Текст книги "Тайны прошлого. Занимательные очерки петербургского историка. От Петра I до наших дней"

Что касается Бирона, то Анна Иоанновна настолько приязненно относилась к своему фавориту, что перенесла приязнь и на его детей. Она сама выбирала для них гувернеров и учителей, присутствовала на занятиях, спрашивала уроки. Обыкновенно суровая и строгая, императрица совершенно преображалась среди маленьких Биронов – целыми вечерами играла с ними в мяч, пускала змей, выдумывала разные забавы и скоро избаловала их до такой степени, что они сделались истинным бичом для всех придворных. Любимое занятие этих шалунов состояло в обливании чернилами и вином парадных костюмов вельмож, являвшихся в Летний дворец, и срывании с них париков… Однажды девятилетний Карл бегал по большой дворцовой зале с хлыстом в руке и бесцеремонно бил собравшихся здесь придворных; между прочим, он жестоко стеганул старого и почтенного князя И.Ф. Барятинского. В ту минуту в залу вошел сам Бирон. Раздраженный князь пожаловался ему на дерзкую выходку сына и заметил, что если подобные шалости будут повторяться, то приезд ко двору сделается невозможным. Бирон вспыхнул: «Если вы недовольны, подайте в отставку; ручаюсь, что вы ее получите!»[158]158
  Долгоруков П.В. Время императора Петра II и императрицы Анны Иоанновны. М., 1909. С. 117.


[Закрыть]

Анна Иоанновна. Гравюра конца XVIII в.

Князь Барятинский в отставку не подал.

Почти все мемуаристы сообщают, что доступ к императрице был невозможен без ведома курляндского герцога. Французский посланник маркиз де Шетарди даже отмечал, что герцог и императрица спят в одних покоях. Такие слухи возникли, вероятно, в результате тех обстоятельств, что покои Бирона и императрицы были смежными – их спальни имели один выход. Однако разговоры относительно близости бироновских апартаментов к императорским не прекращались и даже являлись причиной следственных дел: в 1734 году в застенки попались несколько придворных служителей. Один из них, Коноплев, обвинялся в словах: «Я видел, что ныне обер-камергер (Бирон. – А. Е.) с государынею во дворце при великих персонах сидел на стуле и держал-де ея величество за руку, а у нас-де ныне князь Иван Юрьевич Трубецкой, генерал-фельдмаршал, и князь Алексей Михайлович Черкасский изстари старые слуги, а они все стоят!» На это другой служитель Орлов отвечал: «Далеко кому такой милости искать – ведь обер-камергер недалече от государыни живет»[159]159
  [Шетарди]. Маркиз де Шетарди в России. СПб., 1862. С. 51.


[Закрыть].

Анна Иоанновна скончалась в октябре 1740 года. После смерти императрицы весь Петербург наполняли смутные слухи о каком-то привидении-двойнике, якобы посетившем Анну Иоанновну накануне ее кончины в Летнем дворце. Этот рассказ передавался шепотом из уст в уста, и, кажется, в столице не было извозчика или булочника, не слышавшего бы о странной ночной встрече двух императриц…

Подробности этого предания находим в мемуарах графини А.Д. Блудовой, она слышала его от своего деда. «Товарищ моего деда, – пишет графиня, – был дежурный со взводом солдат в карауле вечером, за несколько дней до смерти Анны Иоанновны. Караул стоял в комнате подле тронной залы в Летнем дворце; часовой был у открытых дверей. Императрица уже удалилась во внутренние покои. Все стихло. Было уже за полночь, и офицер удалился, чтобы вздремнуть. Вдруг часовой зовет на караул, солдаты вскочили на ноги, офицер вынул шпагу, чтобы отдать честь. Он видит, что императрица Анна Иоанновна ходит по тронной зале взад и вперед, склоняя задумчиво голову, закинув назад руки, не обращая внимания ни на кого. Часовой стоит как вкопанный, рука на прикладе, весь взвод стоит в ожидании; но что-то необычайное в лице императрицы, и эта странность ночной прогулки по тронной зале начинает их всех смущать. Офицер, видя, что она решительно не собирается идти дальше залы, и не смея слишком приближаться к дверям, дерзает наконец пройти другим ходом в дежурную женскую и спросить, не знают ли они намерения императрицы. Тут он встречает Бирона и рапортует ему, что случилось.

