Текст книги "Темная лошадка"

– Дорогой Стас! – воскликнул он. – Вы откуда здесь идешь?

Он слишком сильно жестикулировал и громко говорил, привлекая внимание прохожих. Сдержанно улыбнувшись, я пожал руку и, не отпуская ее, затащил Гельмута в ближайшую подворотню. – И я рад вас видеть. Особенно приятно отметить вашу неистребимую арийскую пунктуальность. – Я взглянул на часы. – Шестнадцать десять.

Улыбка медленно сошла с лица немца. Зачем-то оглянувшись по сторонам, он жалобным голосом произнес:

– Стас, значит, это вы писал мне факс?

– Да, Гельмут, я. Но это вовсе не значит, что я причастен к исчезновению вашего паспорта. Я ваш друг и прилетел, чтобы вам помочь.

Немец выхватил у меня из рук синекожую книжицу, пролистал ее, облегченно вздохнул и произнес, не то вопросительно, не то утверждающе:

– Я вам должен пятьдесят тысяч марк…

– Вы мне ничего не должны, Гельмут.

– О! – воскликнул Гельмут и с чувством пожал мне руку. – Я очень вам благодарен, Стас! Но где вы взял его?

– Его у вас похитила Илона.

– Что?! Илона?! – крикнул Гельмут. – Я так и думал! Эта девушка плохой компаньон. Я очень жалею, что имел с ней дело.

Гельмут еще раз пролистал паспорт и растерянно взглянул на меня.

– Стас, а вы не находил договор, который я подписал с Илоной? У меня пропал договор.

Я покачал головой развел руками.

– Увы, Гельмут! Мне удалось раздобыть только паспорт.

– Вы имеешь грустные глаза, Стас. Что случилось?

– Маленькая неприятность, Гельмут.

– Что есть неприятность? – с готовностью помочь мне, воскликнул немец.

– Собственно, проблема вот в чем. Счет фирмы, на который вы перевели марки, оказался ошибочным, и вы скоро получите возврат.

Гельмут нахмурился, полез в карман и надел очки, словно в них он лучше видел суть проблемы.

– Как понимать – ошибочный? – спросил он. – Я не мог сделать ошибку, я привык по три раза проверять все данные.

– Нет, вы здесь совсем ни при чем! – успокоил я Гельмута и обнял его за плечо. – Виновата фирма, которая по неизвестным мне причинам поменяла банковские реквизиты.

– Едем в торгпредство! – решительно сказал Гельмут и зашагал на главную улицу, размахивая рукой: – Такси!

Когда мы ехали в машине, Гельмут счел нужным снова меня предупредить:

– Стас, в торгпредстве работает сын моего старого друга. Я не хотел бы, чтобы мы с вами говорили о нашем деле слишком громко.

– Я готов обмениваться с вами записками.

На входе в торгпредство молодой человек из службы безопасности преградил мне дорогу с намерением обыскать мои карманы, но Гельмут отмахнулся от охранника, как от мухи, и сказал по-немецки:

– Этот человек со мной!

Мы прошли по коридору, в котором наши шаги приглушало ковровое покрытие стального цвета. Многие мужчины в белых рубашках, которые встречались нам по пути, знали Гельмута и, вытянув руки вдоль тела, приветствовали его, как солдаты генерала.

Мы остановились у белой двери с латуневой круглой ручкой. Гельмут достал из кармана небольшую связку ключей и открыл замок. Я проследил за его рукой.

– Иди! – пригласил он и распахнул дверь. – Это пока мой дом. Хорошая гостиница стоит очень дорого, – объяснил Гельмут, закрывая дверь. – А в плохую я бы хотел, но не могу…

– Не позволяет ранг, – помог я Гельмуту выразиться более точно.

– Правильно! – кивнул он, опять нацепил очки, сел за стол и стал перебирать бумаги, лежащие на столе. – Сейчас я найду копию платежного поручения… О! Вот она!.. М-м… Я буду переводить на русский. «Восьмое марта тысяча девятьсот девяносто шестой год. Номер четыреста тринадцать. В первой графе «дебет», во второй «сумма»…

Он поднял глаза и увидел прямо перед собой черный ствол пистолета. Не могу сказать, что в глазах Гельмута мгновенно отразился ужас или паника.

