Текст книги "Тайны прошлого. Занимательные очерки петербургского историка. От Петра I до наших дней"

Андрей Юрьевич Епатко
Тайны прошлого. Занимательные очерки петербургского историка. От Петра I до наших дней

Предисловие

Признаться, я весьма удивился, узнав, что издательство «Центрполиграф» предложило мне издать мои статьи в виде книги. И дело не в том, что некоторые из материалов были уже знакомы читателям; они выходили в свое время в «Санкт-Петербургских ведомостях» в рубрике «Наследие». Меня больше всего волновала разноплановость тем – как по временным рамкам, так и по географии. Я с трудом представлял себе, как можно разместить между двумя обложками одного тома статью о пожаре Москвы 1812 года и рассказ о гибели флотилии Лаперуза на Соломоновых островах… Или как будет смотреться заметка о шутливой эпитафии Екатерины II рядом с рассказом о пребывании экспедиции капитана Кука на Камчатке?

Пока я размышлял над этим, открыл для себя старую как мир истину: все в мире взаимосвязано. В том числе и сюжеты моих исследований…

Подумать только! Наполеон, бежавший из горящей Москвы, когда-то был исключен из числа участников экспедиции Лаперуза. А благодаря стоянке Дж. Кука в Петропавловске Екатерина II получила в дар от англичан так называемую «Куковскую» коллекцию, состоящую из этнографических предметов, собранных на островах Океании. Да и жестокий шторм, бушевавший в Финском заливе во время плавания там корабля Олеария, едва не загнал посольское судно в устье Невы – в те места, где сорок лет спустя вырастет Петербург. В итоге мы получили первое свидетельство об острове Гогланд – ныне самой западной точке Ленинградской области.

Словом, я надеюсь, что читатель не «заблудится» в географии курьезных (и не очень) рассказов, представленных в книге; к тому же большинство ее героев так или иначе связаны с Петербургом.

Что касается моих собственных путешествий, они связаны с Ладогой и ее «жемчужинами» – Валаамским и Коневским монастырями. Под парусом и на веслах я стремился добраться до этих мест, следуя по пути ладожских святых – основателей островных обителей. Две попытки повторить маршрут преподобных закончились удачно, а последнее путешествие, связанное с поиском загадочного следа на Дедовом острове, обернулось неприятностями: мне пришлось провести небольшую «робинзонаду» на камнях посреди штормового озера… Обо всем этом читатель узнает из третьей части книги, которая в целом является итогом моих двадцатилетних изысканий.

Ловлю себя на мысли, что слово «итог» не совсем обнадеживающее. «А будут ли еще путешествия?» – спрашивают меня иногда. Хотелось бы верить. Правда, годы идут, и уже тяжелее собирать рюкзак, выяснять расписание поездов, прикидывать маршрут, проверять лодку, с кем-то договариваться…

Но, с другой стороны, Ладога «не отпускает». Особенно это чувствуется в апреле, когда сходит последний снег и город наполняется пленительным запахом земли. И поплывут в памяти ладожские закаты, а солнечный диск снова погрузится в озерную даль, оставляя на водной глади золотое марево. И я опять – словно наяву – слышу треск сучьев в огненных всполохах костра. Да вот и сам костер!.. Подкидываю дровишки и ныряю в уютную палатку: пора запрашивать «большую землю» о прогнозе на завтра. Пока телефон молчит, рассматриваю помятую карту – до Валаама еще 20 километров и четыре острова по пути… Слабый сигнал – и на экране мобильного телефона высвечиваются наши «перспективы»: «Утро: юго-западный ветер, 2 метра в секунду. Волна около метра. Днем облачно, дождь. Усиление ветра до 4-х метров. Вечером возможна гроза…» Да уж, не Майями…

Вылезешь из палатки и вскинешь на озеро стекла бинокля: Ладога еще не спит, «дышит». Где-то на краешке горизонта, словно повисший в воздухе, одиноко чернеет силуэт сухогруза. Он нереален, как и эта наползающая на берег карельская ночь… Подхожу к самой воде; под ногами грохочет галька, с озера тянет прохладным бризом. Снова вскидываю бинокль: озеро спит. Все! Завтра уходим…

Автор

Часть I
ПАЛИТРУ ПРОШЛОГО ЧИТАЯ

От Адама Олеария до императора Павла I

Остров Гогланд, лежащий в центральной акватории Финского залива, – самая западная точка Ленинградской области. Отсюда до Эстонии – рукой подать, а Финляндию хорошо видно и без бинокля.

