Текст книги "Крыса солнце жрёт. Книга 1"

Майор Астур призадумался. Поглядел на Мейнхарда, а потом медленно произнес:

– Витос, вы возможно правы. Я обдумаю вашу идею. А теперь пора поучить нашего друга. Хей, парень, налей мне вина и дополни кубки тем, у кого они неполные, – и Казимир небрежно поставил кубок ближе к Мейнхарду. – Вино на столе у окна. И поживее.

Мейнхард почувствовал, как гнев вновь начинает одолевать его. Он и не думал прежде, что прислуживать окажется так мучительно больно для его натуры. Но Казимир очевидно понял это и посмотрел парню прямо в глаза. Во взгляде майора Мейнхард прочитал, что у него нет других вариантов, кроме как подчиниться или умереть. Он неуверенно пошел к окну, но потом взял себя в руки, и достаточно быстро наполнил кубки.

– Что-нибудь еще? Господин…, – дрожащим и сухим голосом спросил Мейнхард.

– Не умен, но все-таки и не законченный дурак, – улыбнулся Казимир. – Пока нет. Сядь в том углу, я буду все время наблюдать за тобой, так что не шути. Мы пока поиграем в вист.

Мейнхард сел на табурет в углу, куда указал ему майор. Один из незнакомцев сдавал карты, когда внезапно Казимир снова заговорил.

– Ты говорил, что умеешь держать в руках меч, так?

– Да, господин.

– Заточить его можешь?

– Могу, господин.

– Ладно, хватит меня так величать. Противно аж. Называй майор, или как принято в армии: мастер-офицер.

– Да, мастер-офицер.

– Отлично, на том диване лежит моя сабля и ташка. Сабля там только одна, так что узнаешь ее. В ташке найдешь точильный камень. Вернешься в угол и точи, пока не сможешь волос разрезать лезвием, понял?

– Да, мастер-офицер.

– Вы не боитесь, что он попробует сбежать, вы даете ему оружие? – сказал один из тех, кого не знал Мейнхард.

– Попробовать сбежать для него, это все равно что покончить жизнь самоубийством, – спокойно ответил Казимир. – У меня пистоль заряжена. Впрочем, я убью его одним кинжалом, даже если у него будет две сабли.

В карты играли до глубокой ночи. Мейнхард все точил саблю. Он не спешил, делал это аккуратно. Казимир его не поучал, ему было не до того. Масть не шла, он проигрывал и проигрывал, карман его порядочно опустел. Карта шла Витосу и Мигелю. Как выяснилось, двух других звали Рональд и Пауло. Все изрядно опьянели, кроме майора. Пил он больше всех, но пьяным не выглядел совершенно. Тот же твердый взгляд, те же резкие, точные движения, та же осанка. В какой-то степени Мейнхард начал восхищаться этим графом. У Казимира был титул, были деньги, была слава, но он вел себя как простой солдат, хоть и был жесток в словах и действиях. Наконец майор бросил карты и поднялся.

– Все, милостивые государи! С меня на сегодня хватит. Сабля готова? – Казимир подошел к Мейнхарду, взял оружие, опробовал. От легкого прикосновения кровь выступила на его пальце, и он удовлетворенно хмыкнул. – Молодец. Я не ожидал. Засунь саблю в ножны, камень обратно в ташку, возьми мой плащ, он бордовый и мою магерку, видишь, она на столе?

– Да, вижу.

– Вот и бери это все, да пойдем. Пора мне отдохнуть. Со всеми имею честь попрощаться.

– И вам прекрасного отдыха, майор, – улыбнулся Витос, пересчитывая свой выигрыш в третий раз, так как из-за вина все время сбивался со счета.

Казимир всем отвесил легкий кивок, и они с Мейнхардом вышли. На улице было свежо, оба сделали глубокий вдох.

