Текст книги "Всемирная история. Крестовые походы"

Показательно, что представители церкви пытались остановить эти погромы, вызванные чрезмерной религиозной экзальтацией пилигримов, прятали иудеев в своих домах и соседних деревнях. Так, архиепископ Кёльна попытался спасти местных евреев, спрятав их на первом этаже своего дома, однако разгоряченная толпа разрубила двери топорами и вырезала всех укрывавшихся в доме. В Майнце епископ крестил евреев, пытаясь спасти их от погромщиков, но в то же время присваивал их имущество. С другой стороны, многие горожане, задолжавшие еврейским ростовщикам, видели в погромах возможность не возвращать долги и принимали в гонениях активное участие. Видимо, именно крестовые походы положили начало первым проявлениям воинствующей ксенофобии в Европе, в частности антисемитизму. Впрочем, грабили крестьяне-крестоносцы и единоверцев, преимущественно вследствие необходимости, но отчасти и из-за неприязни к богачам, зажиточность которых воспринималась как некий признак вероотступничества, ибо Христос в их восприятии был защитником прежде всего бедняков и именно беднякам должен был даровать Царство Небесное.

Еще более масштабными стали грабежи в лежавших на пути крестьян Венгрии и Болгарии, а затем и в Византии, которые воспринимались уже как чужеземные страны, с другими народами, языками, существенно отличной от католичества ортодоксальной версией христианства. Кроме того, именно к этому времени окончательно исчерпалось все взятое с собой и награбленное по дороге – и деньги, и припасы. Да и местное население, и так не горевшее желанием привечать пришельцев, было встревожено тем обстоятельством, что они заявились поздней весной и в начале лета, когда урожай прошлого года был на исходе, а нового нужно было еще дожидаться. Все эти причины побуждали крестоносцев беззастенчиво грабить, а местных жителей давать им жестокий отпор. Как отмечал хронист Гийом Тирский, «самый прямой путь, который проложили те, кто первыми прошли по Венгрии, был вскоре совершенно закрыт из-за наглости паломников и из-за всякого рода злоупотреблений, которые они несправедливо чинили местным жителям».

Так, в начале июня 1096 г. отряд Готье Голяка отобрал вблизи Белграда у местных крестьян большое число лошадей, крупного рогатого скота и овец. Несколько недель спустя, в конце июня, крестоносцы другого отряда разграбили венгерский город Невтра и пограничный с византийскими владениями Землин (современный сербский Земун), убив в последнем около четырех тысяч жителей. Столь жестокая резня была вызвана предыдущими конфликтами местных жителей с пилигримами другой небольшой ватаги, которых ограбили, а одежду их развесили на крепостных стенах в качестве трофеев. Когда сюда дошел другой, более многочисленный отряд крестоносцев, его участники, завидев развешенные на стенах знакомые одеяния, решили, что горожане убили их собратьев и из мести устроили в ответ страшную резню.

Впрочем, чаще крестьянские отряды, плохо вооруженные и малоопытные, несли большие потери, ведь зачастую они имели дело не с таким же стихийным крестьянским ополчением, а с профессиональными воинами. Как сообщает хронист Альберт Аахенский, отряд во главе с Петром Пустынником потерял около четверти своего состава в стычке вблизи города Ниш. Случилось это из-за того, что одна из групп паломников в результате конфликта с горожанами подожгла из мести мельницы, расположенные у Моравского моста на реке Нишаве. Узнав об этом, правитель Ниша дука Никита организовал погоню и, атаковав отставшие отряды крестоносцев, захватил их обоз, а многих шедших в арьергарде женщин, девушек и молодых парней увел в плен. Некоторые ватаги крестьян-пилигримов и вовсе были полностью уничтожены, как это произошло вблизи венгерского города Визельбург с отрядами Готшалка, Фолькмара и Эмихо Лейнингенского. Лотарингская хроника красочно свидетельствует, что там было перебито столько крестоносцев, что Дунай покраснел от крови, и его воды не было видно под множеством трупов, плывших по реке. Предводителям, впрочем, удалось спастись и в конце концов добраться до столицы Византийской империи. В итоге после множества подобных столкновений к середине июля – началу августа 1096 г. к Константинополю подошли менее половины тех крестьян, которые изначально отправлялись в крестовый поход. Суммарная численность дошедших едва ли существенно превышала 30 тысяч человек, а возможно, была и того меньше.