Гогланд издалека похож на гигантского кита, спящего на глади залива. Поросшие густым лесом скалы Гогланда поднимаются на высоту 176 метров над уровнем моря. Hochland – «высокая земля» – именно так переводится название острова с немецкого языка. В силу своего географического положения Гогланд всегда являлся пограничным островом; здесь до сих пор сохранились руины финских казарм, заброшенные зенитные позиции, финское кладбище. В советское время Гогланд был форпостом России на границе с Финляндией: на острове располагалась часть ПВО, «прославившаяся» тем, что в 1987 году пропустила самолет Руста, севший на Красной площади.

Но самую известную и одновременно мрачную славу Гогланд стяжал как «остров погибших кораблей». «Крушения купеческих судов у этого острова совершаются во множестве почти каждое лето, – сообщал один из моряков XIX века, прибавляя к этому любопытные подробности: – У каждого из жителей [Гогланда], для которых эти крушения составляют род выгодного промысла, можно найти трапы, люки, обломки стеньг и другие корабельные вещи; кормами кораблей они украшают входы в церковь и дома».

Да, много судов нашло свой конец на скалах этого коварного острова, но наиболее примечательное кораблекрушение было связано с именем знаменитого немецкого ученого и путешественника XVII века, участника двух посольств в Россию – Адама Олеария. В моем рассказе речь пойдет именно о втором посольстве, направленном в Россию в 1635 году голштинским герцогом Фридрихом III.

Помимо торговых целей Фридрих, как человек любознательный, хотел собрать подробные сведения о Московии, стране еще малоизвестной в Европе; для этой цели он искал ученого, который мог бы отправиться при посольстве в качестве «описателя». На эту должность герцогу рекомендовали выпускника Лейпцигского университета Адама Олеария. Если в первом посольстве Адам занимал скромную должность секретаря, то уже во втором, более торжественном и обширном, участвовал в качестве советника посольства. Последнее посольство было более торжественным и обширным: в свите находилось свыше 90 человек, среди которых помимо важных особ были переводчики, трубачи, портные, музыканты, телохранители и даже надзиратели за серебряной посудой.

Посольство отправилось в путь из немецкого порта Любек в октябре 1635 года. Октябрь – не самое благоприятное время для плавания по Балтике, но корабль и его команда тоже оставляли желать лучшего. Едва ступив на палубу, Адам сразу почувствовал недоброе: команда не умела работать с парусами и держать курс судна. «Тут мы сразу увидели, – писал он, – что большая часть наших моряков были юны в искусстве мореплавания, как и наш корабль, который плыл с нами в море».

С большими трудностями достигнув шведского города Кальмар, путешественники стали совещаться по поводу будущего маршрута. Было высказано мнение, что не стоит искушать судьбу, а следует ехать в Россию «сухим путем». Однако все же решили продолжать путешествие морем. Попытка нанять более опытного капитана успехом не увенчалась: никто из местных шкиперов не соглашался плыть в это время года в Московию.

«3-го числа с Божией помощью мы распустили паруса, – пишет Олеарий, – и отправились в путь, миновав большую круглую скалу, называемую Шведская Дева». Так была начата самая опасная часть этого путешествия…

Корабль держал курс на Ревель, откуда послы намеревались по суше добраться до Москвы. Но едва судно вошло в пределы Финского залива, как появились признаки надвигающегося шторма.

В этой ситуации капитан заявил, что опасается подходить к ливонскому берегу из-за опасности разбиться о камни, и счел за лучшее пережидать бурю в открытом море. «Вечером поднялся страшный бурный ветер, – продолжает Олеарий, – и прежде чем мы успели принять все меры предосторожности, он с ужасным треском сломил большую мачту, которая упала за борт». Вместе с мачтой судно лишилось нескольких кают: их сорвало и унесло в море.

Адам Олеарий. Немецкая гравюра 1656 г.

Как чудо расценил Олеарий тот факт, что, несмотря на все разрушения на палубе, компас уцелел. Хотя теперь он имел мало значения для кормчего: ветер нес фактически разбитое и неуправляемое судно все дальше на восток. «Корабль все более и более метало из стороны в сторону, – вспоминает хронист ту страшную ночь, – мы кружились, шатались, будто пьяные, и катались друг через друга…» Сломанная мачта, висевшая на снастях, подобно щупальцам гигантского спрута, билась о корабль, нанося ему все большие повреждения.

