Текст книги "Как профукать миллион"

Глава седьмая

Таня сидела за редакторским столом. Перед ней лежала стопка бумажек, исписанных Климом. Таня смотрела на Клима через стекла очков. Девушка выглядела очень торжественно и церемониально. Она напоминала работницу загса, которая объявляет людей мужем и женой.

– Клим, – произнесла она ровным голосом, с трудом сдерживая волнение. – Я всё прочитала. И мне очень нелегко высказать те чувства, которые ваше произведение вызвало во мне.

Пока Таня читала произведение, Клим успел сходить на автостанцию, где выпил несколько кружек пива, и теперь его немного клонило ко сну. Он опустил подбородок на кулак и попытался походить на крупного писателя, который выложился до конца, до капли, и теперь пребывает в состоянии возвышенного и умиротворенного удовлетворения.

– Вы… Ты был прав, это очень необычный роман, – продолжала Таня, поглядывая на листок из отрывного блокнота, на котором она сделала какие-то пометки. – Ничего подобного я никогда не читала.

– Значит, не понравилось? – поторопил Клим с выводом, так как ему не терпелось узнать, получит он деньги или нет.

– Что ты! – воскликнула Таня. – Быть может, этот роман многими не будет понят. Признаться, я сама еще не до конца его поняла. В каждой фразе – глубинная философия, не раскрытая до конца мысль, а лишь обозначенная в сути, ее квинтэссенция, намек на полновесную человеческую драму. Эту книгу надо перечитывать много раз, чтобы докопаться до сердцевины…

Клим тоже не до конца понимал Таню, но в этой взаимной непонятости была какая-то гармония. «Надо же, какая хренотень у меня получилась, – думал он. – Или Таня полная дура, или я, в самом деле, случайно забацал шедевр».

– И что будем делать? – спросил он.

Таня являла собой символ гражданской ответственности. Она мягко опустила ладонь на рукопись, вскинула подбородок и с полным осознанием значимости момента, произнесла:

– Так… Пользуясь правом, данным мне редактором, я принимаю решение опубликовать отрывок из вашего романа.

«Тысяча четыреста, – стал считать в уме Клим, – плюс… А сколько у меня осталось?»

Ему хотелось тотчас проверить содержимое своих карманов, но он подумал, что это будет выглядеть как проявление острого желания получить гонорар, и Тане придется отдать ему свои собственные деньги.

– В завтрашнем номере! – говорила кому-то Таня по телефону. – Да, отправьте заявку в бухгалтерию.

– Мы втрое увеличим тираж завтрашнего номера, – говорила Таня уже Климу. – Заявки идут не только из района, но и со всей области.

«А может, все дело в читателях? – думал Клим. – Это они такие дураки?»

Тут он вспомнил про жену милиционера и сказал Тане, что хотел бы до вечера поработать над романом. Таня загрустила, и сразу перестала быть похожей на работницу загса.

– А я хотела пригласить тебя к себе на обед, – сказала она.

– Сегодня не получится, – с сожалением ответил Клим.

Он уже открыл дверь, чтобы выйти из редакции, как увидел, что на лавочке вокруг клумбы сидят его любимые герои во главе с Кабаном. Клим тотчас дал задний ход.

– Что-нибудь забыл? – спросила Таня.

– Да. Где моя рукопись?

Татьяна не смогла скрыть беспокойство.

– А что случилось? Я уже отправила ее вы набор…

Она повела ее к компьютеру. Клим хмурился и крутил головой. Таня терялась в догадках. Неужели он передумал и хочет забрать роман?

– Ничего страшного, – говорил он, перебирая странички рукописи. – Только у меня к тебе одна очень важная просьба. Вот это… и еще это… и это…

Отдельной стопкой он сложил листочки, на обратной стороне которых были заявления от аборигенов, и объяснил, что в завтрашнем номере, кроме романа, надо обязательно опубликовать список лиц, принятых на испытательный срок в АО «Трансконтактнефть».

