Текст книги "Темная лошадка"

Глава 41

ДВЕРИ МОЕГО ВАГОНЧИКА НА ЛЕДОВОЙ БАЗЕ были на две трети завалены снегом, и для того, чтобы попасть внутрь, мне пришлось поработать лопатой. Снег был сухим, пышным, словно тополиный пух, и высота покрова росла прямо на глазах.

Войдя в «предбанник», я разулся и скинул пуховик, чтобы не оставлять в комнате лишних следов. Пустую бутылку из-под коньяка, который с таким трудом глотал Тенгиз, я вынес в мусорное ведро и неожиданно поймал себя на той мысли, что Тенгиз при своей умеренности в употреблении спиртного и отвращении к дешевому дагестанскому коньяку никак не мог осилить целую бутылку. Значит, она уже была ополовинена до него. Мэд коньяк не пила. Значит, к бутылке приложилась Лариса.

Я стал внимательно осматривать комнату. Две кофейные чашечки – наши с Мэд следы – я вынес в «предбанник», чтобы они не мозолили глаза. Снял с полки томик стихов Бернса и внимательно пролистал всю книгу. Если бы на руках Ларисы были следы крови, то она наверняка бы выпачкала страницы, но листочки тома были девственно чисты. Впрочем, перед тем, как браться за книгу, Лариса могла тщательно вымыть руки с мылом.

Ничего подозрительного я не нашел, единственное, чему я не мог дать объяснения, так это исчезновению бутылочки темного стекла с французским одеколоном «Nightflight», который мне подарили на день рождения ребята из отряда. Я обыскал всю комнату, заглянул под кровать и шкафы – тщетно.

Выйдя из вагончика, я навесил на его дверь большой амбарный замок, чего еще не делал никогда. Тропу засыпало, и мне предстояло идти по целине, почти по пояс в снегу. В другой обстановке и с другим настроением я, может быть, не придал бы этому неудобству особого значения. Сейчас же приходилось экономить изрядно подорванные силы, и я спустился к вагончику за лыжными палками.

Кривые и короткие палки, специально подогнанные для восхождений, я хранил за кухонным блоком, в деревянной подсобке, похожей на деревенский туалет. Там же стояла канистра с бензином, совковая лопата и кусок репшнура с подвязанными к нему красными тряпочками, которым я обозначал опасные участки на трассе. Не успел я подойти к дверце подсобки, как понял, что в ней кто-то хозяйничал.

Потянул на себя дверь подсобки. Она угрожающе заскрипела, загребла снег и застряла. Я не стал усердствовать и применять силу. Очень не люблю, когда из-за двери на меня вдруг падает заледенелый труп или еще какая-нибудь гадость. Я сделал шаг в сторону, слегка оттянул тонкую доску двери и заглянул в щель.

К счастью, трупа не было. Все остальное – лопата, репшнур, колышки – были на месте. Не хватало только канистры с бензином. Это меня удивило.

Я обошел вокруг кухонного блока, посмотрел на свалку мусора, взобрался на огромный вечный сугроб, закрывающий бочку Гельмута от холодных северных ветров, съехал на животе на узкий ледовый балкон, в который упирался торец бочки, и тотчас увидел под ногами то, чего здесь раньше никогда не было.

Под торцевым окном валялась канистра с открытой горловиной, а из-под рыхлого снега торчал почерневший от грязи рукав моего некогда ярко-красного пуховика, который я по порочному состраданию дал поносить Глушкову и в котором он отдал богу душу в двадцать четвертом номере Приюта. Уже ничуть не сомневаясь в том, что под снегом зарыт труп Глушкова, я медленно потянул рукав на себя. Пуховик затрещал. Я не успел остановиться, и отвратительный, покрытый бурыми пятнами засохшей крови рукав оторвался от основной части и хлестнул меня по лицу.

Упав на колени, я стал ковырять пальцами снег, и с остервенением работал до тех пор, пока кисти не стали малиновыми и не вздулись от холода, но я увидел то, что и ожидал увидеть. От моего пуховика уцелел лишь рукав. Все остальное сгорело, превратившись в комок слипшейся синтетической ткани, ощетинившийся отвратительными черными перьями и оплетенный потемневшей от огня змейкой медной «молнии».

