Текст книги "Из былого. Военно-морские истории"

А. С. Черенович
Из былого
Военно-морские истории

1. К вопросу о военно-морском юморе – 1

Флотский юмор – явление стихийное и весьма мало изученное. Среди писателей-маринистов им блестяще владел Виктор Викторович Конецкий. Морской, а особенно военноморской, юмор значительно отличается от берегового – сухопутного, так сказать. И дело здесь вовсе не в терминах. Сама специфика службы, долгой работы в море рождает и специфический юмор. Он не обиден для того, над кем шутят, потому что шутки моряков в первую очередь беззлобны и не содержат в себе желания унизить человека. Сегодня подшутили над тобой, завтра – над другим. Без юмора, без шуток нормально жить и работать в море просто невозможно.

Попробуйте представить себе долгую череду дней, недель, месяцев, проведённых в ограниченном пространстве металлического корпуса корабля, когда ты видишь одни и те же лица во внутренних помещениях и одну и ту же солёную воду за бортом. Уверяю вас, нервных и физических нагрузок любой интенсивности членам экипажа вполне хватает даже при стоянке у пирса или причала. А в море – тем более.

Знаете, что самое неприятное на качке в шторм? Вовсе не тупая головная боль. Вовсе не тошнота, когда желудок вместе с кишечником подступает к горлу в тот момент, когда корабль всей своей многотонной мощью ухает вниз, провалившись после очередной прошедшей волны. Вовсе не летящие со столов книги и инструменты, не разлитый на брюки во время обеда в кают-компании флотский борщ.

Самое трудное при штормовании – это безысходность. Ощущение того, что ты ничего не можешь с этим поделать. Ты можешь встать, сесть, лечь, прочитать стишок или спеть песенку, можешь ругаться или рассказывать анекдоты – всё бесполезно. Качка от этого не закончится. Всё это прекратится только тогда, когда стихнет ветер и успокоится море. А до тех пор – плохо тебе или хорошо, мутит тебя или нет – ты должен выйти на свою вахту и выполнить свои обязанности. За тебя это никто не сделает.

К качке привыкнуть можно. Если долго не ходил в море, на первой штормовке травишь сутки, много – двое. Потом привыкаешь, втягиваешься. Когда ходишь в море регулярно, привычка становится стабильной и на болтанку внимания почти не обращаешь. Людей, совершенно не подверженных морской болезни, – единицы. Даже самому адмиралу Нельсону вестовой перед каждым штормом приносил медный тазик.

Но крайне трудно привыкнуть к безысходности.

В такой обстановке без шуток, без юмора нельзя. Если какую-нибудь трудную ситуацию обратить в смех, то и ситуация не столь уж трудной кажется. В море, на корабле просто необходима психологическая разгрузка. Штатных психологов среди членов экипажа нет. Но есть нештатные. Практически на любом корабле. Это те, что способны по-настоящему, по-флотски пошутить. А уж подхватить хорошую шутку, поверьте моему слову, моряки умеют.

Итак, немного о военно-морском юморе.

…Малый противолодочный корабль МПК-17 становился в док. Вместе с ним в тот же док вставали сторожевой корабль (СКР) и морской буксир. Это была вполне будничная, рядовая и, может быть, чем-то рутинная доковая операция, каких довольно повидал на своём веку каждый моряк. Даже матросы срочной службы за три своих года успевали постоять в доке трижды, так как доковаться любой корабль Военно-Морского Флота должен ежегодно.

Согласно ранее утверждённому плану, все три единицы рано утром уже стояли у дока. Док своевременно погрузился, и корабли осторожно, как крадучись, протянулись на швартовных концах один за другим меж торчащих из воды верхушек башен притопленного дока и встали на свои места, точно над приготовленными для каждого из них клетками докового набора, заранее установленными (согласно всё тому же плану) на стапель-палубе. После того как докмейстер лично проверил центровку каждого корабля, была дана команда на всплытие. Заработали мощные насосы, выгоняя воду из емкостей, плавдок медленно начал подниматься из воды. Примерно через три часа МПК, СКР и буксир должны были сесть на свои клетки, док – всплыть окончательно, а экипажи – приступить к зачистке корпусов.