Император Алексей I Комнин приказал своим войскам встретить отряды пилигримов еще на границах византийских владений, поместить по маршруту их следования запасы продовольствия, а также не разрешать им задерживаться в одном месте дольше трех дней. Вооруженные отряды должны были сопровождать западных крестоносцев и не давать им вступать в конфликты с местным населением. В целом эти мероприятия, судя по всему, дали несомненный положительный эффект. По меньшей мере с предводителями похода Алексею Комнину удалось наладить дружественное общение. Альберт Аахенский в «Иерусалимской истории» вот как описывал встречу императора с Петром Пустынником: «Петр, будучи малого роста, имел великий разум и отличался красноречием. Императорские посланцы привели его одного вместе с Фолькмаром к императору, чтобы тот удостоверился, верна ли дошедшая до него молва о Петре. И Петр доверчиво встал перед императором, и приветствовал его именем Иисуса Христа, и поведал ему со всеми подробностями, как из любви к Христу и желая посетить его святой гроб он оставил родину. Он упомянул также, какие довелось ему за короткое время вынести теперь беды, и сказал императору, что вскоре за ним явятся могущественные сеньоры, графы и светлейшие герцоги». Василевс, со своей стороны, якобы советовал западным пилигримам остаться на европейском берегу Босфора и дожидаться прихода основных рыцарских сил, поскольку их слишком мало для войны с турками. Впрочем, гораздо большей проблемой, чем недостаточность количества крестоносных воинов (все же три десятка тысяч человек – это немало), была их неорганизованность и практически полная неприспособленность к ведению боевых действий. Неслучайно Анна Комнина презрительно назвала пришедших «безоружной толпой», попросту сбродом, совершенно не умеющим воевать.

Однако, по свидетельству все той же Анны Комниной, Петр Пустынник не внял советам Алексея I и, «полагаясь на большое количество сопровождавших его людей, переправился через пролив и разбил свой лагерь под городком, называвшимся Еленополь». Иначе объясняет произошедшее анонимный автор «Деяний франков»[7]7
  Полное название «Деяния франков и прочих иерусалимцев» (лат. «Gesta Francorum et aliorum Hierosolimitanorum»). Иногда «иерусалимцев» переводят как «паломников в Иерусалим». (Прим. ред.)


[Закрыть], который приписывает инициативу переправы крестоносного войска в Азию самому императору, который желал поскорее избавиться от беспокойного сброда, принявшегося мародерствовать в столице и окрестностях: «Упомянутый Петр первым подошел к Константинополю третьего числа в августовские календы, вместе с ним подошло большое число германцев. Среди них были лангобарды[8]8
  Древнее германское племя. В 568 г. осело в Италии, где образовало свое королевство, которое было завоевано Карлом Великим в 773–774 гг. (Прим. ред.)


[Закрыть] и множество других. Василевс приказал снабдить их продовольствием по мере возможности города и сказал им: „Не переправляйтесь через Босфор до прибытия главных сил крестоносного войска, ведь вы слишком малочисленны, чтобы одолеть турок“. Но христиане повели себя недостойно – они разрушали и сжигали дворцы в городе, снимали свинец, которым были покрыты церкви, и продавали его грекам, так что император, разгневавшись, приказал переправить их через Босфор».