Я никогда не жаловался на психику, но в этот момент мне стало так дурно, словно это меня облили бензином, подожгли, а затем останки присыпали снегом. Не нравится мне все это, подумал я словами Тенгиза, нехорошая игра идет.

От нагромождения событий – неясных, загадочных, настораживающих, которые мрачными тучами наезжали на меня с самого утра, я совсем утратил способность хоть мало-мальски логически размышлять. Зачем Лариске понадобилось сжигать пуховик Глушкова? А если это сделала не Лариска, то кто? Мэд? Вполне возможно, хотя нет никакой мотивации для этого поступка. Она странно себя вела, когда я вторично подогревал для нее кофе. Для чего она выходила на улицу, пока я торчал в кухонном блоке? Почему ее руки были выпачканы в саже?

Я топтал тропу на Приют, низко опустив голову, чтобы прикрыть лицо от обжигающего снега, и думал о том, что если сталкиваешься с необъяснимыми поступками людей, то чувствуешь себя при этом идиотом, которому развешивают на уши длинную-предлинную лапшу.

* * *

Двери Приюта были заперты изнутри, и мне пришлось стучать по толстой жести сначала кулаком, а потом ногой.

– Эй! – крикнул я, отойдя на несколько шагов от двери и глядя на окна. – Есть кто живой?..

Заскрежетал засов, дверь распахнулась, и на пороге показался Тенгиз с безумно усталыми глазами. Он был в свитере, на шее намотан черный шарф. Налобная повязка съехала на брови, и оттого взгляд Тенгиза казался особенно мрачным.

– Почему так долго? – довольно грубо спросил он, оглядывая меня с ног до головы. – Куда этот обаный потомок викингов делся? Что за пьянку ты здесь надумал провести?

Выслушав последний вопрос, я забыл, о чем был первый.

– Послушай, – ответил я. – А на что отвечать сначала?

– Остряк хренов, – буркнул Тенгиз, освобождая проход. – Сейчас объясню.

Он закрыл за мной дверь, задвинул засов, защелкнул навесной замок, а ключи сунул в карман. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и пошли по коридору. Тенгиз остановился напротив двадцать четвертого номера.

– Сюда? – спросил я.

Тенгиз молча распахнул дверь и пропустил меня вперед. Я едва не вскрикнул от неожиданности. За столом лицом ко мне сидел Бэл.

– Явился, бракодел? – сказал Бэл, протягивая мне руку.

– Почему это я бракодел? – попытался выяснить я.

– Запорол всю операцию, – лаконично ответил Бэл и кивнул на кровать, где не так давно лежал труп Глушкова. – Садись.

– Нет, спасибо, я лучше на эту сяду, – ответил я и сел у окна. – Давайте для начала разберемся, почему вы считаете, что я запорол всю операцию?

– А чего здесь разбираться? И так все ясно, – ответил Тенгиз, чиркнул зажигалкой и выпустил под потолок клуб дыма. Раньше я не замечал его с сигаретой.

– Как получилось, что Глушков завладел автоматом? – спросил Бэл. Он держал в своей большой ладони шариковую ручку и постукивал ею по столу.

– Так и получилось. Сиганул вниз вслед за лавиной и подобрал его под карнизом.

– Кажется, это должен был сделать ты? – мрачным голосом заметил Тенгиз.

– Должен был. Но он меня опередил.

Тенгиз тяжко вздохнул и пробормотал свое любимое ругательство. Бэл внешне был спокоен, только уж слишком сильно тыкал ручкой в стол, и я стал опасаться, как бы она не сломалась.

– Мужики! – пошел я в наступление. – А что это вы на меня наезжаете? Я не мент, не гэбэшник, спецшколы не кончал, опыта работы с маньяками не имею. Откуда я мог знать, что Глушков кинется за автоматом?

– М-да, – произнес Бэл, но я не понял, что этот звук в данном случае означает то ли согласие с моими словами, то ли глубокое сожаление по поводу того, что связался со мной.

– Он такой же Глушков, как я – Петр Первый, – сказал Тенгиз, наливая в стакан кипяток и добавляя туда сгущенки.

– В каком смысле? – не понял я.

– В прямом. Расскажи, Бэл!