И вот эти-то 180 минут были довольно нудным временем, в течение которого на мостиках кораблей обязательно должны были находиться вахтенные офицеры, для того чтобы контролировать центровку кораблей и то, насколько ровно они садятся на клетки. На верхней палубе с той же целью были выставлены вахтенные матросы. Команда дока также наблюдала с башен за процессом всплытия.

Всё это происходило в базе города Петропавловска-Камчатского ясным, тёплым сентябрьским днём 197… года. Окружающая обстановка – синее небо, солнце, полный штиль, море как зеркало – явно располагала к скуке и медленно-вялому течению времени вахты.

На МПК-17 вахтенным офицером стоять выпало начальнику РТС (радиотехнической службы) старшему лейтенанту Игорю Ботинкину. Командир спустился в каюту и готовился к сходу – отбытию с корабля домой – по окончании доковой операции. Заниматься организацией зачистки корпуса от ракушки и прочими интересными делами внутренней корабельной службы предстояло старпому – тоже старлею Анатолию Царедворцеву. Он поднялся на мостик, и от нечего делать они с Игорем вспоминали достоинства и недостатки кафе «Ромашка» в посёлке на берегу. Сам посёлок был небольшим, ресторана, театра и прочих заведений культуры и отдыха в нём, естественно, не было, и за неимением оных офицеры и мичманы с кораблей, стоявших в доке и ремонте, вечерами ходили отдыхать в упомянутое уже кафе.

Время шло, док медленно, но неотвратимо всплывал; вот уже стали видны клетки под днищами кораблей. Минут через тридцать доковая операция должна была закончиться. Лень и сонное оцепенение окончательно овладели вахтенными на кораблях и командой дока. В голове тупо и очень медленно шевелились зачатки мыслей о предстоящем обеде…

И вдруг это дремотное состояние у всех как ветром сдуло. Как моряки умеют нутром почувствовать предстоящее развлечение, это никому не понятно и ничьему уму непостижимо.

На верхнюю палубу МПК, вытирая руки почти чистой ветошью, из люка носовой машины (носового машинного отделения) вылез механик – инженер-лейтенант Махуртов. Головы всех, находящихся на верхней палубе СКР, буксира, на башнях дока и на самом МПК, как по команде повернулись в его сторону. Моряки и доковая команда, чуть передвинувшись, заняли более удобные места для наблюдения за ходом дальнейших событий.

Славик Махуртов два с небольшим месяца назад окончил военно-морское училище в славном городе Ленинграде, получил в руки диплом и кортик, а на каждое плечо – по две звезды с одним просветом (погоны лейтенанта, стало быть). Распределён для дальнейшего прохождения службы он был на Камчатку, чем остался вполне доволен. Из школьного курса географии Славик смутно помнил, что Владивосток, Корсаков и Хабаровск находятся где-то примерно в одном месте, а от Сахалина до Камчатки – вообще рукой подать, вроде как из Ленинграда в Пушкин съездить. О Петропавловске он твёрдо знал следующее: там есть красная икра, потому что там ловят красную рыбу. Этой красной икрой и вопросами о том, где её можно достать, он одолел уже весь экипаж. Ну очень хотелось человеку попробовать красной икры.

Славик впервые в жизни самостоятельно вставал в док, и сознание собственной значимости как инженера-механика целого военного корабля просто переполняло его. Медленно, степенно, чуть вразвалочку, как и положено настоящему морскому волку, избороздившему гладь всех морей и океанов, он, на ходу засунув ветошь в карман куртки комбинезона, подошёл к надстройке, задрал голову и крикнул вверх, на мостик:

– Ну что? Как там у вас? Вроде нормально садимся. Я в машинах всё проверил.

Первым среагировал начальник РТС:

– Нормально садимся, без крена. Клетки уже видно. А ты, мех, давай-ка за икрой собирайся. На ужин пятиминутку сделаем, а может, и к обеду успеем.