– Ночи в конце весны на Юге хороши, – молвил Казимир, и они зашагали в сторону его квартиры. – Не жарко, и не холодно. Воздух, как водка перед боем, бодрит. Я с северных земель, но такая погода мне нравится больше, чем наша мерзлота. Хотя на севере большинство предпочитают снег и мороз, и плохо переносят жару. В целом, я тоже больше предпочитаю холод, чем южную духоту, но эти места в эту пору меня очаровывают.

Мейнхард молчал. Они зашли в квартиру, темное помещение, средних размеров. Тут не было даже намека на роскошь, только то, что необходимо. Казимир приказал Мейнхарду зажечь пару свечей, положить вещи майора в шкаф, саблю поставить к тумбе у кровати. Сам достал из сундука у окна флягу, сел в кресло и наполнил глиняную кружку прозрачной жидкостью. Отхлебнул и потянулся.

– Водка. Вино – это хорошо, но настоящее пойло для солдата только водка. Люблю перед сном хлебнуть пару кружек. Смотрю, ты не очень разговорчив?

– Я не думаю, что я должен быть болтлив, мастер-офицер.

– Да уж. Верное качество. Спать будешь в горнице, постелешь себе мешок на полу, вон он, скручен. Это мой, походный, на всякий случай. Проснешься с третьими петухами, начистишь до блеска мои сапоги, растопишь немного печь, сообразишь завтрак. Дрова и топор на улице при входе, думаю, ты видел. Продукты также в горнице. Вот тебе мои карманные часы. В шесть часов разбудишь меня, если я не проснусь сам. Все уяснил, а то я не люблю тугодумов, которым приходится повторять дважды.

– Уяснил, – Мейнхарду было, с каждым приказом, все тяжелее держать себя в руках. Пока он точил саблю, его не трогали, и он отошел. Но чувство гнева, природное чувство этого гордого человека, постоянно возвращалось, и, как мощный таран, с каждым новым ударом, заставляло трещать закрытые ворота, за которыми пряталась его ярость, все сильнее. Казимир же был очень внимателен на такие вещи. Он, словно северный медведь, чующий врага за несколько километров, улавливал малейшие всплески ненависти, зарождающиеся в людских душах.

– Ты начинаешь меня раздражать. Ты вечно бесишься. Рано или поздно мне это надоест, и я убью тебя. Но могу сделать и лучше. Сначала я отведу тебя в местную тюрьму, и тутошние заключенные оттрахают тебя хорошенько, потом я прогоню тебя, голого, с оттраханной задницей по городу и повешу тебя на ближайшем суку. Почему? Чтобы перед смертью ты понял, что твоя гордость хороша только в меру и тогда, когда нужно.

– Вы – садист?

– Нет. Я – солдат. А ты имеешь толику ума и некоторые способности. Но порой я думаю, что ты жутко тупой. Я отношусь к тебе сейчас, как к своему кутильеру. Его убили проклятые «цветочники» на войне. Ты не можешь стать, скажем, оруженосцем или знаменосцем (это более высокие должности), потому что ты – раб. Да и вообще, ты не участвовал ни в одном настоящем сражении, ни в одной боевой операции. А вот кутильером… Тут, конечно, тоже любому безродному холопу место заказано, так как он не благороден. Быть кутильером могут только мужчины чистой крови. Однако здесь допускается возможность того, что эта кровь находится в оковах рабства. Имей это в виду! И, кстати, мне помнится, что ты не худого происхождения.

– Мне нужно сказать вам спасибо, мастер-офицер? – со скепсисом спросил Мейнхард.

Казимир достал кинжал.

– Еще один раз такой тон, и все что я сказал выше, я осуществлю, но перед повешением, я еще тебе отрежу детородный орган. Ты понял, щенок?

– Да, – страх снова подавил гордость юноши.

