Текст книги "Золотая лоция"

Тантарра замолчал, ожидая не то похвалы, не то восхищения. Решма сидел как каменный. Смотрел на мешковатые тела людей, спящих подле угасающих костров. Смотрел мимо Тантарры. Ждал. Когда пауза затянулась, он обратил к Тантарре оттенённое восходом лицо и бросил коротко:

– Ну и?…

В слове этом Тантарре почудился скрежет металла, он изобразил самодовольную улыбку и продолжил почти скороговоркой:

– Страна вокруг была разорена. Поля заросли, дамбы размыло, деревни разметал ветер или огонь. Крестьян вырезали мятежники, разбойники, тюркуты, имперские солдаты. Пришлось есть крысиное мясо и кашу готовить из личинок и побегов бамбука. К тридцатому унна наш отряд оказался у Шофана, в зоне боёв. Бедняга Цвохгумь, наш врач-балагур, умер тогда от какой-то заразы. Съел что-то, изо рта пошла пена, никакие противоядия не помогли, только продлили агонию. В суматохе, возникшей во время ночной вылазки мятежников и одновременной атаки тюркутов Кат Иль-хана, удалось захватить одного из придворных мудрецов, советника императора, с головой как у А-нюй, то есть всезнающей черепахи, на которой держатся священные горы. Мудрец даже под пыткой не смог сказать ничего дельного, однако поведал предание. Очень давно бог Хоу И, один из тридцати шести стражей небесного дворца Юй, сын главного бога, был ниспослан отцом, чтобы избавить людей от стихии и чудовищ. Он крылат, этот бог, искусный стрелок из лука, потому что его левая рука длиннее правой.

– Совсем как у сверов! – воскликнул сзади хрустальный голосок, и, шлёпая по камням точёными ступнями в кожаных чулках, между Решмой и Тантаррой протиснулась Езера. Она была свежа и хороша. Не расчёсанные со сна волосы цвета меди колыхались лёгкими завитками, глаза светились бирюзой. – Как интересно ты рассказываешь, Тантарра. У вас тут что, мифологический семинар?

Подобравшись, стряхнув с бородки остатки рыбы, уложив у бедра меч, так чтобы топазы наборной рукояти переливались разноцветно, Тантарра положил ладони на бёдра, как это повсеместно делала знать:

– Захватывает? Давно слушаешь, Езера?

– Езера, иди, – тихо сказал Решма. – Иди ещё поспи.

– Надоело. Есть, спать, качаться в лодке. Дай послушать, о неприступный ягд Тоот Шлокрист.

Решма гневно посмотрел на женщину и в бешенстве прорычал:

– Я Решма! Решма! Так меня зови…

– Конечно, конечно, прекрасное склавянское имя. – Езера выдержала его взгляд и демонстративно уселась на соседний валун. – И не смей шипеть на меня, Тоот, я не в меньшем звании. Где хочу, там и сижу.

– Тогда мы уйдём, – отвернувшись, сказал Решма, не делая, впрочем, попытки встать, чувствуя спиной, что Тантарра предательски улыбается.

– Не понимаю, отчего благородной ягде Езере не послушать рассказ, – сказал он.

Решма молчал, после томительной паузы он наконец выдавил:

– И то правда. Всё равно ничего не поймёт. Продолжай.

Езера равнодушно хмыкнула, Тантарра продолжил:

– Этот самый древний бог Хоу И сначала убил быка-людоеда с когтями тигра и головой человека, потом убил чудовище Клык-Бурав, потом птицу-великана, потом удава-людоеда, потом ещё какого-то девятиглавого зверя, изрыгающего огонь, потом свирепого кабана-пожирателя и ещё много всяких тварей. Из-за этого в небе появилось десять солнц. Девять солнц он сбил огненными стрелами. Одно осталось… Тебе это ничего не напоминает, Решма?

– Напоминает, напоминает. Побыстрее давай и без излишних подробностей, – холодно ответил Решма.

Над черным абрисом Исполиновых гор, под светло-зелёным небом возникла пылающая точка, потом полоса, потом тонкий край диска.

Это появилось солнце. Небо между облаками и лесом просветлело, сделалось прозрачным, цвета талой воды.

– Проклятая местность, – вздохнула Езера, наблюдая, как дыхание её превращается в пар. – Будет когда-нибудь тепло в этой стране или лето не наступит теперь никогда?

– Мёрзнешь? – спросил Решма.