Пятиминуткой на кораблях называли красную икру, опущенную на пять минут в крепкий тузлук (соляной раствор). Вкус она имела просто замечательный, но хранилась очень плохо, и съедали такую икру сразу же.

Теперь нам остаётся понять, почему с этим предложением старлей Ботинкин обратился именно к механику. Дело в том, что, помимо ответственности за электромеханическую боевую часть, у Славика, как у только что прибывшего на корабль и, естественно, самого молодого офицера, была ещё одна очень важная обязанность – в добровольно-принудительном порядке офицерский и мичманский состав МПК-17 единогласно избрал его заведующим кают-компанией корабля. С каждой получки офицеры и мичманы сбрасывались по четвертному (по 25 рублей, стало быть), а лейтенант Махуртов из полученной суммы каждый день прикупал что-нибудь к столу для вечернего чая, который по распорядку дня накрывали в 21 час.

Итак, мы продолжаем наш рассказ. Славик сдвинул пилотку на затылок, сделал удивлённое лицо и переспросил:

– За икрой? Да где же я её возьму?

В разговор вмешался старпом:

– Как где? Ты что, маленький ребёнок? Не понимаешь? Ты где сейчас находишься?

Люди на кораблях и на доке с серьёзными лицами ещё теснее придвинулись к МПК, наблюдая за тем, что происходит на его верхней палубе. Механик, занятый мыслительным процессом повышенной интенсивности, этого не замечал.

– В доке я нахожусь… – не совсем уверенно ответствовал уроженец города-героя Ленинграда.

Эстафету вновь подхватил начальник РТС:

– Правильно, в доке. А док-то где находится? Если посмотреть с точки зрения науки географии?

– На Камчатке.

– Правильно, мех. А что происходит каждый год на Камчатке в августе и сентябре?

На лице Славика проклюнулась улыбка:

– Красная рыба идёт!

– В том-то и дело. А ты знаешь, мех, что такое икра-пятиминутка? Когда ты цепляешь её столовой ложкой и кладёшь на кусок свежего хлеба с маслом… – Игоря понесло. – Поесть такое можно только на кораблях Военно-Морского Флота и в рыболовецких бригадах колхоза имени товарища Ленина, причём только осенью и только на Камчатке. Мех, ты представляешь себе, сколько витаминов и других весьма полезных питательных веществ, необходимых для твоего молодого организма, содержит эта изумительная икра лососевых рыб? Я уж не говорю о палитре вкусовых качеств этого достойного продукта. Ты, как яркий представитель населения европейской части нашей великой Родины, конечно же, пока ещё не имел счастья ощутить всю прелесть свежей икры-пятиминутки, но сегодня тебе представляется такая возможность. Воспоминания об этом.

Инженер-механик сглотнул вдруг набежавшую слюну.

– Игорь, не зарывайся, – тихонько толкнул товарища старпом.

Ботинкин опомнился и продолжал уже не с таким пафосом:

– Короче, мех. Надевай штаны от химкомплекта, бери подходящую ёмкость и спускайся на стапель-палубу. Когда док всплывёт, вода сойдёт, а на стапель-палубе останется красная рыба. Та, что с водой уйти не успела. Ты её собери и принеси на корабль. Рыбу мы выпотрошим, соберём икру и сделаем пятиминутку. Ну что, понял?

– Понял, – кивнул Славик. Но какое-то внутреннее чувство настойчиво подсказывало ему, что здесь что-то не так. Может быть, его разыгрывают. Этот начальник РТС – шутник известный, ему на язык лучше не попадайся. Механик огляделся, но вокруг себя – на СКР, на буксире, на башнях дока – он увидел только совершенно серьёзные, без малейшего намёка на улыбку лица. Никто не смеялся и даже не улыбался.

– А как же рыба в док-то попадает? – спросил он для успокоения души.

На буксире один из матросов, развернувшись на месте, резко отскочил от лееров и присел за спинами товарищей, крепко зажав обеими ладонями рот, из которого рвался наружу дикий хохот. Ряды наблюдателей тут же плотно сомкнулись, а из-за их спин слабо доносились сдавленные звуки не то всхлипываний, не то стонов.

