Текст книги "Закон волка"

14

Не успел я пройти и двадцати метров, как меня едва не сбил с ног Леша.

– Кирилл! – закричал он и так крепко стиснул в объятиях, что у меня свело дыхание. – Тебя выпустили? Дал подписку о невыезде? Я же предупреждал тебя, чтобы ты ничего не рассказывал своему менту!

Я брел по улице словно в тумане, думая над тем, что мне говорили следователь и Кныш, и не сразу воспринял Лешу вместе с его эмоциональным порывом.

– Да, да, – кивал я. – Все в порядке. Меня отпустили. Теперь домой. Да здравствует свобода! Откуда ты узнал, что меня взяли?

Я совсем забыл, что сам просил Анну сказать об этом Леше. Мне надо было сообщить ему еще очень много, так много, что я не знал, с чего начать. В голову не пришло более оригинальной идеи, чем свернуть в ближайший магазин, взять бутылку массандровского "Хереса" и спуститься в открытое кафе при ресторане "Парус", куда мы Лешей поставляли крабов.

– Мне кажется, что это было несколько лет назад, – сказал Леша, откинувшись на спинку стула и глядя на море.

– Что – это? – спросил я, разливая вино по стаканам.

– Подводная охота, наши с тобой вечерние встречи в этом месте и традиционные двести грамм. – Он вздохнул. – Надо же, как жизнь круто повернулась.

Я посмотрел на него. Человек искренне тосковал по недавнему времени, когда со мной были связаны лишь самые приятные впечатления. Теперь вместе со мной на него навалились мрачные и опасные дела, и отпускная эйфория сразу кончилась. Я был уверен, что он немного жалел о том, что связался со мной. Сейчас я тебе еще про деда расскажу, подумал я злорадно, вспомнив, как Леша обнимал Анну, и у тебя сразу пропадет охота крутить любовь с моей подругой.

Мы соединили стаканы. Я пожелал Леше вернуться домой после отдыха в наших краях с крепкими нервами, а он мне – вечной свободы и любви. Через несколько минут, когда я рассказал ему про убийство Караева и чудесное прекращение уголовного дела за отсутствием состава преступления, он уже не думал о любви и судорожным движением наливал себе второй стакан, и горлышко бутылки позвякивало о край стакана.

– Кирилл, – изменившимся голосом сказал он, вытерев следы вина с губ, – тут идет игра по-крупному. Я даже предположить такого не мог. Даже подумать об этом не мог. Коррумпированные слуги народа сделали ход конем! И нашим, и вашим. Состав преступления отсутствует! Превосходно! Замечательно!

– Что – замечательно, Леша?

– То, что тебя отпустили, – ответил он, думая о чем-то другом. – Боже, Боже! – прошептал он, поднимая лицо вверх. – Кто мог подумать! Какие ловкачи! А этот тип – коммерческий директор – молоток, да? Голыми руками не возьмешь. Его попытались прижать – а он острые зубки показал.

Он был так возбужден, что вскочил со стула и принялся ходить вокруг стола, глядя под ноги, словно отыскивал упавшую мелочь, а потом вприпрыжку побежал к палатке, торгующей вином. Я подумал о том, что сегодня, видимо, придется напиться до бесчувствия.

Леша вел себя странно. Он так радовался моему освобождению, словно я был его родным братом.

– Имей ввиду, Кирилл, – сказал он, вскрывая вторую бутылку. – Ты – свидетель. Ты знаешь то, что не должен знать никто. Эти люди, которые закрыли следствие, раздавят тебя как мотылька, если ты не уйдешь в глубокое подполье… Давай, за удачу!.. Так вот, я снова предлагаю тебе на время уехать отсюда куда-нибудь подальше. Рвани на месяц в горы, скажем, на Кавказ. Или, если хочешь, я сделаю тебе путевку в наш профилакторий в Подмосковье. Отдохнешь, забудешь обо всем этом кошмаре, походишь по лесу. Ты когда в последний раз видел березки, морской волк?

Меня развезло. После нервного напряжения расслабуха сама по себе действовала как алкоголь. Два стакана "Хереса" вообще затуманили мое сознание. Я кивал Леше в ответ, как китайский болванчик, и никак не мог стереть с лица глупую полуулыбку.