Вышел Клим из редакции через маленькое окошко в мужском туалете. Из телефона-автомата на автостанции он позвонил в милицию и сказал, что в зале ожидания заложена бомба. Потом сел в «запорожец» и поставил водителю задачу как можно быстрее найти дом с высоким глухим забором. Таких заборов в поселке было немного, и вскоре Клим предстал перед глазами милой хозяйки.

– Ты с ума сошел! – шепнула она ему, но во двор впустила и крепко закрыла за ним калитку. – Сейчас муж на обед приедет!

– В ближайшие два часа не приедет, – гарантировал Клим.

Поисковые работы на автостанции были закончены приблизительно через полтора часа, но Клим все же успел застать интересный момент, как овчарка, натасканная на поиске взрывчатки, помочилась на клетку с курами. Отхлебывая пиво, он смотрел, как садятся по своим машинам саперы и милиционеры, и потихоньку расходятся зеваки, горячо и весело обсуждая необыкновенное событие.

Клим остановил грузовик и на нем доехал до типографии, где из-под могучего пресса уже вовсю вылетали завтрашние номера «Сельской нови». Таня, сгорбившаяся под тяжестью свалившихся на нее забот, осунувшаяся, с синяками под глазами, вручила Климу еще тепленький номер, поцеловала его в щеку и пожелала спокойной ночи. На крыльце типографии Клим развернул пачкающуюся, дурно пахнущую газету. Под его роман был отдан весь вкладыш целиком, да еще разворот. Над текстом, словно кровля из металлочерепицы, нависал тяжеловесный заголовок: «ГРАДУСНИК» И ниже: «Главы из романа Клима Нелипова».

У Клима мурашки побежали по коже. Он сделал из газеты шапку-треуголку и в ней пошел в кафе «Алик». Как и вчера, у входа, подпирая лбом стену, стонала и истекала слюной девушка, похожая на гидропамятник в виде нескончаемо писающего мальчика. Клим толкнул ногой дверь, переступил порог, и некоторое время постоял в проеме, как в портретной раме.

– Сам Наполеон к нам пожаловал! – раздался чей-то недобрый голос. Кто-то шлепнул Клима в плечо. Кто-то подтолкнул к столу, за которым восседал Кабан с компанией.

– Ну что, нефтяник? – загудел Кабан, сминая в огромном кулаке пластиковый стаканчик. – Сейчас мы тебя колбасить будем.

Его челюсть, похожая на щетку для чистки автомобильных свечей, угрожающе задвигалась. Подлый Шакал, действуя в строгом соответствии со своей литературной ролью, тоненько и похабно захихикал и смахнул с головы Клима шапку. Превращаясь в полете в газету, она спланировала на стол.

Клим не помнил, когда еще испытывал столь острое и приятное ощущение власти и безнаказанности.

– Аккуратнее надо! – посоветовал он и щелкнул Подлого Шакала по носу. От такого фамильярного отношения к своей свите Кабан сразу пришел в ярость и уже начал подниматься из-за стола, как Клим поднял руку и сказал:

– Спокойно, господа! Всё в порядке. Я вас от души поздравляю.

С этими словами он развернул газету на той странице, где был опубликован список кандидатов в «Трансконтактнефть».

Во втором часу ночи Клима с песнями отнесли в гостиницу, бережно занесли в номер и уложили на кровать. Кабан самолично сбегал за пивом и заботливо сунул бутылку Климу под подушку.

Глава восьмая

Ночью Климу приснился дурной сон, он вскочил в постели, в испуге посмотрел в окно, туда, где на площади под тусклой лампочкой бодрствовал лишь памятник, и снова рухнул на подушку. Почувствовав под ней что-то твердое, Клим пошарил рукой и нашел бутылку пива. Полагая, что это он сам позаботился о себе, Клим сорвал крышку с бутылки о край кровати и прильнул к горлышку губами. Где-то он читал, что если пьяный человек выпьет глубокой ночью пива, то утром проснется трезвый, как стеклышко.