– Тем лучше, – черты лица майора немного смягчились. Он откинулся в кресле, хлебнул еще водки и после недолгой паузы продолжил, – Кутильер в нашей стране – это тот, кто выполняет обычную грязную работу за командира, имеющего титул герцога, графа или барона, и добивает его раненых врагов. Но многие мечтают об этой должности, молокосос, потому что только с нее можно двигаться вверх к серьезным званиям и почестям. Сыны графов, бароны, сыны баронов, воеводы и даже графы, если дело касается кутильера самого герцога, борются за это чертово назначение, чтобы подняться по карьерной лестнице. Ты не кутильер, но, повторюсь, отношусь я к тебе не хуже, чем к нему. У нас в герцогстве Виртленд нет рабства, я не люблю рабства, среди моих подчиненных нет рабов, только наемники, крестьяне или благородные люди без договорных обязательств. Порой эти наемные труженики плуга или меча находятся в положении таких же рабов по факту, но все зависит от людей, их нанимателей и ума самого наемника. Бывает так, что наниматели – негодяи, а наемники – дураки. Отсюда и вытекает самая настоящая кабала. Крестьяне же вообще являются отдельной кастой. Но все же, в конкретном виде, у нас рабства нет, поэтому я и не хочу относиться к тебе, как к рабу. Однако купить и использовать тебя на этой земле, как раба я могу. Хоть я и имею гражданство Виртленда, там моя родина, но есть у меня и гражданство Правии, и земля здесь, на Юге. И благословляй Всемогущего, что я тебя, пока что, оберегаю от этой участи. Но все бывает в первый раз. Ты можешь стать моим первым рабом. Или умереть мучительной смертью. Как мне заблагорассудится, как ты будешь себя вести.

– Но вы же хотите отдать меня королю или герцогу? Зачем вам со мной нянчиться?

– Мало ли что я говорил этим гражданским! Может то, что я сказал правда, а может быть и нет. Но откровенно я говорю только с солдатами. Мы служим королю, мы спасаем королевство. Мы его расширяем, мы создаем его славу. А на этих изнеженных трусов в шелках мне плевать, и не им мне раскрывать свои карты.

– Так вы хотите сделать меня кутильером?

– Я не сказал, что я хочу. Я могу. А могу отдать королю. Могу герцогу Правскому. Могу убить, могу много чего. Но что я хочу в данный момент и что я буду делать, угадывай сам. Пока что я тебе все разжевывал. Теперь крутись и борись за себя. Больше поблажек не будет. Кем ты будешь, кутильером, рабом, покойником, теперь зависит только от тебя. Пока что ты – раб, к которому я хорошо отношусь. Все, спать.

– Можно еще вопрос, – голос Мейнхарда был взволнован, в нем чувствовался интерес и Казимир смилостивился.

– Только один. Говори.

– Я не понимаю, кутильером может быть и раб, но рабство в Виртленде запрещено?

– О да, подобные вопросы задают все иноземцы, – майор Казимир недовольно поморщился. – Но это относится к герцогству Правскому. Законы о кутильерах очень схожи в герцогствах. На этой земле ты мой раб по статусу сейчас, но въедем в Виртленд, тут же станешь свободным. Вернемся обратно, снова будешь рабом. Не заморачивайся. Крючкотворство и юридические нонсенсы в нашем королевстве в чести. У меня у самого порой голова идет кругом. А теперь иди спать. Помни о моих приказах. У тебя не так много времени на сон.

Мейнхард лежал в тишине и пялился в потолок. События его жизни словно облака лениво проплывали перед ним. Он любил своего отца. Правда меньше, чем отец любил его. У барона Аластора Вука, владельца баронства Вуков, было три жены. К первой, Мелинде Барр, сестре его вассала баронета Джона Барра, он не питал никаких нежных чувств, но баронет был одним из самых могущественнейших и выдающихся людей этих земель. Славный и верный воин, выигравший не одно сражение, победивший барона Ричардсона и ярла Хрёрика, которые совместно покушались на суверенитет баронства Вуков, друг детства самого Аластора, этот человек был любим и уважаем всеми. Барон Вук просто не мог отказать Джону в том, чтобы породниться с его семейством, когда тот изъявил свое желание. Свадьба состоялась. Аластор не изменял своей жене, почитая друга, и вел себя всегда в высшей степени учтиво.