– Я не понимаю, что ты делаешь, Стас? – спросил немец.

– Сейчас поймете, – ответил я. – Потрудитесь на секундочку встать!

Немец медленно оторвался от стула. Теперь я мог без затруднений вынуть из его кармана связку ключей. Он с опозданием дернул рукой и требовательно протянул ее ко мне.

– Что вы делаешь, Стас?! Я бы хотел, чтобы эти ключи снова падали мне в карман! – Он еще не мог поверить, что я не намерен шутить с ним, и пытался улыбнуться.

– Чтобы вам больше не было смешно, Гельмут, – сказал я, все еще не опуская пистолет, – то я раскрою вам одну маленькую профессиональную тайну. В Москве сотрудниками службы безопасности задержана Илона. Ее обвиняют в террористической деятельности против России и в убийстве Глушкова. Илона поступила весьма разумно и не стала ничего утаивать. Мало того, Гельмут, она с ног до головы облила вас помоями. По ее показаниям выходит, что вы были главным организатором переброски чеченским боевикам альфа-сульфамистезала.

– Что?! – Гельмут уже не улыбался. Лицо его побледнело. Я стал опасаться, как бы старикан сейчас не хлопнулся на пол.

– Вам лучше сесть, так как я еще не сказал самого главного. Миллион долларов, на который вы, наверное, возлагаете большие надежды, – это бомба замедленного действия. Я сам узнал об этом только вчера. Нам подсунули ментовские, помеченные специальным химикатом купюры, и вам не пронести эти баксы через таможню, какое бы широкое «окно« там ни было. Едва вы приблизитесь к спецконтролю, первый же детектор взвоет, как сирена.

– О, господи! – взмолился Гельмут. – Вы говорите правду?

– Увы, – кивнул я. – Согласитесь, что было бы странно, если бы террористам передали обычные доллары.

Немец хлопал глазами, должно быть, ужасаясь тому, насколько непривлекательно выглядит правда. Я подошел к сейфу, открыл его и вытащил оттуда рюкзак.

– Стас! – простонал Гельмут. – Дайте мне этот мешок!

– Нет, Гельмут, эти бумажки вы не получите. Ваша жадность не знает границ, и даже если вы пообещаете мне выкинуть доллары в сортир, все равно потащите их с собой на таможню. Там вас возьмут, и на первом же допросе вы расскажете обо мне.

– Но что мне делать?

– Уносить ноги. Забудьте про самолет и поезд. Добирайтесь до Владивостока автостопом. Путайте следы. Больше мне нечего вам посоветовать.

– Но я же перевел на ваш счет один миллион двести тысяч марк!

– Эти деньги скоро вернутся к плательщику. Я же вам сказал, изменился номер счета, идет возврат.

– Стас, но зачем вам эти… помазанные доллары?

– Я их закопаю в лесу. Для собственной же безопасности. Мне очень не хочется, чтобы вы попали на скамью подсудимых и вынудили меня расхлебывать ваши грязные делишки.

Я закинул рюкзак за спину, вытащил из-за пояса игрушку и кинул ее на стол. Пистолет заскользил по полировке и упал на пол.

– Я бы посоветовал вам застрелиться, Гельмут. К сожалению, у меня нет настоящего пистолета.

Последнее, что я успел увидеть перед тем, как открыть дверь и выйти из кабинета, была печальная усмешка на губах немца.

Мягко прикрыв за собой дверь, я пошел по пружинистому серому ковру, но не успел сделать и пяти шагов, как услышал за своей спиной грохот выстрела. Вздрогнув, я остановился, глядя на белую дверь с изумлением и в то же время с тайной надеждой. Несколько молодых людей в костюмах вышли из соседних кабинетов, спрашивая друг друга:

– Was ist loss? [8]8
  – Что случилось?


[Закрыть]

– Es scheint mir, dass jemand geschossen hat. [9]9
  – Кажется, кто-то стрелял!


[Закрыть]

– Vielleicht hat der Zugwind die Tur geschlossen? [10]10
  – Может быть, это хлопнула от сквозняка дверь?