Их глаза на миг встретились, и Езера не нашла в них издёвки, а скорее участие.

– Так вот, самое занятное в этой легенде… – с некоторой поспешностью продолжил Тантарра, – бог-отец отлучил героя и его жену от небесного сана. То есть лишил бессмертия, силы и разных привилегий. И разбросал с неба золотые яйца, в которых сидели Грохочущие Павлины. Это было настоящее глумление. Сын, не имея божественной силы, не мог отыскать, а тем более расколоть эти алмазные яйца, чтоб достать птиц, умеющих подняться выше неба. И тогда Хоу И отправился к своей матери, всеми позабытой, которая развлекалась, насылая всякие бедствия и болезни, и вообще заправляла царством мёртвых. Она ненавидела всех, но сына почему-то убивать не стала. Не знаю, что уж там меж ними вышло. Она приняла Хоу И, обласкала, дала ему персик бессмертия, волшебную стрелу и золотой глаз одного из Грохочущих Павлинов, в котором были видны все остальные алмазные яйца. – Тантарра торжествующе оглядел слушателей.

Езера отчего-то кивнула, Решма, не мигая уставившись на Тантарру, процедил:

– Ну? Это Навигатор?

– Безусловно.

– Потом он, с помощью глаза павлина, находит первое попавшееся яйцо, разбивает его и летит на небо за Грохочущей Птицей?

– Нет, Решма. Несколько драматичнее. Он находит яйцо, разбивает его, достаёт павлина, приносит домой, засыпает. А его жена ест персик бессмертия, садится на павлина и улетает без героя к своему свёкру. А героя убили его же ученики-стрелки. Всё. Ах да. Не всё, конечно. Я и Глог сразу поняли, что это был за глаз павлина. Удивительно, однако, как эти туземцы умеют так точно сохранить информацию, пусть и слегка искажённо. Навигатор… Он перешёл к его ученику, ставшему первым императором Поднебесной. Глаз стал знаком монаршей власти и переходил от династии к династии. Безусловно, этот Глаз был в числе сокровищ Суй. Мятежник Лян Ши Ду сидел в Шофане, вокруг стояло войско императора Тайцзуна, в окрестностях топтали посевы его кавалерия и отряды тюркутов. Было решено скрыться под «мыльной плёнкой» и во время очередного штурма проникнуть в крепость. Там был голод. Против Лян Ши Ду один за другим возникали заговоры, и через стену к ногам имперских солдат сыпались головы заговорщиков. Когда к императору подошли союзные тобгачи и, отогнав тюркутов, удалось отрезать крепость от озера, был назначен ночной штурм. Мы были готовы. Был проводник, были жилистые, степные кони, был поддельный ярлык императора.

Но в Шофане вспыхнул очередной мятеж. Лян Ши Ду, вернее, его голова была прислана императору. Все кинулись на разграбление крепости. Кинулись и мы. Там оказались лишь жалкие крохи золота Суй. И Глаза не было среди этих крох. Не было золота, не было Глаза, не было начальника мятежной кавалерии Го Цзы Хе, а был подземный ход, длиной в несколько кер[9]9
  Кер – единица измерения длины, применяемая в астронавигации Натоотвааля в случае, если космический корабль не производит перемещений, связанных с межпространственным скачком.


[Закрыть], здоровущий такой тоннель, с каменными сводами. Го Цзы Хе, как привидение, проскочил с караваном и остатками войска до Тюрфана в предгорьях Тянь-Шаня. Мы с ног сбились. Сколько мозгов мы просеяли, сколько кер накрутили. Тщетно. А вокруг котел кипит: император ищет своё золото, племена Великой Степи ищут императора, чтоб изъявить ему свою покорность, тобгачи режут остатки тюркутов, а заодно всех, кто под руку попадётся. Тогда же случился всеобщий праздник Фэньи, потом через район наших поисков начали наступать шесть императорских армий навстречу Кат Иль-хану. Разбили его у какой-то горы, пленили. Ну, прямо штурм Илховерта. Клянусь небом. Как ветеран ветерану.

Тантарра покосился на Решму.

– При чём тут штурм Илховерта? – дёрнул Решма щекой. – Давай, давай дальше, ты что, решил рассказать всю историю за три прошедших года? Утро уже…

Солнце теперь вышло всё. Багряный блистающий диск, на который пока ещё можно было смотреть прикрывшись рукой. Край солнца превысил границу облаков, и небо под ними потухло, затуманилось, а сверху, наоборот, прояснилось.