– Мех, ну ведь док стоит в бухте. Так?

– Та-а-ак…

– В бухту впадает речка. Рыба идёт метать икру в маленькие речки. Ты читал об этом?

– Читал…

– Так вот, по дороге в речку некоторая часть рыбы проходит через погруженный док. А когда он всплывёт, та рыба, что не успела выйти, останется внизу, на стапель-палубе. Давай быстрее спускайся, а то вон уже и матросы собираются за рыбой. На всех много не хватит. Ты что, думаешь, там её центнер лежать будет? Ты зав кают-компанией или где? Или что? Или как?

Славику, наповал сражённому железной логикой старлея, не оставалось ничего другого, как поверить старшему товарищу.

– Иду, – сказал он и спустился в каюту.

Через пять минут инженер-лейтенант Махуртов вновь появился на верхней палубе в резиновых штанах типа «ползунки» от химкомплекта КЗИ-2 (комплект защитный индивидуальный) и с бачком, в который накладывают первое блюдо на десять человек команды.

– Ну-у, мех, – протянул старпом, – этот бачок – только для икры. А рыбу-то ты куда набирать будешь? Сначала ведь надо рыбу взять. Хвостов пять-семь хотя бы.

– А чего брать-то? – Механик понемногу начинал злиться.

– Возьми на камбузе большой лагун.

Славик плюнул за борт, сматерился неумело и отправился на камбуз.

– Может быть, ему посоветовать ещё и противогаз надеть? – обратился Ботинкин к старпому.

– Игорёк, прекрати издеваться над человеком, – ответил тот. – Надо ведь и меру знать.

Старлей Царедворцев огляделся – публики вывалило уже изрядно. На СКР, на буксире, на башнях дока и на шкафуте (средней части верхней палубы) МПК плотно стояли ряды зрителей. Бесплатный цирк ведь не каждый день показывают. Моряки из последних сил старались сохранять серьёзные лица, но сдавленный смех поневоле прорывался то здесь, то там.

Старпом поднял кулак:

– Всем молчать! Вы меня поняли? Чтоб ни один…

Вновь появился механик. В руках он держал 50-литровый алюминиевый лагун, в котором кок готовил еду на весь экипаж.

– Ну вот, это другое дело, – мармеладным голосом похвалил его начальник РТС.

– А как я вниз-то сойду? – с недовольным видом спросил Славик. Что-то вновь и вновь подсказывало ему, что дело здесь нечисто. Он ещё раз огляделся. Да нет, вроде бы всё нормально. Никто не смеётся. Лица у всех серьёзные, даже скучноватые какие-то. Вон матросы на юте (кормовая оконечность верхней палубы) чего-то возятся, наверное, тоже за рыбой собираются.

– Тебе сейчас сходню с борта на башню дока перекинут. А ну, ребята! – скомандовал старпом.

Матросы с самыми серьёзными лицами махом завалили на эмпэкашке (МПК) леерные стойки с леерами и перекинули трап на док; доковые на удивление дружно и безропотно приняли и придержали сходню. На всё это ушло примерно с минуту времени. Все работали слаженно и весьма охотно.

Механик ступил на трап, раздался грохот – лагун цеплялся за корабельное и доковое железо.

На верхнюю палубу вышел наглаженный и начищенный, готовый к сходу на берег командир. Увиденная картина вызвала у него чувство лёгкого недоумения:

– Мех, ты что, одурел? (На самом деле командир вставил здесь другой глагол, который рифмуется с «одурел».) Ты куда собрался в таком виде?

Механик остановился было в сомнении, но с мостика подал голос Игорь Ботинкин:

– Всё нормально, товарищ командир. Он за рыбой на стапель-палубу пошёл. На ужин пятиминутку сделаем.

Командир включился моментально:

– А-а-а, давай-давай, мех. Химкомплект, смотрю, надел. Правильно. Там воды сейчас – как раз по самые подвески. Наконец-то у нас ответственный зав кают-компанией появился. Молодец.

