Текст книги "Тайны прошлого. Занимательные очерки петербургского историка. От Петра I до наших дней"

То, что члены императорской фамилии посещали Красные Сосны еще до установки памятника Петру, мы знаем из записок безвестного очевидца. Последний сообщал, что в 1798 году Павел I с семьей и свитой «проехали Красные Сосны, несколько дерев вместе стоящих и огороженных». Высокий эскорт остановился у почитаемых деревьев, и император услышал от местных жителей предания об этом «достопамятном месте».

Памятник Петру I у Красных Сосен. С рис., сделанного с натуры А. Норовлевым (до 1882 г.)

В 1822 году Красные Сосны посетил издатель «Отечественных записок» П. Свиньин. Здесь он увидел небольшую округлую полянку, обсаженную высокими деревьями. Свиньин замечает, что при Красных Соснах «останавливается всякий путешественник, проезжающий места сии».

Особенно ценно свидетельство литератора А. Милюкова, благодаря которому мы узнаем, что уже в 40-х годах XIX века окрестные жители задавались вопросом: «А те ли это сосны, которые „помнят“ Петра I?..» «Рассказы старожилов о Красной Сосне несогласны (то есть спорны. – А. Е.), – пишет Милюков, – одни говорят, что это те самые деревья, под которыми отдыхал государь, другие думают, что то дерево погибло, а эти сосны выросли впоследствии на его месте».

Что касается памятника Петру Великому, возведенному в Красных Соснах на месте походного лагеря царя, то его поставили братья Николай и Михаил Спиридоновы. Путиловские каменотесы с детства были наслышаны о священных деревьях и походной палатке Петра, раскинутой в урочище. Согласно завещанию отца – каменщика Спиридона Кириллова, дети поставили памятник царю «на месте его отдохновения». Проект утвердил лично император Николай I.

Памятник, выполненный в конической форме из серого отшлифованного камня, вершину которого венчал гранитный шар, стоял на поляне между пятью или шестью соснами, обнесенными каменной оградой. Надпись на плите гласила:

«Императору Петру I, отцу отечества

В незабвенную признательность

Соорудили братья Спиридоновы».

У подножия пирамиды были разложены по кругу пять пудовых бомб, очевидно, тех самых, что «имели дело» со шведами при взятии Нотебурга.

Красные Сосны, под которыми, по преданию, отдыхал Петр I. Фото С. Попова. 1902 г.

Памятник был торжественно открыт и освящен 27 февраля 1847 года при большом стечении народа. Он довольно быстро стал достопримечательностью Шлиссельбургского уезда; о нем много писали столичные газеты, а у самого монумента совершались молебны в память царя и петровских солдат.

Во второй половине XIX века памятник уже нуждался в починке. Это обстоятельство хорошо видно на рисунке, сделанном А. Норовлевым в 1860-х годах: в ограде стоят пять старых высохших сосен, а ступеньки, ведущие к пристани на Неве, частично разрушены.

В 1872 году, в 200-летнюю годовщину со дня рождения Петра Великого, о Красных Соснах вспомнили: именно в этом году запущенный памятник значительно «подновился». Результаты этой реконструкции видны на фотографии 1902 года: каменную ограду вокруг памятника укрепили, покрасили в белый цвет, поставили на ней легкую решетку из прутьев. Сам памятник потерял свою конусообразную форму и стал более приземистым. Сосны, судя по описанию очевидцев, почти все высохли, хотя, если обратиться к фотографии начала XX века, два высоких дерева по-прежнему стояли в ограде.

Любопытное свидетельство об этом оригинальном памятнике Петру I оставил путешественник В. Майнов, который в 1875 году по пути в Олонецкую губернию посетил Красные Сосны. Он описывает четыре высохших сосны «с плохеньким памятничком под ними»…

«Как ни жалко на вид это место, – сокрушается писатель, – однако оно играет немалую роль в истории нашей родины, и запущенность Красных Сосен доказывает только, насколько неблагодарно потомство к тому, кто выдвинул Россию вперед… Будь Красные Сосны где-нибудь за границей, сейчас явилась бы гостиница Belle Vue («Красивый вид». – А. Е.), и какой-нибудь ветеран показывал бы памятник туристам, – а тут никто даже и не ведает, про что напоминает этот жалкенький памятник».