Видимо, обе точки зрения передают определенные исторические реалии в разные моменты контактов византийцев с крестоносцами, причем аноним более близок к действительности. Поначалу Алексей Комнин вполне мог советовать пришедшим дожидаться рыцарских отрядов, однако, осознав невозможность обуздать разнузданных чужаков, счел разумным избавиться от них, переправив в Азию. Кроме того, и сами западные пилигримы безрассудно рвались через Босфор, распуская слухи, что византийцы хитростью и обманом удерживают их в Константинополе, чтобы помешать освободить Христовы святыни. Все эти события заняли всего несколько дней, с 1 по 5 августа 1096 г., когда императорский флот приступил к переправе крестоносцев на другой берег пролива.

Поражение народного крестового похода (миниатюра XV в.)

Там император выделил крестоносцам крепость Цивито на южном берегу Никомидийского залива, располагавшуюся, по сведениям Анны Комниной, неподалеку от города Еленополя. Византийцы наладили качественное снабжение прибывших продовольствием. Как свидетельствует Альберт Аахенский, местные купцы регулярно «подводили корабли, полные пищи, зерна, вина, масла, ячменя и сыра и продавали все эти продукты паломникам по справедливой и доброй цене». Пилигримы же предавались безудержному грабежу в окрестностях и издевательствам над местным населением. Анна Комнина, называя прибывших норманнами и явно преувеличивая их жестокость, писала: «Отделившись от основного войска, они стали грабить окрестности Никеи, обращаясь со всеми с крайней жестокостью. Даже грудных детей они резали на куски или нанизывали на вертела и жарили в огне, а людей пожилых подвергали всем видам мучений». Впрочем, если венценосная принцесса и стремилась эпатировать читателя своими яркими гиперболами, она все равно была близка к истине, поскольку не отличавшиеся кротким нравом латиняне, натерпевшиеся и поднаторевшие во время длительного похода по Европе, наконец-то добрались до земель ненавистного врага и, находясь на вражеской территории, уже ничем себя не стесняли. Анонимный автор «Деяний франков» с горечью отмечал, что «зверствам и насилию подвергались не только турки, ужасные преступления совершались и против христиан».

Приблизительно в 35 км к юго-востоку от крепости находилась Никея, прежде крупный византийский город, на то время уже захваченный тюрками-сельджуками и ставший столицей султана Кылыч-Арслана ибн Сулеймана. Именно она должна была стать первой целью похода на пути в вожделенный Иерусалим. Впрочем, крестоносцы, не имевшие общего командования и с увлечением занимавшиеся разграблением окрестностей, с продвижением вглубь занятых неприятелем территорий не спешили. К тому же в разноязычном лагере, принявшем французов, немцев, южноитальянских норманнов и представителей многих других народов, начались внутренние конфликты на этнической почве, приведшие в итоге к разделению войска на два отдельных лагеря. Во главе франков остался Петр Пустынник, тогда как германцев и норманнов возглавил Рене де Брей. Вражда и несогласованность действий двух этих группировок усугубила неспособность разношерстного войска выступать совместно.

Действуя на свой страх и риск, норманны и немецкие крестоносцы заняли крепость Ксеригорд, находившуюся, по сведениям анонимного автора «Деяний франков», приблизительно в четырех днях пути к востоку от Никеи. Тюрки-сельджуки, стремясь поскорее вернуть крепость, взяли ее в осаду, отрезав крестоносцев от воды. В «Деяниях франков» анонимный автор писал: «…наши так мучились от жажды, что вскрывали жилы лошадей и ослов, чтобы напиться их крови; другие бросали пояса и одежду в отхожие места и высасывали из них влагу; некоторые мочились в руки товарищей и затем пили; были и такие, кто рыл сырую землю, так сильно их терзала жажда». В итоге после восьми дней мучительной осады захватчики крепости вынуждены были капитулировать. Часть из них согласилась принять ислам, те же, кто остался верен христианству, были либо перебиты, либо уведены в рабство. На части пленников тюрки-сельджуки упражнялись в стрельбе из луков по живым мишеням.