Второй раз Клим проснулся поздним утром, но в состоянии, далеким от стеклышка. Его так сильно шатало, что он не смог с первого раза попасть в душевую, и больно ударился ухом о косяк. Холодный душ несколько привел его в чувство, но окончательно Клим протрезвел лишь тогда, когда проверил содержимое своих карманов. От семисот рублей, которые вручил ему редактор, осталась одна мятая десятирублевка. Амнезия была столь глубока, что Клим провел в глубокой задумчивости у окна не меньше часа, пока, наконец, вспомнил некоторые детали вчерашнего вечера в «Алике». Кажется, Клим поил за свой счет не только будущих тружеников «Трансконтактнефти», но также членов местного колхоза и даже банду опаринских, которая традиционно вломилась в «Алик» с собачьими цепями.

Клим даже заскулил от досады и еще раз обыскал карманы, да на всякий случай заглянул под кровать. «Если я сейчас не выпью пива, то сойду с ума», – понял Клим и стал торопливо собираться. Жажда приглушила стыд и голос совести. Он твердо знал, что сейчас быстрыми шагами пересечет площадь, целеустремленно зайдет в редакцию, решительно откроет дверь редакторского кабинета и с порога скажет Тане: «Мне нужны деньги. Одолжи, пожалуйста, рублей сто». И при этом он не почувствует никакого дискомфорта, и будет смотреть прямо в очки Тане, покрытые туманными бликами, и лицо его будет расслабленным и спокойным.

Он сделал всё именно так, как и представлял, за исключением последнего этапа. У двери редакторского кабинета Клим словно на невидимую преграду налетел. Изнутри доносился высокий голос Иван Михалыча:

– Ты же взрослая девушка! Нельзя же быть такой безответственной! Что это такое, я тебя спрашиваю?! Почему ты не дождалась меня?! Молчи, не надо оправдываться! Как я теперь буду людям в глаза смотреть?! Мне стыдно, понимаешь?! Стыдно!! Иди с глаз моих долой!! Иди, пока я еще чего-нибудь тебе не наговорил!!

Клим едва успел отскочить от двери. Она широко распахнулась, и в коридор быстро вышла Таня. Лицо девушки полыхало огнем. Глаза были полны слез. Руки крепко прижаты к груди. Она мельком взглянула на Клима и почти со злостью сказала:

– Пойдем отсюда!

Клим поплелся за ней. Таня вышла из редакции, свернула за угол, пересекла сквер и вышла на берег речки. Села на траву и опустила голову на колени.

– Ты похожа на Аленушку с картины Васнецова, – сказал Клим, присаживаясь рядом. – А я не думал, что твой редактор так громко кричать может.

– Я тоже не думала, – ответила Таня, шмыгнула и полезла в сумочку за платком.

– Ему не понравился мой роман? – догадался Клим.

– Не то слово… У него волосы дыбом встали, когда он прочитал.

«Видно, умный человек Иван Михалыч», – подумал Клим и сказал:

– Если бы я писал для него, тогда была бы катастрофа. Но я пишу для себя…

– А мне нравится! – упрямо, даже с вызовом сказала Таня, прижимая платок к глазам. Голос ее был сильным и твердым, но слезы все еще выкатывались из глаз. – Нравится! Нравится!

Клим понял, что она убеждает саму себя. Он погладил девушку по голове.

– Да фиг с ним, с романом! – сказал он. – Обо всем все равно не напишешь, как ни старайся.

– Обидно, что у кого-то есть время, чтобы писать, но он не пишет. А у кого-то истекают последние дни, но ему еще и препоны ставят… Ты прости меня, пожалуйста. Наверное, я во всем виновата…

Она не выдержала и разрыдалась у Клима на груди.

«Вот какая хренотень получается», – подумал Клим, гладя Таню по голове.

– А давай лучше пива попьем, – предложил он, не уточнив, лучше чем что.

Таня кивнула, встала с травы. Лицо ее подпухло от слез и стало немного похожим на подпухшее лицо Клима. Они спустились к причалу, где стоял пивной ларек и всем желающим выдавали напрокат старые, тяжелые лодки с раздолбанными уключинами. Клим не стал притворяться, что собирается искать в карманах деньги.