[Закрыть]

Никто не обращал на меня внимания. Я встал у стены, наблюдая за дверью «дома» Гельмута. Один из сотрудников торгпредства повернул ручку, приоткрыл дверь и тотчас кинулся к столу:

– Herr Hagemeister! – И, обернувшись, крикнул: – Arzt! Rufen sie Arzt! [11]11
  – Господин Хагемайстер!.. Врача! Вызовите врача!


[Закрыть]

Гельмут полулежал на столе лицом вниз. Из пробитой головы выплескивалась кровь. В правой руке он сжимал миниатюрный, похожий на игрушку револьвер «бульдог», а моя игрушка, очень похожая на настоящий пистолет, все так же лежала на полу.

Глава 48

МОЯ СОВЕСТЬ ПРОСТО ВЗБЕСИЛАСЬ. Она больна комплексом неполноценности. У нее шизоидная реакция на кающихся негодяев. При чем здесь, спрашивается, я? Ну при чем, скажите, здесь я? Немец запутался в своих темных делишках, он погряз по уши, с головой, ушел на километровую глубину своих прошлых и настоящих грехов. А я всего лишь пошутил. Да, глупо пошутил, хотел завершить наш разговор эффектно. Но откуда я мог знать, что у него есть револьвер? Не мог я предположить, что он вдруг пустит себе пулю в лоб! Не мог!

Я сидел в зале ожидания аэропорта Минводы, опершись о рюкзак с миллионом долларов, как о подушку. По залу эхом разносился голос диктора, волнами прокатывались пестрые толпы горнолыжников и альпинистов. У кассовых окошек склоняли головы желающих улететь, вытаскивали из глубоких карманов бумажники, слюнявили пальцы, отсчитывали купюры, кассиры проверяли их на свет, ощупывали, мяли, подсовывали под синюю лампу. Разве это деньги? – думал я. Вот то, что у меня под головой – вот это деньги. Это мощное оружие, это «крыша», это власть. Но самое приятное, что об этом никто не догадывается. Меня, наверное, принимают за бродягу, за бедного туриста, который добывает себе на хлеб сбором стеклотары. Этот рюкзак, оставь я его на несколько минут, не заинтересует даже местных карманников. Но как приятно осознавать свою скрытую силу, какое спокойствие в душе, какое у меня глубокое дыхание и ровный пульс.

Я встал с жесткой скамейки, закинул рюкзак за плечи и подошел к четвертому кассовому окошку. Уставшая от ожидания пассажиров женщина в синей униформе подняла на меня глаза.

– Один до Омска, – сказал я.

– Вы знаете, сколько стоит билет? – вежливо поинтересовалась она, не притрагиваясь к клавиатуре компьютера.

– Я хотел бы место в бизнес-классе, – сказал я, будто не расслышав вопроса.

Женщина удивленно рассматривала мой пуховик, стянутый на груди лямками от рюкзака.

– Но это почти пятьсот долларов, молодой человек!

Я вынул из кармана пачку купюр, перевязанную красной резинкой для волос – Мэд постаралась, – и протянул кассирше.

– А рубли у вас есть? – растерянно спросила она.

– Нет, рублей у меня немного.

– Доллары, к сожалению, мы не принимаем. Пройдите, пожалуйста, в обменный пункт, это справа в конце зала.

– Жаль, – ответил я.

Мой бездумный порыв угас. Если бы кассир дала мне билет, то я бы, продолжая играть в непротивление желаниям, пошел бы на ватных ногах в зону досмотра, оттуда – на посадку и, быть может, только высоко над землей до конца бы понял, какое я ничтожество и с какой легкостью могу им быть.

Я дошел до пункта обмена валюты, повернул обратно и склонился у кассового окошка под номером один. Протянул паспорт.

– Два билета до Москвы на утренний рейс.

– На чье имя выписывать второй билет? – спросила кассир.

– Уваров Борис Леонидович.

Потом я спустился в камеру хранения и отдал рюкзак приемщику в прорезиненном черном фартуке.

– Что там? – спросил он.

– Миллион долларов, – ответил я.

– Понятно, – кивнул приемщик. – Я так и подумал.