– Я никак не пойму, куда ты все время хочешь меня выслать?

– Как куда? Как куда? – горячо шептал мне на ухо Леша, положив мне на плечо свою тяжелую руку. – На воре шапка горит, неужели ты этого не знаешь? Милиция закрыла дело? Закрыла. Состава преступления нет? Нет. Значит, не может быть и свидетелей преступления. Ты понял или нет, чудик?

– Да понял, понял, не толкай, а то стол опрокинешь.

– Это верно, стол опрокидывать нельзя. Мы еще не все допили… Ну что, вздрогнем?

Мы снова "вздрогнули". Я смотрел на блюдце, наполовину наполненное серой солью с табачными крошками и все никак не мог придумать первую фразу, с которой сообщить Леше о своем решении. Наконец, я родил:

– Ты вот что… Имей ввиду, никуда я отсюда уезжать не собираюсь. Мало того, я доведу это дело до конца.

– Какое дело? – не понял Леша.

– Это, – уточнил я. – Милиция закрыла, а я снова открою.

Леша, разливая, ходил вокруг стола, а после моих слов поставил бутылку и начал сползать на стул.

– Ты что, серьезно?

– Серьезней не бывает.

– Но зачем тебе это надо?

– Меня обидели. А я не люблю, когда меня обижают и принимают за дурочка.

Леша придвинул к себе солонку и стал зачем-то слюнявить кончик пальца, макать его в соль и класть кристаллики на язык.

– Тебя же сразу убьют! – вырвалось у него.

– А я буду защищаться.

– Но это не то дело, за которое можно браться в одиночку. Ты не потянешь. У тебя просто не хватит сил и жизни.

– Одиночество иногда становится преимуществом. Кто обратит внимание за бедного ловца крабов?

– Я не понимаю, что привлекает тебя в этом деле.

– Огромные деньги, Леша. Такие деньги невозможно проесть, купить на них машину или дом. Такая сумма становится не просто платежным средством, а мощным механизмом. И этот механизм сейчас что-то где-то крутит, что-то создает или ломает. Милосердову, а затем и старика, убили для того, чтобы обрубить нити, которые могут вывести следствие на эти деньги. Я фанат, можешь считать, что я болен, но с этого момента я не смогу нормально спать, есть, отдыхать, ловить крабов, пока не докопаюсь до истины.

– Ты хочешь найти убийцу Милосердовой?

– Это всего лишь первый шаг. Я хочу узнать, кто относится к людям, как к баранам, и время от времени их стрижет, гонит с одного края поля на другое и сжирает…

– Ты высоко берешь, Кирилл.

– А сейчас преступления такие. Убили человека – а мы смотрим лишь на наконечник копья, пронзивший жертву. А чтобы разглядеть рукоятку, за которую убийца держался, надо не только голову вверх задрать, надо до самых облаков подняться.

Леша помрачнел, отставил свой стакан и допивать не стал. Наверное, ему стало меня жалко. Я обнял его, похлопал по плечу.

– Ну, ладно, ладно, – сказал я. – Ты рано меня хоронишь. Мы с тобой еще половим крабов.

– Как же, половишь с тобой, – вздохнул Леша.

– А для начала можешь потренироваться на преступниках. Собственно, это тот же процесс: плывешь, смотришь, затем ныряешь, подкрадываешься, хватаешь – так, чтобы он не успел нанести ответный удар… Ну как, присоединяешься?

Леша с обреченным видом пожал плечами.

– А что мне еще остается делать? Не могу же я тебя бросить!

– А Анну ради меня бросишь?

Леша нахмурил свои белесые брови. На лбу легли морщины. Он не ожидал такого резкого перехода с одной темы на другую. Мне показалось, что он сейчас ответит мне грубостью. Черт его знает, насколько серьезно относится он к Анне! Но Леша вздохнул и ответил:

– К сожалению, уже не смогу.

– Почему "уже"?

– Потому что она меня самого бросила.

– То есть? – спросил я, чувствуя, как сердце вдруг радостно забилось в груди, хотя, собственно, радоваться было пока нечему.