– Всё оказалось просто. Правда, был некоторый риск. Куда мог податься Го Цзы Хе со своим золотом? Тибет – смерть, Мьянма – тоже. Только Шёлковый путь. Одна из троп: через Аксу, через Манар или через Малую Или. Если он глуп, пошёл бы кратчайшей дорогой – через Манар, если умный – через дальнюю Аксу. Но он был хитрым и пошёл по непроходимому пути через перевал Чу, мимо высокогорного озера. Был риск опоздать и не застать его в Пайкенде, где все тропы пересекались. Но мы пошли именно так. Следом за нами шёл императорский воевода Чин Дэ, упорный, как ледник. Он дал клятву императору. Мы почти нагнали цель в северных предгорьях, но помешала снежная буря. Если бы стрерхи нас не откопали, всё.

К тому времени от наёмного отряда осталось трое, в числе которых уцелел, кстати, отчаянный головорез Фэн Хун. Он служил телохранителем у этого самого воеводы Чин Дэ. Не знаю, что там промеж них было. Но стал он его личным врагом. Сам Фэн Хун из вымершего племени хунну, того, что когда-то прошло весь наш путь, но только всем народом, сокрушив по дороге несколько империй. Около озера этот Фэн Хун спас мне жизнь, когда даже стрерхи были беспомощными болванами. Мы мчались, ползли, тонули в песках, блуждали в миражах. На пятки нам наступал Чин Дэ. Так, всего за пять неполных месяцев мы дошли до Хамадана и византийской пограничной крепости Несевия. И тут, распотрошив очередные мозги, выяснили, что события приняли новый оборот. Го Цзы Хе не сдался ромеям, а тайно обошёл Несевию и в сопровождении людей в серых одеяниях, с крестами на груди, двинулся по побережью в Сирию. Тут от холеры умерли последние наёмники. Нас осталось пятеро, вместе со стрерхами. Золото тем временем растворилось в Триполи. Вокруг было полно этих людей в сером. Из одного мы вытрясли, что Го Цзы Хе передал золото людям епископа Бэды в обмен за укрытие от преследования, однако после передачи был тут же отравлен, а его приспешники перерезаны как свиньи. Золото на папской галере исчезло.

Ночью я послал стрерхов на рейд, и они захватили прекрасную фелуку. Клянусь Синим Драконом Сюн. Хорошо хоть лоцмана и капитана оставили в живых. Была быстрая погоня. Обалдевшие от стрерхов пираты и военные галеры… Шторм. Я теперь сам могу сделать фелуку и вести её по арабскому прибору. Берёшь отвес, накладываешь его на циркульную рейку с делениями и каждую ночь наводишь её радиус на Азур-звезду…

– Дальше! – рявкнул Решма так, что лютичи ошалело подскочили и засуетились. Только хунну был уже к этому времени на ногах и совершал странные движения с обнажённым мечом, похожие на очень медленный танец. Езера при этом очнулась от дрёмы, распахнула чёрные ресницы, потягиваясь встала и медленно спустилась до Камней. Решма проводил её презрительным взглядом. Не отрываясь от дождя серебряных нитей на её плаще, устало спросил: – Ягд Тантарра, лоция где?

– Мы потеряли их. Обшарили острова. Пусто. След нашли в Паннонии у Фессалоник. Соря трупами и китайскими монетами, бывшие люди Бэды купили рабов. Потом ушли через Радопы в долину Маницы. Там след исчез. Я поторопился сюда к условленному времени. Это всё. Натоот!

Тантарра с трудом поднялся. Глаза его слипались, он стал будто ещё более худым, ниже ростом, глаза утратили блеск.

– Я могу идти, ягд Решма?

– Да. Иди. Выспись. До полудня. Натоот!

Решма подпёр щёку кулаком и уже в спину Тантарре крикнул:

– Благодарю!

Глава 11. Исполиновы кручи

Из-за обильного тумана Вук с правого берега был невидим.

Там, за плотными облаками, прильнувшими к зыбкой Одре, пели петухи, потявкивали псы и перекликались сторожа. Солнце только взошло, но было уже необыкновенно жарко. На утёсе радостно пел соловей. Его не пугали запахи горячей смолы, стук конопаток внизу, дым костров с песчаного берега, вонь ячменной каши с прогорклым салом, трепетание на ветру пёстрых флажков и равномерный конский топот. Соловей пел и когда прибрежный лес спал, и когда он проснулся и загомонил множеством голосов. И даже когда злобные, любопытные вороны из Вука, перелетев реку, уселись неподалёку. Только содрогание багульника, более резкое, чем от ветра, заставило соловья оставить чудное, звучное место, упасть с высоты в объятия восходящих потоков южного ветра и унестись к другим берегам. Вороны тоже поднялись, недовольно горланя – два человека, большой и маленький, подошли слишком близко.