Он закинул рюкзак на верхнюю полку стеллажа и протянул мне мятый, отшлифованный многочисленными руками жетон с числом «013». Я вышел из здания аэропорта на площадь, сел в первое попавшееся такси и сказал водителю:

– В Терскол.

* * *

Я шел по влажному асфальту, вдыхая чистый и безвкусный, как талая вода, воздух, машинально здороваясь с горнолыжниками, знающими меня уже не один сезон. По этой живописной дороге, соединяющей станции канатной дороги на Чегет и Эльбрус, я раньше ходил как хозяин. Приэльбрусье было моим домом с крышей-небом и стенами-горами.

Теперь у меня таких чувств не было. Моим домом быстро и легко завладели опасные и жестокие люди, и горы превратились в зону смерти, заполненной безумцами, маньяками и хладнокровными убийцами, и у меня все сжималось внутри при виде незнакомого мне человека в черных очках или автомобиля, на большой скорости проезжающего мимо.

Торцевая дверь жилого дома, обитая коричневым утеплителем, была распахнута настежь, кирпич, лежащий на верхней ступеньке подъезда, не давал ей закрыться. На выцветшей табличке под стеклом с трудом можно было прочесть: «ЭЛЬБРУССКИЙ КОНТРОЛЬНО-СПАСАТЕЛЬНЫЙ ОТРЯД». Я недолго стоял напротив дома, думая о том, к каким нежелательным последствиям может привести мое появление в отряде, и хоть насчитал их не менее трех, все же пошел к двери.

В тесной, сильно накуренной и натопленной комнате был только Чак Касимов. Он лежал на койке и, закрывшись от меня книжкой, читал. Над его головой покачивалось дымовое облако. Пепельница из позеленевшей гильзы от лавинного снаряда была наполовину заполнена окурками. Я, войдя в комнату, сразу кинулся к окну и открыл форточку.

– Стас! – воскликнул Чак, глядя на меня нездоровым взглядом, и опустил ноги на пол. – Это ты? Откуда?!

Я сел на стол. За моей спиной, словно сковородка с яичницей, шипела радиостанция.

– Где ребята? – спросил я.

– На пожаре… – коротко ответил Чак, все еще не сводя с меня глаз, будто сомневался в том, что перед ним действительно Стас Ворохтин. – А как ты?! Здесь столько слухов!

– На каком пожаре? – игнорируя вопросы Касимова, спросил я.

– Ночью загорелась Ледовая база, но мы узнали об этом только сегодня утром. В шесть часов ребята запустили канатку, а около семи вышли со мной на связь с базы.

– Что сказали?

– Тушить было уже нечего, все сгорело дотла, одни почерневшие бочки остались.

– Что-нибудь нашли?

– Да, в том-то и дело!.. – Он снова суеверно взглянул на меня, сделал паузу, как бы раздумывая, говорить или не говорить открытым текстом. – А ты думаешь, чего я так испугался? Подумал, что… Ну, короче, кто на базе постоянно живет?

– Вы решили, что это я сгорел в своем вагончике? – пришел я на помошь Чаку.

Касимов кивнул и шумно отхлебнул чая.

– Ребята сказали, что на трупе даже браслет и корпус часов сплавились.

– Милиция приехала?

– Да, человек десять во главе с майором Гаджиметовым.

– Не торопись. Расскажи сначала, что милиция нашла на Приюте?

Я обратил внимание, что при упоминании о Приюте Чак болезненно поморщился и отвернулся, будто боялся, что по выражению на лице я легко отгадаю его мысли и чувства. Он медлил с ответом, но не потому, что придумывал, как бы правдоподобнее солгать. Ему вообще не хотелось говорить на эту тему.

– Что милиция нашла? – переспросил он и опять надолго замолчал.

– Не тяни, Чак!

– Ты лучше спросил бы об этом кого-нибудь другого.

Я понял: Чак смертельно боялся говорить о том, что ему было известно. Этот смуглый, худощавый, ловкий, как барс, кабардинец, покоривший два семитысячника на Памире и прошедший траверсом все пики Кавказского хребта, оказался трусом.

