Текст книги "Все в мире поправимо…"

«Мы все живем по собственным законам…»

 
Мы все живем по собственным законам.
По вечным нормам чести и любви.
Где верят только правде да иконам.
Сверяя с ними помыслы свои.
 
 
Мы все живем по собственным законам.
И авторы их – Совесть и Народ.
Пусть власть когда-нибудь
Под думский гомон
Законы те своими назовет.
 

«Я разных людей встречал…»

 
Я разных людей встречал —
Лукавых, смешных и добрых.
Крутых, как девятый вал,
И вспыльчивых, словно порох.
 
 
Пусть встречи порой напасть…
Со всеми хочу встречаться,
Чтоб вдруг до одних не пасть.
А до других подняться.
 

«Я из этого времени выпал…»

 
Я из этого времени выпал,
Как из Родины выбыл…
И мы уже не считаем потерь —
Кто там – в какой стране…
Хорошо, что меня
Не оставила Тверь
С отчаяньем наедине.
 

«Погибшие святые имена…»

 
Погибшие святые имена
К нам возвращаются из тьмы.
Как поднимают корабли со дна,
Так с именами
Возвращались мы.
 

«Прихожу в твой опустевший дом…»

 
Прихожу в твой опустевший дом
И волненье отогнать пытаюсь.
Ты стоишь, как одинокий аист.
Над своим разрушенным гнездом.
 

«Жизнь пронеслась…»

 
Жизнь пронеслась,
Как стриж сквозь колокольню.
И память сохранила взмах крыла.
Отозвались невыносимой болью
Звонящие вдали колокола.
 

«В мире стало меньше доброты…»

 
В мире стало меньше доброты.
Оттого и жизнь становится печальнее.
Словно обреченные киты,
Мы себя бросаем
На́ берег отчаянья.
 
 
В мире стало меньше доброты.
Меньше милосердия и нежности…
И погибнем мы, как те киты,
Что расстались с голубой
Безбрежностью.
 

«Я навсегда запомнил тот зачет…»

 
Я навсегда запомнил тот зачет…
Доцент была из молодых да ранних.
Строчил ответы я, как пулемет,
И чувствовал себя на поле брани.
 
 
Мы были целый час наедине.
Она смотрела на меня сурово.
И вдруг зачетку протянула мне —
«Я буду рада повидать вас снова…»
 
 
И так три раза я сдавал зачет.
Красавица ждала нетерпеливо,
Когда меня вновь память подведет.
Но я все даты вызубрил на диво.
 
 
Лишь много позже я с ней подружусь,
Взаимную симпатию усилив.
Зато теперь я знаю наизусть
Счастливую историю России.
 

«У нас в России любят спорить…»

 
У нас в России любят спорить,
Надеясь этим что-то изменить.
Как будто редкий извлекают корень
Из уравненья: «Быть или не быть…»
 
 
Меня вконец те споры утомили:
То против власти, то за ту же власть.
Рождает спор порой гипертонию,
А истина пока не родилась.
 

«Бренд наших дней – приемы и тусовки…»

 
Бренд наших дней – приемы и тусовки,
Что так похожи на салоны мод.
Где вдоль стены охранники присохли,
Не упуская из виду господ.
 
 
Все напоказ – престиж и раболепье.
И эти полудружбы наугад.
Здесь были бы нелепы Блок и Репин.
Ведь не нужны им должность и откат.
 
 
Но это – жизнь…
И как мне ни печально,
Я на душу беру немалый грех,
Признавшись, что Россия обмельчала
От мелкоты, поднявшейся наверх.
 

«Страна поменяла Систему…»

 
Страна поменяла Систему.
Система сменила господ.
И только при всех своих бедах
Остался российский народ.
 

«Если каждый житель страны моей…»

 
Если каждый житель страны моей
Скажет, что счастлив он, —
Тогда лишь можно присвоить ей
Титул великой державы.
 