Майнов попытался узнать у местных крестьян об истории монумента, на что один лесопромышленник бодро поведал путешественнику, что «Петр I на этом самом месте ихнюю крепость взял». А на вопрос «Чью именно?» отвечал без запинки: «Татарскую». Другой же крестьянин рассказывал окружающим, что здесь первоначально была похоронена любимая собака Петра, чье чучело потом выставили «в Армитаже».

…К сожалению, памятник в Красных Соснах не дошел до наших дней: находясь в годы войны практически на переднем крае обороны, он был полностью разрушен; «священные» деревья тоже погибли. Ныне этот монумент упоминают как один из многочисленных несохранившихся памятников Петру Великому. Однако теперь появилась надежда, что он «выпадет» из этого печального списка: летом 2012 года на окраине Кировска состоялось торжественное открытие площадки под установку памятника Петру I в Красных Соснах.

Штурм Нотебурга 11 октября 1702 г. Немецкая гравюра 1722 г.

В этом событии кроме администрации Кировского района и представителей епархии принимала участие и армянская община, развитие которой в России осуществилось благодаря указу Петра Великого 1711 года. Приятно осознавать, что армяне и спустя 300 лет помнят своего попечителя в лице русского царя.

Так не забудем же и мы Петра I и место его славного «отдохновения»! И пусть, как прежде, встанет здесь памятник, напоминающий о царе-победителе, а в небо взметнутся развесистыми кронами вновь посаженные деревья. А пеший и проезжий остановится здесь и задумается о том, что Петербург, в сущности, начинался с этого неприметного местечка – с Красных Сосен.

В 2010 году исполнилось 300 лет со дня взятия Выборга войсками Петра I. Военная кампания 1710 года оказалась самой успешной за всю петровскую эпоху: в течение одного лета были взяты шведские города-крепости Рига, Ревель, Пернов, Кексгольм и Выборг. Последнему Петр придавал огромное значение: ведь в случае неудачной осады Выборга город мог стать опорным пунктом для наступления шведов из Финляндии на Петербург. Но царь был уверен в успехе. По его образному выражению, Выборг должен был стать «крепкой подушкой» Петербурга. «Итак чрез взятие сего города Санкт-Петербургу… безопасение получено»[59]59
  Бычков А.Ф. Письма и бумаги Петра Велиокго. СПб., Т. 10. С. 93.


[Закрыть], – сообщал Петр в одном из своих писем после сдачи города.

Взятию Выборга предшествовала длительная осада, после которой родилась любопытная легенда. Речь идет о так называемом Казак-камне – гигантском валуне ледниковой эпохи, лежащем в окрестностях Выборга. Когда-то этот камень отмечал место древнейших сухопутных дорог Финляндии, но после 1710 года его стали связывать – не больше ни меньше – с именем Петра Великого…

Предание повествует, что во время штурма выборгской крепости Главная квартира русской армии находилась в четырех верстах от города – как раз по соседству с внушительным валуном. В XIX веке здесь еще сохранялись следы укреплений петровской эпохи.

«Во время штурма города, – говорится в легенде, – Петр Великий, окруженный несколькими казаками, взошел на огромный камень, тут лежавший, и в зрительную трубу начал смотреть вдаль. С этого высокого камня ему все было видно, как на блюдечке»[60]60
  Каменистые исполины России // Часовой. СПб., 1860. С. 13.


[Закрыть]. При этом царь подвергал себя большой опасности, подставляя себя возможным неприятельским выстрелам. Окружавшие его особы просили Петра сойти с ненадежного «наблюдательного поста». Но царь, несмотря на свистевшие рядом пули, продолжал стоять на камне и внимательно следил за штурмом города. Наконец шведы заметили нашего героя, и пули зазвенели по камню. В этот миг один из казаков вскочил на камень и заслонил царя своим телом… Казак умер у ног государя. Вот отчего, согласно преданию, и произошло странное название этого каменного колосса.

Петр I. Английская гравюра 1739 г.