Затем Никейский султан Кылыч-Арслан приступил к уничтожению отряда, расположившегося у крепости Цивито. С этой целью, как сообщала Анна Комнина, он устроил в удобных местах на пути из Цивито в Никею засады, после чего подослал в лагерь крестоносцев двух шпионов, сообщивших, что немцы якобы захватили Никею и заняты сейчас грабежом города, так что, если не поспешить, все городские богатства достанутся им одним. Охваченные жадностью крестоносцы, «тотчас же, забыв и свой воинский опыт, и боевое построение, бросились в беспорядке по дороге в Никею». Сдержать их было некому, поскольку накануне Петр Пустынник отбыл в Константинополь просить императора предоставить его войску опытных полководцев для организации военной кампании.

Иначе об этом повествует хронист Альберт Аахенский. По его словам, франки знали о поражении германо-норманнского отряда, однако выступили навстречу сельджукам по настоянию Готфрида Буреля, одного из пользовавшихся большим авторитетом рыцарей из отряда Петра Пустынника. Как бы то ни было, 21 октября 1095 г. в долине между Никеей и селением Дракон крестьянское крестоносное войско потерпело окончательное сокрушительное поражение. В битве сложили голову почти 25 тысяч крестоносцев, в том числе и Готье Неимущий, многие были захвачены в плен и затем проданы в рабство. Вслед за этим был разгромлен и лагерь у крепости Цивито. Лишь жалким остаткам, трем тысячам разрозненных беженцев удалось вернуться к Босфору, где византийский флот переправил их обратно на европейский берег. Часть их них осталась там дожидаться подхода крестоносных рыцарских отрядов, другие же попытались вернуться домой.

Так бесславно закончился великий Крестовый поход бедноты, стремившейся обрести Землю обетованную, но нашедшей в чужой стране лишь свою погибель. Анна Комнина вкладывала в уста самого Петра Пустынника слова о том, что погибшие заслужили смерть как кару Господа за то, что были распущенными, необузданными разбойниками и грабителями, и потому «Спасителю и было неугодно, чтобы они поклонились Гробу Господню». Неподготовленность, неорганизованность, отсутствие единого командования и элементарных представлений о ведении боевых действий не могли привести ни к чему иному, что признавали и западные хронисты.

Мрачным памятником несчастной судьбы первых крестоносцев стал громадный холм из костей погибших, собранных на поле боя, а затем использованных во время возведения крепостных стен в качестве строительного материала. Анна Комнина описала это такими проникновенными строками: «Жертвой исмаилитских мечей стало такое множество кельтов и норманнов, что те, кто собирал повсюду валявшиеся трупы заколотых, сложили из них холм, не бугор, не горку, а огромную гору, необыкновенную по высоте и толщине; вот какой курган костей они набросали. Позднее люди того же племени, что и убитые варвары, воздвигли стену в виде города и вперемешку с камнями, как щебень, заложили в нее кости убитых, и город стал для них гробницей. Он стоит до сих пор, окруженный стеной их камней, смешанных с костями».

Впрочем, память о великом народном движении, охватившем неимущих людей христианского Запада, надолго пережила их самих и приукрасила их подвиг. Минут столетия, и в народной памяти главным зачинщиком всего крестоносного движения останется не римский папа Урбан II, а щуплый малорослый проповедник Петр Пустынник, ставший вдохновителем не только крестьянской бедноты, но и славного рыцарства. По мнению хрониста Вильгельма Тирского, писавшего сто лет спустя после описанных событий, именно этот странствующий на своем верном ослике аскет и отшельник получил повеление освободить Иерусалим от самого Иисуса Христа. Не остались без внимания и откликнувшиеся на проповедь Петра Пустынника бедняки. В эпических поэмах «Песнь о пленниках», «Песнь об Антиохии», «Песнь о взятии Иерусалима» они показаны то в виде пленников, таскающих камни для строительства дворца восточного султана, то как участники мифических сражений с турками, львами, змеями.