Команда надеялась, что к утру шторм утихнет, а судно принесет к ревельскому берегу. Но эти надежды быстро рассеялись. Едва рассвело, капитан признал, что они давно миновали Ревель… Пока послы всматривались в горизонт, с юга-запада пришла очередная буря, которая по своей силе превосходила предыдущую. Олеарий отмечал, что некоторые члены экипажа, ранее плававшие в «Восточных и Западных Индийских морях» и не раз попадавшие в страшные шторма, «божились, что никогда не бывали в такой опасности и не видели таких неистовых бурь».

Тем временем судно уже дрейфовало в центре Финского залива, неумолимо приближаясь к западному побережью Гогланда…

Вид я, что корабль скоро не выдержит такого шторма, было решено править к финским шхерам, где капитан надеялся укрыть судно за островами. В случае крушения у людей все же были шансы спастись на скалах. Олеарий свидетельствует, что, ожидая такой разворот событий, весь экипаж собрал свои пожитки около себя. При этом один из послов открыл дорожный ларец и объявил, что при крушении судна каждый может брать для себя деньги и драгоценные вещи.

Парусник. Голландская гравюра конца XVII в.

О. Гогланд. Фото автора. 2005 г.

«Тогда главному боцману Юргену Стефансону пришла в голову мысль, – пишет Олеарий, – что посреди Финского моря впереди нас лежит остров Гогланд, в котором прежде он был и в котором находилась хорошая пристань». Решено было искать спасение на Гогланде… «В то же время постигла нас страшная минута, – сообщает хронист, – огромный морской вал налетел на корабль через каюты и, разбившись, покрыл собой весь корабль. От сотрясения мы попадали друг через друга и окончательно считали себя погибшими. Вода стремительно набиралась через разрушенные каюты…» В эти критические минуты с высоты фок-мачты раздался голос боцмана: «Слава богу, я вижу Гогланд»!

В 7 часов вечера полузатопленный корабль голштинского герцога стал на якорь в гавани Гогланда.

Весь следующий день команда занималась починкой корабля: впереди лежал путь в Ревель. Однако попытка отойти от острова закончилась плачевно – мощные валы бросили корабль на каменистый берег и окончательно разбили его. Спасая посольскую шкатулку с драгоценностями, Олеарий едва не утонул. Если бы не корабельный врач, вытащивший Адама на берег за полы его кафтана, знаменитое «Путешествие в Московию» так и не было бы написано…

Промокших и пребывающих в шоке послов, которые более походили на оборванных бродяг, приютили на Гогланде эстонские рыбаки, промышлявшие здесь до зимы. Олеарий пишет, что именно эти простые люди спасли им жизнь, так как ночи уже были холодные, а вся команда оставалась в мокрых платьях. За время, проведенное на острове, Адам составил первое в истории описание острова Гогланд, указав его размеры и минералогическое происхождение.

Только через неделю «робинзоны» поневоле смогли наконец добраться на рыбачьих ботах до Ревеля. Так закончилась 22-дневная одиссея Олеария по Балтике и Финскому заливу. Впоследствии Адам еще дважды посещал Россию: с третьим посольством герцога и в последний раз – с какой-то личной миссией. Его книга «Путешествие в Московию», вышедшая в 1647 году в Германии, стала бестселлером во всей Европе, навеки прославив имя Адама Олеария. Книга обширна. Она охватывает много стран, событий, имен. Но самые драматические страницы в ней относятся именно к нашему региону, где описаны скитания посольства по «Финскому морю» и кораблекрушение у Гогланда.

Сподвижники Петра I… «Птенцы гнезда Петрова»… При этих словах всплывают в памяти всем известные имена Меншикова, Голицина, Шереметева. До нас дошли их портреты, высказывания, о них сложены легенды и написаны книги… Но что мы знаем о судьбе герцога де Кроа, верой и правдой служившего Петру I и попавшего в плен к шведам? История его жизни похожа на приключенческий роман: скитания по Европе, служба в России, участие в Северной войне, пленение… Однако, как ни странно, более всего герцог прославился своими «посмертными похождениями», которые продолжались ни много, ни мало – почти 200 лет.