Легенда занимательная, но вот насколько она соответствует действительности? Что же говорят документы? Известно, что осадой Выборга с 14 мая по 13 июня 1710 мая руководил генерал-адмирал Апраксин, а сам Петр лишь ненадолго появился в виду осажденной крепости. Судя по запискам датского посла в России Юста Юля, царь прибыл под Выборг на шняве «Лизетта». Стоит отметить, что во время перехода от Кронштадта до Выборга Петр I и его спутники подвергались немалой опасности, так как Финский залив еще не очистился ото льда. Чтобы пробить флотилии дорогу к чистой воде пришлось ломать лед оригинальным способом: маленькую пушку втягивали на бушприт, а затем роняли ее на льдины. Более мелкие суда были затерты льдом и унесены в море…

23 мая Петр уже высадился на выборгский берег, и Юст Юль сопровождал царя «по траншеям». В этот день перестрелка с обеих сторон прекратилась, наступило некоторое затишье.

Посол сообщает, что на следующий день Петр вновь сошел на берег, где собирался «осмотреть и исследовать крепость со стороны суши, как он осмотрел ее [накануне] со стороны моря»[61]61
  Там же.


[Закрыть]. Царь торопился определиться с местом для возведения батарей, с которых было бы удобнее обстреливать город. Памятуя о кровопролитном взятии Орешка, царь на этот раз придерживался принципа «постепенной атаки». Он рекомендовал Апраксину осуществлять приступ Выборга только в том случае, когда в крепости в результате артобстрела появится брешь. Петр даже составил для Апраксина инструкцию по ведению осады – «Рассуждение о добывании Выборха».

Фрагмент карты Выборгского уезда. 1726 г.

Словом, почти весь день 24 мая 1710 года Петр I провел под Выборгом, в Главной ставке русской армии, которая, как я уже упоминал, находилась недалеко от Казак-камня. Поэтому, если Петр действительно поднимался на этот природный «наблюдательный пункт» – это могло иметь место только в этот день…

Не лишним будет отметить, что документы петровской эпохи упоминают о пристрастии царя подниматься на всевозможные вершины для изучения окрестностей. В «Походном журнале» 1714 года, например, сообщается, что царь поднимался на самую высокую гору острова Гогланд для наблюдения за шведскими кораблями. Также можно вспомнить Персидский поход 1722 года, когда Петр, будучи на пути в Астрахань, сошел с судна и поднялся на Лысую гору. С тех пор Лысая гора неразрывно связана с именем великого русского монарха, побывавшего на этой возвышенности.

Вероятно, Казак-камень показался Петру наиболее подходящей точкой для наблюдения за крепостью противника. Но могли ли со шведских позиций заметить одинокую фигуру царя и начать обстрел? Ответ на этот вопрос нам дает тот же Юст Юль. Он отмечает, что 23 мая под Выборгом стояла прекрасная видимость. «Пока длилось перемирие, – пишет датский посол, – на большой городской башне, называемой Герман, стоял один человек; но когда я приставил к глазу длинную подзорную трубу, чтоб получше его рассмотреть, он стремительно бросился вниз, вообразив, что я приложился в него из ружья»[62]62
  Юст Юль. Записки датского посланника в России при Петре Великом // Лавры Полтавы. М., 2001. С. 172.


[Закрыть].

Казак-камень. Рисунок неизв. худ. 1860 г.

Таким образом, противники вели пристальное наблюдение друг за другом и даже – за одиночными фигурами… К сожалению, Юст Юль ничего не упоминает о том, что русский царь подвергался опасности. Однако посол сопровождал царя на берегу только 23 мая. Интересующий нас день, 24 мая, Юст Юль провел на борту судна, где ему стало известно, что Петр собирается осмотреть крепость со стороны суши. Подробности этой царской «вылазки» на финский берег, видимо, до посла не дошли.

Не стоит отрицать достоверность старого выборгского предания о Петре и Казак-камне. По всей видимости, царь действительно поднимался на вершину глыбы для наблюдения за противником, и его высокая фигура была обстреляна со шведской крепости (по одной версии – пулями, по другой – ядрами). Возможно, кто-то из казаков вовремя «осадил» Петра. Опасно, мол, государь, стоять под шведскими пулями, вытянувшись во фрунт. И пошла отсюда легенда о Казак-камне и о самоотверженном спасении царя. Только позднее легенда обросла новыми подробностями: народная молва «сгубила» безвестного казака.

Волею судьбы Казак-камень оказался связан памятью двух войн – Северной и Великой Отечественной. Фото Goldfinger. 2000-е гг.

