Текст книги "Обрученные войной. Записки из семейного архива двух фронтовиков"

Переподготовка

Снова знакомые тушинские казармы. Снова занятия, школьная доска, ящик с песком с макетом местности. Нам дают знания до командира стрелкового батальона включительно. Мне нравится хорошая физподготовка. Да и обращаются с нами более уважительно, чем с курсантами взводных курсов. Как-никак мы офицеры, и теперь называемся не «курсанты», а «слушатели». Почти как в академии. Лекции довольно интересные – особенно по взаимодействию родов войск. Учимся управлять приданной артиллерией и танками. Изучаем тактику вермахта и немецкое оружие.

5 июня начальник курсов поздравил меня с днем рождения. А я и забыл про этот день! Теперь мне стукнуло 24 года. А могло и не стукнуть еще пару лет назад, если бы не уцелел в бомбежке на станции Сафоново. И сколько еще этих «если» было потом…

17 августа 1943 года мы сдали последние экзамены на курсах усовершенствования среднего комсостава. На торжественном построении нам выдали по две пары новеньких, только что введенных офицерских погон. Мы получили их в полевом виде и в парадном, то есть золотыми. В золотых и вышли на парад. И пусть он не был парадом в полном смысле этого слова, скорее всего, это была строевая прогулка по городу, тем не менее для нас он остался как «первый парад в погонах» – своего рода историческое событие.

Мы шли по улицам, ловя добрые, порой удивленно-восхищенные взгляды москвичей, которые видели в нас надежную защиту. В наш обиход снова вошло еще недавно поруганное – «белогвардейское» слово – «офицер». И вот теперь мы – офицеры Советской армии. Звучит!

А тут меня и в звании повысили – третью звездочку на погоны прикрепил: гвардии старший лейтенант. Друзья в шутку называли меня – «гвардии Андрюшка».

Получаю назначение в незнакомую 220-ю стрелковую дивизию, в ее 653-й полк. Это были уже не сибиряки, а орловцы. Но воевали храбро. В июльских боях 1942 года 220-я стрелковая дивизия участвовала в прорыве «линии Шуберта» – сильной обороны противника под Ржевом. В марте 1943 года стремительными атаками, обходными маневрами и смелыми рейдами в тыл противника днём и ночью 220-я дивизия перекрыла врагу отступление из-под Ржева. Командовал ею полковник В. Полевик. Теперь дивизия вела бои на подступах к городу Ярцево вдоль стратегической магистрали Москва – Смоленск – Минск.

В 653-м полку меня назначили командиром 7-й роты в третьем батальоне. Рота не взвод: теперь под моим началом полтораста бойцов и пять офицеров: замполит, три взводных командира и командир пулеметного взвода.

Если советские и немецкие пехотные взводы были примерно схожи по своему составу и вооружению, то между советской стрелковой и немецкой пехотной ротами были весьма существенные отличия. Оно состояло прежде всего в том, что советская стрелковая рота, в отличие от немецкой, не имела в своей структуре подразделений материального снабжения и обеспечения. Это было стопроцентно боевое подразделение. Тыловое снабжение роты обеспечивали хозподразделения батальона, в который она входила, и полка. Именно оттуда приезжали к нам полевые кухни, доставляли боеприпасы, вещевое имущество. В роте же обеспечение личного состава всем необходимым лежало на мне и ротном старшине Егоре Захаровиче, человеке бывалом и опытном – бывшем завхозе какого-то харьковского техникума. Я не раз ставил вопрос перед комбатом, чтобы у нас была своя полевая кухня. Ведь в ее котле закладываются продукты как раз по числу едаков в роте. Уж тогда бы точно не было таких перебоев в приеме пищи, как у нас, тогда бы точно соблюдалось в нерушимости золотое правило «война войной, а обед по расписанию». Но всякий раз, когда я заводил об этом речь, комбат отмахивался: не нами-де придумано, не нам и переделывать.