– С тебя причитается, – напомнил он и улыбнулся. Таня кивнула и тоже улыбнулась. Ее глаза посветлели. Она купила пива и какой-то подозрительный фиолетовый ликер. Клим получил у прокатчика весла, помог Тане забраться в лодку, а сам чуть не свалился в воду. Его все еще шатало после вчерашнего. Он стал грести против течения, чтобы возвращаться было легче. В тихой заводи, где полоскали свои ветви прибрежные ивы, они встали на рейд. Клим залпом выдул пиво. Таня, так же, из горлышка, отхлебнула ликера. Потом протянула фиолетовую бутылку Климу. Они стали пить по очереди.

Пошел дождь, но они решили, что это ивы разом начали плакать. Таня пересела к Климу и взялась за левое весло. Он – за правое. Они гребли одновременно, но в разные стороны, и лодка кружилась на одном месте, словно стрелка компаса во время магнитной бури.

– Я такая пьяная, – призналась Таня. – У меня всё перед глазами плывет. И за… за… заикаться начинаю…

Она засмеялась, краснея. Клим направил лодку по течению вниз. Пустые бутылки перекатывались под ногами, стукались друг о друга. Клим представлял себя пивной бутылкой, а Таню – ликерной, и в его голове сама по себе стала складываться красивая сказка со счастливым концом, когда обе бутылки разбились друг о друга, упали на песчаное дно реки и со временем превратились в россыпь самоцветов…

Они вымокли до нитки и, обнявшись, пошли по мокрому и скользкому причалу.

– Так и знал, что вы здесь, – сказал Иван Михалыч, преградив им путь. – Утопиться решили? Ну-ка, марш в машину греться!

Они пристроились на заднем сидении. Редактор завел мотор и включил печку. Таню мелко трясло. У нее даже подбородок трясся.

– В общем так, молодежь, – сказал Иван Михалыч, глядя на Клима и Таню в запотевшее зеркало заднего вида. – Свершилось чудо. Я сам не понимаю, как это могло быть. Опять скупили на корню весь тираж плюс три допечатки по тысяче экземпляров. Оптовики встали у редакции в очередь. Мне звонили из соседних областей, спрашивали, когда будет продолжение романа. Заманчивые предложения сделали два издательства. Просто бум какой-то!

Он замолчал, ожидая, когда информация хорошенько уляжется в головах молодых людей. Впрочем, информацию усвоил только Клим, так как Таня, согревшись, немедленно уснула на его плече.

Иван Михалыч повернулся к Климу и стал ласкать свою бороденку.

– Первый раз в жизни сталкиваюсь с подобным, – искренне сказал он.

– А я уже устал от славы, – ответил Клим. – Хочется просто жить – долго и счастливо. Вы мне только гонорар дайте, а то я у Тани в долг взял. Приближаясь к финишу, надо успеть раздать все долги.

Иван Михалыч, не долго думая, сунул руку в пиджак, вынул оттуда потрепанное портмоне и стал отсчитывать деньги. Клим терпеливо ждал, признаваясь себе, что этот вид ожидания тем приятнее, чем дольше он длится.

– Здесь гонорар за первый отрывок, – сказал редактор, протягивая деньги. – И аванс за второй. Замечательная жизнь Кабана и Бутылки изучена тобой еще не до конца. Я прав, гений?

Глава девятая

Администратору гостиницы прежде никак не удавалось запомнить Клима в лицо, и она всякий раз останавливала его грозным и звонким окриком: «Молодой человек! Стойте! Стоять, я сказала! К кому идете? В какой номер?» А теперь вдруг она удивительным образом переменилась. При появлении Клима в фойе, она выбежала из-за своей стойки, и ее лицо от улыбки стало необыкновенно широким, а глаза превратились в узенькие щелочки.