Любопытно, что казаки действительно принимали участие в Выборгской операции 1710 года. Источники упоминают о донских казаках, которые состояли в корпусе адмирала Апраксина. Судя по документам, эти лихие бойцы с Дона использовались в качестве разведчиков, а также охраняли обозы с продовольствием.

…Со временем Казак-камень стал неким мемориалом, связанным с именем великого русского царя. Так, в литературе XIX века упоминалось, что многие направлявшиеся из Петербурга в Гельсингфорс отдавали дань уважения этому историческому памятнику, «освященному славным подвигом преданности и самоотвержения». Один из путешественников, посетивший в 1835 году Выборг, писал, что он поднимался «на знаменитый Казак-камень и с вершины его, освященной стопами Петра Великого, долго любовался картиной города»[63]63
  Там же.


[Закрыть].

Подробное сообщение о Казак-камне мы также находим в журнале «Часовой» (1860 г.). В статье «Каменистые исполины России» неизвестный автор сообщал, что дорога, которая ведет к легендарной глыбе, отличается «оригинальной живописностью». «К Казаку-камню должно ехать мимо Выборгского форштадта, оставляя его к Западу, – писал путешественник. – По дороге встречается несколько камней меньшаго размера, до того разсыпчатые, что малейший удар раздробляет их на части, сам же Казак-камень лежит к Западу от обширнаго леса, который до того чист, что слова, в нем произнесенный, повторяются эхом очень отчетливо. Знаменитая эта глыба уже близка к разрушению и в некоторых местах покрыта темновато-серым мхом. Сбоку Казак-камень имеет вид неправильной трапеции, а высокая сторона его выдается вперед и несколько отлога. В окружности камень имеет 11 сажень, ширина его 3 сажени, а длина 5 сажень»[64]64
  Албенский А. Нечто из поездки в Финляндию в 1835 году // Сын Отечества. СПб., 1836. Ч. CLXXXVII. С. 116.


[Закрыть].

Автор также добавляет, что простой выборгский люд устраивал на Казак-камне свой праздник, который он приурочил к языческому Иванову дню. Каждый год, в ночь «на Ивана», на глыбу вкатывали смоляную бочку и поджигали ее. Внизу вокруг камня также раскладывались костры, и толпы ликующего народа пели разгульные песни… Следы этих костров еще были заметны в XIX веке на вершине камня, а с одной стороны он был даже «значительно облит смолою»[65]65
  Каменистые исполины России // Часовой. СПб., 1860. С. 14.


[Закрыть].

Неудивительно, что со временем легенда, связанная с именем Петра I, совсем забылась. Внимание к Казак-камню, расположенному ныне близ поселка имени Калинина, проявляют лишь финны: они прикрепили к каменной глыбе мраморную доску с нейтральной надписью на финском и русском языках: «В память о жестоких сражениях. Павшим героям. Июнь-август 1944 года».

Когда исследователь обращается к иконографии какого-либо известного лица, как правило, он находит наиболее подробный материал, освещающий вторую половину жизни своего героя. Это и понятно: известный человек всегда был на виду. Его спешили увековечить художники и граверы, скульпторы и рисовальщики, и даже мастера штемпельного дела…

Одна из немногих таких фигур, которая не попадает под это «правило» – князь А.Д. Меншиков. Его загадочное происхождение (о котором столько сломано «копий») и ссылка в Сибирь создают тот существенный пробел в иконографии князя, который испытывает любой историк, решивший прикоснуться к жизни главного фаворита Петра I.

Так сложилось, что первые и последние годы жизни Меншикова остались скрытыми от глаз художников. Мы не знаем, как выглядел первый губернатор Санкт-Петербурга в юном возрасте, и спорим о том, каким был Меншиков в свой последний «березовский» период. Дефицит иконографических материалов и породил серию фантастических портретов и гравюр, освещающих два самых «туманных» периода жизни светлейшего князя.

Исследователь петровской эпохи Н.В. Калязина отмечала, что всего известно тринадцать прижизненных портретных изображений А.Д. Меншикова: три живописных, одно скульптурное, семь гравированных и две миниатюры[66]66
  Калязина Н.В. Материалы к иконографии А.Д. Меншикова (прижизненные портреты) // Культура петровского времени. Л., 1977. С. 70–87.