Через три года у Вуков родился сын, которого они назвали в честь баронета, Джоном. Еще через два года Мелинда родила второго, его нарекли Аластором, в честь отца. Прошло пять лет, мальчики росли, в баронстве процветал мир, люди занимались сельским хозяйством, возводили новые дома, культурные постройки, открывались рынки, учреждались новые гильдии. Мужи науки обменивались опытом со своими зарубежными коллегами, и в то время был построен, первый на этих землях, цех по производству двухзарядных ружей и пистолей. Не последнюю роль здесь сыграл и баронет, всегда знавший, что такое война, и понимавший, что если войны нет, то лучший способ ее избежать, быть в высшей степени к ней готовым.

Дни шли, летели годы, и однажды на жизненном пути барона Вука встала Изабелла. Это была красивая женщина в расцвете лет из королевства Тюльпанов, принадлежащая к обедневшему благородному роду, который покинул свои края в поисках лучшей жизни. Барон Вук, который всю жизнь следовал долгу хорошего правителя, влюбился в нее, как мальчишка. Она ответила взаимностью. Долго скрывать их тайную связь было невозможно и, в конце концов, все выплыло наружу. Джон Барр был в ярости, Мелинда слегла в лихорадке, все пророчили ей скорую смерть. Баронет стал собирать войско, чтобы отомстить сюзерену за свое оскорбление. Он отказался признавать Аластора своим правителем и обещал своему бывшему другу смерть через отсечение головы. Кровожадность Барра сыграла против него. Барон Вук был умелым управленцем, талантливым организатором, хитрым дипломатом. Он не опускался до подлости, но сумел настроить против Барра не только большую часть знати, но и народ, ведь все же он был сюзереном баронства Вуков и главой дома Вуков, который правил этими землями последние четыре века. Право его было наследственным, право его было дано Всемогущим. В одном единственном, но кровопролитном сражении, Аластор Вук сумел показать себя и стратегом, и тактиком, не уступающим ни в чем своему бывшему другу. Барр был ранен и попал в плен. Отказавшись приносить присягу и назвав своего барона предателем, Джон Барр плюнул Аластору под ноги, что считалось высшей формой оскорбления в баронстве. Вук с печалью на лице утвердил Барру смертный приговор, и на следующий день Джону отрубили голову. Через неделю умерла и Мелинда. Народ, как ни странно, ни в чем не обвинил самого барона, но все считали, что его новая женщина – ведьма. Юные дети барона уже были в том возрасте, который позволял им пропитаться ненавистью к той, из-за которой погибла их мать.

Через полгода Аластор Вук женился на Изабелле. Еще через год у них появился сын, имя которому дали Мейнхард. Старшие братья, Джону было двенадцать лет, Аластору десять, мечтали только о том, чтобы Изабелла скончалась при родах, но она выжила, а отец, видя настроения своих детей, лишь отдалился от них. Они росли, как юные благородные люди, наследники дома Вуков, но большую часть времени Аластор Вук-старший тратил в компании Изабеллы и любимца Мейнхарда.

Однако счастье барона не было долгим. Через три года Изабелла неожиданно заболела странной болезнью, кожа ее покрылась язвами, и она зачахла буквально за две недели. Во время похорон барон был безутешен. Поговаривали, что его вторую жену отравили. Все это осталось лишь слухами. С тех пор Вук потерял часть себя и больше уже никогда не смог до конца стать прежним. Джон и Аластор были предоставлены сами себе, они гуляли, развлекались на полную катушку, были жестокими хозяевами своих рабов и слуг (рабство и наемничество соседствовали бок о бок в баронстве Вуков). Подростки издевались над маленьким Мейнхардом, как могли. Впрочем, когда отец узнавал об этом, им изрядно доставалось. Но все же барон, так и не смог оценить всю ту реальную ненависть и желчь, что испытывали к своему брату Джон и Аластор. Он все списывал на возраст и в этом вопросе был настоящим слепцом.