– А я читаю ваш роман! – объявила она с таким гордым видом, будто хотела выпросить за этот подвиг медаль. – Вот не думала, что вы писатель! А трудно писать романы, да? Значит, вы у нас как бы в командировке… Хоть бы книжечку свою подарили! А можете написать мне на газете какое-нибудь пожелание?

Клим согласился. Снова упиваясь чувством власти и вседозволенности, он смело зашел в святая святых всякой гостиницы – за стойку администратора. Газета с его романом в развернутом виде лежала посреди стола, словно подготовленная для трапезы, только на ней вместо бутылки и стаканов лежали очки.

– Ручку дайте! – попросил Клим, садясь за стол.

– Да, да, пожалуйста, самую лучшую, которой я записываю в книгу постояльцев!

Он чувствовал себя очень хорошо, несмотря на то, что рука немного дрожала, а в голове шумело. Он вспомнил, как однажды увидел по телевизору президента России, который оставлял автограф в книге почетных гостей, и постарался произвести такой же царский наклон головы, и так же размашисто и властно водить ручкой по бумаге.

– Меня зовут Лариса Ивановна, – подсказала администратор, шумно дыша Климу над ухом. – Можно просто Лариса… И еще какое-нибудь пожелание добавьте…

Клим на мгновение задумался и вывел на полях: «Ларисе желаю неувядания!» Полюбовавшись на этот утонченный лаконизм, он размашисто расписался: «Клим Нелипов».

– Спасибо! – с чувством произнесла администратор, прижимая газету к груди. – Повешу в рамке на стену.

Клим хотел встать, но женщина положила перед ним небольшую стопку таких же газет.

– И еще, пожалуйста, – заискивающим голосом произнесла она. – Это подпишите Гоцаку Герману Петровичу. Это – Саньке… или Сашке. Это – подружке Вале…

Клим подписывал газеты с удовольствием, вот только с пожеланиями пришлось туго. Гоцаку он пожелал успехов в работе, Саньке – долголетия, а вот подружке Вальке, хоть убей, не знал чего пожелать.

– Напишите ей «счастливой старости», – мстительно щурясь, подсказала администратор.

Клим так и сделал.

– А что, она очень старая? – спросил он, передавая женщине газету.

– Не имеет значения, – отмахнулась она, не сводя глаз с Клима. – Я все наглядеться на вас не могу. Не каждый день к нам живые писатели приезжают. Вот чудно! И зарабатываете, наверное, прилично?

– Мне пора, – сказал Клим.

Ему было тяжело подниматься по лестнице. Наверное, давал о себе знать груз возросшего самомнения. Зайдя в номер, Клим надолго застрял у зеркала. Он рассматривал себя и гадал, похож он на настоящего писателя или не очень. Потом он выгреб из карманов деньги и пересчитал их. Столь внушительную сумму ему еще никогда не приходилось держать в руках. «А что, – подумал он, – не вернуться ли в институт, и не сунуть ли эти деньги преподу, пусть подавится!»

Но мысли об институте вдруг навеяли на Клима непроглядную тоску. Он вспомнил общагу, конспекты, учебники и хроническую пустоту в карманах. Здесь было куда интереснее, и будущее казалось заманчивым, ослепляющим и непредсказуемым. Клим еще раз посмотрел на себя в зеркало, напустил на лоб челку и сел за работу. На этот раз ему предстояло преобразовать в рукопись обе стороны кассеты, что составляло девяносто минут непрекращающейся, местами совершенно бессмысленной болтовни, напоминающей митинг больных в психушке. В сюжетную канву гармонично вплелись новые герои – Отвертка, Башмак и Окурок. Клим пребывал в творческом экстазе до четырех часов утра, отвлекшись от работы всего лишь дважды: когда позвонила Таня и пожелала ему спокойной ночи, и когда у памятника снова материализовались его литературные герои и стали хором звать Клима опохмелиться.

Утром ему позвонил сам Иван Михалыч.

– Подготовил очередной кусок? – спросил он даже не поздоровавшись.

Клима задело, что в интонации редактора угадывалось плохо скрытое пренебрежение, и особенно резануло слух слово «кусок».