[Закрыть]. Некоторые из них стали почти хрестоматийными, как, например, бюст Меншикова работы Б. Растрелли. Другие портреты не менее известны – над ними работали такие знаменитые мастера, как И.Е Таннауэр, П. Пикарт, А.Ф. Зубов.

Я же хочу коснуться двух портретных изображений Меншикова, одно из которых выполнено малоизвестным в России художником, а авторство второго пока остается загадкой. Любопытно, что написаны они с разницей в более чем в три десятилетия и, по всей видимости, являются первым и последним прижизненными портретами князя.

Портрет сержанта Преображенского полка А.Д. Меншикова. Портрет выполнен в Амстердаме во время Великого посольства Петра I в 1697 г. Худ. М. ван Мюсхер. Атрибуция: С.А. Летин

В свое время Н.В. Калязина высказала предположение, что самым ранним из портретных изображений ближайшего сподвижника Петра I можно считать гравюру П. Пикарта «А.Д. Меншиков на коне на фоне сражения при Калише», которая датируется 1707 годом. Гравюра выполнена в характерной манере западноевропейского парадного портрета. Меншиков изображен в рыцарских латах, на вздыбленном коне. Исследовательница признает, что «гравюра исполнена мастерски и выразительна во всех деталях, за исключением лица Меншикова, данного довольно условно»[67]67
  Там же. С. 173.


[Закрыть]. Н.В. Калязина объясняет это тем, что Пикарт, который к тому времени был достаточно опытным мастером, либо плохо знал Меншикова (что, по моему мнению, маловероятно), либо не писал его с натуры.

Однако в иконографии князя есть другой портрет, несомненно, выполненный с натуры, и, что удивительно, – десятью годами ранее вышеупомянутой гравюры. Это малоизвестное изображение молодого А.Д. Меншикова относится к 1697 году, когда фаворит Петра Великого в составе Великого посольства посетил в Голландию[68]68
  Впервые этот портрет был опубликован и атрибутирован сотрудником Государственного Эрмитажа С.А. Летиным (Российская императорская гвардия. СПб., 2005. С. 31).


[Закрыть]. На портрете есть сопроводительная табличка: «М. Мюсхер. Портрет сержанта Преображенского полка А.Д. Меншикова. 1697».

Таким образом, полотно принадлежит кисти голландского портретиста Михила ван Мюсхера. О нем известно немного: родился в 1641 году в Роттердаме, скончался в 1705 году в Амстердаме. Вероятно, в Амстердаме художник и встретил Меншикова, где по заказу русского царя выполнил изысканный портрет его ближайшего сподвижника.

Молодой, почти юный Меншиков, изображен в полный рост у стола, покрытого темно-зеленой скатертью. Он одет в стеганый атласный зипун, подпоясанный богато украшенным поясом восточной работы. Поверх зипуна накинута так называемая «польская» шуба, на ногах – изящные красные сапоги, на шее, – повязанный узлом дорогой батистовый платок с кружевами. Фаворит царя представлен в горделивой позе, подбоченившись, на пальце левой руки виден перстень, обращенный на зрителя. Легкая улыбка, играющая на тонких губах, и выразительные глаза завершают это красочное полотно. Художник удивительно точно передал самоуверенность будущего князя, которая чувствуется в каждой черте изображенного.

К сожалению, ныне сложно установить историю этого портрета, так как он хранится в частном собрании в Германии. По той же причине пока затруднено дальнейшее изучение этого, по всей видимости, самого раннего портрета Меншикова. Но, вероятно, со временем данное изображение все же придется включить в иконографию светлейшего князя…

Переходя к наиболее поздним портретам князя, отмечу, что одно из бесспорных изображений Меншикова относится к 1717–1720 годам. Это полотно, хранящееся в Государственном Эрмитаже, представляет собой почти хрестоматийное изображение фаворита Петра Великого. К сожалению, художник неизвестен.

Другой поздний портрет, написанный около 1722 года И.Г. Таннауэром, долгое время выдавался за портрет князя Меншикова (собрание Гатчинского дворца). Однако на портрете мы видим гораздо более пожилого человека (в 1722 году Меншикову было 49 лет). К тому же у изображенного отсутствуют на мундире три ордена, которыми к тому времени был награжден князь. Поэтому многие исследователи, начиная еще с А. Успенского (1903 г.), позволили себе усомниться, что на данном портрете представлен А.Д. Меншиков.