«На праведный гнев наложили запрет…»

 
На праведный гнев наложили запрет,
Чтоб власть оградить от упреков и бед.
Народу погневаться можно в квартире,
В постели, в подъезде…
И даже в сортире.
 
 
Но если наш яростный гнев невзначай
Прорвется на улицу, словно цунами,
То синяя стая расправится с нами.
От гнева останется боль и печаль.
 
 
И улицей стала теперь для меня
Из книги любая страница моя.
 

«Литературный киллер получил заказ…»

 
Литературный киллер получил заказ:
Убить успех престижного коллеги.
Чтоб свет его в чужих сердцах погас.
И чтобы сам ушел он в тень навеки.
 
 
Старался киллер… Он к смертям привык.
Заказ чужая зависть оплатила.
Однако на успех ста тысяч книг
Ему патронов явно не хватило.
 

«Я по глазам богатых узнаю…»

 
Я по глазам богатых узнаю:
Как будто бы смотрю
В промерзшие озера…
А если вдруг замечу полынью,
То знаю – и она замерзнет скоро.
 

«Я прожил жизнь свою…»

 
Я прожил жизнь свою
И тяжело, и весело.
Среди улыбок, доброты
И зла.
И молодость моя
Свое отгрезила.
А зрелость совершила,
Что могла.
 

«Женщина на ро́ды денег просит…»

 
Женщина на ро́ды денег просит,
Прикрывая кофточкой живот.
И стучатся в сердце Маша с Фросей
Или русский богатырь Федот.
 
 
Что же со страною происходит,
Если тает каждый год народ?!
И с сумою наши бабы ходят,
Каясь, что не сделали аборт.
 

«Рублевка живет от России отдельно…

 
Рублевка живет от России отдельно.
Она – как особое княжество в ней.
И столько князей расплодилось удельных!
И каждый гордится усадьбой своей.
 
 
А где-то поодаль ютится Россия.
Растит урожай, ловит рыбу в прудах.
Она никогда за себя не просила,
А все добывала в нелегких трудах.
 
 
И русский народ – не князья и дворяне.
Не вхож он в чванливое царство господ.
Но что-то такое он знает заранее,
Что дарит надежду и силы дает.
 

Взгляд со стороны

 
В России возродилась знать —
Помещики и бизнесмены…
Они теперь ни в чем не знают меры,
Стараясь все к рукам прибрать.
 
 
Один скупает вдоль реки дома.
А речка, между тем, зовется Темзой…
Другой купил какой-то царский вензель.
Но это не добавило ума.
 
 
Признался нам с экрана некий чин,
Что столько у него теперь богатства,
Что и за век потратить не удастся…
Не потому ль до срока он почил.
 
 
А друг мой смотрит грустно из ворот:
«Уж эти мне российские транжиры!
Они намерены скупить полмира,
Забыв о том, как беден их народ…»
 

Лондон

«Приватизировав экран…»

 
Приватизировав экран,
Чиновник вышел в шоумены.
Но в этом был один изъян —
Не знал он в жажде славы меры.
 
 
Какой я ни включал канал, —
Вещал он стоя или с кресла…
И всех нас насмерть доконал.
Разбил экран я в знак протеста.
 

«У нас в России власть не любят…»

 
У нас в России власть не любят.
Быть может, не за что любить.
Но лишь от власти той пригубят
И все готовы ей простить.
 

«На дворе уже март…»

 
На дворе уже март,
А зима не уходит.
Тучи серые на небе
И снегопад.
Может, кризис уже
Начался́ и в Природе.
Потому и с погодою
Все невпопад.
 

«Это горькая тема…»

 
Это горькая тема —
Конфликт поколений.
И когда нас не будет, —
Продолжится спор.
Это было до нас.
Это будет со всеми.
Ведь былое —
Грядущему —
Вечный укор.
 