– Куском называют прапорщика в армии, – ответил Клим, стараясь своим холодным тоном вызвать у редактора уважение к себе. – А я готовлю отрывки из романа.

Климу было интересно, как отреагирует на это Иван Михалыч, и с удовлетворением ответил, что после недолгой паузы редактор сменил тон.

– Ну, ладно, не обижайся, – примирительно сказал он. – Понимаешь, у нас тут запарка. Мы отпечатали еще одну тысячу, и надо срочно засылать в набор продолжение. Это первое. И второе: приехал человек из областного книжного издательства. Хочет с тобой поговорить насчет книги. Мой тебе совет: соглашайся на его любые условия, потому как такого шанса у тебя больше не будет.

«Ого! – подумал Клим. – Мою книгу хотят издать!» Он опустил трубку, подпрыгнул до потолка и, подбоченившись, застыл у зеркала.

– Значить, так! – сказал он своему отражению. – Книгой меня уже не удивишь. У меня их столько, что на книжной полке не умещаются. Но, так и быть. Я позволяю вам напечатать мое произведение. Но с одним условием: роман должен быть отпечатан на качественной туалетной бумаге, чтобы моим читателям было комфортно!

От этих слов ему самому вдруг стало неуютно, и Клим даже выглянул в гостиничный коридор, желая убедиться, что его никто не подслушивал.

В фойе Клим надолго увяз в пикете из обслуживающего персонала. Уборщицы, прачки, электрики и сантехники во главе с администраторшей преградили ему путь и стали наперебой задавать вопросы, касающиеся преимущественно личной жизни и сумм авторского вознаграждения. Клим с удовольствием принялся рассказывать о своих великих предках – писателях, художниках и графах, которые все как один померли на далекой чужбине, в эмиграции; с этой темы плавно перешел на себя и подробно остановился на теории человеческих параллелей. Общение с читателями затянулось, и когда пришло время раздавать автографы, в фойе неожиданно зашел Иван Михалыч.

– Господин Нелипов! – сказал он, как-то странно улыбаясь, будто съел что-то ужасно кислое. – Вас ждут!

– Увы, увы! – с сожалением сказал Клим своим поклонникам, отодвигая от себя пачку газет. – Как-нибудь в следующий раз.

По пути в редакцию Иван Михалыч отчитал гения, как мальчишку.

– Тебя уже второй час ждет человек, специально приехавший из области! Совесть иметь надо!

Человек из области оказался маленьким и подвижным коротышкой, на лысину которого Клим мог смотреть не вставая на стул. Гость расхаживал по кабинету, едва ли не по локти засунув руки в карманы широких брюк, и при этом поглядывал на Клима то правым глазом, то левым, но ни разу не взглянул обоими.

– Очень симпатичный молодой человек, – приговаривал коротышка таким тоном, будто слово «симпатичный» употреблялось им в крайне отрицательном значении. – Весьма симпатичный…

Обойдя Клима несколько раз по круговой орбите, коротышка, наконец, шагнул к нему и протянул короткую волосатую руку.

– Очень приятно, очень приятно, – скороговоркой произнес он и дальше стал шпарить без остановки, на одном дыхании: – Это очень выгодно для вас, надо подписать сейчас сразу все, смешно упускать такой шанс, мы всё обставим лучшим образом, можно сказать, я вам просто так подарю пять тысяч рублей, и от вас больше ничего не требуется, только подписать договор, одна подпись, и всё, это чистой воды формальность…

Клим не поспевал за ходом мысли гостя, но Иван Михалыч уже усадил его за стол и сунул ручку, отчаянно и часто подмаргивая. Коротышка придвинул Климу лист бумаги и, накрыв его большую часть растопыренной ладонью, ткнул коротким толстым пальцем в нижнюю строку.

– Вот здесь распишись, и я сразу, сразу даю пять тысяч рублей! Давай, давай, быстрее!

– Пописывай, не робей, – с другой стороны наседал Иван Михалыч.

Клим прицелился аккурат под толстый палец гостя и расписался.