Казалось бы, на эрмитажном портрете, выполненном не позднее 1720 года, иконография князя завершается. Однако это не совсем так, если обратиться к «березовскому» периоду петровского фаворита…

Аллегорическая немецкая гравюра на падение князя А.Д. Меншикова. 1728 г. Князь изображен падающим вниз. Над ним подпись: Menzikof

«Тюрьма принца Меншикова» в Березове. Голландская гравюра. 1779 г.

Два года, проведенные в Сибири, – наиболее темные страницы из жизни светлейшего князя. Этот трагический период князя Меншикова неизменно привлекал художников, которых, как и многих, потрясла неожиданная превратность человеческой судьбы. Поднятый из нищеты и безвестности на недосягаемую высоту, Меншиков неожиданно был лишен свободы, титулов и имущества и, по его собственным словам, низвергнут «в свое первобытное состояние»[69]69
  Вильбоа Н.П. (Франсуа де Вильбоа.) Краткий очерк, или Анекдоты о жизни князя Меншикова и его детях // PB. 1842. Т. 5. № 2. С. 161.


[Закрыть]. Неудивительно, что эта эпоха в биографии князя нашла отражение в творчестве художников, создавших, за неимением исторических свидетельств, фантастические полотна. Наиболее известное из них – картина В.И. Сурикова «Меншиков в Березове», где ссыльный князь изображен в окружении детей в тесной крестьянской избе. Существуют и другие, менее известные «картинки» из «березовской» эпохи А.Д. Меншикова. Например, рисунок Демидова, изображающий князя с дочерью, которому придворные объявляют о ссылке в Сибирь[70]70
  Ровинский Д.А. Подробный словарь русских гравированных портретов. СПб., 1887. T. II. Столб. 1276.


[Закрыть]. Западные художники тоже обращались к этой теме. Стоит упомянуть гравюру Г. Энднера, изображающую семью ссыльного князя, обедающую близ обоза на пути в Сибирь. На гравюре Иверсона мы видим Меншикова, стоящего с заступом в руках у могилы своей дочери. «Бог смирил меня!» – так называется следующая гравюра, где Меншиков представлен в меховой шапке и с топором в руках. Наконец, в собрании Государственного Русского музея хранится гравюра Ж. Моро, изображающая А.Д. Меншикова на смертном одре. Художник видит его в образе иссохшего бородатого старика, дающего плачущим детям последние наставления. На переднем плане Моро удачно поместил массивный топор и пустое блюдо; это все, что осталось у некогда богатейшего вельможи страны…

«Портрет старика». Худ. Ван Дейк. Исп. в 1620-х гг. (Собр. Фай де Левергем. Антверпен)

«Голова старика». Худ. Ван Дейк. Исп. ок. 1621 г.

Еще одно любопытное произведение, которое (с умыслом или по ошибке?) выдавалось за изображение Меншикова в Сибири, хранится в Государственном историческом музее в Москве. По словам известного художника В.Г. Перова, который приобрел в 70-х годах XIX века этот портрет, на нем был изображен старик с длинной седой бородой, одетый в серый, якобы «арестантский» халат. На лицевой стороне рамы, на жестяной пластине можно было прочесть: «Князь Александр Данилович Меншиков в ссылке в Березове в 1728 году». Сзади, на подрамнике, имеется следующее любопытное пояснение: «Светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Списан с портрета, имеющегося у Дениса Ивановича Чичерина, генерал-губернатора Тобольска и всей Сибири. …Писал сосланный живописец и иностранец Карл Иванович Фрок. Тобольск в 1770 году».

«Бог смирил меня!». Князь Меншиков в Березове. Гравюра 1810 г.

В.Г. Перов рассказывает, что позднее это полотно было приобретено у него неким господином Ценкером, а затем перешло в Румянцевский музей (ныне – ГИМ). Первым, кто обнаружил «подложность» сибирского портрета Меншикова, был сам художник, который по прошествии времени обратил внимание, что в Эрмитаже экспонируется «Голова старика» кисти Ван Дейка, идентичная «румянцевскому» Меншикову. «Допустить, чтобы Вандик писал портрет Меншикова, уже невозможно потому, что между их существованиями разница почти в целом столетии, – не без юмора замечает Перов, – так как Меншиков умер в 1729 году, а Вандик в 1641 году. Да к тому же, если б они жили в одно время, то вряд ли бы Вандик поехал в Березов писать портрет князя»[71]71
  Перов В.Г. Подложный портрет Меншикова. СПб., 1881. С. 195.