«Когда-то нас пугал «железный занавес»…»

 
Когда-то нас пугал «железный занавес».
Мы жили все в придуманном раю.
Но проржавел и пал «железный занавес»
И мир увидел Родину мою.
 
 
Она была во всей красе и силе.
Как будто в дальний собралась полет…
Не надо было путать власть с Россией,
К временщикам приравнивать народ.
 

«Мне приснился Президент…»

 
Мне приснился Президент.
Мы сидели рядом.
Я использовал момент —
Попросил награду.
 
 
Как-никак, а юбилей.
Столько лет скопилось.
Президент сказал:
«О’кей… Окажу вам милость…»
 
 
И добавив: «Будет так…» —
Мило улыбнулся.
Ну а я такой дурак, —
Взял да и проснулся.
 

«А в метро на переходах…»

 
А в метро на переходах
Много нищих, как в войну.
Просят денег у народа,
Ну, а кто подаст ему?
 
 
А поодаль барахолка.
Вся Москва торгует тут.
Ждать, наверное, недолго —
И страну распродадут.
 
 
И устав от словоблудий,
Я кричу у стен Кремля:
– Что же с нами завтра будет?
Что же с нами будет, бля?!
 

«Наступили времена тусовок…»

 
Наступили времена тусовок.
Пол-Москвы тусуется в Кремле.
Пол-Москвы изыскивает повод,
Чтобы оказаться при столе…
 
 
И тусовка, вкусно отобедав,
И дела вершит, и пьет вино.
Александр Сергеич Грибоедов
Нравы эти высмеял давно.
 

«Что происходит с великой страной?..»

 
Что происходит с великой страной?
Стала она в своих помыслах
Слабой.
Снова обходят ее стороной
Бывший восторг,
И удача, и слава.
 

«Наша жизнь – как цунами…»

 
Наша жизнь – как цунами.
Все пошло кувырком.
Поменялись местами
Произвол и закон.
 
 
Поменялись местами
Чистоган с чистотой.
Мы с надеждой расстались,
Как с затеей пустой.
 
 
Ты о совесть прилюдно
Невзначай не споткнись…
Стала очень уж лютой
Эта новая жизнь.
 

«Собственности нет на красоту…»

 
Собственности нет на красоту.
Никакой —
Ни личной, ни общественной.
Будь она природой или женщиной,
Собственности нет на красоту.
 

«Маленькая девочка в коляске…»

 
Маленькая девочка в коляске
Полыхает взглядом голубым.
Это небо ей плеснуло в глазки
Синевою из своих глубин.
 

«Что же натворили мы с Природой?..»

 
Что же натворили мы с Природой?
Как теперь нам ей смотреть в глаза?
В черные отравленные воды,
В пахнущие смертью небеса.
 
 
Ты прости нас, бедный колонок.
Изгнанный, затравленный, убитый…
На планете, Богом позабытой,
Мир от преступлений изнемог.
 

«Уже ничто от бед нас не спасает…»

 
Уже ничто от бед нас не спасает.
Надежда, как и боль, – невмоготу.
Вот так под фарой мчится заяц,
Не смея прыгнуть в темноту.
 
 
Над ним мерцают тускло звезды,
И света злое колдовство.
И лишь нежданный перекресток
Спасет от гибели его.
 

«Должен я признаться честно…»

 
Должен я признаться честно,
Что вернувшись в край родной,
Не нашел себе я места
В этой жизни сволочной.
 
 
Все посты позанимали.
Только я забыт, увы.
А над миром светят «мани»
Цвета утренней листвы.
 

2001

«В своем Отечестве нельзя…»

 
В своем Отечестве нельзя
Пророком стать, когда зоилы —
Твои неверные друзья
Тебе талант простить не в силах.
 
 
Но от отчаянья спасет
Надежда, —
Что в тиши читален
Иль в доме вечер напролет
Тебя восторженно читают.
 

«На море памятников нет…»

 
На море памятников нет.
Но море излучает свет.
Свет памяти…
Он не исчезнет.
Как боль в словах,
Как слезы в песнях,
Когда они посвящены
Всем не вернувшимся с войны.
 