Прошло еще два года и, по рекомендации Личного Совета, Аластор Вук женился в третий раз, на девице благородной крови Кассандре Шульц, дочери баронета Шульца, еще одного своего вассала. Снаружи она казалась кроткой и милой, хоть и была далека от идеалов красоты. Кассандра нашла ключ к стареющему барону и вскоре он привязался к ней, и у них родился сын, названный Родриком. Очередная леди Вук, зная историю Мейнхарда и его матери, также не питала к ребенку «цветочной ведьмы» теплых чувств. Она обратила свою материнскую любовь на собственного сына и на первых двух главных наследников, Джона и Аластора. Те, в свою очередь получившие за всю жизнь так мало женской ласки и внимания, прониклись привязанностью и уважением к новой мачехе.

Таким образом, вокруг Мейнхарда образовалась настоящая тетрархия врагов, состоящая из родных братьев и Кассандры Шульц. Его же защищал только отец, который со временем увидел истинное отношение супруги к самому обожаемому им сыну, и подобие любви между Кассандрой и Аластором Вуком-старшим переродилось в ненависть.

Так, Мейнхард, в духовной войне, в постоянных упреках, в вечных злых уколах, а иногда и побоях, дожил под опекой отца до своего двадцатидвухлетия. Это, в какой-то степени, закалило его характер и сделало его сообразительным юношей. Владел оружием он лучше своих братьев, более умело сидел в седле, и в оскорблениях, ядовитых намеках и словесных перепалках ни в чем не уступал им, а во многом даже превосходил. Сначала Мейнхард рассчитывал на отца, потом стал рассчитывать только на себя, что сделало его еще сильнее.

Как уже говорилось выше, он знал, что все кончится плохо, как только с отцом что-либо случится. Он боялся этого, но в тоже время ждал этого. Потому что понимал, что тогда неизвестность покинет его, предначертанное случится, он будет предоставлен сам себе и либо выживет, либо умрет. Порой, владея мечом лучше, чем братья, в честных тренировочных схватках при отце или его офицерах, Мейнхард мстил всем троим за свои побои. Больше всех доставалось «сопляку Родрику», как его называл сам Мейнхард. Прилетало и Аластору, и даже Джону, несмотря на их взрослый возраст. С мачехой же Мейнхард боролся посредством риторики, но тут его всегда побеждали. От долгой жизни в разладе с мужем Кассандра хорошо обучилась искусству словесных язвительных баталий и всегда выставляла Мейнхарда неудачником или дураком. Последняя охота Мейнхарда с братьями и стала кульминацией этой истории, которая в итоге привела его в спальный мешок унийского офицера, где теперь он лежал и пялился в потолок.

Веки Мейнхарда постепенно тяжелели. Нервы были на пределе и усталость сказывалась. Юноша сам не заметил, как перешел к мечтаниям. Он осознал, что его положение все же гораздо лучше, чем могло бы быть. Он получал все карты в руки. Его господин не любит рабства, настоящий солдафон и знатный человек. Он намекнул ему, что может сделать его тем, кто в будущем будет шагать вверх уверенной и твердой поступью, если того заслужит. Только от самого Мейнхарда будет зависеть, поднимется он высоко или рухнет в бездну отчаяния и небытия. Старт для человека, который недавно еще мог стать мертвецом или отправиться удовлетворять различные нужды к какому-нибудь хозяину-извращенцу, весьма и весьма неплохой.

А получится ли у Мейнхарда? Да, он не сомневался. Определенный крепкий стержень был в этом парне. Его не прогнут, он не поддастся своим жалким прихотям и не упустит возможности. Когда-нибудь он будет признанным бароном, а может и графом, приближенным к королю. Он окажет властителю немало услуг, а своей доблестью и храбростью, умением и силой заслужит признание всего королевства. А потом… Потом преклонит колено и испросит у короля разрешения восстановить справедливость, вернуть свои земли, которые теперь принадлежат Мейнхарду по праву. Но он не будет узурпатором, не будет кровожадным честолюбцем, нет. Он подойдет с войском к своим землям и даст братьям выбор. Либо проиграть в битве, и тогда они сами решат свою судьбу и покажут, что ничего не стоят; либо сразиться честь по чести в поединке. Он будет биться с братьями по очереди три дня подряд, если воспротивятся все трое. И отправит в божественные сады Всемогущего или в пекло каждого из них, если они не покорятся ему.

