай к нам!

Присмотревшись, Радивый увидел сидящих за столиком в углу пустого зала двоих мужчин. Немного помедлив, он направился к ним. Мужчины были одеты так же, как Игорь и встреченные велосипедисты: шляпы с загнутыми полями, бархатные куртки, кожаные штаны. Похоже, местная швейная фабрика не баловала жителей разнообразием ассортимента. Одинаковыми были и винчестеры, стоявшие в углу, словно два нашкодивших близнеца. Зато сами мужчины разительно отличались друг от друга. Один был худым и небритым, с длинными, до плеч, рыжими волосами, второй был низок и пухл, гладкие щеки его лоснились и горели румянцем. Этакий сдобный колобок с поджаренной корочкой. Он сразу вызвал к себе невольное расположение.

– Добрый день, господа, – кивнул Радивый.

– Так виделись вроде, – хмыкнул худой.

– Ольги-то не боишься? – хихикнул толстячок.

От упоминания имени любимой сердце Радивого прыгнуло и сорвалось в галоп. А в мозгу наступила полная ясность.

– Вы, вероятно, спутали меня с братом, господа, – сказал он, присаживаясь на массивную скамью возле стола из отшлифованных рукавами посетителей досок. – Я лишь сегодня приехал навестить его.

– У Игоря есть брат?.. – переглянулись худой и толстый. – Что-то он нам ничего о тебе не рассказывал.

– Нас разлучили еще в детстве, – принялся вдохновенно сочинять Радивый. – До недавнего времени мы и не подозревали о существовании друг друга… Однако, господа, я очень хочу пить, – жадно уставился он на стоявшие возле его собеседников кружки. – Позвольте мне сначала утолить жажду.

– Позволим? – с ухмылками переглянулись мужчины.

– Эй, Егорыч! – крикнул худой. – Тащи три пива!

– Простите, – замотал головой Радивый, – но я не пью спиртные напитки.

– А мы спиртных и не будем, – сказал колобок. – Мы по пивку только. Для начала.

– Нет-нет-нет, – замахал Радивый руками. – В пиве тоже есть алкоголь!.. Я бы выпил, например, корки-порки…

– Чего это? – нахмурился худой.

– Ну, корки-порки… – Радивый изобразил ладонями что-то вроде шара. – Можно хендовую, но сгодится и терпяная. Можно без трилса.

– Боюсь, что без трилса Егорыч не держит, – затрясся от смеха толстяк.

– Да?.. – смутился Радивый. – А какую он держит?

– Я держу пиво, – сказал подошедший бармен и поставил на стол три запотевшие кружки. – А еще джин, виски, ром, ну и, конечно же, водочку. – При последнем слове рот усатого крепыша в грязном фартуке, надетом прямо на голое волосатое тело, расплылся в мечтательной улыбке.

– А… безалкогольное у вас что-нибудь есть?.. – вконец растерялся Радивый.

– Вода из-под крана! – загоготал бармен. Толстый с худым поддержали его дружным хохотом.

Но Радивый их веселье не разделил.

– Что ж, – сказал он, – принесите воды. – Тут он вспомнил, что у него не только нет местной валюты, но он даже не имеет понятия, что она из себя представляет. Он осторожно спросил: – А что мне это будет стоить?..

– Успокойся, – замахали руками не прекращающие смеяться худой и толстый, – мы угощаем!

– В счет заведения! – размазал по щекам слезы бармен.

– Отлично, – небрежно бросил Радивый. – Тогда принесите две кружки.

Пока бармен – или хозяин салуна, кто их тут поймет! – ходил за водой, собеседники Радивого почти успокоились.

– А ты веселый парень, – хлопнул его по плечу толстяк. – Откуда будешь-то?

Радивый принялся лихорадочно вспоминать географию Мутных времен. Вспомнилось мало. И пришедшие на память факты не вызвали у Радивого уверенности в их истине. Пришлось рисковать.

– Я из Америки, – стараясь казаться невозмутимым, сказал он и выпятил нижнюю губу. – Обамовск. Баракоградская область.