– Эх ты, Ладри-каменные ноги, разве так ходят, – отплёвываясь от паутины с дохлыми мотылями, пробасил Ацур. Раздвинув кусты, он оказался на самом краю утёса. Прямо под ним стояли все восемь ладей. Левее, вдоль пологого берега, стреблянские лодки. Ближе к лесу грибными шляпками теснились шалаши, а у самого леса белел княжеский шатер.

– Клянусь всеми ликами Одина, мне просто не повезло, – обиженно отозвались заросли. – Ещё раз?

– Нет, Ладри. Теперь послушай меня: ходить по чаще нужно уметь. – Кончив отряхивать кожаную рубаху с неровным подолом, Ацур равнодушно окинул взглядом открывшийся простор.

Светлые и темно-зеленые волны леса таяли в воздушной дымке у подножия Исполиновых гор.

Из зарослей выбрался Ладри. У него был вид охотника, упустившего из ямы медведя. Он чуть не плакал:

– Надо мной вся дружина смеётся. То рыбу не так ужу то иглу не так точу а теперь и ходить не умею.

– Думаешь, легко стать настоящим викингом? – Ацур потрепал мальчика по взмокшему затылку.

Они прошли вдоль края утёса, осторожно ставя подошвы на предательски скользкий мох, спустились по гранитным уступам до того места, где багульник уже был не в силах цепляться за отвесные камни, затем сползли на песок, к ладьям, к самым сходням.

– Это откуда вы? – поинтересовался с варяжской ладьи Гельга, мотающий на локоть промасленную верёвку. Рядом сидели на борту и перебирали голыми пальцами ног Эйнар и Гельмольд.

– Ходили посмотреть следы оленя или кабана. Вернулись за острогой. Может, добудем клыкастого, – под умоляющим взглядом мальчика ответил Ацур, вглядываясь при этом в Эйнара. – Ты тут уже? А остальные? Я думал, вы пробудете в Вуке дольше. Как там было?

Эйнар сощурился, расслабленно зевнул:

– Клянусь божественной похотью Хеймдалля, славное было дело. Рагдай и конунг Стовов устроили веселье там, в Вуке.

– Расскажи, расскажи, – подпрыгнул Ладри.

Варяг осмотрелся по сторонам: слева, на бурундейских, и справа, на черемисских ладьях, никого не было. Только чуть дальше, на ладьях полтесков, томились под припекающим солнцем несколько воинов, глядели на реку, на последние хлопья исчезающего тумана.

– Люду там полно. Бегут из-за гор от аваров. На причалах торг всякий. Пока ходили, смотрели овёс, Рагдай прицепился к одному торговцу и отстал. Потом в толпе потерялся полтеск со своими людьми. Стовов сторговал овёс у какого-то фриза и хотел возвращаться. Тут появляется стража, ведёт её важный старик и говорит, что он казначей маркграфа Гатеуса и что маркграф просит Стовова прийти в его хоромы. Соратников тоже. А там пир. Факелы кругом. Клянусь кишками, из которых Один сделал сеть для поимки Локи, я чуть не лопнул от еды. Вкусно. Скальды горластые. Маркграф говорит Стовову: «Останься, я тебе тут графство дам, и король наш будет рад». Стовов сперва согласился, а потом сказал, что у него земли и богатств поболее и без того. Тут они начали спорить, у кого богатства больше. Чуть не на мечах. Потом помирились и пошли лодки рубить – богатство показывать. Хорошо, была ночь глухая и хмель сильный, а то Стовов свою ладью точно изрубил бы. Не жалко ему. А маркграф Гатеус бесчинствовал. Пока Рагдай прикинулся медведем и стращал маркграфа, нашлись полтески и Стовова увезли. Как раз ливень упал. Потом мы с Вишеной пошли искать Свивельда. Но это другая история.

Эйнар развёл руками, довольный вниманием, несмотря на недоверчивый взгляд Ацура.

– А Свивельд? – не унимался мальчик.