Мейнхард верил, что заслуживает этого. Он не покушался на трон баронства Вуков, тем не менее знал, что ему не дадут там житья. И если уж его выгнали с родной земли, лишили всего и чуть не лишили жизни, то удовлетворить его обиду, восстановить его честь сможет только свержение этих предателей. Трон не был его по праву рождения, но теперь был его по праву справедливости. Он не хотел смерти Джона, Аластора или Родрика. Конечно, Мейнхард в душе ненавидел их, но в то же время любил их за то, что они были его братьями. Он любил само название этой родственной связи. Братья… Те, которые могли бы быть у него, те, которые могли бы любить его, и, которых он бы мог любить всею своей душой в ответ. Те, которые могли бы защитить его, и, которых он сам бы защищал до последней капли крови. Эти люди – его братья, и в честь этого священного кровного родства, он позволит им сделать выбор: жить или умереть.

Так Мейнхард и заснул. И снились ему: сражения, победы, признание. Он был окутан ореолом славы. Он проезжал на белом и могучем жеребце по красному ковру, ведущему к возвышенной площадке у замка, на которой стоял трон короля. В золотой кирасе, с сияющим мечом в руке и платиновым венком на голове, он осматривал вокруг себя толпы, в восхищении приветствовавших его людей. И король, с неясными очертаниями, но добрый, словно отец, и справедливый, словно сам Всемогущий, даровал ему титул рыцаря, потом титул барона, потом титул графа, а потом неожиданно воскликнул, что все это ничего не стоит, и что быть ниже герцога Мейнхард не заслуживает, и вручил ему в подчинение целое герцогство. Мейнхард вел себя скромно, бормотал только, что он рад служить, что готов и дальше не щадить своего живота за его величество. Потом все покрылось туманом и, неожиданно, Мейнхард оказался на пиру. Вокруг все веселились, он сидел рядом с королем, вино лилось рекой, стол ломился от свежего хлеба, фруктов, жареного мяса, различных паштетов и сыров.

Через некоторое время король взял его за руку и провел в свои покои, а потом вдруг, вместо короля, перед Мейнхардом оказалась красивая девушка, которая к тому же была обнаженной. Она осторожно и нежно провела пальцем по его щеке, подбородку, затем шее и опускалась все ниже. Мейнхард обнаружил, что он и сам уже обнажен, и что тело его напрягается, и орган его наливается силой. Девушка приблизила свое лицо к его лицу, и он почувствовал приятный аромат, который источала ее плоть. Он опустил голову, осмотрел и погладил ее груди, обхватил стан и вспомнил, что уже не девственник. Хотя реального опыта у него практически не было. Один раз он был с женщиной, но умения не набрался. Он отлично справлялся с братьями, но Кассандра Шульц отчасти приучила его к мысли, что он – неудачник, и это сказалось на общении с прекрасным полом. Он был нелюдим с девушками и женщинами. Кувыркаться с рабынями или служанками, если те не хотели, Мейнхард не мог. Шлюхи также не вызывали у него влечения. А эта девушка хочет его, он видел это, читал в ее глазах. Ошибки быть не может, и кожа у нее такая нежная, словно шелк. Мейнхард подумал, что это должно быть сон и решил еще раз взглянуть в глаза незнакомке. Нет, это не сон. Он – великий воин, любимец короля. Юноша поднял голову и крик ужаса застрял в его горле. Девушка все еще была перед ним, ее прекрасные очертания начали расплываться, но вместо ее лица на него смотрело злобное и усатое лицо майора Казимира Астура. Задыхаясь, Мейнхард проснулся в холодном поту. Кошмар остался позади.