– Пришла ко мне, сказала, что тебя увезли в милицейской машине. А я как раз вздремнуть собирался, но какой тут сон! Я вскочил, рубашку на ходу напялил и ей говорю: идем, мол, вдвоем в милицию, выясним, что произошло. А она глаза опустила, плечом дернула, поправила лямку от сумки и говорит: "Никуда я не пойду. Я вас обоих видеть больше не могу. Прощай!" – или что-то в этом роде. Повернулась и пошла на остановку.

– Ты думаешь, что она уехала?

– Я уверен в этом. По пути в милицию я пробежал по Рыбачьей, заглянул в ее дворик и спросил у хозяйки, где Анна. Рассчиталась и уехала, отвечает.

– А, черт! – крикнул я и ударил кулаком по столу.

Леша стушевался. Чувствуя себя в чем-то виноватым, он осторожно положил мне ладонь на плечо.

– Послушай, Кирилл, я ведь не знал, что у вас… ну, что вы с ней… Ты ж мне говорил, что вы свободные люди.

– Говорил, говорил, – передразнил я его. – Да что ты понимаешь в свободе! Когда она ушла?

– Часа два назад.

Я посмотрел на часы. За эти два часа от станции ушли на Симферополь три автобуса. Московский поезд – около пяти вечера. Я не успею, даже если помчусь на симферопольский вокзал на такси.

– Ну вот, – произнес я таким голосом, словно мне оставалось жить минут пять. – Потерял хорошую бабу. И все по глупости. Надо было спокойно все объяснить, а я в бутылку полез, стал гордость свою демонстрировать.

– Не расстраивайся, – утешал меня Леша. – Вернется. Если любит, то вернется.

– Если любит! Ты еще сомневаешься? Да таких баб, как Анна, на свете единицы! Она всю себя до капли, до дна, до порожнего звона отдавала мне! Эх-ма! Не ценил я ее, Леша, не ценил. Вот за это и наказан… Ну, наливай, наливай, чего уставился на бутылку, как на краба. Хватай ее за крутые бока, переворачивай вниз головой, и выжимай, выжимай до последней капли, до порожнего звона!..

Я был прав – напились мы в тот вечер до свинского состояния и едва дотащились до моей дачи. Леша всю дорогу клялся мне в вечной дружбе и обещал умереть на моих руках от бандитской пули. Потом он, не раздеваясь, уснул во дворе на раскладушке, а ко мне сон долго не приходил, и я, прислушиваясь к раскатистому храпу друга, все думал и думал об Анне.

Потерял я человека. Потерял.

15

Какие дурные и дикие глаза у мужика, который только что проснулся с тяжелого похмелья! Леша смотрел на раскачивающуюся перед его носом маленькую замшевую сумочку с таким видом, словно на его лицо опускался на крохотном парашюте зеленый чертенок.

– Что это?! – хрипло выкрикнул он, приподнимаясь и отталкивая мою руку с сумочкой от себя.

– Это "фенечка", Леша.

– Убери ее на фиг!!

Он навалился всем своим весом на передний край раскладушки, отчего та перевернулась и сложилась посредине. Леша свалился на пол.

– Сон плохой, – сказал он, поднимаясь с пола. – А тут еще ты перед мордой какой-то хренотенью размахиваешь, как поп кадилом… Послушай, а какого черта мы с тобой вчера нажрались?

Он все еще косился на "фенечку", которая покачивалась в моей руке на кожаном шнурке. Его рыжие волосы стояли дыбом, и оттого он выглядел довольно комично.

– Мы с тобой отмечали наш союз, – напомнил я.

– Ну да, союз меча и орала… Так где ты эту хренотень взял?

– А как ты думаешь?

Он пожал плечами и стал почесывать грудь.

– Не знаю.

– Я нашел ее на Диком острове девятнадцатого числа. Она лежала на камнях как раз напротив яхты.

Леша протянул руку, взял у меня "фенечку" и стал рассматривать ее.

– Пустая.

– Как ты думаешь, – спросил я. – Могла эта вещица принадлежать Милосердовой?

Леша развел руками.

– А почему бы и нет?

– Ты серьезно считаешь, что банкирша носила ее на шее поверх делового костюма?

– У богатых свои причуды.

– Нет, – покачал я головой. – Я допускаю причуды, но не в отношении одежды и имиджа. Никакая уважающая себя женщина не позволит себе смешивать стили.

– Значит, эту штуковину забыли туристы.

– Минимум три недели на острове не было туристов, – отпарировал я.