– Нашёлся. Лежит беспробудно, – ответил Гельга, бросая мотать верёвку и указывая куда-то за спину. – Идите. Поешьте. Торн жирную уху сварил. Только стреблян обойдите. У них праздник. Злые, если через них идут.

Ацур понимающе кивнул. Увлёк за собой Ладри. Они пошли по самой кромке, там, где перемешанный с лесным сором песок становился тёмным от воды. Река бесшумно подбиралась к их ногам, шипела среди намытого, отполированного хвороста. Совсем рядом, низко, пронёсся кречет. Сделал разворот, едва не касаясь растопыренным крылом воды, и с видимым усилием начал взбираться ввысь. Невдалеке закрякали утки. Несколько бурундеев, с луками наготове, голые по пояс, стояли в реке.

– Ты это, Влас, брось. Опять стрелу упустишь.

– Надо Порухе крикнуть, чтоб обратно плыл. Челн Кречету застит, мешает.

– Не-е. Это стребляне галдят. Нашли когда Камарницы справлять. Прошли уж Камарницы-то.

– У них там, в Тёмной Земле, всё чудно, правда, Авдя?

– И то правда.

Бурундеи посмеялись и отчего-то умолкли, когда мимо прошли Ацур с Ладри.

В полусотне шагов от них, на поляне, там, где начинались скирды шалашей, происходило действо: Оря-стреблянин, сбросивший свою волчью шкуру и обряженный в цаплю, вышагивал в кругу соплеменников.

Все были без оружия, босиком, с прутьями в руках, на головах белые тесьмы. Оря нёс на вытянутых руках нечто похожее на кулич и выкрикивал недовольным голосом:

– Подымай сетево, Рысь да Велес, соловей яйцо понёс!

Остальные рубили прутьями дымный воздух перед собой и вопили в ответ:

– Гей, медяна роса, кветень водяные жили зрит, что брос, тому восстать велит!

Оря важно, дёргаясь по-птичьи, обходил шест, стоявший в центре поляны, и выкрикивал своё. Шест на конце имел поперечины. На них пёстрыми лентами крепились пучки сухих разноцветий. Когда Оря-цапля ударял шест плечом-крылом, окружающие повторяли свой наговор.

– Дикий народ, – пожал плечами Ацур в ответ на недоуменный взгляд Ладри. – Заклинают землю принять сев, хотя сама земля лежит отсюда за много дней пути.

– А почему стребляне пьют воду только из ладони? – Ладри всё ещё оглядывался на хоровод.

– Не знаю.

Они были уже около шалашей. Несколько варягов играли в кости, кидали позвонки в лунку, спорили, толкались. На другом конце стана, в пыльном тумане, топтались, рысачили кругом шесть десятков лошадей. Гнедые, белые, пегие, а по большей части каурые лягали воздух, дыбились, скалились на конюхов, вывёртывали атласные шеи, фыркали. Здесь заправлял седовласый Мечек. Бурундейский воевода восседал чуть поодаль, на снежнобоком коне. Красная с серебром упряжь переливалась на солнце, зычный голос его заглушал ржание и храп.

– Капик, стегани того, отобьётся! Гуляй, гуляй, конинка!

Под самыми копытами, полуголые, в пыли, возбуждённо и ловко сновали несколько бурундеев. Тычками шестов, присвистом, гиком, шлепками плетей они держали на одном месте этот бешеный, мощный лошадиный сгусток. То один, то другой бурундей без седла, узды, стремян бросал животное вскачь, вдоль воды. Летели брызги, комья мокрого песка, текла грива по гнутой шее. Один из таких всадников пронёсся мимо застывших варягов, обдав их ветром.

– Именно так старуха Ингра описывала всадников смерти, – восхищённо сказал Ладри. – Эти бурундеи управляются с лошадьми не хуже степняков. Клянусь Слейпниром. Ведь Слейпнир – священный конь Одина? – Мальчик поспешил за наставником. Ацур не ответил, думая о чём-то своём.

Миновав костровище с пустым котлом, они прошли шалаши и оказались на утоптанном пространстве, у самого леса. Здесь стоял княжеский шатер, сшитый из широких льняных полотен, с красным, тканым поясом у самой земли, на котором извивались вышитые золотой нитью чуда морские, земные, небесные, их сговоры и битвы. Все пять шестов, несущих шатёр, имели навершия в виде оскаленных медвежьих голов. На срединном был укреплён узкий стяг: медвежьеголовая птица на красном с золотом поле. У складок, обозначающих проход внутрь, облокотились на короткие копья два матёрых полтеска: длинные бороды были по обычаю расчёсаны у них надвое, наносники шлемов в виде клюва, кольчуги длинные, но из очень крупных колец, под ними толстая кожа. Кроме копий, больше ничего. Перед ними озабоченно вышагивал Семик. Без нужды поправляя меч, он то и дело спрашивал:

– Хитрок где?