Ну если уж командир говорит… Да и не могли же они договориться, в конце концов. Когда бы успели? У Славика пропали все сомнения.

Грохот от его лагуна, пока он спускался по крутому железному трапу с башни дока на стапель-палубу, было слышно даже на причале, где постепенно тоже собралась небольшая группа интересующихся товарищей из рабочих завода и моряков с других кораблей.

– Что там такое? – спрашивали только что подошедшие.

– Молодого механика с эмпэкашки отправили рыбу на стапеле собирать.

– Здорово! Вот посмотреть бы.

Все терпеливо приготовились к финалу этого драматического спектакля. Куда там Станиславскому! Куда там Мейерхольду! Выхода на подмостки Комиссаржевской и Ермоловой восторженная публика никогда не ожидала с таким азартом.

Наконец грохот прекратился, а внизу, на ещё чуть притопленной стапель-палубе, из-под кормы МПК-17 показался Славик Махуртов. Он брёл по колено в воде, волоча за собою пустой 50-литровый алюминиевый лагун. На ходу механик очень внимательно просматривал водную толщу. Его действия уже были видны и для зрителей на берегу. Он вышел на свободное пространство между кораблями и, задрав голову вверх, прокричал с недоумением и некоторой досадой в голосе:

– Нет тут никакой рыбы! Не видно!

С мостика ему немедленно ответствовал начальник РТС МПК-17 старший лейтенант и старший его товарищ Игорь Ботинкин:

– Мех, так ты почему посреди ходишь? Рыба может с водой уйти. Иди к концу дока, что ближе к берегу, – Игорь вытянутой рукой показал, куда механику надо идти, – встань между нашим форштевнем (носовая оконечность корабля) и форштевнем СКР и отпугивай её, загоняй обратно. Чтобы она на стапель-палубе осталась, когда док всплывёт.

Славик побрёл в указанном направлении, волоча за собою лагун. Дойдя до места, он, придерживая одной рукою бак, другой стал плескать воду и гнать её внутрь дока. Во время этих манипуляций он весьма забавно и неуклюже приседал.

А наверху, на кораблях, человек пятнадцать-двадцать уже бились в истерике, пытаясь зажать рвущийся наружу хохот. Но занятый там, внизу, своим делом механик ещё ничего не слышал.

Командир МПК задумчиво смотрел вниз на все эти эволюции; затем сплюнул в воду и сказал:

– Да, такого спектакля я давно не видал.

Старпом выдал следующую сентенцию:

– Это, товарищ командир, настоящий флотский кордебалет с выходом от мачты, дополненный изящными гимнастическими упражнениями. Это классика жанра, можно сказать.

Но бесконечно продолжаться это, конечно же, не могло, финал оказался вполне естественным – на СКР не выдержал какой-то молодой мичман и, не успев отбежать от лееров, засмеялся в голос. Через три секунды крепкий военно-морской хохот вырвался неудержимым потоком из глоток экипажей трёх кораблей, доковой команды и группы зрителей на причале, у дока. Раскаты этого хохота, перекрыв все остальные звуки, плотным облаком висели минуты три-четыре над ближайшей акваторией бухты.

Механик внизу, услышав этот рёв, перестал плескаться, замер, потом медленно выпрямился, поднял голову вверх и стал что-то говорить с не совсем приветливым выражением на лице. Губы его шевелились, слов, конечно же, слышно не было, но все абсолютно ясно понимали, что он хотел сказать и какие эмоции и чувства рвались из его горячего сердца наружу.

…На обеде в кают-компании МПК-17 в тот день царило приподнятое настроение и вполне понятное весёлое расположение духа. Боцман, мичман Пупко, принёс литровую банку икры, поставил её на стол, придвинул поближе к механику и, поглаживая усы, сказал:

– Мех, ты только не обижайся. Не ты первый, не ты последний. У меня тут заначка имеется, сейчас немного поедим икорки.

Механик слабо улыбнулся; на кораблях на шутки обижаться не принято, он знал это. А чем ещё можно снять напряжение боевой подготовки, тягучее однообразие корабельной жизни и длительных выходов в море? Конечно, снимали стресс и «шилом» – корабельным спиртом. Или водкой. Но лучше уж шутками.