– Ладно, – сказал я, наливая в кружку чая и отпивая глоток. – Ты не хочешь мне ничего рассказывать, тогда я тебе расскажу. Вчера вечером на Приют нагрянула банда на снегоходах. Люди в черных куртках стали искать двух людей по имени Тенгиз и Бэл. Эти двое в самом деле были на Приюте. Завязалась перестрелка, в результате которой один бандит был убит. Тенгиза и Бэла связали и потащили волоком на Ледовую базу. А остальных сильно напугали пистолетиком…

– У них были «калашниковы», – поправил Чак.

– И наши отважные спасатели обкакались со страху!

– Прослушай, ты, храбрец!! – зло выкрикнул Чак. В глазах его полыхала такая ненависть ко мне, что мне на какое-то мгновение стало не по себе. – Эти бандиты, да будет тебе известно, нагрянули на Приют не столько из-за тех двух, сколько из-за тебя. Они тебя искали! Они, избивая наших ребят, все время повторяли, что долги надо возвращать вовремя. Значит, ты им задолжал, а сам пустился в бега? А я-то думал…

Он сплюнул на пол и замолчал.

– Ладно, не заводись, – примирительно сказал я, понимая, что надо разрядить обстановку, иначе Чак ограничится только грубостью в мой адрес. – Никому я не задолжал, это ошибка. Бандитам задолжали те два парня. Одного из них – Тенгиза – они сожгли заживо в моем вагончике… Ты мне скажи, они Богомазова и Эда не тронули?

– Не знаю никаких Эдов, – ответил Чак, все еще хмуро поглядывая на меня из-под черных бровей. – Четверо наших ребят, как сошла «Малышка», сразу поднялись на Приют и работали там до темноты. Глеб рассказывал, что ты с каким-то дурным лицом первым выполз из окна и побежал на базу – тебя остановить никто не мог. Ну а потом на Приюте начало твориться черт знает что. Ребята попытались проникнуть внутрь и выяснить, кто пострадал от лавины, а кто нет, но их не пустил ниже третьего этажа тот самый парень, который назвал себя Тенгизом.

– Что значит – не пустил? Преградил грудью дорогу?

– Если бы грудью! Пистолетом! Он представился сотрудником органов безопасности и сказал, что в интересах следствия не может впустить спасателей в помещение Приюта. Но ребята заметили в конце коридора два трупа, лежащих на полу рядом – альпинистов Немовли из команды «Базардюзи» и Князева из Самары – они оба отмечались у нас пару недель назад. В общем, это показалось подозрительным, и ребята попытались выяснить, что произошло.

– И выясняли до тех пор, пока на снегоходах не прикатили бритоголовые?

– Да. Бандиты загнали всех внутрь Приюта. Тенгиз со своим дружком стал отстреливаться. Одного бритоголового они прикончили, но на том их сопротивление закончилось.

– Обоих повязали?

– Да, причем Тенгиза ранили в живот. Глеб говорил, что рана была ужасная, пуховик, как мочалка, насквозь пропитался кровью.

– А что наши ребята в это время делали?

– Да ничего! Рядом с трупами на полу лицом вниз лежали.

– Глеб заметил еще кого-нибудь на Приюте?

– Там был альпинист из Самары Богомазов и пожилой курортник из военной турбазы.

– И все?

– Про два трупа альпинистов я тебе уже говорил. Бандиты ими не интересовались. Вывели наружу Тенгиза и Бэла, вынесли своего, а нашим ребятам, Богомазову и курортнику, под угрозой смерти приказали сидеть на Приюте двое суток и никому ничего не рассказывать.

– Бандиты обыскивали Приют?

– Конечно! Перевернули все вверх дном. Искали, как Глеб понял, деньги.

– И что нашли?

– Да ничего! А что они, по-твоему, должны были найти?

Я пожал плечами, уходя от ответа. Чак внимательно посмотрел на меня.

– Мне кажется, ты знаешь намного больше, – предположил он.

– Может быть. Но я не знаю главного… Ну, ладно! – Я отставил кружку с чифирем, встал со стола и протянул Касимову руку.

– Подожди, – опустив глаза, произнес Чак, не подав мне руки, вынул из тумбочки тетрадный лист и положил на стол передо мной.