– Кухня снизит подвижность роты, – утверждал комбат.

– Зато повысит ее выносливость и боеспособность, – возражал я.

– Ты что, с немцев пример берешь?

– У врага тоже можно кое-чему поучиться.

– Пусть лучше немцы у нас учатся…

И такая вот словца без конца. И хотя меня поддерживали командиры других рот, полевыми кухнями по-прежнему командовали батальонные тыловики.

Да, действительно, немецкое стремление к комфорту в любых условиях приводило к тому, что пехотная рота повсюду таскала за собой свой обоз, хозяйственные подразделения да еще и передвижную мастерскую. Около тридцати солдат – чистейшей воды тыловики, да еще голов пять лошадей, которые тоже требовали своего фуража и своей заботы. Ничего этого у нас не было. Хотя мне по штату полагался верховой конь для объезда ротной колонны на марше. Но такой роскоши я никогда не видал. В походе и мы, и немцы передвигались пешком, поэтому особых преимуществ здесь ни у кого не было.

СПРАВКА ВОЕННОГО ИСТОРИКА

Стрелковая рота была следующим по величине тактическим подразделением после взвода и входила в состав стрелкового батальона.

Командовал стрелковой ротой командир роты (ротный) в звании капитана. Вооружен пистолетом ТТ. Помощником командира роты был ротный политрук. Он отвечал за политвоспитательную работу в подразделениях роты и держал связь с политотделом батальона и полка. Вооружен пистолетом ТТ.

А вот фактическим помощником командира роты являлся ротный старшина. Он ведал ротным хозяйством, занимался вопросами обеспечения подразделений роты всем необходимым, получая это все необходимое в батальоне, куда входила стрелковая рота. Для этих целей в роте была одна лошадь с телегой, которой управлял ездовой в звании рядового, вооруженного, как и старшина, винтовкой. Был в роте собственный писарь. Он также был вооружен винтовкой.

Был в роте один посыльный в звании рядового. Но, несмотря на рядовое звание, он был, пожалуй, левой рукой командира роты. Ему поручались ответственные задания, он всегда находился рядом с комбатом, хорошо знал всех взводных и командиров отделения и т. д. И его знали не только в подразделениях роты, но и в батальоне. Он также был вооружен винтовкой.

Основу стрелковой роты составляли стрелковые взводы. В стрелковой роте таких взводов было три. На ротном уровне стрелковые взводы получили усиление прежде всего в виде пулеметного взвода.

Пулеметный взвод возглавлялся командиром пулеметного взвода в звании лейтенанта. Вооружение – пистолет ТТ. Пулеметный взвод состоял из двух расчетов станкового пулемета «максим». Каждым расчетом командовал сержант. Вооружение – пистолет ТТ.

Расчет состоял из командира расчета и четырех рядовых (наводчик, пом. наводчика, подносчик патронов и ездовой), вооруженных винтовками. По штату на каждый расчет полагалась лошадь и повозка для перевозки пулемета (тачанка). Расчет был вооружен винтовками.

Численность пулеметного расчета составляла 6 бойцов. Численность пулеметного взвода составляла (6 × 2 + командир взвода) = 13 бойцов.

На вооружении пулеметного взвода: пулемет «максим» – 2 шт. Винтовка самозарядная СВТ 38/40 – (4 × 2) = 8 шт. Пистолет ТТ – 3 шт.

Главным предназначением пулемета «максим» было подавление огневых точек противника и поддержка пехоты. Высокая скорострельность (боевая 600 выстрелов в минуту) и высокая точность стрельбы пулемета позволяли выполнять эту задачу с расстояния от 100 до 1000 м до своих войск. Все бойцы пулеметного расчета одинаково владели навыками стрельбы из пулемета и в случае необходимости могли сменить командира расчета, наводчика и т. д.