«Отходит от перрона поезд…»

 
Отходит от перрона поезд,
Как будто от души моей.
И кто-то смотрит, успокоясь,
На колыхание огней.
 
 
А кто-то им вдогонку плачет.
И, видно, боль его права.
И ничего уже не значат
В окне беззвучные слова.
 

«У Вечного огня…»

 
У Вечного огня,
Зажженного в честь павших.
Не на войне минувшей, —
Павших в наши дни,
Грущу, что никогда
Они не станут старше.
И думаю о том, как молоды они.
 
 
И возле их имен – живых, а не убитых —
Мы все в минуты эти и чище, и добрей.
И падает снежок на мраморные плиты —
Замерзшие в полете слезы матерей.
 

«Видел я омута…»

 
Видел я омута… —
В них вода холодна,
И, как полдень, чиста,
И, как слезы, ясна.
 
 
А заглянешь им вглубь,
Растревожишь чуть-чуть, —
И поднимется разная нечисть со дна.
И воды уже нет —
Только черная муть.
 
 
Я смотрю в них с тревогой,
Смотрю неспроста,
Потому что я в людях
Встречал омута.
 

«Над столами шквал бездарных песен…»

 
Над столами шквал бездарных песен,
Где жюри притихшее сидит,
Веря, что родится новый Пресли
Иль Серебряников Леонид.
 
 
Замирает зал от песнопений.
И волна оваций – по рядам,
Будто написал стихи Есенин,
А мелодии – Бабаджанян.
 
 
Что с искусством происходит ныне,
Если пошлость вызвала восторг,
И у тех, кто глух к былым святыням,
И у тех, кто в этом знает толк.
 

«Лесть незаметно разрушает нас…»

 
Лесть незаметно разрушает нас,
Когда молчаньем мы ее встречаем.
И перед ней, не опуская глаз,
Уже стыда в себе не замечаем.
 
 
Нас незаметно разрушает лесть.
Льстецы нам воздвигают пьедесталы.
И нам туда не терпится залезть,
Как будто вправду мы иным и станем.
 

«Везли по улицам Москвы…»

 
Везли по улицам Москвы
Прах Неизвестного солдата.
Глазами скорби и любви
Смотрели вслед мы виновато.
 
 
И в те минуты вся страна
Прильнула горестно к экранам.
И ворвалась в сердца война, —
И к молодым, и к ветеранам.
 
 
Ко дням потерь и дням разлук
Нас память снова уносила.
И рядом с дедом плакал внук,
Еще всего понять не в силах.
 

«Двадцать лет власть говорит…»

 
Двадцать лет власть говорит,
Что надо
Жизнь переустроить для страны.
Чтобы с зарплатой
Полный был порядок.
И чтоб права забрали у шпаны.
 
 
Но годы мчат…
Жизнь мало изменилась.
Та ж нищета, бесправие и гнет.
Случится ль то, что не случилось?
Или народ опять напрасно ждет?
 

«Вхожу в магазин…»

 
Вхожу в магазин —
Всюду импорт.
Цена до небес,
Но бери…
Картофель для русских
Был вырыт
Не в Курске
И не в Твери.
 
 
А все, что страна создавала,
Растила своим землякам,
Теперь не имеет навара,
Чтоб лучше жилось чужакам.
 

«Мы живем среди надежд и страха…»

 
Мы живем среди надежд и страха,
Оттого, что войны и террор.
И Земля – как огненная плаха,
Над которой занесен топор.
Мы живем, как никогда не жили,
Горестно с отчаяньем борясь.
И в стране любимой, —
Как чужие,
Издали разглядываем власть.
 

«Мне по душе простецкие слова…»

 
Мне по душе простецкие слова —
«Мочить ублюдков и шпану в сортире…»
Но практика подчас была слаба
И потому порой не тех мочили.
 