Точку в случившемся поставил старпом:

– Ничего, мех. Недели через две выйдем из дока, пойдём в море. Обязательно в какую-нибудь бухточку завернём – время выкроим. Я обещаю тебе: пойдёшь на шлюпке на берег и фактически сам будешь ловить эту долбаную рыбу. Или у рыбаков-колхозников в бухтах на свежую картошку выменяем. Ты этой икры ещё объешься. Не горюй.

А Славик уже накладывал столовой ложкой толстый слой икры из принесённой банки на свой необычайно тонкий, густо намазанный маслом ломтик хлеба. Все одобрительно заулыбались.

Январь 2006 года

2. «Под ёлочку»

Противолодочный корабль типа «Альбатрос» штормовал уже третьи сутки. Волею судеб в лице флотских начальников он вышел в море для выполнения боевой задачи «под ёлочку», то есть почти перед самым новым 198… годом. Корабль осуществлял контрольный поиск подводных лодок противника в заданном районе и должен был вернуться в базу по команде оперативного дежурного своего соединения. Но команда всё не поступала. И хотя гидроакустики из-за пузырей от волн и рёва стихии практически ничего не слышали, корабль продолжал упорно утюжить расходившееся море. Возможность встать к родному пирсу и, соответственно, попасть домой до 31 декабря представлялась, в общем-то, весьма иллюзорной, и поэтому офицеры и мичманы предпочитали на эту тему размышлять поменьше, чтобы не злить понапрасну ни себя, ни других.

Прихватило на этот раз крепко – волнение было от семи до восьми баллов, плюс шквалистый ветер до 30 метров в секунду. Берингово море в декабре месяце – это вам не пончики с повидлом. Идти «вмордотык» – то есть носом на волну – было просто невозможно. Корабль настойчиво-покорно лез на очередную водяную гору, а затем, преодолев её вершину, резко ухал куда-то вниз, навстречу новой катившейся на него громаде, выдавая из-под форштевня два огромных пенных фонтана. А новая волна со всей своей природной дури уже накатывалась спереди, обрушивая на «Альбатрос» никем не меренные тонны солёной воды, слитые в гигантский встречный удар. От этих ударов корабль дрожал, как опившаяся лошадь; волна заливала не только бак, но даже носовую надстройку вплоть до ходового мостика. Вахтенный рулевой и вахтенный офицер на мостике вынуждены были в такие моменты хвататься за что-нибудь, чтобы не упасть, а передние окна заливало водой настолько, что у стоящих внутри было такое ощущение, будто они смотрят через стекло аквариума.

Так что вместо курса носом на волну, как то было положено по плану, шли зигзагами: подставляя стихии попеременно то левую, то правую скулу. Качало при этом чуть меньше, да и удары по корпусу стали уже не столь мощными. Корабли данного типа в шторм валяет прилично, поэтому большинство членов экипажа лежали по койкам, пытаясь хоть как-то облегчить своё положение. Но дежурным и вахтенным, исполнявшим свои обязанности, спать, естественно, не полагалось, и на своих боевых постах они исхитрялись переносить качку кто как сможет.

На ходовом мостике, например, у ног вахтенного рулевого было привязано пустое ведро. А что делать? Бросить руль и бежать в гальюн или на верхнюю палубу во время приступов тошноты он не имел никакого права. Да, друзья мои, суровые будни морской службы очень мало похожи на беззаботную прогулку с весёлыми девочками по берегу тихой речушки, когда над головой светит солнце и плывут кудрявые белые облака, а вокруг тебя благоухают цветы и порхают бабочки-махаоны.

Как то и положено по корабельному распорядку дня, дежурный по низам, старшина 1-й статьи Степан Велосипедов с лицом слабо-зелёного цвета произвёл в 12 часов развод очередной вахты, о чём доложил на ГКП (главный командный пункт).

Командирскую вахту стоял старпом, старший лейтенант Сергей Чернецкий.