– Не может быть, – говорит герцог. – Я сейчас от императрицы, она ушла в спальню ложиться.

– Взгляните сами: она в тронном зале.

Бирон идет и тоже видит ее.

– Это какая-нибудь интрига, обман, какой-то заговор, чтобы подействовать на солдат! – вскричал он, кинулся к императрице и уговорил ее выйти, чтобы в глазах караула изобличить самозванку, какую-то женщину, пользующуюся некоторым сходством с ней, чтобы морочить людей, вероятно, с дурным намерением. Императрица решилась выйти, какая была, в пудермантеле. Бирон пошел с нею. Он увидел женщину, поразительно похожую на нее, которая нимало не смутилась.

– Дерзкая! – вскричал Бирон и вызвал весь караул. Молодой офицер, товарищ моего деда, своими глазами увидел две Анны Иоанновны, из которых настоящую, живую, можно было отличить от другой только по наряду и по тому, что она взошла с Бироном у другой двери. Императрица, постояв минуту в удивлении, выступила вперед к этой женщине и спросила:

– Кто ты? Зачем пришла?

Не отвечая ни слова, та стала пятиться, не сводя глаз с императрицы, отступая в направлении к трону, и наконец, стала подниматься по ступенькам под балдахин.

– Это дерзкая обманщица! Вот – императрица! Она приказывает вам: стреляйте в эту женщину, – крикнул Бирон наряду. Солдаты прицелились. Женщина, стоявшая на ступеньках у самого трона, обратила глаза еще раз на императрицу и исчезла. Анна Иоанновна повернулась к Бирону и сказала:

– Это моя смерть!

Поклонилась остолбеневшим солдатам и ушла к себе.

Это – один из самых достоверных рассказов о привидениях»[160]160
  [Блудова А.Д.] Воспоминания графини А.Д. Блудовой // РА. Кн. 1. М., 1889. С. 100–102.


[Закрыть], – завершает свой рассказ графиня, добавляя при этом, что вскоре после этой «встречи» Анна Иоанновна скончалась.

Тогда же, в октябре, в стенах Летнего дворца произошло еще одно важное событие – согласно завещанию императрицы, Бирона назначили регентом малолетнего императора Иоанна Антоновича.

Фельдмаршал Б. Миних. Гравюра 1730-х гг.

Бывший фаворит императрицы продолжал жить в Летнем дворце и ежедневно председательствовал в Кабинете, членами которого были граф Остерман, князь Черкасский и Алексей Бестужев. Долгое время оставалось невыясненным то обстоятельство, почему Бирон задерживался с переездом из Летнего дворца в Зимний. Однако причина оказалась довольно прозаической: у регента тяжело болел сын. Об этом сообщает прусский посланник барон Мардельфельд: «Герцог еще в Летнем дворце и остается там до тех пор, пока не поправится его наследный принц, который в настоящее время опасно болен»[161]161
  Внутренний быт русского государства… С. 87.


[Закрыть]. То обстоятельство, что Бирон был вынужден оставаться в Летнем дворце, возможно, и сыграло свою роковую роль в его судьбе. Не вдаваясь в причины этого дворцового переворота, отмечу, что он прошел блестяще, как проходили почти все предприятия Миниха. «Здесь никто 8 ноября, ложась в постель, не подозревал, что узнает при пробуждении 9-го»[162]162
  Финч Э. – лорду Гаррингтону. С.-Петербург. 15 ноября 1740 года // Дворцовые перевороты в России. 1725–1825. Ростов-на-Дону, 1998. С. 191.


[Закрыть], – писал английский посланник Э. Финч.

Заручившись поддержкой правительницы Анны Леопольдовны, Миних под покровом ночи с небольшим отрядом солдат направился к Летнему дворцу, где еще находилось тело покойной императрицы. Шагов за двести до дворца отряд окликнули часовые. Фельдмаршал послал вперед своего офицера, подполковника Германа Манштейна, который, зайдя в караульню при Летнем дворце, объявил монаршую волю об аресте Бирона.