– Я был в Нальчике и наводил там справки, – сказал Бэл. – Мне сказали, что на имя Глушкова был выписан льготный билет на основании генеральского воинского требования.

– И что это значит? – спросил я.

– Но ты можешь поверить, что наш Глушков – генерал?

– Но мы же с тобой сами видели путевку на имя Глушкова! – напомнил я Тенгизу. – Ты говорил…

– Ты не гони, не кипятись, а слушай, что дальше, – остановил меня Тенгиз.

– Связался я и с Кисловодском, – продолжал Бэл. – В санатории подтвердили, что Глушков Геннадий Игоревич у них отдыхает. Это шестидесятилетний генерал. И рассказали мне про конфуз, который с ним случился: генерал по рассеяности потерял в самолете или аэропорту путевку. Ему пошли навстречу и выписали дубликат.

– Кто ж этот придурок на самом деле? – спросил я, хотя понимал, что ответа сейчас нет ни у Тенгиза, ни у Бэла.

– По факту угона вертолета в Москве создали комиссию с какими-то невероятными полномочиями, – продолжал Бэл. – На месте падения уже работает группа спецов. А мы, значит, будем разбираться здесь до прибытия московской следственной бригады.

– Не разбираться, а думать, как спасти свои жалкие шкуры, – уточнил Тенгиз.

Он кинул окурок на пол и наступил на него.

– По-моему, вы сгущаете краски, – сказал я. – Что за паника? Чего вы всполошились? Никто операцию не запорол! Мы выяснили, во-первых, где находится базовый лагерь боевиков. Во-вторых, Немовля с порошком у нас в руках. Я думаю, что он на первом же допросе сдаст Илонку. А Гельмута скорее всего уже задержали в аэропорту с рюкзаком фальшивых долларов. Пусть теперь объяснит, где он их раздобыл.

Я заметил, как Бэл и Князев переглянулись.

– Видишь ли, в чем дело, – медленно произнес Бэл, рисуя на газетном поле треугольнички и кружочки. – Гельмут пропал.

– Что значит пропал?

– Что значит, что значит! – взорвался Тенгиз. – Не знаешь, как пропадают люди?! Растворился, исчез, канул в небытие! Не дождались его в аэропорту. Два рейса на Москву ушли полупустыми, в кассах – никакой очереди. Сто раз можно было улететь!

– Так он даже не покупал билет?

– В том-то и дело.

Я пожал плечами.

– А что могло случиться? Может, грохнули его? Старик не очень осторожно себя вел, мог прилюдно полезть в рюкзак и засветить баксы.

– Тогда нам труба, – вслух подумал Тенгиз. – Тогда нам не жить.

– Но почему? – недоумевал я. – Разве вы были обязаны обеспечивать безопасность Гельмута? Немец сам искал приключений на свою задницу.

– Да не в Гельмуте дело! – махнул рукой Тенгиз.

– А в чем же? В инвентаре строгого учета? Вот беда – пропал мешок с фальшивыми долларами. Ну и черт с ними! Отпечатаете на цветном ксероксе еще три мешка.

Тенгиз снова хмыкнул. Он ходил по комнате, глядя под ноги, словно уронил какую-то безделушку, но никак не мог ее найти. Бэл помрачнел. Он изрисовал уже всю газету и теперь был занят тем, что пририсовывал к буквам «о» в заголовках ручки и ножки.

– Ну что? – спросил Тенгиз у Бэла, подняв голову. – Осчастливим нашего юного друга?

Бэл ничего не ответил, лишь еще глубже втянул голову в плечи.

– Я тебе сейчас такое расскажу, оптимист ты обаный, – произнес Тенгиз, снова начав шлифовать полы комнаты. – Что позавидуешь этому долбанутому псевдо-Глушкову, который не только подох, но и свой гнилой труп куда-то спрятал.

От тона, с каким произнес фразу Тенгиз, мне стало не по себе, словно на голову падала сверхмощная бомба. Я попытался опередить Тенгиза и догадаться, какую страшную новость он собирается мне преподнести. Допросили Немовлю и поняли, что порошок ему продал я? Вряд ли! Я был в маске, и Немовля не видел моего лица. Задержали Мэд, и она созналась, что миллион долларов я присвоил себе? Сомнительно!