Глава 5. Предстанет Небо с землей! Первый крестовый поход (1096–1099 гг.)

 
…Не было места, где бы сарацины могли избежать меченосцев.
…Мечи обнажив, рыскают франки по городу,
Они никого не щадят, даже тех, кто молит пощады…
Падал неверных народ под ударами их, как
Падают желуди с дуба гнилые, когда
Ветви его трясут…
 

Фульхерий Шартрский. Иерусалимская история

Основательная подготовка рыцарей-профессионалов к военной экспедиции на Восток заняла гораздо больше времени, чем стремительные сборы охваченных религиозным энтузиазмом крестьян. С момента Клермонской речи папы римского Урбана II приготовления продлились почти год. Осмотрительные военачальники не только наметили маршруты движения, подготовили оружие и транспортные средства, но и благоразумно дождались окончания сбора урожая, чтобы обеспечить себя продовольствием в пути. Готовясь в поход и крайне нуждаясь в средствах на вооружение и путешествие, рыцари массово закладывали и распродавали свои земли, нередко существенно дешевле их реальной стоимости. По сути, в этом они действовали весьма схоже с крестьянами, поскольку точно так же рассчитывали обрести новые земли и богатства на Востоке. К примеру, один из предводителей крестоносцев Готфрид Бульонский заложил свой родовой замок Бульон в Арденнах епископу Льежа, а значительную часть своих поместий распродал, выручив три тысячи марок серебром. Так же действовали и иные, менее зажиточные крестоносцы, получая при этом существенно меньшие суммы. Так, рыцарь по имени Ашар заложил свое имение Монмерль за тысячу лионских су и четырех мулов.

Всего выделились несколько центров формирования крестоносных войск вокруг владений крупнейших феодалов – Нижняя Лотарингия, Южная Италия, Прованс и Лангедок (Южная Франция), Центральная и Северная Франция. В Лотарингии во главе крестоносного движения встал герцог Готфрид IV Бульонский. Ему удалось собрать одно из наибольших крестоносных воинств, насчитывавшее, по некоторым, явно существенно преувеличенным подсчетам, до 10 тысяч всадников и 80 тысяч пехотинцев. Сопровождали Готфрида его братья Евстафий и Балдуин. Все войско состояло из нескольких более-менее крупных отрядов, слабо связанных между собой неким общим командованием. Герцог Бульонский не мог рассчитывать на безусловное повиновение их командиров, действовавших совершенно самостоятельно и лишь номинально признававших его главенство, тем более что сам Готфрид владел лишь Антверпенским графством и замком Бульон, а вся остальная часть Нижней Лотарингии была бенефицием[9]9
  Бенефиций – земельное владение, передаваемое в пожизненное пользование на условии несения службы – придворной, административной, но чаще военной.


[Закрыть], полученным от императора Генриха IV. Следовательно, помимо благочестивых побуждений, выступая в поход, Готфрид Бульонский руководствовался и вполне прагматичными соображениями, желая упрочить свое положение в феодальной иерархии.

Путь этого первого крупного отряда крестоносцев, отправившегося в поход раньше остальных, в августе 1096 г., пролегал по проторенной уже Крестовым походом бедноты дороге вдоль Рейна и Дуная. Здесь крестоносцам довелось вступить в сложные переговоры с королем Венгрии Коломаном, изрядно рассерженным бесчинствами крестьянских ватаг в его землях. Лишь после непростых переговоров он разрешил Готфриду Бульонскому с войском проследовать через свои владения, истребовав при этом в качестве гарантии знатных заложников. Отпустили их лишь после того, как крестоносцы переправились через реку Сава и продолжили путь к Константинополю.

Сцены из истории Первого крестового похода (миниатюра XIV в.)