Новые вахтенные заступили, подвахтенные отошли от мест.

Корабль продолжал выполнять поставленную задачу; в его металлическом чреве крутились, грохотали, жужжали, пищали агрегаты, машины и приборы, а рядом с этими механизмами несли свою вахту – как прежде говорили, правили службу – моряки. Дежурство и вахта не прекращаются на действующем корабле никогда: ни на стоянке у пирса, причала или на якоре, ни тем более на выходах в море. Дежурный по низам обходит внутренние помещения, проверяя порядок. Вахтенный моторист стоит, никуда не отлучаясь, у работающих дизелей. Вахтенный радист в радиорубке все четыре часа своей вахты слушает эфир на положенных частотах и радиоканалах. Вахтенные не спят никогда. Но когда же они отдыхают?

Систему несения корабельной вахты моряки определяют следующим коротким, но вполне понятным словосочетанием – «четыре через восемь». То есть четыре часа ты стоишь на вахте, ты вахтенный. Затем тебя сменяют, и ты становишься подвахтенным: принимаешь участие в приборках, осмотрах техники и вооружения и т. п. Следующие четыре часа – отдых, ты имеешь полное право спать даже днём. Затем этот цикл повторяется снова и снова, никогда не прекращаясь. И таким образом – до тех пор, пока однажды не зацепят одряхлевший, проржавевший корабль за «ноздри» (якорные бортовые клюзы) для того, чтобы оттащить его на буксире для разделки на металлолом – «на гвозди», как говорят моряки.

Но давайте закончим это лирическое отступление и вернёмся к нашему «Альбатросу». Наступило 13 часов, то есть время обеда. Но долгожданных слов по корабельной трансляции: «Команде обедать!» – почему-то так и не прозвучало.

13:20 – обеда нет. 13:30 – всё та же тишина.

В армии есть поговорка: война войной, а обед – по расписанию. Хорошая поговорка, правильная. Голодный боец – не боец. Конечно, любому здравомыслящему человеку вполне понятно, что на качке далеко не каждый способен не то что принимать пищу, но даже размышлять о ней. А кушать-то, товарищи дорогие, всё-таки надо. Организм должен ведь на чём-то работать. Как учили: поел – затошнило, вытравил, опять поел… И так до тех пор, пока желудок на место не встанет и тошнота не прекратится. Иначе никак не привыкнешь. И хоть особого аппетита на качке нет, но ешь регулярно, по распорядку дня, и ничего.

В 13:35 старпом вызвал на ГКП дежурного по низам:

– Старшина, что там у нас с обедом?

Со своего места, из-за автопрокладчика подал голос штурман:

– С обедом у нас хорошо. У нас без обеда плохо.

Штурман морячил уже десятый год, в своё время шесть лет отходил на рыбаках (рыболовецких судах), так что приём пищи в шторм большой проблемой для него не являлся. Старшина 1-й статьи Велосипедов обвёл мутным взглядом помещение, сделал над собою усилие и ответил:

– Кок укачался, товарищ старший лейтенант.

– Ну так поднимите его.

– Пробовали, не получается. Не хочет идти, зараза.

– Хорошо, возьми дневального по кубрику и принесите кока в коридор к камбузу. Я минуты через три спущусь.

– Есть, – слабым голосом ответил старшина и побрёл вниз.

Лишь только он начал спускаться, корабль сильно качнуло. С трапа послышался сдавленный вскрик: «Ё… твою мать», затем – грохот по ступеням военно-морских сапог и костей крепкого молодого организма, потом – звук упавшего тела. Вслед за этим наступила непродолжительная тишина, которую нарушили Стёпины рассуждения по поводу кока, сопровождаемые совершенно непечатной вольной лексикой.

Чернецкий улыбнулся. Затем он проверил ещё раз на экране МИЦ (морского индикатора целей), нет ли какого судна в море поблизости; целей не было, экран был чист. После этого, держась за переборки, старпом подошёл к небольшому трапу, ведущему на ходовой мостик, и крикнул в открытую и закрепленную дверь:

– Брыкалкин!