Полукорм, сонный, всклокоченный, в одной рубахе, пожимал плечами и кричал тот же вопрос вверх. Кадык его при каждом слове дёргался, как испуганный зверёк. С дуба, из-за шатра бдительно кричали в ответ:

– Не видать. Не плывёт!

Рядом с Полукормом сидели настороженные Вишена и Креп. Деревья за шатром подрагивали, и по их лицам плясали полосатые тени от ветвей. Тут же сидели Ломонос, Мышец, Тороп и ещё несколько старших мечников Стовова. Из шатра доносился мерный, несколько сердитый говор Рагдая и разъярённые выкрики Стовова:

– Ага, раскрылся! Раскрылся! Чуял я…

Ацур не подпустил Ладри к конунгу, оттащил, усадил у ближайшего шалаша, из которого неслась вонь протухшей рыбы и беспокойный храп:

– Сиди. Молчи.

Тем временем в шатре полыхало:

– Князь, золото тут, неподалёку, только руку протянуть…

– Рыскать по этим дебрям, обманом заманил!

– Сам не ведал. Потом опасался, что поворотишь назад, клянусь всеми богами.

– Нет веры тебе, змей, как ещё Часлава моего в Царьграде не умертвил.

После этого вдруг настала тишь. Что-то грузно осело. Звякнуло.

Окружающие переглянулись. Храп за спиной Ладри сделался самым громким звуком. Семик застыл. Вишена, удерживая Крепа, сказал отчётливо:

– Всё равно надо было всё рассказать князю. Клянусь всеми жизнями Одина, Рагдай поступил верно.

Тишина продолжала длиться. Ломонос, Мышец и Тороп поднялись с каменными лицами и решительно подступили к шатру, навстречу остриям полтескских копий. Семик стал средь них. Рябое лицо его сделалось красным, и он сказал, как камень бросил, полтескам:

– Прочь.

– Тут наш долг, – прошипел в ответ один из полтесков, едва не касаясь копьём панциря Семика.

Семик набычился, правая рука двинулась к левому боку, к рукояти меча. Его соратники начали плавно расходиться, освобождая пространство.

– Вы умрёте, – снова кинул Семик, отступив на шаг и выдернув меч.

Вишена вскочил. За ним Креп, Ацур и Ладри. Среди шалашей закричали. Послышался хруст.

– Князь наказал, – зашипел второй полтеск.

Семик несколько опешил. Рядом потряхивали клинками мечники. Начала собираться толпа. Примчался на разгорячённом коне Мечек с десятком всадников. В маске цапли появился Оря-стреблянин. Возник гвалт:

– Измена!

– Руби!

– Кого убили?

– К оружию! Сюда!

– Стовов и Совня!

– К ладьям!

– Авары напали!

Шатёр вдруг содрогнулся и распахнулся.

Возник взбешённый Стовов в измятом, пурпурном плаще, толчком отбросил Семика, разметал своих воев, а заодно и полтесков, перепугал коня под Мечеком, надвинулся на сход, заорал страшно:

– Прочь, все! У меня совет! Тихо все, ну!

– Прочь, прочь! – замахали во все стороны руками Семик и Полукорм.

Вишена, воспользовавшись сумятицей, проскользнул к шатру и натолкнулся на Рагдая. Он выглядел невредимым. Рассеянно перебирал сухими пальцами янтарные бляхи своего наборного пояса.

– Хитрок вернулся из Вука? – Получив отрицательный ответ, он отчего-то похлопал Вишену по плечу, поднял глаза и удовлетворённо сказал: – Трудно пришлось. Знаешь, Вишена, я в нём едва не ошибся.

– В ком? – напрягся конунг.

– В Стовове. – Рагдай огляделся, сощурился на солнце, потянулся, хрустнув костями. – Хитрок вернулся?

– Да нет же, нет. – Вишена тряхнул ладонями. Подумал: «Нет – не нужно, не нужно было ему говорить. Всё испорчено».

Сбоку приблизился Стовов, уже остывший, распространив запах крепкого вина, подозрительно спросил, оглядывая конунга:

– О чём вы тут?