В первой половине XIX века в церкви Св. Николая (Нигулисте) в Ревеле (ныне – Таллинн) был выставлен удивительный экспонат. В одной из часовен на катафалке стоял гроб со стеклянной крышкой, а в нем – мумия, одетая в черный бархатный камзол с белоснежными кружевами, ноги в чулках, на руках – перчатки, на голове завитой парик.

Подпись герцога де Кроа. 1700 г.

Церковный сторож, который получал немалые доходы от показа мумии, трогательно заботился о ее сохранении: когда мумию стали одолевать мыши, он завел в церкви кошку. А однажды в дождливый и сумрачный осенний вечер органист играл хоралы и вдруг услышал шаркающие шаги. Из темноты в свете качающегося фонаря появилась мумия. Охваченный ужасом органист все же заметил, что мумия движется не сама, а ее несут. Оказалось, что крыша в церкви промокла, и простодушный сторож решил просушить мертвеца у печи…

Русские укрепления под Нарвой. Рисунки генерала Алларта, плененного вместе с де Кроа под Нарвой. Возможно, рисунки выполнены Аллартом в шведском плену. Начало XVIII в.

Чья же это была мумия и как она оказалась в Эстонии, тогдашней Эстляндии?..

Прежде чем попасть на службу к русскому царю, герцог Карл Евгений де Кроа принял участие, кажется, во всех тогдашних европейских баталиях. Французский подданный, в чьих жилах текла кровь венгерских королей, начал свою военную карьеру в Дании, где сражался против шведов. Затем он был произведен в генерал-лейтенанты и назначен комендантом крепости Хельсингберг (шекспировский Эльсинор, где в свое время жил Гамлет). Через несколько лет герцог перешел на службу к австрийскому императору Леопольду I и отличился в сражении при Гране. В 1686 году Кроа участвовал во взятии австрийцами Офена, где его ранили. Через шесть лет содействовал принцу Людовику Баденскому, разбив турок при Саланкемене, где был снова ранен. В 1693 году во главе австрийской армии осадил Белград, но ему пришлось отступить со значительными потерями. В Вене Кроа встретили довольно холодно, им были недовольны и за отступление от Белграда, и за крайне неумеренный образ жизни – пьянство и постоянную крупную игру в карты. И «тогда счастье оставило его, и он сошел с военного поприща».

Лифляндский крестьянин, служивший проводником Карлу XII под Нарвой. Гравюра XIX в. по шведской гравюре 1701 г.

Пользуясь покровительством австрийского императора Леопольда, Кроа явился в 1698 году в Амстердаме к Петру I. Император в рекомендательном письме называл его «храбрым, опытным генералом», просил «дозволения ему снискать новую славу под знаменами русскими». В тот же день Петр выезжал в Вену и объявил Кроа, чтобы он отправился в Россию.

Неизвестно, по какой причине герцог медлил с прибытием в Россию, но вскоре, забыв про свой договор с Петром, поступил на службу к польскому королю Августу II.

Битва под Нарвой 19 ноября 1700 г. Фрагмент голландской гравюры П. Шенка с оригинала Р. Гооге. В правой части гравюры представлен герцог де Кроа, просящий милости у шведского короля-победителя Карла XII. 1701 г.

В 1700 году герцог де Кроа приехал в Новгород как представитель Августа с заданием уговорить царя прислать королю в Ригу в помощь 20 тысяч человек. Петр I готовился в то время к Северной войне и, нуждаясь в опытных полководцах, задержал знакомого герцога. Напомнив Кроа о данном обещании русскому флагу, Петр велел ему отправляться к Нарве.

Под Нарвой герцог неотлучно находился при Петре I. Рассказывают, что, когда царь вместе с новоприбывшим фельдмаршалом осматривали под выстрелами укрепления крепости, Кроа ехал верхом «в красном мундире с позументами: доказательство его неустрашимости». Только по убеждению Петра, Кроа согласился надеть старый плащ, чтобы не служить целью стрелкам.

Тем временем обстановка вокруг Нарвы накалялась. Шведский король Карл XII – «новый Александр Македонский», как писали о нем в Европе, – лихо, по-молодецки расправился с Данией, разбил под Ригой саксонцев, а затем с отборной одиннадцатитысячной армией двинулся к Нарве. Король желал преподать урок еще не опытным в батальном искусстве русским солдатам. А солдатушки эти, если не считать семеновцев, преображенцев и еще нескольких опытных полков, участвовавших в Азовском походе, то и дело гибли от разрывов собственных орудийных стволов: обсушить не то что отсыревший порох, но и свои собственные мундиры не умели и мерзли на октябрьской стуже при первых покровских морозах. В довершение всего царь покинул армию. По одной из версий, молодой Петр для усиления войска решил отъехать на тыловую базу в Новгород…

Карл XII. Литография XIX в. с портрета Крафта. 1717 г.