Второе значительное рыцарское войско собралось в Южной Италии вокруг Боэмунда Тарентского. Состояло оно из рыцарей Сицилийского королевства и итальянских крестоносцев. Владея лишь небольшим княжеством Тарент, Боэмунд стремился обрести славу и новые земли на Востоке. Поддерживали его в этом стремлении многочисленные южноитальянские рыцари, сколь бедные, столь же и безрассудно храбрые. Наиболее ярким примером таких рыцарей был двадцатилетний племянник Боэмунда Танкред, не имевший собственных владений, но, по свидетельству современников, отвагой подобный льву. В октябре 1096 г. его отряды вначале переправились через Адриатическое море и затем двинулись к столице Византийской империи через Эпир, Македонию и Фракию. Будучи талантливым полководцем и расчетливым политиком, Боэмунд сыграл впоследствии важнейшую роль во всем крестоносном движении.

Гораздо более основательные позиции в феодальном мире занимал предводитель третьего отряда крестоносцев – граф Тулузский и маркиз Прованский Раймунд IV, вокруг которого собралось рыцарство юга Франции. Именно с Раймундом согласовывал папа Урбан II свои планы перед Клермоским собором, и именно этот достаточно пожилой по меркам того времени феодал – ему было за пятьдесят – первым отозвался на крестоносный призыв. Планируя навсегда осесть на Востоке, завоевав там себе новые земли, он поклялся не возвращаться домой, а свои владения отдал сыну Бертрану. Сопровождал Раймунда IV папский легат епископ Адемар Монтейльский из Пюи, который от имени папы был духовным наставником всего крестоносного войска. Крестоносцы южной Франции двинулись в путь в октябре 1096 г., перевалив через Альпы и направляясь затем в Константинополь через Истрию и Далмацию по древнеримской via Egnatia[10]10
  Эгнатиева дорога – один из двух основных путей, ведущих из Рима в Византию.


[Закрыть], пролегавшей через Охрид, Фессалонику, Редесто и Селимврию.

Наконец, четвертую группу составили несколько отрядов крестоносцев из Центральной и Северной Франции. Командовали ими герцог Нормандии Роберт по прозвищу Куртгёз (Короткие Штаны), граф Блуа Этьен Шартрский и граф Фландрии Роберт II. Отдельного упоминания заслуживает граф Вермандуа Гуго, младший брат короля Франции Филиппа I. Именно он оказался наиболее прытким из всех северофранцузским феодалов, выступив в поход уже в августе 1096 г. Посетив Рим, он получил там у папы знамя святого Петра и затем из Бари отплыл в Грецию. Предварительно он сообщил византийскому императору, а затем и правителю Диррахия дуке Иоанну Комнину, племяннику василевса Алексея I, о своем скором прибытии, требуя высочайшего почета и торжественности во время приема. Гуго явно претендовал на командование всем крестоносным войском, ведь, как передавала Анна Комнина, его послы заявили наместнику Диррахия Иоанну: «Да будет тебе, дука, известно, что господин наш Гуго вот-вот прибудет и что он несет с собой из Рима золотое знамя святого Петра. Знай также, что он – глава всего войска франков. Поэтому приготовься принять его войско так, как подобает по его достоинству, и устрой ему должную встречу».

Видимо, Гуго желал опередить остальные отряды крестоносцев и первым оказаться в пределах Византии в расчете на то, что именно он как первый прибывший и получивший от императора львиную долю почестей, будет восприниматься потом как предводитель всего крестоносного воинства. Впрочем, этим планам не суждено было осуществиться. Во время плавания флот графа Гуго попал в сильный октябрьский шторм у берегов Греции, и большинство его кораблей вместе с рыцарями и гребцами погибли. Сам граф едва спасся и был доставлен вначале в Диррахий, а затем в Константинополь по сути на правах почетного пленника, от которого Алексей I Комнин сразу по прибытии потребовал принесли вассальную присягу на верность императору. Так граф Вермандуа Гуго действительно стал одним из первых, если не самым первым из предводителей крестоносцев, достигшим столицы Византийской империи в самом конце октября – ноябре 1096 г., однако это не принесло ему желаемого высокого положения. К лишенному собственного отряда военачальнику относились скорее как к почетному гостю или даже пленнику, не предоставив ему полной свободы действий. Тем более что шедшие буквально за ним по пятам западные рыцари – Боэмунд Тарентский благополучно высадился в Греции две недели спустя – сохранили свои отряды в целости и благодаря этому выглядели в глазах императора гораздо более важными предводителями крестоносцев.