«Никто не знает – в год какой…»

 
Никто не знает – в год какой,
Ушла культура на покой.
Где и поныне пребывает.
Эстрада песни распевает.
Литература в раже странном
Рождает новых графоманов.
В библиотеках фондов нет.
И все спустились в Интернет.
 
 
Культуру ж держат на плечах,
В ком долг пред нею не зачах.
Кто отдает ей жар души,
Живя на жалкие гроши.
 

«Вчерашние клерки…»

 
Вчерашние клерки
Пробились во власть.
Дремучие неучи
Стали элитой…
Теперь не властители дум
Знамениты.
А те,
Кто Россию сумел обокрасть.
 

«Как жаль матерей российских…»

 
Как жаль матерей российских,
Рожающих сыновей
Для будущих обелисков
На горькой землей моей.
 

«Возврати, судьба, мне…»

 
Возврати, судьба, мне
Прежний голос.
Ненависть вложи
В мои слова.
Наша жизнь
Жестоко раскололась
На ворье
И жертвы воровства.
 

«Моя душа в печальной эмиграции…»

 
Моя душа в печальной эмиграции.
Я эмигрировал из пошлости и зла.
В стране моей зловеще,
Словно в карцере,
Где нас навек одна судьба свела.
 

«Ни стыда, ни совести у геев…»

 
Ни стыда, ни совести у геев…
Стало что-то много их, увы.
Им неймется похотью своею
Осквернить романтику любви.
 

«Включаю телевизор спозаранок…»

 
Включаю телевизор спозаранок.
Менты в работе… В кадре чей-то холл…
И залежи купюр на пол экрана.
И счет их миллионы превзошел.
 
 
Надеюсь я, что нашей власти шумной
Достанет состраданья и ума
Определить все найденные суммы
В больницы или в детские дома.
 
 
Но мы не знаем, что с рублями станет,
Украденными властною шпаной.
То ли осядут в чьем-нибудь кармане.
То ли дождутся участи иной.
 

«Наша жизнь немного стоит…»

 
Наша жизнь немного стоит.
Потому и коротка.
Вся Россия тяжко стонет
В стыдной роли бедняка.
 
 
Наша жизнь немного стоит,
Как недорог честный труд.
Нас то гимна удостоят,
То в заложники берут.
 

России

 
Я в честь тебя не бил в колокола.
Не любишь ты ни звонарей, ни звона.
Но ты всегда в моей душе была.
И я молчал – счастливо и влюбленно.
 
 
К чему слова, когда и так все явно…
Ты вся во мне – от встреч и до разлук.
Моя любовь тиха и постоянна,
Как сердца стук.
 

«Разбудив космические дали…»

 
Разбудив космические дали,
Вновь ракета мчится в небеса.
Вся Россия в гордом ожиданье
Вдруг притихнет,
Вскинув вверх глаза.
 
 
А ракеты будто и не стало.
Лишь солдаты,
Что в ночи не спят,
С мраморных
Тяжелых пьедесталов
Молчаливо вслед ей поглядят.
 
 
Гром умчится в небо голубое…
И солдатам чудится опять:
Землю нашу, заслонив собою,
Вновь они уходят побеждать.
 

Господь не прощает предательств

«Я жизнь свою прожил не го́рбясь…»

 
Я жизнь свою прожил не го́рбясь,
Познав и успех, и обвал.
Чужую обиду и горесть,
Как мог, на себя принимал.
 
 
Пусть будет услышано Слово,
С которым наведуюсь я
И к тем, кто озлобится снова,
И к тем, кто поддержит меня.
 

«Я не есть оппозиция…»

 
Я не есть оппозиция…
Я – отрицанье
Всей системы цинизма
И воровства.
Оппозиция старым оружьем
Бряцает,
Где в заржавленных гильзах
Пустые слова.
 