На следующий день в Ривилью въехал конный экипаж, в сопровождении тридцати элитных боевых всадников. Огромный черный дормез был богато украшен позолоченными узорами. На двери его, с маленьким круглым окошком, в котором могло поместиться лицо только одного небольшого человека, сиял золотой герб с разъяренным тигром. Всадники были все, как на подбор. Рослые великаны в кроваво-красных кирасах и черных одеждах. На шлемах были закреплены конские хвосты, чтобы защищать носителя от ударов холодного оружия. На плече каждого, эмблема с пробитым кинжалом человеческим черепом, тоскливо взирающим на собравшихся зевак, быстро окруживших суровых гостей. Тяжелые палаши мрачно висели в ножнах, за спинами кавалеристов – четырехзарядные ружья, а на конях – специальные кобуры, всего по четыре, в каждой – пистоль.

Сопровождаемые толпой, словно никого и ничего вокруг не замечая, незнакомцы проехали к дому куратора и там встали. Их обступили солдаты майора Астура и городская полиция. Витос, в компании самых доверенных помощников Рональда и Пауло, вышел на крыльцо резиденции. Через минуту непонятно откуда появился и сам майор Астур вместе со своими капитанами: Мигелем Россом, Стивеном Бейкером и Яном Гейсеком, а также своими: оруженосцем бароном Питером де ла Крю и знаменосцем бароном Фердинандом Ланге. Мейнхард тоже был рядом. С утра еще он аккуратно и точно выполнил все приказы Казимира, и тот, с тех пор, протаскал его с собой всю добрую половину дня, раздавая мелкие поручения. Тяжелая дверь дормеза распахнулась, из нее выбежал хлипкий человечек в красно-черных богатых одеждах и провозгласил тонким тенором:

– Приветствуйте и чтите! Самим императором несокрушимой и всемогущей Велийсской империи был послан к вашему королю выразить почтение и принести поздравления с победой в большой войне: великий князь, господарь Трытики и Венты, князь Стародубский и Полесский, хан Темной Длани, его императорское высочество Кирилл, рода Громова, второй сын великого нашего государя!

– Интересно, столько пафоса, а как эти раскрашенные павлины будут чувствовать себя в бою? – с насмешкой шепнул Мигель Росс майору.

– С виду мощные, – ответил Казимир. – Помни, врага недооценивать не стоит. Раскрашенные павлины не могут поработить столько земель. Ярополк рода Громова, их император, нагнул полмира, словно дешевую девку из борделя. Так что стоит держать ухо востро.

Тем временем из дормеза вылез сам великий князь. Это был гигантских размеров мужчина, неимоверной человеческой силы, в черном кафтане с красными узорами. Русые волосы его были зачесаны назад, борода и усы его аккуратно выстрижены и надушены. Голубые глаза смотрели смело и пронизывающе. Лик сего мужа был суров, снаружи он подавал себя так, словно один он среди всех вокруг благородной крови. На поясе висел огромный меч в ножнах, инкрустированных различными драгоценными камнями неописуемой красоты. Когда же он идеально заговорил на все общепризнанном мировом языке, более любезного тона нельзя было бы приписать никому, кто жил или находился сейчас в этом городишке:

– Всех приветствую! И благородных господ, и простых людей, и тех бедняг, что заключены здесь в рабство. Всем мира и добра, любви и процветания вашим домам. Где могу я найти куратора, ибо привело меня к нему дело, описанное выше? Ваш великий король любезно согласился принять меня, как представителя моего отца, а я с огромной радостью хочу принести поздравления от имени императора, коих заслуживают все истинные мужи вашего королевства. И прошу вас не обращать внимания на столь пышное и бессмысленное представление моей посредственной персоны. Я уже давно твержу моему отцу, что нынче только скромность в моде. Но к сожалению, традиции надо чтить, а пафос и словоблудие до сих пор относятся к нашим традициям. Впрочем, надеюсь, мы все-таки сможем их со временем искоренить.

– Подданные Великой Унии Правии и Виртленда рады приветствовать вас, великий князь, в своем королевстве, – провозгласил Витос и все присутствующие по обычаю вежливости отвесили князю поклон. Тот ответил тем же.

– Вы и есть Витос?