Дальнейшее мы знаем из записок самого Манштейна. Пропущенный часовыми, офицер благополучно прошел через сад внутрь дворца. Не зная, однако, в какой комнате спал герцог, подполковник оказался словно в лабиринте, состоявшим из коридоров, залов и покоев. Чтобы избежать шума и не возбуждать подозрений, он ни у кого не спрашивал дорогу, хотя встретил несколько слуг, дежуривших в прихожей. После минутного колебания Манштейн прошел дальше по коридорам, пока не очутился перед комнатой, запертой на ключ. По словам офицера, дверь была двустворчатая и слуги забыли задвинуть верхние и нижние задвижки. Толкнув ее, Манштейн вошел в покои Бирона, где нашел его спящим на кровати вместе со своей супругой. Подойдя к кровати, подполковник отдернул занавесь и сказал, что имеет дело к регенту. Бирон соскочил с кровати, но Манштейн бросился на него и держал до тех пор, пока в покои не ворвались другие офицеры.

Арест Бирона 8 ноября 1740 г. в Летнем дворце. Итальянская гравюра 1824 г.

Герцог отчаянно сопротивлялся, и раздраженные офицеры, пустив в ход ружейные приклады, повалили Бирона на пол, связали ему руки шарфом и на карете Миниха увезли в Зимний дворец. «В то время, когда солдаты боролись с Бироном, – сообщает Манштейн, – герцогиня соскочила с кровати в одной рубашке и выбежала за ним на улицу, где один из солдат взял ее на руки, спрашивая Манштейна, что с нею делать; он приказал отнести ее обратно в ея комнату, но солдат, не желая утруждать себя, сбросил ее в снег и ушел»[163]163
  Манштейн X. Записки о России. 1727–1744. СПб., 1875. С. 200.


[Закрыть].

Подтверждение этому драматическому эпизоду находим в мемуарах одной старой женщины, мать которой была обедневшей дворянкой, служившей в Летнем дворце. «Матушка моя жила у Бирона в последние годы его силы и власти, – говорится в воспоминаниях. – Бироны жили очень роскошно: одних бриллиантов у его жены было более чем на 2 миллиона рублей, де пред самым свержением она заказала платье, унизанное жемчугами, ценою в 100 тысяч рублей. Про это самое свержение матушка рассказывала, что ночью услышала страшный шум в спальне, вбежала туда и увидела, как Бирона в одной рубашке тащили солдаты на улицу, а когда посадили в карету и увезли, то его жену отыскали в снегу»[164]164
  Статистический отчет города Ельца за 1866 год // РА. М., 1866. С. 362–363.


[Закрыть].

Манштейн впоследствии сам удивлялся успеху предприятия Миниха, принимая в расчет меры, предпринятые Бироном для своей безопасности. Регент строжайше запрещал караульным офицерам впускать кого бы то ни было во дворец, после того как он ложился спать; в случае сопротивления ослушника было велено убивать. В саду под окнами спальни герцога находился пикет из сорока рядовых с офицером; весь Летний дворец окружили часовые. «Если б хоть один человек подумал об исполнении своего долга, – вспоминал Манштейн, – мы бы, наверное, не успели»[165]165
  События в Петербурге в 1740–1741 годах // Отечественные записки. СПб., 1858. T. CXVIII. С. 395.


[Закрыть].

Герб Бирона, украшавший фронтон Летнего дворца, на следующее утро после ареста регента был сорван и, по некоторым сведениям, в 1847 году еще хранился в Сенатском архиве[166]166
  Успенский A.И. Императорские дворцы. М., 1913. T. I. С. 289.


[Закрыть]. За одну ночь власть в стране переменилась. «Вчера был пароль Иоанн, сегодня Анна»[167]167
  Финч Э. – лорду Гаррингтону. С.-Петербург. С. 179.


[Закрыть], – записал английский посланник Э. Финч.

Больше Бирон никогда не переступал порог Летнего дворца, хотя спустя год после ареста такая возможность могла ему представиться. Правительница Анна Леопольдовна, решившая амнистировать герцога и вернуть его из сибирской ссылки, первоначально полагала, что он прибудет в Петербург. В Летнем дворце даже одно время все было готово к приему Бирона. В июле 1741 года граф Левенвольд приказал: «Те десять покоев, в которых жил герцог Курляндский, и те четыре покоя, где жил его сын Петр, обить теми же обоями, которыми они были обиты в 1740 году, и поставить в них столы и зеркала по-прежнему»[168]168
  Успенский А.И. Императорские дворцы. T. I. С. 117.


[Закрыть].