Как сообщают очевидцы, «семь посланных прибыли к герцогу с предложением явиться к царю. Кроа, как бы предчувствуя последствия, оставался в своей походной палатке». Наконец сам Петр пришел к нему и объявил о назначении его главнокомандующим. Герцог де Кроа был изумлен, он отказывался, «отговаривался недавним прибытием в армию и незнанием языка». Но с царем, увы, не поспоришь… Разумеется, знай он что произойдет через сутки, герцог был бы куда настойчивее. Но все опасения перевесила надежда, что сил и времени хватит, чтобы отсидеться за одними укреплениями и взять другие. Неслучайно представитель Августа при царе барон Лангет в тот же день написал: «Я надеюсь, что теперь, когда герцог де Кроа получил полную власть, дела у нас примут другой оборот, ибо у него кончились вино и водка. Лишенный свой стихии, он, вне всякого сомнения, удвоит усилия для того, чтобы прорваться к винным погребам коменданта». Несколько иного мнения о Кроа был историк Устрялов, писавший, что герцог только «до обеда был великим полководцем, но после стола делался столь откровенным, что каждый мог узнать его сокровеннейшие тайны».

…Российская армия под Нарвой насчитывала до 45-ти тысяч человек. Но, как говорится, искусство превозмогло силу. Тем более молодая, еще не сплоченная армия не знала иностранца Кроа, и он не знал войск. Бутурлин, оценивая факт передачи Петром командования армией, пишет, что «русские генералы, еще не привыкшие к строгой дисциплине, завидовали доверенности государя к иностранцу и не были расположены ему повиноваться».

Ревель. Гравюра на меди. 1721 г.

Этот драматический момент передачи власти под Нарвой историки позже назовут «загадкой Нарвского побоища». В самом деле, как мог царь в виду приближающегося шведского войска доверить командование над армией иностранцу, который почти не говорил и не писал по-русски. Как видно из документов, Петр собственноручно заполнял военные артикуляры за герцога. «Борис Петрович! – писал царь последние наставления генералу Шереметеву. – Приказал я ведать над войском и над вами арцуху ф.-Крою: извольте сие ведать и потому чинить как написано в статьях у него за моей рукою, и сему поверь».

…Сражение началось в 11 часов утра перестрелкой, продолжавшейся до 2 часов. Карл надеялся выманить русских в поле, однако те предпочли остаться за непрерывными земляными укреплениями и глубоким рвом в придачу… Карл приказал идти на штурм. Шведы методично двинулись вперед. Надо представить, какое воздействие оказывали они на необстрелянных новобранцев – шведские фигуры, выныривавшие, как привидения, из снежной мглы. Казалось, шведы заговоренные, их не берут ни пули, ни ядра.

После стремительной атаки противника, солдаты дивизии Головнина отошли назад. Не устояли и дворянские сотни Шереметева. Без боя, обгоняя друг друга, всадники в беспорядке устремились к реке. В холодных водах Нарвы утонуло около тысячи человек. Солдаты бежали с криками: «Немцы нас предали!», имея в виду иностранных новобранцев и самого главнокомандующего… Солдаты бежали, как стадо, перемешавшись с другими полками. Большая часть беглецов устремилась к мосту. Под тяжестью бегущих наплавной мост просел и разломился, сбросив десятки людей в ледяную воду.

Кроа тщетно пытался остановить бегущую со всех ног армию, но войско ему не повиновалось. Более того: озверевшие солдаты обвинили иноземцев во всех несчастиях, убивая всех, кто попадался им под руку, в том числе офицерских слуг и даже жен. В сложившейся ситуации Кроа, посоветовавшись с генералом Аллартом, решил, что лучше сдаться в плен, чем пасть от рук разъяренных солдат. Со словами: «Пусть сам черт дерется с такими солдатами», – Кроа вместе с Аллартом сдался в плен… Говорят, что, оглядев своих знатных пленников, Карл XII язвительно заметил: «Из любви к брату, царю Петру, спасаю его славных генералов от солдатской ярости. В Нарве вам будет спокойнее и сытнее, чем при войске…»