– А может быть, ее забыли месяц назад.

– За месяц от соленых брызг и палящего солнца она превратилась бы в труху.

– Кто же, по-твоему, оставил ее на острове? – спросил Леша с нотками раздражения в голосе. Он, должно быть, почувствовал, что стал невольно напоминать доктора Ватсона, который ровным счетом ничего не понимает и отличается от Холмса чрезвычайной недогадливостью.

– А оставила ее некая молодая особа, одетая в шорты и маечку на бретельках.

Леша переминался с ноги на ногу. По-моему, он давно хотел в туалет.

– Погоди! – сказал он и исчез в дверях домика.

Выстраивая логическую цепочку, я бродил по двору из угла в угол. Что мы имеем? Убитую Милосердову. Девушку в шортах с "фенечкой" на шее. Убийцу Караева – человека в маске. Вот пока и все.

Я потянулся рукой к тяжелой ветки персика и стал машинально рвать листья. Леша вышел во двор уже умытым и причесанным. На его ресницах, как роса на траве, блестели капли.

– Погоди! – снова сказал он, поднимая ладонь вверх. – Я не успеваю за ходом твоих мыслей. Откуда ты взял девушку в шортах?

– Ее видел Караев. Она зашла на яхту на мысе Аф-Фока.

– Вот как? Значит, Милосердова была не единственной дамой на яхте?

– Выходит так.

– Но не одни же они поплыли на остров?

– Я тоже думаю, что яхтой управлял мужчина.

– Выходит, что либо он, либо девушка в шортах убила Милосердову. А мотивы?

– С мотивами сложнее.

– Но что, по-твоему, могло связывать их троих? Случайное знакомство? Общий бизнес? Или, быть может, любовь?

– И это нельзя исключать. Когда мы узнаем о том, что связывало этих людей, то выясним и мотивы убийства… Ты ни разу не встречал в нашем продуктовом магазине парочку хиппи? Они почти каждое утро приходят за продуктами.

– Что-то не припомню, – ответил Леша.

– Длинноволосый парень со шнурком на лбу и подружка его – худая и бледная, как моль, в какой-то мексиканской тряпке вместо майки. Не видел? Ну, не важно. Они стоят лагерем где-то недалеко от нас.

– Ты хочешь разыскать хозяйку этой "фенечки"? Бесполезная трата времени. Я уверен, что ее давно нет на побережье.

– Хоть бы за что-то ухватиться, Леша. Знакомые, друзья, адреса, телефоны – хоть что-нибудь!

Лицо Леши поскучнело. Ему не хотелось шататься в жару по пляжам. Он еще не отошел от вчерашнего и мечтал о холодном пиве.

Мы вместе дошли до магазина. Леша купил пять бутылок пива и поплелся к себе "лечиться", а я сел на скамейке недалеко от входа и стал ждать парочку хиппи.

* * *

Когда от жары у меня стали плавиться мозги, к магазину, шаркая шлепанцами, подошел длинноволосый парень с девушкой. Я подождал, пока они накупят продуктов и снова выйдут на улицу и встал на их пути, показывая «фенечку». Парень, должно быть, решил, что я предлагаю им купить сумочку и отрицательно покачал головой:

– Спасибо, у нас такие есть.

– Вы меня не поняли. Я хотел спросить, не знаете ли вы, кто потерял эту штуковину?

Девушка проявила любопытство и, близоруко щурясь, взяла "фенечку" с моей ладони и недолго рассматривала ее.

– Нет, – сказала она, пожимая плечами. – Это не моя. А где вы ее нашли?

Я махнул рукой куда-то в сторону.

– Там. Это наверняка кто-то из ваших подруг потерял.

Парня "фенечка" не интересовала. Он, наверное, ревновал свою подругу, незаметно злился на нее и тянул ее за руку, но девушке не хватало общения, она одичала на диком пляже в среде своих флегматичных единомышленников и была не прочь поговорить со мной.

– Может, кто-то из наших, – согласилась она. – Надо поспрашивать. А денег в ней не было?

– Ни купончика, – сказал я. – Честное слово.

– Ну, это очень даже может быть, – улыбнулась девушка. – Кто с деньгами, тот не с нами. Давайте ее нам, я покажу девчонкам.

– А можно я сам покажу?