– Да, я получил вашего голубя с известием о том, что вы скоро прибудете; и мой король прислал мне распоряжения с гонцами, что встречать вас необходимо в высшей степени любезно и гостеприимно, и мне наказано под страхом смерти не опозориться перед вами. Также мне необходимо достаточно ясно дать понять вам, что мы уважаем международную дипломатию, и понимаем, что сам король Готфрид должен встречать вас. Но решение вашего отца отправить вас к нам в такой поспешности было столь неожиданным, что в сложившихся условиях, имея после победы в войне столько дел, король не то что ни может приехать сам, но даже не успел вовремя выслать вам подобающую делегацию. Впрочем, и высылать-то некого. Все по-настоящему благородные люди возвращаются с войны. Однако все же и мы не ударим в грязь лицом. Здесь присутствует граф Астур, который будет встречать вас от имени короля Готфрида, и несмотря на то, что у него уже есть важная миссия, король настолько доверяет этому рыцарю, что со спокойной душой поручает ему еще одно столь важное дело. Его величество не сомневается, что и оно будет выполнено с блеском, так как все, за что ни берется данный рыцарь, выполняется точно по приказу, неукоснительно и в срок.

Казимир вышел вперед, резко бросил правую руку ладонью вниз на левую сторону груди, склонил голову и громко отчеканил, будто готовился всю ночь:

– Его величество, король Великой Унии Правии и Виртленда, протектор графств Ноублленд и Коинс, сюзерен Греев, Гринов и Сервов, и отныне законный король земель Тюльпанов, Готфрид Висболд, в лице своего верного вассала графа Казимира Астура, майора его Сухопутных боевых сил, имеет честь приветствовать высокопоставленного и желанного гостя на этих прекрасных землях, хранимых Всемогущим!

После чего Казимир смело посмотрел Кириллу рода Громова прямо в лицо. Кто не знал, тот мог бы подумать, что майор Астур давно был готов к этой церемонии, и выполнял обе миссии, порученные королем, с самого начала своего пути. Но это было не так. Слова Витоса стали для Казимира настоящей неожиданностью. Внутри себя он был зол на куратора за всю эту комедию. Какого черта его не предупредили раньше? С чего этот безмозглый гражданский прислужник возомнил себя столь доверенным лицом короля, что позволяет себе скрывать от него, майора Казимира Астура, почтенного графа немалых земель, столь важные поручения?! Витос поставил себя на слишком высокую ступень в иерархии этого королевства и, кажется, подзабыл, что лишь военные здесь обладают привилегиями и являются благородным сословием. Нет, такому не бывать! Позже, решил Казимир, он обязательно напомнит этому выскочке кто он и что он. Чуть позже.

– Ну что ж, я рад, что мы обменялись любезностями, – сказал великий князь, – а теперь, скажите, где я и мои люди можем расположиться? Мы пробудем здесь пару дней, и, не задерживаясь, двинемся дальше. Но пока что я желаю немного отдохнуть.

– Безусловно, куратор уже подготовил для вас все необходимое. Еще утром я дал ему соответствующие распоряжения, – Казимир с интересом воззрился на Витоса. Но тот даже бровью не повел, слегка улыбнулся и ответил:

– Конечно, великий князь. Я отдам вам свое личное поместье, расположенное в глубине яблоневого сада. Там тихо и никто не сможет вас побеспокоить. На первом этаже будет место вашим бойцам, на втором этаже сможете расположиться вы и ваш двор. Я же пока что поживу в рабочей резиденции. В конце концов, я и так провожу большую часть жизни в ней.

– Мой двор? Ха, насмешили. Любезный куратор, мой двор состоит из меня, да Никитки, моего первого помощника, принявшего на себя все должности, а официально именуемого «великокняжеский управляющий». Вот и все. Я не калека и не баба, я сам могу за собой ухаживать и сам могу себя развлечь. Я и постоять за себя могу сам, – и Кирилл с грустью посмотрел на своих боевых всадников, – но как я и говорил: «Черт бы побрал эти традиции!»