 
Я кричу, негодую, рифмую пороки
С нашим временем,
Где только горесть и тьма.
Но в ответ на мои возмущенные
Строки —
Тишина…
Словно власть наша глухо-нема.
 

«Мне б хотелось в будущем остаться…»

 
Мне б хотелось в будущем остаться.
Пусть одной строкой или абзацем…
 
 
Чтоб не все во мне досталось смерти.
Я хочу вести с потомком диалог,
Чтобы он мое услышал сердце
Между строк.
 

«Когда я от жизни устану…»

 
Когда я от жизни устану —
И скучным покажутся мне
Веселье щеглов спозаранок,
И алый закат в тишине.
 
 
И книга любимого барда
На первой странице замрет, —
Я встану за кафедру бара,
Где водка мне душу зальет.
 
 
И кто-то из местных прохожих
Узна́ет меня невзначай, —
И станет мне легче, быть может,
И тихо откатит печаль.
 
 
И я усмехнусь своей блажи,
Хандре, охватившей меня.
 
 
Так было уже не однажды.
Дай Бог, чтобы выдержал я…
 

* * *

 
Мамы, постаревшие до времени,
Верят, что вернутся сыновья.
Жены их, сиротами беременны,
То боятся правды, то вранья?
 

«Все чаще хороню друзей…»

 
Все чаще хороню друзей,
Хотя они еще так молоды.
И сердце в горести своей
Пронизано смертельным холодом.
О, как мне не хватает их
Среди раздумий, встреч и творчества…
Ушедших из надежд своих
В мою печаль и одиночество.
 

«Когда я вижу чье-то горе рядом…»

 
Когда я вижу чье-то горе рядом,
Мне кажется – и я в нем виноват.
«Чем вам помочь?» —
Я спрашиваю взглядом.
И кто-то грустно опускает взгляд.
 
 
Чужое горе не взвалить на плечи,
Как чемодан или вязанку дров…
И все-таки кому-то станет легче
От молчаливо высказанных слов.
 

«А жаль, что человек…»

 
А жаль, что человек
Свой смертный час
Не может знать…
Мы все судьбой ведо́мы.
А был бы нам известен лет запас, —
Наверное, мы жили б по-иному.
 
 
И совершили больше добрых дел.
В карьере, может, ярче преуспели.
Уж точно – Бонапарт бы не посмел
Опробовать российские метели.
 
 
Не пожалели бы мы к сроку
Нужных слов
Для всех друзей, – далеких или близких.
И не был бы настолько бестолков
Мир, что Всевышний создал нам для жизни.
 

«На морском пустынном берегу…»

 
На морском пустынном берегу
Я нашел какой-то странный камень.
До сих пор его я берегу, —
Выброшенную морем чью-то память.
 
 
Проступал на камне силуэт
Женской красоты неповторимой.
Сколько было незнакомке лет?
Как звучало стершееся имя?
 
 
Камень ничего мне не сказал.
Как известно, молчаливы камни.
Смотрят на меня ее глаза —
Из разлуки, из печали давней.
 
 
Положил я странный камень тот
Рядом с синим томиком Петрарки.
А душа надеется и ждет,
Что раскроет таинство подарка.
 

Венеция

Веселый комментарий

 
Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.
И я на лаврах пару дней почил.
И ликовал, что признан в США,
Хотя к призу́ не дали ни шиша.
 
 
Стоит скульптура на моем столе,
Как память о высоком ремесле.
Сошлись навек в пожатье две руки,
Всем отчужденьям прошлым вопреки.
 
 
Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.
И быть своим в чужбине научил.
Смотрю я с благодарностью на приз.
Поэзии не требуется виз:
В рукопожатье две страны сошлись…
 

Нью-Йорк

«Я радуюсь тому, что я живу…»

 
Я радуюсь тому, что я живу.
Я радуюсь снегам
И майским радугам.
И птицам, прилетевшим в синеву,
И просто солнцу бесконечно радуюсь.
 