[Закрыть].

Дальнейшие изыскания искусствоведов прояснили этот вопрос. В 1902 году хранитель картинной галереи Императорского Эрмитажа А.И. Сомов предположил, что это портрет известного долгожителя Томаса Парра, жившего с 1483 по 1635 годы.

Интересно, что по эрмитажным инвентарям XVIII века «Голова старика» считалась работой Рубенса, а с 1838 года – Ван Дейка. И хотя мнения искусствоведов впоследствии разделились, вероятно, ближе всех к истине подошла М.Я. Варшавская. Она определила, что схожий портрет кисти Ван Дейка под названием «Портрет старика» есть в собрании Фай де Левергем в Антверпене (Нидерланды). Сходство изображенных лиц и манера живописи привели исследовательницу к предположению, что эрмитажная картина могла быть подготовительной работой к антверпенскому портрету[72]72
  Варшавская М.Я. Ван Дейк. Картины в Эрмитаже. Л., 1963. С. 105.


[Закрыть]. Известно также повторение «Головы старика»: такой портрет хранится в галерее Уильям Рокхилл Нельсон в Канзас-Сити (США), откуда произведение поступило из парижского собрания М. Канн. Американские искусствоведы на основании позднейшей надписи на обороте портрета также считают изображенного Томасом Парром.

Березов. Голландская гравюра конца XVIII в., выполненная по рис. 1740 г. (экспедиция Н. Делиля)

Кто изображен на портрете, имеющем столько повторений, и кто же все-таки является автором «Головы старика», – эти вопросы еще ждут своего исследователя. Но вполне очевидно, что к ссыльному русскому князю это произведение не имеет ни малейшего отношения. Перед нами обычная мистификация: на портреты Меншикова всегда был хороший спрос, и, можно предположить, что кто-то из антикваров решил подзаработать на этом, приписав «легенду» на подрамнике. Так никому не известный в России седобородый старик превратился в знаменитого «березовского узника».

Однако, по всей видимости, один из «сибирских» прижизненных портретов А.Д. Меншикова все же дошел до нашего времени. По иронии судьбы, он тоже хранится в Государственном историческом музее в Москве. Этот портрет принципиально отличается от уже знакомой нам иконографии светлейшего князя…

Перед нами – поясной портрет зрелого человека в темной одежде и в рубашке с белым воротником. Его голова слегка наклонена вперед, а волосы неопрятными длинными локонами спускаются на плечи. Правая жилистая рука как бы указывает на сердце. От руки взгляд зрителя невольно возвращается к лицу изображенного; оно представляет собой странную смесь благородства и запущенности… Небритые щеки, резко очерченные губы, тонкий нос и проницательные, полные боли глаза… Глаза, которые «не отпускают» и буквально «электризуют» все полотно. В этом горящем и одновременно потухшем взгляде чувствуется неподдельная тревога за свое будущее. Тонкие, слегка приподнятые брови подчеркивают сосредоточенное выражение лица. Кажется, что изображенный не позирует – он просто не замечает художника.

Т. н. «Ссыльный» портрет князя Меншикова. Неизв. худ. 1728 г. (?)

Но кто же этот небритый и опущенный человек с аристократическими чертами лица? И как этот портрет попал в ГИМ?

Произведение происходит из московского собрания известного купца и коллекционера П.И. Щукина, которое он в 1906 году полностью передал в Российский исторический музей. Это любопытное полотно было впервые опубликовано под № 7 в его известной книге «Русские портреты собрания П.И. Щукина в Москве» (М., 1902 г.). Пояснение к нему Щукин дает следующее: «Портрет кн. А.Д. Меншикова, писанный на холсте масляными красками. Вышина портрета 15 верш., шир. 11 ¹/₂ верш.». Еще одну фотографию этого портрета мы обнаружили в следующей книге П.И. Щукина – «Краткое описание нового владения Императорского Исторического музея им. Императора Александра III, в городе Москве» (М., 1906). На фотографии видно, что «березовский» портрет Меншикова висел в зале, именуемом «Кабинет», в третьем ряду, рядом с портретом Петра I.