При каждом станковом пулемете возился боевой комплект патронов, 12 коробок с пулеметными лентами (лента – 250 патронов), два запасных ствола, одна коробка с запасными частями, одна коробка с принадлежностями, три бидона для воды и смазки, оптический пулеметный прицел.

Пулемет имел броневой щит, предохраняющий от осколков, легких пуль и т. д.

Толщина щита – 6 мм. Правда, не всегда этот щит спасал пулеметчика. Таким образом, главным усилением взводов на ротном уровне из вооружения являлся 7,62 мм станковый пулемет системы Максима образца 1910/30 года. Кроме того, в качестве ротного усиления взводов во время боя в составе роты было два снайпера. Достаточно могучее усиление подразделений роты для целей уничтожения огневых точек противника с дальнего расстояния и выведения из строя командиров подразделений противника.

Вооружены снайперы были винтовкой Мосина (трехлинейкой) с оптическим прицелом ПУ (прицел укороченный). Хороший снайпер с дистанции 300 м за минуту стрельбы может запросто отделение пехоты уложить. А в паре – полвзвода. Не говоря уже о пулеметных точках, расчетов орудий и т. д.

В состав роты входило также санитарное отделение. Им командовал командир отделения сержант-санинструктор. В его подчинении находилось четыре санитара. На вооружении отделения один пистолет. Всего: пять человек. На вооружении один пистолет.

Общая численность роты: командир роты – 1 чел. Политрук роты – 1 чел. Старшина роты – 1 чел. Посыльный – 1 чел. Писарь – 1 чел. Ездовой – 1 чел.

Стрелковые взводы – 51 × 3 = 153 человека.

Пулеметный взвод – 13 человек.

Снайпер – 2 человека. Санитарное отделение – 5 человек.

Итого: 179 человек.

На вооружении роты: станковый пулемет «максим» – 2 шт. Пулемет ПД Дегтярева – 12 шт. (по 4 шт. в каждом стрелковом взводе). Легкий 50-мм миномет – 3 шт. (по 1 шт. в каждом стрелковом взводе).

Пистолет-пулемет ППД – 27 шт. (по 9 шт. в каждом взводе).

Винтовка СВТ-38, СВТ– 40 – 152 шт. (по 36 шт. в каждом взводе + 8 × 4 = 32 + 8 шт. в пулеметном взводе + 4 у остальных). Снайперская винтовка Мосина с прицелом ПУ – 2 шт.

Пистолеты ТТ – 22 шт. (по 6 шт. в каждом взводе + 1 в пулеметном взводе + 1 в санитарном отделении + 2 у ком. роты и замполита).

Транспортные средства: лошадь верховая – 1 шт. Лошадь с телегой – 3 шт. Всего 4 лошади.

На вооружении немецкой пехотной роты / в сравнении с советской стрелковой ротой:

1. Ручной пулемет – 12/12

2. Станковый пулемет – 0/2

3. Пистолет-пулемет – 16/27

4. Винтовка магазинная – 132/0

5. Винтовка самозарядная – 0/152

6. Винтовка снайперская – 0/2

7. Миномет 50 мм – 3/3

8. Противотанковое ружье – 3/0

9. Пистолет – 47/22

Отсюда можно сделать вывод, что советская стрелковая рота на ротном уровне значительно превосходила по огневой мощи и вооружению немецкую пехотную роту. Советская стрелковая рота и по численности боевого состава превосходила немецкую пехотную роту на 15 человек (179–164).

Преимущество в транспортных средствах, повозках и тягловой силе на ротном уровне в немецкой пехотной роте было связано с работой тыловых служб немецкой роты.

Транспортные средства боевой части советской стрелковой роты:

1. Лошадь верховая – 1 шт. 2. Лошадь с телегой – 3 шт. Всего 4 лошади на стрелковую роту.

Транспортные средства боевой части немецкой пехотной роты:

1. Верховая лошадь – 1 шт. 2. Велосипед – 3 шт. 3. 4-конная тяжелая повозка – 1 шт. Всего 4 лошади на пехотную роту.