– В Нальчике, в кабинете руководителя операцией, один из оперов чистосердечно извинился перед Бэлом за одну небольшую оплошность, – произнес Тенгиз, улыбаясь мне какой-то ужасной улыбкой.

– Я расскажу! – прервал Бэл и кинул ручку на стол. – Короче, чтобы не было утечки информации, местную приэльбрусскую милицию и органы безопасности о нашей операции в известность не поставили. Все должно было быть очень правдоподобно, чтобы немцы не заметили фальши. Потому милиция и ОМОН по-настоящему суетились и перепугались до смерти. Так талантливо сыграть, зная, кто мы с Тенгизом на самом деле, они бы не смогли.

– А в Нальчике знали, кто есть кто?

– Естественно, чудила! – ответил Тенгиз. – Тебе ж сказали: Нальчик – кабинет руководителя операцией. Там, значит, штаб. Но во все тонкости было посвящено всего несколько человек.

– Так вот, – продолжал Бэл. – Подвезти к автобусу рюкзак с поддельными баксами поручили одному малоопытному оперу. И он застрял где-то по дороге между Нальчиком и Терсколом – на гаишном пикете его тормознули, и пока выяснили его личность, пока получили «добро», чтобы его пропустить, мы с Тенгизом благополучно погрузили своих заложников в вагон и покатили на гору.

У меня отвисла челюсть. Я переводил взгляд с Тенгиза на Бэла и обратно, и язык не поворачивался спросить самое главное: так чей рюкзак и, главное, – с чем – таскали сначала Тенгиз с Бэлом, потом Глушков и, наконец, Гельмут?

– Ну? – сердобольно взглянул на меня Тенгиз. – Рожай скорее. Что, вопросом подавился?

Я смог лишь безмолвно кивнуть.

– Хочешь узнать, откуда еще один рюкзак с бабками взялся? – издевался Тенгиз.

– Видимо, произошло вот что, – сказал Бэл. – Местные гэбэшники, не дожидаясь, когда Нальчик пришлет деньги, проявили инициативу, связались с авторитетами, контролирующими все курорты Приэльбрусья, и попросили повлиять на ход событий. Те, естественно, развели руками: никакого захвата заложников в криминальных кругах Кабардино-Балкарии не планировалось, это чужаки, «гастролеры«. Представляешь, как обломил их этот «терракт» в лучший период горнолыжного сезона! И, думаю, что под какие-то гарантии властей они быстро нашли миллион баксов, который и передали нам.

– Но это… Это невероятно!! – воскликнул я. – Мы таскали с собой настоящие баксы, а думали, что это фальшивка!! Но погоди, Бэл, ты уверен, что эти баксы были настоящими? Может, вам подсунули тоже подделку?

Бэл отрицательно покачал головой.

– Помнишь, я разжигал «сотками» примус? Несколько помятых купюр случайно остались у меня в кармане. Когда в Нальчике я узнал, что опер с мешком фальшивых долларов опоздал в Терскол, то, естественно, сразу подумал, а что за купюры лежат у меня в кармане. Пошел в сбербанк и без проблем обменял их на рубли. Детектор их пропустил.

– Фантастика!! – Я вскочил на ноги и, как это только что делал Тенгиз, стал мерить шагами комнату, едва сдерживаясь, чтобы не начать биться своей глупой головой о стену. – А я все удивлялся, как у нас научились так мастерски подделывать доллары. Прямо какой-то бред! Сон счастливого идиота!

– Вот-вот, именно идиота, – подтвердил Тенгиз. – Теперь ты понимаешь, почему мы так озабочены судьбой немца?

– Не совсем, – признался я, не боясь показаться в глазах двух гэбэшников полным кретином. – Пусть его судьбой будут озабочены те, кто отдал вам мешок с настоящими долларами.

– Дубина, – вежливо укорил меня Тенгиз. – Пока в Приэльбрусье народ верит, что недавно был совершен теракт, мы можем спать относительно спокойно. Но как только станет известно, что это была всего лишь инсценировка, то криминальная верхушка ласково попросит вернуть баксы назад.

– А кого попросит?

– Сначала того идиота, майора Гаджиметова, который проявил инициативу и обратился к ним. А потом, видимо, они найдут нас. Или наших жен и детей.