Но герцог появился в столице только через двадцать лет, когда Летний дворец уже был разобран. Тогда же впервые в шумной веселой толпе, окружавшей Петра III, Бирон встретил Миниха. По сообщениям француза Рюльера – очевидца событий, «император подозвал их и уговаривал вместе выпить. Оставшись одни и надеясь, что он забыл про них, старинные враги долгим пристальным взглядом смерили один другого с ног до головы и разошлись»[169]169
  РА. М., 1877. Т. 2. С. 357.


[Закрыть].

Переходя к «послебироновской» эпохе Летнего дворца, следует признать, что это, к сожалению, «темная страница» в истории примечательного здания Растрелли. Пока мы не можем сказать, кто жил в Летнем дворце в первой половине 1740-х годов, какие здесь происходили знаменательные события. Несомненно одно: монаршая семья никогда более не рассматривала этот дворец как свою летнюю резиденцию.

Следующая и последняя эпоха в истории Летнего дворца связана с преобразованием Екатерингофской усадьбы. Летний дворец по своим размерам превосходил Екатерингофский, его разобрали и перевезли на барках в Екатерингоф, где в виде двух флигелей и пристроили ко дворцу. Все эти постройки объединяла общая терраса с балюстрадой. Проект переноса Летнего дворца осуществлял голландский инженер Харман ван Болес.

Проект переноса Летнего дворца Анны Иоанновны в Екатерингоф. Харман ван Болес. 1748 г.

Обычно исследователи, занимающиеся историей Екатерингофского дворца, относят это событие к 1745 году[170]170
  Кищук А.А., Кормильцева О.М., Сорокин П.Е. Екатерингоф. СПб., 2004. С. 78–79.


[Закрыть]. Это не совсем верно: в 1745 году состоялось только высочайшее повеление о переносе Летнего дворца в Екатерингоф. 28 мая 1745 года в протоколах Канцелярии от строений записано: «Старый Летний деревянный дворец… потолки, стены, полы и проч., также и кухню, переметя, разобрать бережно и дом перевезти в Екатерингоф»[171]171
  Успенский А.И. Императорские дворцы. T. I. С. 287.


[Закрыть]. Но сам дворец перевезли лишь в 1748 году. В июле этого года Харман ван Болес доносит, что «старый Летний дом» разобран, разделен на четыре части и перевезен в Екатерингоф.

Как известно, Екатерингофский дворец сгорел в 1926 году. Однако, судя по документам, последние части деревянного Летнего дворца Анны Иоанновны погибли гораздо ранее. В августе 1779 года было решено разобрать флигели Екатерингофского дворца, после чего подпоручику Вуншу поручили «приступить к перерубке в дрова негодного лесу и перевоске годного лесу в Петергоф»[172]172
  РГИА. Ф. 470. Оп. 5. Д. 707. Л. 26.


[Закрыть].

Возвращаясь к нашему времени, можно предположить, что единственные подлинные предметы, украшавшие когда-то интерьеры Летнего дворца и дошедшие до нас, – это китайские шелковые обои, хранящиеся в экспозиции Меншиковского дворца и дворца Петра I в Летнем саду. Обои датируются началом XVIII века, и, по предположению Л.П. Дорофеевой, их приобрели в 1722 году во время посольства капитана Измайлова в Китай[173]173
  Дорофеева Л.П., Калязина Н.В., Михайлов Г.В. Дворец Меншикова. М., 1986. С. 175.


[Закрыть].

В Эрмитаж и в Летний сад обои поступили в 1948–1951 годах из Государственного музея Этнографии СССР по акту, в котором они значатся как «китайские обои со стен Екатерингофского дворца с росписью по белому шелку, подклеены на бумагу»[174]174
  Рудова М.Л. Китайские обои первой четверти XVIII века во Дворце Меншикова // Проблемы русской культуры XVIII века: конф. памяти Н.В. Калязиной: краткое содержание доклада / ГЭ. СПб., 2001. С. 80.


[Закрыть]. Основанием для такой записи послужила наклейка, обнаруженная на оборотной стороне одного из кусков обоев: «Инвентарь Зимнего дворца № 810, сбой со стен комнаты № 10, вниз лестницы, Екатерингофский дворец»[175]175
  Там же. С. 80.


[Закрыть].

Возможно, эти изысканные китайские обои, датируемые началом 1730-х гг., – все, что осталось от интерьеров деревянного Летнего дворца Анны Иоанновны. (Ныне украшают Танцевальную залу Летнего дворца Петра I). Фото А. Епатко. 2006 г.