Итак, П.И. Щукин считал, что изображенный на этом полотне – князь А.Д. Меншиков. Почему он так полагал, равно каким образом попало к нему в собрание это произведение, – ответить пока невозможно. Я просмотрел мемуары коллекционера, но в них нет упоминаний об этом портрете Меншикова[73]73
  Щукин П.И. Воспоминания. М., 1911–1912. Ч. 1–5.


[Закрыть]. С другой стороны, вряд ли стоит сомневаться, что Щукин знал, о чем писал, когда давал пояснение к этому портрету в своем каталоге. Знаменитый собиратель российских древностей отличался особой щепетильностью к своей коллекции. «Щукин Павел Иванович, – отмечал коллекционер и библиофил А.П. Бахрушин, – серьезнейший собиратель из всех мне известных. Потому что он не собирает ничего, предварительно не собравши об этом предмете целую библиографию и не изучивши его по книгам… Обо всем он может прочесть целую лекцию с места в карьер!»[74]74
  Бахрушин А.П. Из записной книжки: Кто что собирает. М., 1916. С. 35.


[Закрыть]

Тобольск. Немецкая гравюра 1694 г.

К этим словам можно добавить, что П.И. Щукин не спешил приобретать вещи сомнительного происхождения. Перед тем как предмет становился его собственностью, Щукин неизменно консультировался у московских специалистов по генеалогии и иконографии. Он же выпустил четырехтомник своего собрания портретов, который сопровождался подробным научным описанием… Таким образом, коллекционер, видимо, имел все основания считать портрет под № 7 изображением князя А.Д. Меншикова.

В самом деле, в огрубевшем облике опустившегося человека можно различить знакомые нам черты первого губернатора Петербурга: те же тонкие поджатые губы, тот же овал лица, высокий лоб и, конечно, те же глаза, – но только взгляд стал более серьезным и трагичным. Облик изображенного, на мой взгляд, ничем не отличается от того образа «полудержавного властелина», который мы привыкли видеть на более известных и достоверных портретах Меншикова.

Но тогда возникает важный вопрос: если изображенный на портрете – действительно князь А.Д. Меншиков, то где и кем мог быть выполнен этот портрет?

Известно, что ссыльный князь по прибытии в Березов отпустил себе бороду, которую уже никогда не брил[75]75
  Подложный портрет Меншикова. 1881. С. 195.


[Закрыть]. Таким образом, портрет мог быть написан либо сразу по прибытии Меншикова в Березов, либо, что более вероятно, за время его двухдневного пребывания в Тобольске. В пользу Тобольска нас склоняет мысль о том, что вряд ли в таком глухом сибирском селении, каким был Березов в 1728 году, мог находиться иностранный художник… Дело в том, что манера живописи неизвестного портретиста выдает руку мастера западноевропейской школы. С петровской эпохи Тобольск был уже наполнен ссыльными, в числе которых иногда числились и иностранные художники, например, такие, как уже упоминаемый нами «живописец» Карл Иванович Фрок.

Но при каких обстоятельствах был написан этот портрет? Ведь Меншикова сопровождали в Сибирь со всеми возможными предосторожностями. На это караул имел специальную инструкцию, составленную Верховным Тайным советом… Однако можно допустить, что по прибытии в Тобольск для ссыльного князя наступило некоторое «послабление». Например, известно, что именно в Тобольске Меншиков попросил соизволения по своему усмотрению распорядиться средствами, выданными для его жизни в Березове[76]76
  На эти средства Меншиков приобрел в Тобольске топор, орудия для обработки земли, а также закупил небольшое количество соленой рыбы.


[Закрыть]. И это было разрешено. Можно предположить, что сибирский губернатор М.В. Долгорукий, пойдя в этом финансовом вопросе навстречу ссыльному, сам проявил некоторое «участие» в судьбе бывшего фаворита Петра Великого и предложил «списать» с него портрет. Хотя следует признать, времени на это было немного: бывший князь провел в Тобольске всего два дня – 15 и 16 июля. Но с другой стороны – как мог позволить Долгорукий, официальный представитель российской власти (а Тобольск в XVIII веке называли «Сибирским Петербургом»), разрешить художнику писать государственного преступника А.Д. Меншикова?