Другие соотечественники Гуго из центральной и северной Франции выдвинулись в поход позже, в октябре 1096 г. В отличие от графа Вермандуа, они не спешили и, перейдя Альпы, остались зимовать в Италии. Такое промедление было обусловлено также политическими и благочестивыми соображениями, поскольку в Лукке все три крестоносных предводителя встретились с папой римским, согласовали с ним планы действий и получили от него благословение. Лишь весной они переправились через Адриатику и достигли Константинополя по Эгнатиевой дороге. Продвижение рыцарских отрядов крестоносцев, состоявших из профессиональных воинов, оказалось для местных жителей еще более бедственным, чем недавний проход бедняцких ватаг. Если с первыми могло легко справиться византийское войско и даже сами горожане и крестьяне, то обученные воевать и хорошо организованные феодалы были им не по силам. Дорога в Константинополь через византийские владения была в итоге отмечена множеством грабежей, причем особенно буйным стало поведение отрядов Боэмунда Тарентского, то и дело сходивших с основного пути, чтобы вдоволь пограбить окрестности.

Не гнушались грабежом и другие предводители крестоносного воинства. Так, предлогом для грабежей рыцарям Готфрида Бульонского стало известие о том, что византийский император якобы держит в плену графа Вермандуа Гуго. Воины графа Тулузского Раймунда разграбили фракийские города Руссу и Редесто. Это заставляло византийские власти действовать по отношению к пришельцам весьма жестко. С одной стороны, было налажено снабжение их продовольствием и обеспечено беспрепятственное продвижение к Константинополю. Алексей I выслал навстречу отрядам крестоносцев чиновников, которые должны были сопровождать их до столицы. С другой стороны, были приняты все меры для того, чтобы разобщить предводителей и не дать им объединиться до прибытия на прием к императору. А находившимся на византийской службе печенегам было приказано сопровождать «варваров», как византийцы называли западноевропейцев, обстреливать и отгонять их, если те отклонятся от маршрута для грабежа окрестных земель.

Прибывавших постепенно к столице предводителей крестоносных отрядов василевс настойчиво склонял к принесению ему вассальной присяги. Их силы Алексей I хотел использовать для возврата в состав империи утраченных ею владений в Малой Азии, Сирии и Палестине. Первым, как мы помним, встал на этот путь граф Вермандуа Гуго, участь которого была предрешена кораблекрушением и, соответственно, отсутствием у него собственного отряда. Существенно сложнее дело обстояло с Готфридом Бульонским, который прибыл под стены столицы к концу декабря 1096 г. и встал лагерем у Золотого Рога. Лишь после длительных переговоров зимой и в начале весны с приближенными герцога Нижней Лотарингии, блокады поставок продовольствия и даже серьезных вооруженных стычек, из которых самой масштабной стала битва 2 апреля 1096 г., гордый феодал принял условия василевса. Как писала Анна Комнина, «спустя некоторое время Готфрид подчинился воле императора. Придя к нему, он дал ту клятву, которой от него требовали: все города и земли, а также крепости, которыми он овладеет и которые прежде принадлежали Ромейской империи, он передаст под начало того, кто будет назначен с этой целью императором». Получив желаемое, Алексей I щедро одарил своего вассала и велел как можно скорее переправить его войско через Босфор, чтобы дожидаться последовательного прибытия других военачальников и добиться вассальной присяги также и от них. Переправившись, Готфрид Бульонский двинулся в сторону Никомидии и встал лагерем в Пелекане.