– Умница, умница, – похвалил гость, немедленно смахивая договор со стола.

– А почитать его можно? – спросил Клим.

– Да что там читать! – отмахнулся коротышка. – Обыкновенный договор о том, что ты разрешаешь мне издать твой роман отдельной книгой за пять тысяч рублей. Ты ведь разрешаешь, правда? Ты же не дурак? Нет, не дурак, у тебя умное лицо. Вот, бери деньги и радуйся. Здесь четыре с половиной, пятьсот я тебе потом дам, у меня с собой почему-то не оказалось…

Клим взял деньги, повертел их в руке, будто не верил, что они настоящие.

– Прячь, прячь быстрее, пока я не отобрал! – захихикал коротышка.

Он и Иван Михалыч звонко ударили по рукам. Коротышка сгреб со стола рукопись Клима и сунул ее в целлулоидную папку.

– Эх, – вздохнул он. – Кота в мешке беру! Не читая беру! А отдаю конкретные деньги!

– А здесь всего три тысячи, – сказал Клим, пересчитав купюры.

– Правда? – вскинул брови коротышка. – Не может быть. Ты, наверное, ошибся.

– Нет, не ошибся, пересчитайте сами.

– Да ладно тебе! – махнул рукой Иван Михалыч. – Из-за какой-то мелочи…

– Да отдам я тебе твои две тысячи! – убедительно заговорил коротышка и часто заморгал своими честными глазами, обрамленными пушистыми ресницами. – Ты что, мне не веришь? Чуть попозже отдам!

Иван Михалыч покачал головой.

– Неблагодарная молодежь пошла! – сказал он. – Если бы я в твои годы смог издать книгу, то был бы самым счастливым человеком на свете. Для меня газетная публикация была пределом мечтаний. Радуйся, молодой человек, что вообще нашелся издатель для твоего г… – Редактор осекся, с его языка едва не сорвалось какое-то нехорошее слово, но он быстро поправил: – для твоего гениального произведения.

Клим встал со стула и стал запихивать пачку денег в задний карман джинсов. Но там уже почти не осталось свободного места. Джинсы натянулись на ягодицах, как паруса при сильном ветре.

В коридоре его ждала Таня.

– Здравствуйте, Клим! – воскликнула она, и в ее глазах заблестела неподдельная радость. – Как у вас дела? Как самочувствие?

Она опять обращалась к нему на «вы», но Клим почему-то не стал ее поправлять.

– Подписал договор на очередную книгу, – небрежно обронил он и направился к выходу.

– А я хотела пригласить вас к себе на обед, – торопливо предложила Таня.

Клим повернулся в дверях и с сожалением развел руками.

– Не могу. У меня сейчас важное мероприятие.

Блеск в глазах Тани стал затухать.

– А хотите, покатаемся на лодке? – тише добавила она.

– Эх, Танюша, – произнес Клим и вздохнул. – Если бы ты знала, как мне хочется всё бросить, забраться в какие-нибудь лесные дебри и просто наслаждаться природой!

– Ну так, – осторожно сказала Таня, – давайте так и сделаем…

– Нет! – покрутил головой Клим и стал серьезным. – Я уже давно не принадлежу себе. Я – достояние нации, и сколько мне отпущено богом, столько буду служить народу.

Он вернулся в фойе гостиницы, где продолжил прерванное общение с читателями. Общение сводилось, в основном, к тому, что Клим подписывал газеты работникам гостиницы и их многочисленным родственникам и друзьям. Когда количество подписанных газет перевалило за второй десяток, у Клима начисто иссякла фантазия, и тогда он стал циклично повторяться, желая всем без разбору «неувядания», «счастливой старости», «успехов в работе» и «кучу детишек». Ни работников гостиницы, ни, тем более, Клима вовсе не беспокоило, что пожелание иметь кучу детишек выпало девяностолетней бабушке электрика, а счастливой старости – невестке уборщицы, которой только что исполнилось девятнадцать. Все остались довольны, особенно Клим, который вволю полакомился упоительной славой.