– Это еще не все, – сказал Бэл. – Пока мы не найдем немца, никто не должен узнать, что мы всего лишь инсценировали захват заложников. Нас никто не должен видеть в этом районе. Тебе сбрить бороду! – кивнул он Тенгизу. – А я, наоборот, буду отпускать.

Я вспомнил про Машу.

– Вынужден вас очень огорчить, – сказал я. – Сегодня в баре я случайно встретил Машу. По-моему, она обо всем догадалась. Девчонка видела нас с Тенгизом у Ледовой базы.

– Что?! – вскрикнул Бэл и повернул голову к своему коллеге. – Ты что, обалдел?!

Тенгиз, покусывая кончики лохматых черных усов, стал нервно выбивать морзянку носком ботинка по ножке стола.

– Сам обалдел! Мне что, по-твоему, ночью надо было на Приют подниматься? – стал оправдываться он. – И тогда я еще ничего не знал про баксы.

– Значит, уже двое, – произнес Бэл и нервно дернул головой, словно хотел согнать с темечка назойливую муху.

– А кто второй? – спросил я.

Бэл выдержал паузу.

– Объясни ему, кто второй, – с нескрываемым раздражением сказал он Тенгизу.

– Ты что дурачком прикидываешься? – начал отводить на мне душу Тенгиз. – На кой ляд ты пригласил сюда Эда с Машкой?

– Что? – не поверил я своим ушам. – Хватит пургу нести! Никого я сюда не приглашал. Я что, по-вашему, совсем мозгами поехал?

Тенгиз и Бэл переглянулись.

– Ну, обаный бабай! – засопел Тенгиз. – Я этого высокоточного Эда как клопа по стенкке размажу, если он с нами играть вздумал. Сейчас я его сюда приведу, поговорим по душам!

Тенгиз шагнул к двери, взялся за ручку, но открыть не успел. Внезапно пол, стены и вся мебель, которая была в комнате, мелко задрожали, завибрировали, плафон над нашими головами закачался, и жуткий гул, нарастая с каждым мгновением, ворвался в комнату, вселяя в душу леденящий холод; лопнуло, как кусок фанеры, оконное стекло, стеклянные брызги смешались с упругой струей снежной пыли, которая с легкостью повалила нас всех на пол, как брандспойт сбивает с ног демонстрантов. Погас свет, кто-то истошно закричал – то ли в нашей комнате, то ли в соседней. Я машинально прикрыл голову руками; на спину упало что-то тяжелое и угловатое. Пол вздрогнул от чудовищного удара так, что во мне, казалось, смешались все внутренности.

И все стихло.

Глава 42

НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ Я ЛЕЖАЛ НЕ ШЕВЕЛЯСЬ, прислушиваясь к мертвой тишине и мысленно ощупывая свое тело. За ворот пуховика попал снег, и он неприятно обжигал шею. Я привстал, покрутил головой, но в кромешной тьме ничего не увидел, лишь перед глазами плыли зеленые и желтые пятна.

– Эй, мужики, – сказал я в темноту. – Все целы?

Откуда-то отозвался Тенгиз. Он для начала выругался, а потом спросил:

– Что это было?

– Кажется, «Малышка» сошла.

– Какая к чертям собачьим малышка? – не понял Тенгиз. – Так примочило, будто стадо слонов по коридору пробежало… Никто не помнит, куда я зажигалку сунул?

Мы услышали голоса, доносящиеся из коридора. Кто-то звал на помощь, кто-то громко ругался. Через щель из-под двери вылилась желтоватая лужица света. Тенгиз толкнул дверь и вышел в коридор.

– Кто разрешил выходить? – строго спросил он и по своему обыкновению задал сразу несколько вопросов: – У кого фонарик, дайте сюда свет! Это вы здесь орете, Эдуард? Я же приказал вам оставаться в комнате! Кого ранило?

Луч фонаря вспыхнул в проеме двери яркой звездой. Мы с Бэлом одновременно закрыли глаза ладонями.

– Я вас поздравляю! – сказал Тенгиз. – Нас по самую крышу завалило снегом. Северный торец Приюта здорово помяло, две или три комнаты сплющены в гармошку.

– Нужны лопаты, – сказал Бэл. – Здесь есть лопаты?