Вывод: по численности боевого состава и по вооружению и огневой мощи советская стрелковая рота превосходила немецкую пехотную роту, уступая ей лишь в системе организации снабжения.

* * *

Как бы ни были хороши штатные расписания, но только на «передке» в наших ротах почти никогда не было полного состава. Разве что перед массированным наступлением в роту вливалось пополнение до полного строя. Но через день-другой наши цепи снова редели.

Воевать приходилось всегда с нехваткой людей и оружия.

Плох тот солдат, который не мечтает стать маршалом. И плох тот ротный, который не мечтает стать батальонным командиром. Командир батальона – это уже иной коленкор, это уже хоть и маленький, но полководец. Именно с командира батальона начинается взаимодействие различных родов войск: пехоты с артиллерией, с приданными танками, а в идеальном случае и с авиацией. И положение у комбата иное, чем у ротного. У него есть штаб, начальник штаба и прочие помощники. Наконец, и тыл со всеми его полевыми кухнями, обозами, медиками тоже начинается с батальонного звена. Командир батальона – это категория старшего офицера – майора или подполковника, хотя на «передке» батальонами командовали и старшие лейтенанты, а то и просто лейтенанты. Я надеялся, что однажды мне выпадет такой шанс – возглавить батальон. И однажды он действительно выпал. Но об этом чуть позже…

Осенью 1943 года мы все еще топтались на полях Смоленщины. Весь Западный фронт медленно, но верно приближался к границам Белоруссии. Бои шли на Могилевском, Оршанском, Витебском направлении. План стратегической операции «Багратион» по очищению белорусской земли от оккупантов, наверное, еще только разрабатывался в Генштабе, а наша 31-я армия вместе с соседними 10-й и 33-й уже пытались начать освобождение Белоруссии. Однако немцы на здешних рубежах держались очень крепко, сказывалось, что рубежи обороны они укрепили заранее, успели построить ДОТы, забетонировать часть траншей и выставить минные поля и проволочные заграждения в несколько колов. К тому же их Восточный фронт был связан с Германией коротким плечом. По железной дороге шло подкрепление: немцы, как показывали пленные, перебрасывали к нам дивизии из Голландии и Норвегии. Даже венгерскую конницу перебросили.

Бились за каждую высоту, за каждую деревушку, несли потери, с кровью отбивая свои дороги, свои рощи, свои речушки. Но в целом топтались на месте, продвигаясь с огромным трудом на километр, два, три… Мы, как наступающая сторона, несли тяжелые потери. У меня в роте во взводах было по десять – пятнадцать штыков. И это при всем том, что по штату в роте должно было быть не менее 150 бойцов.

…Когда рота идет в атаку, она должна быть единым существом, одним организмом. Это как многоголовая гидра, одна голова потеряна, но рядом другие – головы и плечи, руки с оружием. Когда противник видит, что на него наступает не россыпь разрозненных людей, а одна единая сила, он уже морально разбит: сколько бы он ни стрелял, а вал наступающих все ближе и ближе. И в конце концов противник бежит. Но чтобы этого добиться, нужно, чтобы у бойцов было чувство локтя, чтобы каждый был не сам по себе, а впаян в общую цепь, в общий строй. Каждому из них надо верить, что рядом – друг, что тебя не бросят, не оставят. Поднялись врозь, значит, залягут при первой возможности, потом уже посреди поля не поднимешь, захлебнется атака. Идти – так всем вместе; не зря говорят: на миру и смерть красна.

Ты и твоя рота – это живая сила, не танковое железо, а сила из плоти и крови, мышц и сухожилий, и ее ничем не прикроешь от летящего прицельно и шально острого зазубренного железа. Ну разве что каской или жидким бруствером. Но в атаке и бруствера нет. Твое спасение только в произволе закона вероятности и законе баллистического рассеивания. Это означает – авось в меня не попадут. В соседа попадут, а в меня нет. Наверное, это идет от наивной детской веры в свое бессмертие. Но веру часто заглушает страх – а вдруг все-таки попадут?