Через некоторое время наверху обозначилось движение и в дверном проёме появилась взлохмаченная голова вахтенного офицера – командира БЧ-2 (ракетно-артиллерийской боевой части) лейтенанта Андрея Брыкалкина. Цвет лица у него был пепельно-серым, глаза открывались только наполовину. Было совершенно ясно, что говорить он почти не может, а соображать способен только через раз. А может быть, и через два раза.

– Брыкалкин, целей нет, постой несколько минут один. Я пока вниз спущусь, надо с обедом разобраться. Кок забастовал. Всё понял?

Андрюха молча кивнул, и голова исчезла.

– На румбе?! – крикнул на мостик старпом.

– На румбе – сорок (корабль следует курсом 40 градусов), – слабо ответил вахтенный рулевой.

– Так держать!

– Есть так держать.

Последнее распоряжение – командиру БЧ-1 (штурманской боевой части):

– Штурман, поглядывай тут. Брыкалкин укачался. Я на несколько минут вниз. Кок всю военно-продовольственную подготовку загубил.

Штурман поднял тяжёлую голову с автопрокладчика:

– Добро, – затем переместился за экран МИЦ.

Всё, теперь можно было идти разбираться с обедом. Сергей ступил на качающийся в такт морю трап; руки сразу же привычно заняли нужное положение: левая сверху легла на левый поручень, правая снизу обхватила правый. Чуть левым боком вперёд, стараясь не соскользнуть со ступенек, старпом спустился вниз, в коридор.

Вы никогда не задумывались над тем, для чего вдоль коридоров кораблей и судов на переборках (стенках, по-сухопутному) укреплены поручни? Вот для таких случаев и укреплены. Держась за поручни, Чернецкий двинулся по коридору в сторону камбуза.

Вообще-то идти по длинному корабельному коридору в качку – дело довольно-таки интересное и, я бы даже сказал, в некотором роде забавное. Дело в том, что человек на качающейся палубе инстинктивно старается удержать свою вертикаль относительно горизонта. Даже если он этого горизонта и не видит. Господь Бог вставил нам в голову один маленький, но очень важный приборчик – вестибулярный аппарат. Вот этот самый аппарат и помогает морякам на качке. И когда, подчиняясь штормовой волне, корабль кренится на борт, ты, идя по коридору, начинаешь наклоняться в противоположную сторону, стремясь сохранить равновесие. Голова твоя вместе с верхней частью туловища начинает клониться к одной переборке, в то время как ноги по палубе коридора автоматически смещаются к противоположной. Так что идущий человек в проёме коридора смотрится не прямо, а по диагонали. Накренившись, корабль на какое-то мгновение замирает в конечной точке и начинает обратное движение. А вместе с ним начинаешь своё движение в другую сторону наклона и ты. На сильной волне, когда размах качки довольно большой, иной раз приходится перебирать ногами чуть ли не по самой переборке.

Если же впереди вас по коридору идёт кто-либо, то смотреть со стороны на эти его качания без улыбки просто невозможно.

Но, как говорят на востоке, вернёмся к нашим баранам.

В коридоре у камбуза стоял злой дежурный по низам. Руками он припёр к переборке кока, не давая тому стечь вниз, на палубу. Если бы не этот разгильдяй, старшина лежал бы сейчас, мерно покачиваясь, на рундуке в кубрике, и никто бы его не тревожил. По неписаному морскому закону, во время шторма, понимая состояние людей, без особой нужды никто никого никуда не дёргает.

Кок же, узбек Бурхон Эшкуватов, искренне не понимал, чего от него хотят. Собирая всю свою недолгую сознательную жизнь хлопок на своей тёплой родине, где растут лук, чеснок, виноград и персики, он даже в самом страшном сне не мог себе представить, что человеку может быть так плохо. А когда оказалось, что ему в таком состоянии нужно ещё и обед сготовить, Бурхон решил лучше умереть, но на камбуз не идти. Да и вообще какой идиот будет думать о еде в такую болтанку? Вот, например, ему, старшему матросу Эшкуватову, кушать совершенно не хочется.