Л.П. Дорофеева, а позже и М.Л. Рудова полагали, что обои первоначально предназначались для украшения интерьеров Новых летних палат, или, точнее, дворца Екатерины I в Летнем саду. Однако исследовательницы перепутали дворец Екатерины I с Летним деревянным дворцом Анны Иоанновны. Н.В. Калязина пишет, что Новые летние палаты были разобраны при Елизавете Петровне и вместе с обоями перенесены в Екатерингоф[176]176
  Дорофеева Л.П., Калязина Н.В., Михайлов Г.В. Дворец Меншикова. С. 175.


[Закрыть]. Но дворец Екатерины I, примыкавший ко дворцу Анны Иоанновны, был разобран только в конце XVIII века в связи со строительством ограды Летнего сада. Также трудно представить, что на протяжении существования Летнего дворца Анны Иоанновны дорогие китайские обои находились в соседних Летних палатах, в которых жила прислуга и даже располагалась дворцовая прачечная.

Не эти ли обои видел датский путешественник Педер фон Хавен, проходя мимо окон Летнего дворца императрицы Анны? Он упоминает «исключительно дорогую драпировку в покоях, что здание скорее походило на увеселительный дом, чем на дворец»[177]177
  Хавен П., фон. Путешествие в Россию // Беспятых Ю.Н. Петербург Анны Иоанновны в иностранных описаниях. С. 354.


[Закрыть]. Каким же образом китайские обои могли попасть в Екатерингоф? Наверное, стоит согласиться с вышеназванными исследователями, которые полагают, что обои оказались в Екатерингофе в связи с разбором дворца в Летнем саду, – только с оговоркой, что этим дворцом были не Летние палаты Екатерины I, а деревянный дворец Анны Иоанновны.

Китайские обои в Большой зале Екатерингофского дворца. Фото 1903 г.

Обычно исследователи связывают доставку этих обоев в Россию с петровским посольством в Китай капитана Измайлова (1722 г.). Однако я полагаю, что изысканные китайские панно, некогда украшавшие Летний дворец Анны Иоанновны, следует связывать с более поздними посольствами русского агента в Пекине Лоренца Ланга. Одно из таких посольств было завершено Лангом в 1732 году, то есть в год строительства дворца Анны в Летнем саду. В этом же году состоялось ответное посольство из Китая. Эрнст Миних сообщает, что среди подарков, выставленных в Тронной зале Летнего дворца, имели место и «разрисованные и позлащенные шелковые обои»[178]178
  [Миних Э.]. Замечания на записки генерала Манштейна. М., 1887. № 5. С. 325.


[Закрыть]. Этот же автор оставил нам свидетельство относительно неподдельного интереса Анны Иоанновны к китайским товарам. По его словам, на эти восточные диковинки устраивались торги во дворце императрицы, в которых участвовала сама Анна. «Продажа их происходила во дворце, в так называемой Итальянской зале, – сообщает молодой Миних, – часто [императрица] предлагала цену продаваемой вещи и не гневалась, ежели кто из предстоявших покупщиков возвышал цену против объявленной»[179]179
  [Миних Э.]. Россия и русский двор в первой половине XVIII века. Записки и замечания графа Эрнста Миниха. СПб., 1891. С. 165.


[Закрыть].

Екатерингофский дворец после пожара. Фото 1920-х гг.

Как я уже упоминал, китайские обои из дворца Анны Иоанновны позднее оказались в Екатерингофе. На фотографиях, сделанных до пожара 1926 года, видно, что многие комнаты Екатерингофского дворца были оформлены в восточном стиле – украшены шелковыми обоями. Во время пожара пострадали Центральный двухэтажный зал дворца и комнаты Северного флигеля. Однако, по всей видимости, незатронутыми оказались Каминная, или Компасная комната, и комната № 10, находившаяся недалеко от лестницы. Благодаря этому счастливому обстоятельству, теперь мы можем любоваться китайскими обоями XVIII века, ныне экспонирующимися во дворце Меншикова и в Летнем дворце Петра I. Это разве не чудо, что спустя два столетия в Летний сад вернулись изящные панно, когда-то украшавшие деревянный дворец императрицы? Они явились нам словно отголоском той блестящей и одновременно смутной эпохи, которую мы называем эпохой Анны Иоанновны.