– Если не разворовали, то пару штук, может быть, найдем, – ответил я. – Но проблема не в лопатах. Это сухая лавина. Откапываться изнутри – безнадежное дело.

– Почему? – спросил Тенгиз.

– Она все время сыплется, как сухой песок. Лопатой будешь работать до тех пор, пока битком не набьешь снегом весь Приют или пока не иссякнет лавинный язык.

– А что ты предлагаешь? – произнес Бэл.

– Надо попытаться открыть люк на крыше. Может быть, там тонкий слой снега.

– Кажется, это голос нашего доблестного спасателя? – услышал я низкий рык Эда и в проеме двери показался его призрачный абрис. – Что ж это вы, дорогой, так отвратительно принимаете гостя? Мало того, что опоздали на полчаса, так еще и не обеспечили должной безопасности моего здесь пребывания! Подставили меня прямо под лавину! Что ж вы, храбрый спасатель, не шевелитесь, не предпринимаете экстренных мер? Мне, между прочим, в двадцать ноль-ноль обязательно надо быть в Терсколе.

– Вернитесь в свою комнату, – с трудом сдерживаясь, процедил Тенгиз и чиркнул лучом по лоснящемуся лицу Эда.

– Совершенно идиотские правила игры! – произнес Эд, но уже более вялым тоном и отступил в темноту коридора.

– Я хочу кое о чем его спросить, – сказал я Тенгизу.

– Валяй! – разрешил тот. – Только быстро. И пошли на крышу.

Я вышел в коридор. Эда не видел, но чувствовал, что он рядом и слышал его тяжелое дыхание.

– Скажите, Эд, кто вам передал приглашение от меня?

– Молодой человек! – нараспев произнес Эд. Должно быть, при этом он из стороны в сторону качал головой. – Ну зачем валять дурочку?

– И все же?

– Ну конечно, Маша! Кто еще мог передать мне ваше приглашение.

– И когда она сказала, что я вас жду на Приюте?

– В шестнадцать двадцать три. Мой ответ вас устраивает?

– Где же она сейчас?

– Не знаю. У подъемника она встретила подругу и сказала мне, что догонит.

Меня вдруг осенило.

– А лыжи она с собой брала?

– Да. Она хотела скатиться с Приюта до Ледовой базы.

– Мне все ясно! – произнес я с полной уверенностью, что не ошибаюсь. – Эта девчонка и скинула на нас лавину!

– Бред! Да это просто смешно! – возмутился Эд. – Маша – совершенно хрупкое создание. А эта чудовищная лавина…

– Я вам объясню, – перебил я Эда. – Для того чтобы скинуть чудовищную лавину, достаточно пересечь на лыжах ее верхнее основание. Это может сделать даже ребенок.

– Ну все, достаточно! – вмешался Тенгиз. – Идем, Стас! А вы, Эдуард Апполинарьевич, вернитесь в свою комнату.

– Хорошенькое дело – вернитесь в комнату! – ворчал в темноте Эд. – Я же ничего не вижу! Мне не выдали ни фонарика, ни свечки! Полнейшее безобразие! Отрыжки застойного времени!.. Ничего, я доберусь до вас, я так этого не оставлю.

Он добирался довольно шумно, сослепу налетая на двери и стены, но нам с Тенгизом было некогда ему помогать. Тенгиз шел первым, освещая дорогу, я – следом за ним.

Когда мы вышли на лестницу, он спросил:

– Ты в самом деле думаешь, что лавину скинула Машка?

– Я в этом уверен! – ответил я и рассказал о нашей с ней встрече в баре в четвертом часу дня.

– Месть? – предположил Тенгиз, выходя в коридор третьего этажа.

– Конечно, банальная месть. Молодой особе надоело терпеть беспрерывное предательство этого негодяя, и она замуровала его под лавиной. Видимо, Эдуард Апполинарьевич теперь пропустит очередной сеанс связи с женой.

– Очень может быть, очень может быть, – задумчиво произнес Тенгиз, останавливаясь под прямоугольным люком, ведущим на крышу. – А может быть, она замуровала тебя, Стас? Или нас с Бэлом? Или полоумного Немовлю с его порошком. А?

Я пожал плечами.

– Но ей-то какая от этого выгода?