– Хитрока ещё нет. Это важно, – ответил Рагдай, делая знак Вишене, чтоб тот удалился. – Не подведёт нас полтеск?

– Нет, – мотнул князь тяжёлой головой, проводив Вишену взглядом. – Хитрок верный мне человек. Может, верный мне более, чем своему Ятвяге.

– Отчего так? – не без удивления спросил Рагдай.

– Чую. – Стовов надменно задрал подбородок.

Все уже разошлись. Улеглась пыль. Полтески заняли своё прежнее место у шатра. Семик с мечниками расположились шагах в десяти, тихо переговариваясь. Ацур и Ладри стояли неподалёку и смотрели на реку. Собравшись зайти обратно в шатёр, Стовов неожиданно остановился.

– Хитрок! – послышался крик дозорного.

Рагдай вздрогнул, двинулся в сторону Одры, Стовов за ним. Махнул рукой Семику и полтескам, чтоб не отставали. Пошли по стану. Вои, завидя князя, почтительно вставали. Даже варяги. Справа, у утёса, возобновились стреблянские игрища. Слева опять затеялись скачки, послышался Мечек:

– Упустил, раззява! Вит, лови её теперь!

У крайнего шалаша Стовов заметил серую, лысую фигурку сидящую у котла промеж варягов. Бросился в глаза оловянный крест на груди.

– Это ещё кто среди воев? – Стовов приблизился, ткнул пальцем. – Монах?

– Монах, – согласился Рагдай. – Торн, что это за человек?

– Проповедник из Кёльна, – подтвердил, поднявшись, Торн. – Покормили. Он ведает о богемцах, Само и Дагобере Франконском.

– Монах Руперт, – вкрадчиво представился незнакомец.

– Гнать его, – распорядился Стовов.

Рагдай не согласился:

– Надо расспросить, что за человек. Почему здесь. Не спускайте с него глаз.

Торн кивнул. Стовов махнул рукой:

– Ладно.

Трое полтесков Хитрока уже бросили вёсла, попрыгали в воду, начали затягивать челн на берег. Стовов и Рагдай с провожатыми поспешили навстречу. Хитрок был сосредоточен.

– Что город, то норов. – Он покосился через плечо назад, где в пяти сотнях шагов, наискосок через стальную гладь Одры, виднелся на холме Вук.

– Взял? – Стовов нетерпеливо заглянул в чёлн. Там, на дне, в грязной жиже, лежал бесформенный куль, завёрнутый в дерюгу. По его знаку вои начали переваливать куль через борт.

– Как было дело, Хитрок? – Рагдай глядел, как куль шлёпается на песок, начинает брыкаться, кряхтеть, нечленораздельно мямлить.

– Было за полночь. Порыскали. Нашли. Не спал. Волк всё линяет, да норов прежний. Взяли его тихо, пёс не тявкнул. Но всякая нечисть находит своё поганьё. Четверо. Головы завязаны. Пришли тише, чем мы. Сразу в ножи. Убили Гура.

Тут был перерезан последний ремень, куль развернулся, и солнце осветило скрюченное тело; кисти рук привязаны к щиколоткам, во рту пеньковый кляп, рубаха синего шёлка пропитана кровью.

Один из полтесков нагнулся, схватил связанного за волосы на затылке, рывком повернул его лицо вверх.

– Да. Это Крозек. Псарь, – кивнул Рагдай. – Ранен?

– Кровь Гура, – ответил Хитрок. – Мы бились во тьме, пока не убили одного из чужих в ответ. Твёрдое против твёрдого хорошо не бывает. Ночь покрыла всё… Уходить надо, князь. Шум был. К вечеру уходить. – Тут только стало видно, что кольчуга Хитрока на груди слева лопнула, разошлась, болтается лоскутом, а левая рука висит вдоль тела безжизненно, синюшная, распухшая.

– Ты точно уверен, воевода, что те четверо пришли именно за Крозеком? – Рагдай, сдвинув плащ с левого плеча полтеска, покачал головой. Из-за спины всё ещё недоумённого Стовова возник Креп. – Креп, потом наложи ему нашу мазь. Сильный перешиб.

Хитрок отстранился:

– У меня свой знахарь есть. А те пришли за Крозеком. Точно. Кляпец ему вынь прочь. И ремни прочь, – сказал он одному из полтесков.

Крозека высвободили, выдернули кляп. Он едва смог самостоятельно встать на четвереньки, затёкшие конечности не слушались.