В предыдущей статье я уже упоминал об Агее де Мионе и его посещении Летнего дворца Анны Иоанновны. Однако мемуары бывшего пленного французского офицера, впрочем, как и судьба их автора, заслуживают отдельного рассказа…

Рукопись, о которой пойдет речь, была обнаружена только в середине XIX века во французском городе Безансоне. По словам первого редактора этих мемуаров Шарля Вильома, рукопись де Миона состояла из 116 страниц небольшого формата. Написанная рукой самого автора, она носит довольно пространное и вместе с тем интригующее название: «Путешествие в Московию, или Исторический дневник замечательных событий, происшедших с полками Перигорским, Ла-Маршским и Блезауским, когда французский король Людовик XV послал на помощь Станиславу, королю польскому, описание их путешествия в Московию, пребывание их в этой стране и возвращение во Францию, после бесконечных опасностей и чрезвычайных усталостей, как на земле, так и на море в продолжение 1734 года. Сочинение Агея де Миона, кавалера Безансоне»[180]180
  [Мион Агей де]. Двор императрицы Анны Иоанновны по запискам французского офицера // Исторический вестник. Ноябрь. СПб., 1899. С. 719.


[Закрыть].

Этот документ представляет для исследователей исключительный интерес: во-первых, до середины XIX века он никогда не публиковался; во-вторых, как в русских, так и в западных источниках, почти ничего неизвестно о французской экспедиции в Данцинг (ныне – польский Гданьск) и разгроме ее фельдмаршалом Минихом. Так же, как неизвестно, что пленные французы провели два дня в обществе российской императрицы в Санкт-Петербурге…

Рассказ о приключениях Агея де Миона в России имеет характер дневника, хотя написан несколько лет спустя после возвращения автора во Францию; в основу его положены ежедневные заметки, набросанные им изо дня в день в 1734 году.

Фузилер линейной пехоты французской армии. Неизв. худ. 1812 г.

Не вдаваясь в политические причины этой кампании, отмечу, что французский отряд, в числе которого находился и наш герой, был пленен русским адмиралом Гордоном и уже упоминаемым нами Минихом. На правах капитуляции Гордон пообещал французам, что он отвезет их в любой шведский порт, где они будут свободны. Однако русская эскадра после двухнедельного плавания бросила якорь не у берегов Швеции, а в Кронштадте. На вопрос пленников: «Что же это значит?» – Гордон отвечал, что они приехали в Россию, так как русская императрица желает их видеть. По высадке на берег французов тотчас перевезли в Копорье, где расположили лагерем вокруг старинного укрепления. Пока пленники любовались копорской крепостью, их начальник, капитан де Ламот, был вызван в Петербург для выяснения их дальнейшей судьбы.

Бригадир I драгунского полка французской армии. Неизв. худ. 1810 г.

«Даже русские были возмущены нарушением капитуляции, – сообщает де Мион, – а адмирал Головнин заявил впоследствии де Ламоту, что если бы с ним случилось нечто подобное нарушению капитуляции, заключенной фельдмаршалом Минихом, то он на его месте сломал бы свою саблю и не стал бы более служить ее величеству императрице». «Он (Головнин. – А. Е.) повторил эти слова даже на русском языке своим офицерам, – прибавляет автор дневника, – а это тем удивительнее, что в этой стране за малейшее слово против правительства ссылают в Сибирь, откуда никто не возвращается»[181]181
  Там же.


[Закрыть].

Из Петербурга де Ламот привез декларацию Анны Иоанновны. В ней говорилось о желании императрицы сохранить капитуляцию, а задержание пленников объяснялось тем, что французские корабли захватили русский фрегат «Митава», тогда как Россия не находится с Францией в состоянии войны. Вместе с тем монархиня заверяла, что как только фрегат «Митава» будет освобожден – все пленники немедленно возвратятся на родину.

…Минуло целых четыре месяца российского плена, прежде чем солдаты Людовика XV услышали важные вести: захваченный фрегат «Митава» отправлен в Россию и скоро всех пленников отпустят во Францию. Но прежде – Анна Иоанновна дозволила де Ламоту и нескольким офицерам приехать в Петербург и проститься с ней.

Прибыв в российскую столицу 8 октября 1734 года, французы были помещены в небольшом доме на Ямской улице, куда привезли им из дворца роскошный ужин, поданный на серебре. Это серебро и дорогое бургундское вино представляли резкий контраст с тем, что гостей императрицы положили спать прямо на солому, набросанную на пол.