Следующим вассальную присягу императору в обмен на обещание лена «в 15 дней ходу длины и 8 дней – ширины» около Антиохии принес Боэмунд Тарентский. Он, правда, желал получить титул «великого доместика Востока», то есть главнокомандующего войсками империи в Азии, но довольствовался в итоге обещаниями владений в отвоеванной Сирии и в конце апреля также был переправлен через Босфор. Гораздо менее сговорчивым оказался племянник Боэмунда молодой и горячий Танкред, считавший, что вассальная присяга греческому государю унижает предводителя крестоносцев. Если греки не смогли защитить свои владения, то как может их столь слабый властитель стать сюзереном воинов, которые вернут эти земли огнем и мечом?

Столь же упрямым был и граф Раймунд Тулузский, полагавший, что вассальная присяга может помешать ему завладеть землями на Востоке, которые оказались бы собственностью не завоевателя, а императора. После длительных переговоров он, в итоге, пообещал лишь не наносить василевсу ущерба и не посягать на его жизнь и честь. Это не было полноценной вассальной присягой, но выбирать Алексею I не приходилось. В конце концов путем длительных переговоров и щедрых подарков василевс добился вассальной присяги или ее подобия ото всех предводителей крестоносцев. В значительной степени это была формальность, и каждая из сторон – и крестоносцы, и византийцы – прекрасно понимали, что в действительности земли будут принадлежать тому, кто сможет их завоевать и удержать по праву силы. Однако даже такая условная присяга верности была по-своему важна для обеих сторон. Василевс получал некую видимость возвращения ему утраченных ранее империей владений на Востоке, крестоносцы же могли рассчитывать на надежный тыл и поддержку с его стороны, прежде всего в плане обеспечения их войск продовольствием.

Пребывание многочисленных отрядов латинян в Константинополе в апреле – начале мая 1097 г. было отмечено мелкими стычками с местными жителями, которым грубые и надменные пришельцы казались сущими варварами, не умеющими вести себя в приличном обществе. Заносчивость и неотесанность пилигримов проявлялась буквально во всем, но больше всего поразил весьма чувствительных к соблюдению придворного церемониала случай, произошедший однажды в императорском дворце во время официального приема предводителей крестоносцев. Среди явившихся для принесения присяги оказался некий рыцарь, который в нарушение всех византийских традиций позволил себе усесться на императорский трон. И хотя Алексей I стерпел это и не сделал замечание наглецу, Балдуин, младший брат Готфрида Бульонского, заставил его встать. В ответ нарушитель обычаев страны не только не извинился, но и обвинил в невоспитанности самого василевса, заявив: «Что за деревенщина! Сидит один, когда вокруг него стоит столько военачальников».

В мае 1097 г. все отряды крестоносцев были переправлены на азиатский берег Босфора. Воины Христовы вступили на вражескую территорию, и при всей несогласованности действий разрозненных отрядов и даже обоюдной враждебности некоторых из их командиров это были профессиональные, хорошо обученные и вооруженные воины, не чета сложившим здесь головы чуть более полугода назад крестьянским ополченцам. Первой на пути рыцарских отрядов была Никея, к осаде которой они приступили уже с середины мая. Город был крайне важен для всех сторон. Тюрки-сельджуки сделали его своей столицей, держали в нем казну государства, а султан Кылыч-Арслан, отбыв ранее в поход, оставил в Никее свою семью. Для византийцев это было укрепление, вернув которое, они могли бы обеспечить надежную защиту своей столицы. Для крестоносцев этот город был главным препятствием на пути вглубь Малой Азии и далее к Иерусалиму. Оставлять его в тылу под контролем врага было крайне опасно. Манили западных рыцарей и колоссальные богатства процветающего города.