– Кира, нас ждут, – сдержанно напомнил длинноволосый.

– Ну что вы такой нетерпеливый? – обратился я к парню. – Дайте же полюбоваться вашей Кирой!

Кира развеселилась. Ее однотонное лицо, лишенное какой бы то ни было косметики, выглядело намного симпатичнее, чем безэмоциональная маска ее ревнивого приятеля, который даже ревновал вяло и лениво.

– Ну так что, Кира? – улыбнулся я. – Как мне проникнуть в вашу общину?

– А чего в нее проникать? – пожала плечами Кира. – Идите по берегу в сторону Нового Света. Под обсерваторией – знаете, где это? – нас и найдете.

Длинноволосый, стремительно теряя влияние на свою подругу, демонстративно отошел в сторону и закурил. Я не мог оторваться от глаз Киры. Ее зрачки беспокойно бегали, словно она следила за игрой в пинг-понг сразу на нескольких столах, и в этом было что-то притягательное. Болтушка, подумал я о ней, которая умирает от тоски в компании хиппи. Она мне поможет. Надо только заинтриговать ее, прикинуться влюбленным романтиком.

– Темно было, – пояснил я, прижимая "фенечку" к сердцу. – Помню, что у нее были распущены волосы – ну точь-в-точь, как у вас – джинсовые шортики и маечка на тонких бретельках. У нас была безумная ночь!.. А утром она ушла.

– Как же так! – Кира уже начала остро переживать. – Что ж, вы даже ее имени не знаете?

Я отрицательно покачал головой.

– Мы называли друг друга ласковыми именами: я ее – Чайкой. А она меня – Айвенго.

Кира умирала от зависти. Длинноволосый, наверное, никогда не называл ее Чайкой.

– И даже не договорились о новой встрече?! – воскликнула она. – Ну как же?

– Она оставила в память о себе только вот это, – ответил я, глядя на "фенечку" и смахивая виртуальную слезу.

– Татьяны это сумочка, – вдруг подал голос длинноволосый, выдувая дым на кончик сигареты, словно пытаясь ее затушить.

– Какой Татьяны? – Кира обернулась к нему.

– Из Кемерово.

– Я не знаю такой, – пожала Кира плечами, не скрывая досады. Как же! Любовные страсти полыхают где-то рядом с ней, а она ничего не знает!

– У них тент на камнях стоял, под ним они вповалку спали. Это правее нас, на самом краю пляжа, – сказал длинноволосый.

– Это где наркоши тусовались? – упавшим голосом спросила Кира.

– Именно там.

– Постой! – Я сразу забыл о Кире и подошел к ее приятелю. – А с чего ты взял, что это сумочка Татьяны?

– Запомнил, – усмехнулся парень. – Такие сумочки мы сами шьем. Штучная работа. Двух одинаковых не бывает. Видишь, узелок у основания каждой нити? Вот я ее по этой примете и запомнил.

– Ты говоришь, тент правее вас. Это как же его найти?

Длинноволосый был заинтересован в том, чтобы я быстрее отклеился от Киры, и охотно объяснил:

– До обсерватории дойдешь, и от нее еще метров сто к Новому Свету. Там такой синий драный тент должен стоять. В том месте и ищи свою Таню.

– А почему Кира говорит, что там наркоши тусуются?

– Сходи и узнай. Чего ты меня пытаешь?

Я повернулся к Кире. Она потеряла ко мне интерес. Она была разочарована и оскорблена в лучших чувствах. Таинственная незнакомка, объект моей ночной страсти, на деле оказалась наркоманкой, живущей на отшибе лагеря хиппарей.

Я скомкал в кулаке "фенечку". Удача почти невероятная! В день убийства Милосердовой с мыса Ай-Фока на яхту поднялась, а затем вышла на берег Дикого острова некая наркоманка Татьяна из Кемерова. Я почти реально почувствовал тепло от приближения к разгадке, как бывало в детстве, когда ходил с завязанными глазами по комнате, натыкаясь на стены, двери и мебель, а друзья хором кричали: "Холодно! Теплее! Горячо!!" И тогда я тоже ощущал тепло, идущее от спрятанного предмета.

– Ну что ж, – произнес я, глядя на прыщавое лицо длинноволосого с подбородком, обросшим белым пухом. – Вы мне очень помогли… Шампанского хотите?