– Зачем старуху мою убили, зачем Честа? – Он захрипел, закашлялся, безобразные отростки на месте ушей сделались пунцовыми.

– Это не мы, – холодно сказал Хитрок. – Это другие.

Когда Рагдай перевел Крозеку сказанное полтеском, псарь поднял на окружающих перекошенное лицо, с него, казалось, стекала ненависть. Он посмотрел на Рагдая:

– А-а, и ты тут, фриз. Пытать будешь?

– Дайте ему пить, – отвернулся тот. – Странное дело, князь. Клянусь всеми богами.

– Да? – Стовов с интересом оглядывал псаря. – Его хотел захватить кто-то ещё? Кому нужен псарь-калека с клеймом на лбу?

– То-то и странно. – Рагдай прикрыл веки. – Кому, кроме нас, нужен псарь-калека, ведающий место, где Ирбис-хан держал груду золота с печатями Суй… Просто убийцы? Те, кто потерял золото на его собачьих боях, могли назавтра отыграть втрое. Тем более что те, кто сцепился во тьме с полтесками, воями были не последними, явно не рыбаки, не бочары. Маркграф? Мог просто прийти днём и надеть на шею верёвку. Клянусь небом, это из-за золота Суй.

Рагдай открыл наконец глаза и увидел Стовова в том состоянии, которое помнилось ему со времён сечи в канун Журавниц, в Тёмной Земле, подле Медведь-горы. Щека задёргалась, глаза застекленели.

– Нужно просеять лес, нужно пожечь Вук, изловить и запытать всех. И Гатеуса тоже. Его подарочный пояс я верну. Послать вверх и вниз по Одре стреблян. Переловить челны. Клянусь молниями Перуна, я подомну их. Ишь! – Голос князя гудел. У ближайших шалашей возникло новое беспокойное движение.

– Правильно. А потом сцепиться с дружинами короля Осорика и союзных ему саксов. Хорошо. Клянусь небом, – неожиданно разозлился Рагдай. – Давай, князь. Ты всегда сможешь отойти через Стоход к Каменной Ладоге, запереться в своём детинце. У тебя сколько людей? Две сотни? Давай!

– Ну и пожгу! – упрямо рыкнул Стовов и неожиданно унялся. – Потом.

Тем временем Крозек уже несколько оправился, поднялся шатаясь, судорожно выпил поданный Бебром ковш. Он был невредим. Ни пореза, ни ушиба. Только след от ремней на руках, ногах да пятна чужой крови. Стовов, Рагдай, Хитрок уселись на борт челна. Бебр пихнул псаря локтем, чтоб тот повернулся лицом к вождям. Послали за Орей, Вишеной и Мечеком. Князь велел Семику поставить на утёс сторожа, глядеть, не плывут ли от Вука вои. Всех чужих гнать из стана долой, кроме монаха, нужного Рагдаю. Солнце шло к полудню. Стребляне после празднества шумно трапезничали. Гельга вывел под парусом варяжскую ладью в реку, пробовать новое кормило. Ветер от Бубра до Вука дул ровно. Небо после ночного ливня расчистилось совсем. Над берегом, над самыми головами, бесновались стрижи. Бесконечно высоко звенел жаворонок.

Несколько бурундеев всё ещё стояли в воде, надеясь набить уток.

Где-то заунывно играла флейта Бирга. Хитрок неотрывно смотрел в сторону Вука. Рагдай наклонился к нему:

– Ты хочешь забрать из Вука своего Гура, чтоб захоронить?

– Тело Гура – это не сам Гур. Всякому свой черед, кудесник, – выговорил полтеск.

– Гур ходил со мной к Царьграду. И на Карит, когда Ятвяга был ещё молод. Беда раз пришла, знать приметила.

– Мудрён ты, воевода. Писания ведаешь? – с нарочитым равнодушием спросил Рагдай.

– Своё. Древнее. Что волхи дали.

– Звёзды знаешь?

– Стожарь, Железное Колесо, Переполог, Кигочи. Те, что путеводят.

Рагдай удовлетворённо кивнул. Подошли Вишена, Мечек, Оря с несколькими воями. Вишена удивился, опознав Крозека:

– Лазутчик?

Оря-стреблянин выглядел недовольно. Со вздохом опустил на песок своё мощное тело в привычной волчьей шкуре, выдохнул:

– Надо было волха с собой взять, клянусь Матерью-Рысью. Полдня кудесничал. Устал. А скоро Дубняха. Что, совет?