– Это верно, – сказал Тенгиз, протягивая мне фонарик и хватаясь руками за перекладины стальной лестницы. – Выгоды от этого хулиганства на первый взгляд нет… Свети на люк!

Он долез до самого потолка, встал поудобнее и уперся обеими руками в белый квадрат.

– Крепко сидит, гад, – произнес он после первой попытки. – Даже не шелохнулся. А он случайно на замок не закрыт? Вот же замочная скважина!

– Я никогда не видел, чтобы его запирали на ключ.

Тенгиз крякнул и снова попытался открыть люк. Тщетно!

– А ну, попробуй ты!

Он уступил мне место на последней ступени лестницы. Я старался на совесть, но люк, в самом деле, не приподнялся даже на миллиметр.

– Дай-ка фонарик! – попросил я.

Крышка люка была подогнана к краям проема достаточно плотно, никакого зазора, и все же мне удалось заметить в миллиметровой щели язычок замка.

– Что ты там увидел?

– Нет, ничего, – ответил я, спрыгивая на пол. – Ничего удивительного. Если крыша покрыта, скажем, двухметровым слоем снега, то это, как минимум, полтонны веса.

– Ты что хочешь сказать? – Тенгиз выпучил свои темные глаза, в которых отражались фонарики. – Мы тут будем сидеть до лета?

– Ну почему до лета? До тех пор, пока мои ребята нас не откопают.

– Ты что, очумел? Да за это время Гельмут до Южной Америки доберется и в сельве спрячется, а юная хулиганка разнесет по всему Баксанскому ущелью, что два милиционера прикинулись террористами и отхватили мешок с миллионом баксов. Нас откопают только для того, чтобы сразу же замочить.

– Тогда хватай лопату и выгребай из окна снег, – нервно ответил я. – Можешь кидать его в коридор, можешь жрать или перетапливать на воду.

– Не хами, – негромко предупредил Тенгиз. – Работать лопатой будешь ты. И по той простой причине, что ты начальник контрольно-спасательной службы, а не я!

– Так в данный момент я, вроде, нештатный работник славных органов…

Тенгиз несильно толкнул меня в спину.

– Дошутишься, – пригрозил он. – Между прочим, я еще не разобрался как следует, почему Немовля, приняв альфа-сульфамистезал, кинулся разыскивать какого-то мужчину, а не Илону. Не знаешь, случайно, почему?

Я пожал плечами и отрицательно покачал головой, хотя внутри у меня все похолодело.

– Ну, ладно, после выясним, – многозначительно произнес Тенгиз и пошел в глубь коридора, освещая номерные таблички на дверях. Поравнявшись с тридцать восьмой комнатой, дверной замок которой был вырван вместе с большим куском дерева, Тенгиз толкнул дверь ногой и направил луч внутрь.

На ближайшей к окну кровати лежал человек, перевязанный репшнуром от переносицы до лодыжек столь частыми витками, что я с большим трудом узнал в нем Богдана Немовлю. Бодя лежал с открытыми глазами, бешено вращая зрачками. Увидев свет, он дернулся всем телом, и пружины под ним скрипнули.

– Опасный зверь, – сказал Тенгиз, остановившись в нескольких шагах от Немовли.

– Как тебе удалось его обуздать? – спросил я.

– К подобным субъектам применим лишь один способ, – ответил Тенгиз. – Пришлось его слегка подстрелить в ногу. Правда, боли он все равно не почувствовал, но нога подкосилась, он потерял равновесие и выронил нож. Тогда мы всей толпой его и завалили… Ну, пойдем. Не будем нарушать отдых гражданина.

– Погоди, – сказал я, когда мы вышли на лестничную площадку. Снова взял фонарик и посветил на приборный щиток, где находились рубильники, предохранители и хранились ключи от технических помещений. – Сейчас посмотрю, можно ли наладить аварийное освещение.

Бесполезно, – сказал я, закрывая крышку приборного щитка. – Ничего нельзя сделать. Генераторы не работают.

– Естественно, – усмехнулся Тенгиз. – Ты ведь даже не попытался их запустить.

Я, конечно, ужасно плохо лгал. Но зато выяснил то, что хотел: ключ от верхнего люка, который всегда лежал под приборным щитком и никогда никому не был нужен, бесследно исчез.