– Мы не пьем, – поторопился отказаться парень, хотя Кира, услышав про шампанское, снова забегала глазками. Баба с возу, подумал я, кланяясь юным нигилистам на прощание, кобыле легче. И поспешил на лодочную станцию.

16

Дима Моргун сидел под пляжным желтым зонтом, украшенным рекламой сигарет, глубоко увязнув в шезлонге. Белые шорты оттеняли его застарелый загар, а золотой крестик на тонкой цепочке, застрявший в ложбинке между вздутыми грудными мышцами, подчеркивал его крепкий торс. Его внешний вид прекрасно соответствовал должности начальника лодочной станции в разгар сезона. На носу Димы сидели черные непроницаемые очки, и я не мог сразу понять, дремлет он или же внимательно следит за «бананом», оседланным визжащими человечками, которые заплатили деньги, чтобы слегка прикоснуться к риску. Кому бы мне заплатить, чтобы дали отдохнуть от риска хотя бы неделю?

– А, это ты? – сонным голосом сказал Моргун, когда я нырнул в тень зонта, и вместе с рукой протянул мне металлическую баночку пепси-колы. – Какие проблемы?

– Раньше ты мне предлагал прокатиться на "ямахе", – ответил я, с щелчком вскрывая банку и выпуская на свободу темную пену.

– Нет проблем! Сейчас Сережа "банан" пригонит – бери "ямаху" и катайся.

– А что, свободных уже нет?

– Разобрали, – односложно ответил Дима, щелкая золоченой зажигалкой и прикуривая сигарету. – Ты как? В какую сторону погонишь?

Я махнул в сторону Нового Света. Моргун кивнул. Сегодня он был на редкость немногословен. Наверняка ему было интересно узнать, как я справился с "задачкой для первоклассника": нашел ли хозяина "Ассоли". Но могло быть, что он уже знал о моем звонке в Москву и разговоре с Артуром Пиковым.

– Где сейчас "Ассоль"? – спросил я, уверенный в том, что Дима в ответ лишь сузит свои кошачьи глаза. Но он почему-то ответил:

– В порту приписки. Где же ей еще быть?

Он подчеркнуто отвернул лицо и уставился на море. Под зонтом клубился табачный дым, словно зонт начал тлеть от солнечных лучей. Хоть бы о чем-нибудь спросил, подумал я. Отсутствие любопытства – бесспорно, положительное качество. Но иногда оно становится пороком. Спрашивая о чем-либо, человек как бы дает гарантию, что сам ответит на встречный вопрос. Моргун мог бы рассказать мне много интересного.

Мы молчали. "Ямаха" выла на высокой ноте, таская "банан" по волнам. Как раз напротив нас она развернулась и понеслась к берегу. Тонкая струя воды, бьющая из двигателя фонтаном вверх, напоминала антенну для радиосвязи. Встречный поток воздуха сгибал ее и дробил на брызги. Пассажиры, мокрые с ног до головы, почувствовали близость спасительного берега и осмелели. Некоторые из них принялись подскакивать на резиновой спине "банана", да так резво, что снаряд перевернулся, сбросив с себя, словно дикий мустанг, всех пассажиров; ударившись о волну, он подлетел в воздух и упал на воду брюхом кверху. Сережа продолжал гнать, не услышав визг и крик за своей спиной, резко заглушил двигатель, и "ямаха", сделав эффектный вираж у самого берега, толкнула на песок волну и замерла. Парень, поглаживая себя по налипшим на тело черным трусам, достающим едва ли не до колен, спрыгнул в воду, вышел на песок, после чего обернулся, чертыхнулся и сплюнул.

– Это не катание, – сказал он Диме, старательно показывая, как он устал от баловства отдыхающих, хотя в его глазах совсем нетрудно было распознать юношеский восторг, счастье и легкую зависть к тем, кто сейчас барахтался в воде. – Четыре раза переворачивались!

– Дай ему ключи, – сказал Дима, кивая на меня. – Пусть покатается.

– Так… – произнес Сережа, не совсем решительно протягивая мне ключи от "ямахи", снабженные веревкой. – Может, подождем, пока…

– Нет! – оборвал его Дима. – Дай ключи, пусть катается! – жестче повторил он.