– Что это?

– Заявление об уходе из отряда.

Я вздохнул и, не прикоснувшись к листку, пошел к двери.

– Мне бы кому заявление написать?

Глава 49

ПЕНЕК ЗАСЫПАЛО ПО САМЫЙ ОБРЕЗ, и теперь он напоминал коричневую мишень для стрельбы из пистолета, брошенную на снег. Я провел рукой по наледи, несильно стукнул по ней кулаком и стал аккуратно очищать от ледовых пластин сугроб, словно яйцо от скорлупы. Вонзил ладонь глубоко в снег, сразу же нащупал полиэтиленовый сверток, вытащил его, отряхнул от кусочков льда и положил на колени.

Сугроб в лесу – лучший сейф. Так и лежали бы здесь двадцать тысяч баксов до самого лета, пока ручьи от тающих ледников не смыли бы купюры в Баксан, и серо-зеленые бумажки, словно сорванные ураганом листья деревьев, не поплыли бы в стремительном водовороте.

Я кинул под ноги полиэтиленовую обертку и бережно спрятал доллары в нагрудный карман. Вспомнил, как я крепко втаптывал их ногой в снег, как Бэл использовал стодолларовые купюры для разжигания примуса. Изгалялись, как могли, думая, что это поддельные баксы, хотя удивлялись тому, что купюры уж слишком смахивают на настоящие, но все равно полностью доверялись тем, кто руководил операцией. Но нашлись два клерка, двоечника, которые все запороли, спутали, подставили Бэла и Тенгиза под удар.

Я обошел вокруг корпуса, заглядывая в темные окна, в которых скользили лучи и дергались пучки света, словно разноцветные, сверкающие чешуей рыбки в аквариуме, повесил на ветку сосны, как елочную игрушку, жетон камеры хранения и вошел в вестибюль, заполненный спортивным и смуглолицым людом. Несмотря на то что вокруг было несметное количество незнакомых мне лиц, я как-то сразу заметил бронзовое и носатое, как у старого индейского вождя, лицо Эда. Мне показалось, что ответственный работник сильно постарел за те сутки, пока не виделись: под его глазами набрякли тяжелые мешки, взгляд потух, и в бесцветных глазах уже невозможно было разглядеть прежней самоуверенности и высокомерия.

Я протиснулся к Эду и сел рядом с ним на обитом искусственной кожей диване. Эд повернул лицо в мою сторону и равнодушно произнес:

– А-а, господин спасатель!

В дрожащих пальцах Эда тлел окурок. Дым тонкой струйкой скользил вверх, обволакивал его глаза, и ответственный работник морщился, глаза его слезились, как у глубокого старика.

– Почему вы один? – спросил я. – А где Маша?

Эд ответил не сразу. Окурок выпал из его пальцев, и он наступил на него ногой.

– Почему один? – переспросил он. – Я сам не знаю, почему. Наверное, потому, что я жестоко ошибся в ней… Она поломала мне всю жизнь, Стас.

Эд подумал минуту, прикидывая в уме, стоит ли слишком доверять мне.

– Меня предала и бросила Маша, – начал он, загибая палец на руке. – От меня собирается уходить жена – два. И, в довершение всего, меня обокрали.

– Вас обокрали?! – воскликнул я.

– Да! Пока я сидел под лавиной и спасался от сумасшедшего Немовли, из моего номера на турбазе все вынесли подчистую! Японскую видеокамеру, полторы тысячи долларов, фотоаппарат «Кодак», дубленку, костюм. Даже электробритвой «Браун» не побрезговали.

– А вы обращались в милицию?

– Обращался. А толку-то? Они разводят руками, что-то путано говорят, а смысл в том, что сам дурак, не надо было оставлять номер без присмотра, а ценные вещи следовало сдать в камеру хранения.

Я поднялся в зал и долго стоял у стены, всматриваясь в грубо порубленный замес света и мрака.

Едва я подумал, что вряд ли смогу разыскать здесь Машу, как она прыгнула на меня из темноты и повисла на шее – горячая, сильная, пахнущая дорогими духами и шампанским.