Для того чтобы рота или батальон действовали как один организм, необходимо проводить боевое сплачивание, сколачивание подразделения. В реальных фронтовых условиях времени для этого, как правило, нет. В бой бросают людей, которые фактически не знают друг друга, например, только что пришло обширное пополнение – кто есть кто, кто чего стоит, никому не известно. И каждый сам по себе, и каждый сам за себя… Сколько полегло таких одиночек.

И все-таки при первой же возможности, при передышке в тылу я старался сплачивать людей на деле. Проводил учения на околице села или на опушке леса, на любой местности. Некоторые мои коллеги, тоже ротные или взводные командиры, смотрели на меня с недоумением: тебе что, больше всех надо? Зачем бойцов мучаешь? Пусть лучше отдохнут. Но ведь не зря Суворов говорил «тяжело в ученье, легко в бою». А я своим говорил: «Тяжело в ученье, в бою еще тяжелее будет. Но выживешь, если будешь знать, что к чему». Учил быстро рассыпаться в цепь из походного строя. Учил занимать круговую оборону, учил ползать и метать из положения лежа гранаты. Ведь многие новобранцы приходили вообще без обучения, умели только затвор винтовки передергивать. Такие долго не выживали.

Вторая заповедь: каждый должен знать друг друга в лицо и по имени, знать, откуда человек родом и что он реально умеет. Я еще взводным собирал всех вместе, и каждый вкратце рассказывал о себе. При этом звучали шутки и подначки. Но даже такой простой способ общения многое давал. Это так важно, когда в бою, в грохоте взрывов и свисте пуль кто-то окликает тебя по имени: «Витя, за мной! Гончаренко – вперед! Саня, прикрой меня!»

Третья заповедь: за одного выспавшегося трех полусонных дают. Усталый, сонный боец превращается в апатичного болвана. Полубоец. Другое дело – выспавшийся, со свежей головой: он бодр, зорок, проворен, сметлив. Старался дать своим солдатам выспаться при первой возможности.

Слабым местом в нашей боевой жизни была разведка. Практически мы никогда не знали, какие немецкие силы нам противостоят, сколько орудий на нас наведено и какой плотности пулеметный огонь обрушится на наши головы при штурме той или иной высоты, в бою за ту или иную деревню. Практически узнавали силы противника в так называемой разведке боем. Ценой солдатской крови определялись огневые точки врага,

Вторая ахиллесова пята – связь. Чаще всего войска и штабы получали информацию, как во времена Александра Македонского – посыльными, или, как их официально называли, «делегатами связи». Однажды наша рота взяла в плен офицера в авиационной форме. Думали, что это летчик. А переводчик установил, что это офицер-наводчик авиационных ударов. Оказывается, у немцев в каждом пехотном батальоне находился при штабе офицер-координатор, который вызывал бомбардировщики, штурмовики или истребители, если батальон натыкался на хорошо оборудованную оборону. Позвонил в ближайший авиаполк, сообщил координаты цели, и вот уже летит скорая воздушная подмога. Я едва не воскликнул: «Нам бы так!» И хорошо, что удержался, кто-нибудь из слушателей переводчика, а может быть и сам переводчик, сообщил куда надо насчет лейтенанта Черкашина, который восторгается немецкой организацией службы. Такое не прощалось, как признание, что такое-то немецкое оружие в чем-то превосходит наше. Это называлось охаиванием советского оружия или преклонением перед врагом – как-то так. И за это по головке не гладили. Потому-то никто из слушавших офицеров не покачал головой и не сказал: «Нам бы так». Мы прекрасно понимали, что в ближайшем будущем в нашем стрелковом батальоне никаких авианаводчиков не появится. Тут и артиллерию-то не всегда вызовешь, не говоря о танках. Высокое штабное начальство на уровне штадива, если не выше, решает, кого и куда полетят наши соколы бомбить-штурмовать. Я за всю войну так и не испытал подобного счастья – прилетели наши «пешки» или «илы» да и прошлись огнем по немцам, вставшим нам на пути. Сами обходились, крови не жалели.