Сережа пожал плечами, протянул мне розовый шнурок и стал снимать с себя пробковый спасжилет. Он, как и я, чего-то не понял. Я взял ключи, свернул шнурок петлей и затянул на запястье. Если на какой-нибудь своенравной волне меня выкинет из седла, то "ямаха" тотчас остановится – из гнезда выскочит ключ, привязанный к моей руке, и двигатель заглохнет.

Я не стал раздеваться и надел жилет на майку. Сережа отвязал веревочный фал от "ямахи" и затащил "банан" на берег. Несколько любителей острых ощущений, сидящих на песке в ожидании своей очереди, стали вполголоса возмущаться. Дима Моргун, как ни в чем не бывало, опустил руку под шезлонг и достал оттуда очередную банку пепси-колы. Из-за меня он терпел убытки, но удивительно спокойно переносил это испытание. Я не знал, чем можно было объяснить его жертвенность.

– Готов? – спросил он, отпивая из банки. – Будь внимателен, на скорости близко к берегу не подходи, – проинструктировал он меня.

– Бензина достаточно?

– Тебе хватит. Валяй!

Я оседлал мотоцикл, сунул ключ в гнездо, сдвинул до щелчка тумблер запуска и резко повернул рукоятку газа. "Ямаха" рванула с места, словно была живой, и я огрел ее плетью. Скорость нарастала стремительно. От упругого ветра, ударившего мне в лицо, незамедлительно выступили слезы. Несущиеся мне навстречу волны потеряли четкое очертание, словно я смотрел на них сквозь запотевшее стекло маски для подводного плавания. Но я не сбросил скорость. Ощущение полета над водой действовало как наркотик, пьянило, притупляло чувство страха. Справа от меня мелькнул черный угол пирса, я выскочил на простор и плавно повернул руль вправо, едва ли не касаясь локтем поверхности воды. Из-под днища "ямахи" с шипением вырвался водяной веер, закрывший от меня горизонт полупрозрачной шторой.

Теперь я мчался под углом к волнам, и каждая норовила положить "ямаху" на бок. Машина взлетала в воздух, как на трамплине. Я привстал, амортизируя ногами. Так легче было удержаться на взбесившемся мотоцикле. Справа от меня бежали скалы и пляжи, сменяя друг друга. Крепостная гора, пляж львовских железнодорожников, гора Болван, пляж ВМФ… Какой-то мореплаватель, лежа на надувном матраце и шлепая ногами по воде, заплыл далеко за буйки и оказался на моем пути. Услышав рев "ямахи", начал активно работать руками, словно загребал халявные деньги. Он уходил с моего пути, но я принял немного в сторону, и моя машина снова понеслась прямо на него. Мореплаватель оцепенел от ужаса, прекратил трепыхаться и от отчаяния съехал в воду, изо всех сил сигналя мне руками. Я проскочил в метре от него, швырнув в него вспененную струю, напомнив тем самым о правилах поведения на воде.

Скала "Черепаха", дикий пляж, обсерватория… Я приближался к лагерю хиппи, из-за мыса уже виднелись разноцветные палатки, раскиданные среди камней, словно рассыпавшиеся бусинки. Я сделал глубокий вираж в открытое море, чтобы затем по большой дуге подойти перпендикулярно к берегу и не задеть днищем подводных камней.

Морская гладь, насколько хватало глаз, была чистой и ровной, и я не стал сбрасывать скорость, до холодка в груди выжимая из машины крутой вираж, выровнял "ямаху" и плавно лег на правый борт, поднимая в воздух мириады брызг. И только сейчас краем глаза заметил быстро движущийся мне наперерез предмет.

Человеческий мозг способен просчитывать траектории движений двух и более предметов не хуже ЭВМ. Мне не нужно было проводить долгие расчеты, чтобы понять: через несколько секунд неизбежно столкновение – серебристый водный мотоцикл, каким-то чудом оказавшийся здесь, пересекал мою траекторию в той же точке, к которой я летел со скоростью сто километров в час.

Я рванул рукоятку газа на себя до боли в запястье, одновременно с этим делая вираж на левый борт. Элементарное правило для всякого водного судна – при угрозе столкновения отворачивать в противоположную сторону – водитель серебристой "ямахи" не выполнил. Он продолжал гнать прежним курсом, сокращая расстояние между нашими машинами с каждой секундой.