– Миленький!! – закричала она, перекрикивая музыку. – Как хорошо, что ты пришел!! Я так скучала, так скучала!!

Я взял Машу за руку и вывел из зала. Этажом выше, в баре, было намного тише и можно было разговаривать, не напрягая голосовые связки.

– Будешь меня ругать, да?

Она играла хорошо. Передо мной сидела хорошо замаскированная дрянь, и в ангельском милом личике невозможно было разглядеть жестокую и хитрую тварь. Если бы я случайно попал сюда и случайно встретил бы Машу, то скорее всего не вышел бы отсюда живым. В каком-нибудь укромном уголке меня красиво и профессионально избили бы амбалы, а девушка смотрела бы на экзекуцию теми же робкими и непорочными глазками.

– Я проснулась, а тебя нет! – слезливым голоском пожаловалась Маша. – Противный! Напоил и бросил! Почему ты меня бросил?.. Хочу апельсинового сока! Ты угостишь меня соком?

– Я принес деньги, – сказал я и почувствовал, как пересохло горло.

– Что?! – воскликнула Маша, широко раскрыв глаза. – Правда?! – И скороговоркой: – Я же говорила, что ты хороший, что ты Кибальчиш, а мне не верили!!

Она пробежала взглядом по моей куртке, заглянула под стол.

– Но где же они? Давай быстрее показывай, не то я умру от нетерпения!

Пачка долларов, которую я положил перед ней на стол, не произвела на Машу сильного впечатления.

– Так мало, – пискнула она и шмыгнула носиком.

– Остальное я передам в аэропорту Минвод, когда мы с Борисом пройдем на посадку на самолет.

– А не обманешь? – спросила она, словно маленькая девочка дядю, пообещавшего дать конфетку в темном подъезде.

– Не обману.

– Ну, смотри, – погрозила она мне пальчиком. – Не то мои друзья тебе глазки ножичком выковырнут и заставят их слопать… Не хочешь?

– Нет.

– Тогда пошли! Забирай денежку!

Мы встали и пошли к выходу.

Миновав вестибюль и походя помахав рукой Эду, Маша стала спускаться в подвал, где находились лыжный склад и мастерские. У глухой стальной двери она остановилась, стукнула пару раз кулачком и от нетерпения добавила каблуком. Дверь открыл кто-то из местных – незнакомый черноглазый парень молча пропустил внутрь Машу, меня и следовавшего за нами амбала-трамвая.

Маша упорхнула в глубь темного коридора, вдоль стен которого тянулись толстые и тонкие трубы, пучки кабеля, но едва я шагнул за ней, как амбал схватил меня за плечо, рывком развернул и толкнул на стену.

– Ноги шире! – приказал он. – Руки на стену! Не оборачиваться!

В таком раскоряченном виде я простоял не меньше пяти минут, пока в глуби коридора не раздались шаги – цоканье «шпилек» Маши и редкое шарканье, по-видимому, немолодого человека.

– Ну, сынок, – раздался у меня за спиной незнакомый, приятный, без акцента, голос. – Что принес?

Я хотел было сунуть руку в нагрудный карман, как амбал достаточно резко заломил мне ее за спину и сам достал деньги.

Незнакомец не стал утруждать себя пересчетом.

– И это все? – сразу спросил он.

– Остальное в аэропорту Минвод, когда мы с Борисом пройдем на посадку.

– Остальное? – усмехнулся незнакомец. – Точнее, почти все? Принес бы аванс, хотя бы половину.

– Это было бы слишком опасно, – ответил я.

– Надо же, какой опасливый… Посмотри, что у него в кармашках!

Амбал быстро вывернул мои карманы, достал тощую пачку рублей, остатки долларов, которые я брал у Мэд, портмоне с документами и авиабилетами, протянул все незнакомцу. Тот зашелестел билетами.

– «Ворохтин»… «Уваров». Время вылета – одиннадцать тридцать. Забери все обратно, голубчик. Я тебе верю. Но на всякий случай хочу предупредить: если задумал с нами шутить, то ни ты, ни твой друг жить не будете. Вот, собственно, и все. Сейчас можешь отдохнуть, повеселиться, а завтра утром поедем в Минводы… Машенька, займись нашим другом.