Как-то на инструктаже у комбата я не выдержал и сказанул:

– Товарищ майор, мне тут такая мысль пришла: а хорошо, если бы у нас при штабе кто-то из авиаторов был на связи со своим полком. Чуть затор какой, вызвал бы штурмовиков на подмогу, и сразу бы дело пошло.

– Как у немцев, что ли? – угрюмо уточнил комбат.

– Я у немцев не служил. Мне самому эта мысль пришла.

– А что – толковая мысль, – поддержал комбат.

– Инициатива снизу, – одобрил комиссар. – Может, и услышат нас. Изложи письменно в докладной записке.

– Не надо, – махнул рукой комбат. – Не пройдет идея. Никаких самолетов не хватит, если каждый батальон начнет их вызывать.

* * *

В редкое свободное время читал странички из брошенных разорванных книг. Я забирал у бойцов страницы книг, из которых они хотели скрутить цигарки. Курить разрешал только газеты. Прочитывал их, и если в них не было ничего интересного, отдавал. Так у меня в вещмешке скопилась «библиотечка» из раздерганных книг.

Однажды в разломанной школьной библиотеке среди груды растрепанных, мокрых книг нашел брошюрку со стихами поэта, о котором никогда раньше не слышал. Сначала мне показалось, что это Есенин. Но замполит, бывший учитель из Барнаула, посоветовал выбросить книжицу, поскольку ее автор Павел Васильев оказался «врагом народа» и был расстрелян в 37-м году. Однако я не последовал его совету. Просто вырвал титульный лист, чтобы не было понятно, чьи это стихи.

 
Помню дым походного привала,
Сон бойцов у яркого костра.
Руку мне тогда забинтовала
Славная военная сестра.
Теплотой и лаской окружила,
Подняла ресницы ясных глаз.
Мне о доме что-то говорила,
Чтобы боль немного улеглась.
Не забыть мне тихий и короткий,
После боя найденный привал.
Девушку в шинели и пилотке,
Ту, что я сестрою называл…
 

Из Москвы с тушинских курсов я приехал с небольшим фибровым чемоданом, оббитым по углам прессшпаном. Это был первый чемодан в моей жизни, и он как нельзя соответствовал моему новому статусу – ротного командира. Тогда все выпускники курсов купили себе такие же чемоданы – для удобства и солидности. Чемоданы хранились в батальонном обозе, а все вещи первой необходимости – бритву, пару вафельных полотенец, шерстяные носки, кисет с табаком – я переложил в обычный солдатский сидор, который носил вместе со своим вещмешком мой ординарец. В чемодан же были уложены свитер домашней вязки, купленный на Тушинском рынке, коробка с пачками «Беломора», обгорелый томик стихов Пушкина, потрепанная нотная тетрадь с партиями для кларнета и сам кларнет, разобранный на части. Списанный из-за трещины в корпусе инструмент мне подарил перед уходом на офицерские курсы командир музвзвода Уваров – «чтобы не забывал родной оркестр». Это и в самом деле была хорошая память. Играть, как прежде, на нем было нельзя, кларнет требовал серьезного ремонта, но он помогал мне не забыть аппликатуру. Я пытался сам его отремонтировать с помощью изоленты, липовых плашек, столярного клея. Но кларнет звучал из рук вон плохо. Я надеялся найти после войны хорошего мастера, восстановить инструмент и свои знания, а потом поступить в музыкальное училище. Но пока надо было освобождать смоленскую землю.