– Идиот! – закричал я, хотя мой голос безнадежно утонул в реве моторов. Моя машина уже снизила скорость, и теперь ее медленное движение вперед превращалось в добровольное самоубийство. Я понял, что водитель серебристой "ямахи" либо пьян, либо психически ненормален и не был способен контролировать свои действия. Я должен был сам спасать себя.

Что нужно делать, я понял намного раньше, чем смог это сделать, и врубил форсаж, как мне показалось, в то мгновение, когда нас разделяло не больше трех шагов. Мотоцикл, взвыв мотором, приподнял над водой свой сверкающий пластиковый передок и буквально прыгнул вперед, как лягушка из-под колеса трактора. Я до боли в пальцах сжал руль и не мог ослабить хватку до тех пор, пока не пролетел над волнами метров сто, и только тогда сбавил скорость и оглянулся, чтобы рассмотреть идиота на серебристой "ямахе".

К моему удивлению, идиот на "ямахе", сделав вираж, начал преследовать меня. Его машина подвывала метрах в двухстах от меня, распыляя вокруг многоцветную радугу. Я на малом ходу развернулся лицом к берегу. Идиот летел на меня, широко расставив локти в стороны. На его голове развевались концы черного платка, закрывающего лоб; под платком поблескивали большие зеркальные очки; нижняя часть лица тоже была закрыта платком. Это был какой-то нинзя в плавках, придурок, камикадзе, решивший таранить меня водным мотоциклом.

Я не стал дожидаться, когда машины столкнутся, словно два куриных яйца, снова пустил свою "ямаху" вскачь по волнам, и когда расстояние между нами сократилось до нескольких десятков метров, резко ушел в сторону. Идиот сразу же лег в вираж, отсекая мне путь к берегу. Я мог бы опередить его и на полной скорости подлететь к берегу, но там было множество подводных камней, и я, не в состоянии лавировать между ними, непременно бы разбился.

Понимая, что путь к берегу мне отрезан, я не стал дожидаться, когда идиот замкнет кольцо, и снова лег на левый борт, пуская "ямаху" в открытое море. Все это происходило в течение считанных секунд. У меня не было времени раздумывать, кто этот человек с лицом, замотанным платками. Я лишь осознавал как неоспоримую истину: все это – продолжение той самой черной полосы, которая началась на Диком острове несколько дней назад. Я не знал, какую цель преследовал человек на серебристой "ямахе", хотел он меня убить или напугать, это в данный момент было не столь важно. На меня наезжали – в прямом и переносном смысле, и мне приходилось ретироваться.

Некоторое время мы гнали параллельно друг другу в открытое море. Держась за руль одной рукой, я выразительно постучал себя по голове кулаком. Идиот не отреагировал на этот понятный во всем мире знак и продолжал медленно приближаться ко мне. Я попытался выяснить его намерения и свернул в его сторону. Мой преследователь принял вызов и бросил свою машину мне навстречу. Я чудом избежал столкновения. Моя рука инстинктивно сбросила газ и, встав на "хвост", мотоцикл описал широкий полукруг, разворачиваясь в сторону Судака.

Это, кажется, устраивало идиота. Я мчался в обратном направлении с разной скоростью, делал пируэты на воде, останавливался, снова врубал форсаж, но серебристая "ямаха" следовала за мной на неизменном расстоянии, и незнакомец не проявлял никакой агрессии.

Я понял его – он не хотел подпускать меня к дикому пляжу, давая понять, что пойдет на таран, если я попытаюсь пристать к берегу.

Горы и пляжи, словно декорации в театре, побежали в обратном направлении: "Черепаха", пляж ВМФ, гора Болван… Незнакомец конвоировал меня, предупреждая всякую мою попытку изменить курс. Я снизил скорость почти до минимума, обернулся назад и крикнул:

– Эй, парень! Ты ошибся, у меня вовсе не та сексуальная ориентация, о которой ты подумал.

Незнакомец не отреагировал. Может быть, он усмехнулся в ответ, но повязка скрыла это. Сколько стоит такая машина? – думал я, то ли всерьез, то ли в шутку. Развернуться да подмять его днищем своей "ямахи", а потом заплатить Моргуну?