 
Я радуюсь твоим глазам в ночи,
Когда они так близко
Рядом светятся.
Когда слова мои,
Как руки, горячи…
 
 
Я радуюсь всему,
Во что нам верится.
 

«Аба́на Те́рма – райский уголок…»

 
Аба́на Те́рма – райский уголок.
Свою хандру сюда я приволок.
Лежу под пальмой, как орангутан.
Хотя не пил, но от пейзажа пьян.
 
 
А надо мною крона, —
Как концертный зал,
Где птицы демонстрируют вокал.
Зеленый веер пальмы
гасит жар.
 
 
Здесь так уютно…
Всю бы жизнь лежал.
 

Италия

«Я в «Юности» печатал юных гениев…»

 
Я в «Юности» печатал юных гениев
С седыми мастерами наравне.
Одним судьба ответила забвением.
Другие вознеслись на той волне.
 
 
Журнал гордился тиражом и славою.
И трудно пробивался к торжеству.
И власть, что не была в те годы слабою,
Считалась с властью имени его.
 
 
Но все забылось и печально минуло.
Журнал иссяк, как в засуху родник.
Виновных нет…
И время тихо вынуло
Его из кипы популярных книг.
 

«Мы – скаковые лошади азарта…»

 
Мы – скаковые лошади азарта.
На нас еще немало ставят карт.
И, может быть, мы тяжко рухнем завтра.
Но это завтра…
А сейчас азарт.
 

«Я заново жизнь проживу…»

 
Я заново жизнь проживу,
Уйдя в твои юные годы.
Забуду знакомые коды
И старые письма порву.
 
 
А память, – как белый листок, —
Где имя твое заструится.
Исчезнут прекрасные лица
И станет началом итог.
 

«Многое в душе еще осталось…»

 
Многое в душе еще осталось
От минувшей юности моей.
И напрасно ожидает старость,
Что душа вдруг покорится ей.
 
 
Я все тот же – в радости и бедах.
Время продолжается во мне.
Я не все в нем до конца изведал.
Мне еще удобно на коне.
 

«Уезжают мои земляки…»

 
Уезжают мои земляки.
Уезжают в престижные страны.
Утекают на Запад мозги.
Заживают обиды и раны.
 
 
Уезжают мои земляки.
Но былое ничем не заменишь.
От себя никуда не уедешь.
И несутся оттуда звонки.
 

«Моя душа – как поле битвы…»

 
Моя душа – как поле битвы.
И что ни день —
Здесь столько перемен.
Вот все мои сомнения разбиты
И здравый смысл сдается чувствам в плен.
 
 
Но здравый смысл еще придет на поле.
И победит… И под победный рев
Его удача отзовется болью
В моей душе, уставшей от боев.
 

«Как быстротечна жизнь…»

 
Как быстротечна жизнь…
Казалось, что вчера
Отметил я свое тридцатилетие.
И вдруг пришла обидная пора,
Где прожитые годы все заметнее.
 
 
Но сколько бы ни миновало лет,
Считаю их без горечи и ужаса.
Не по нежданным датам горьких бед,
А по счастливым дням
Любви и дружества.
 

«Мама входила утром ко мне…»

 
Мама входила утром ко мне
И говорила негромко:
«Видишь, зайчики на стене, —
Утро уже.
Вставай, ребенок…»
 
 
Я поднимался и тер глаза.
И улыбался маме спросонок.
А мама молилась на образа
И повторяла:
«Вставай, ребенок…»
 
 
А потом уже сев за стол, —
Умыт, одет и причесан, —
Я веселую чушь порол
Под папину папиросу.
 
 
Сколько лет с той поры прошло…
Смотрю на семейное фото.
Есть в нем подписи и число.
И еще, очень грустное что-то.
 

«Старый год уже начал прощаться…»

 
Старый год уже начал прощаться.
Я шепчу ему тихо вослед:
«Пожелай нам удачи и счастья.
Тем, кто молод.
И кто уже сед…»