10 октября была назначена аудиенция у императрицы. В 7 часов утра за французами были присланы придворные экипажи, и пленников повезли в Летний сад, где находилась резиденция монархини… После знакомства с дворцом, вечером того же дня, пленники осмотрели Петропавловскую крепость, а на следующий день посетили знаменитого фаворита Анны Иоанновны – Бирона. О нем де Мион отозвался, что этот «вельможа, ливонец по происхождению и довольно грациозной наружности, пользуется большой силой при дворе, где его жена занимает одно из первых мест». Затем французы присутствовали на параде Преображенского полка, побывали в Кунсткамере и осматривали Зимний дворец, «очень большой и весь каменный», который поразил их великолепием итальянских росписей. Посетили именитые пленники и манеж Бирона, где фаворит императрицы сделал для французов выводку лошадей, «поразительных своей красотой и покрытых богатыми красными попонами, шитыми золотом». Наконец любезный хозяин приказал седлать лошадей, и наездники, вскочив в седла, показали французам все искусство этих благородных животных. «В особенности были удивительны по красоте и дрессировке три лошади, – пишет де Мион. – Одна из них была персидская, и уздечка на ней сверкала драгоценными камнями; решительно, этот конь первый во всем свете!»

Анна Иоанновна, герцогиня Курляндская. Гравюра 1720-х гг.

Этот вечер для пленников завершился грандиозным ужином у графа Левенвольда, который тот дал в честь де Ламота и его подчиненных. По словам де Миона, Левенвольд «отличался предупредительностью и элегантным общением».

Ветеран Полтавской баталии и старый соратник царя Петра устроил у себя дома великолепный праздник: ужин с изысканным вином сопровождался концертом с участием итальянских артистов. В довершение всего хозяин показал французам своих «невольниц» – красивых и молодых черкешенок.

Спустя три дня французов снова пригласили в Летний дворец императрицы. После прощальной монаршей аудиенции Анна Иоанновна оставила французов обедать во дворце. Агей де Мион подчеркивает, что, по словам Левенвольда, это было необыкновенной почестью, «так как со времени ее восшествия на престол она не делала это ни для одного принца и ни для одного посланника». Тосты провозглашались как за русскую императрицу, так и за французского короля. За столом прислуживали многочисленные гайдуки и лакеи в зеленых бархатных ливреях с золотыми галунами.

В числе прощальных визитов де Ламот и его солдаты имели встречу с Елизаветой Петровной, как известно, будущей императрицей. Поэтому ее словесный портрет нам особенно интересен… «Эта принцесса, – сообщает де Мион, – дочь Петра I; ей около тридцати лет. Роста она довольно высокого, но слишком полна; она так грациозна, несмотря на свою толщину, что кажется хорошо сложенной. Несомненно, Елисавета – одна из первых красавиц в свете. Она приняла нас очень тепло и заявила де Ламоту свое удивление, что мы отправляемся в путь в такую опасную пору года. Поэтому она полагала, что гораздо лучше бы нам зимовать в Петербурге, где нам не дали бы соскучиться, хотя она понимала, что нас тянет на родину, в особенности, когда эта родина – Франция со всеми ее удовольствиями»[182]182
  Там же. С. 730.


[Закрыть]. Здесь автор делает очень важное замечание относительно престолонаследия; вероятно, до него дошли какие-то слухи: «Эту принцессу очень любит русский народ, – заключает он, – но императрица ее не жалует и предпочитает ей Анну Леопольдовну, которой она намерена передать свою корону»[183]183
  Там же.


[Закрыть].

Любопытно, что жена английского резидента в Санкт-Петербурге леди Рондо присутствовала в этот день в Летнем дворце и таким образом стала очевидцем приема французских офицеров императрицей. Она отмечает, что в этот день в Летнем саду праздновали день взятия Данцинга…

«Когда начался бал, – пишет Рондо, – ввели французских офицеров, взятых в плен при Данцинге… Их командир, граф де ла Мот, – видный мужчина примерно пятидесяти лет, был серьезен и держался с мужественным достоинством. Было заметно, что в душе он чувствует свой позор и презирает это оскорбление. После того как все они поцеловали руку ее величества, она обратилась к этому командиру, сказав, что он, должно быть, удивлен выбором времени, когда она решила допустить их к себе, но его соотечественники столь дурно обошлись с ее подданными, имевшими несчастье попасть в плен к французам, что теперь в ее власти отомстить им, однако она не намерена мстить более ничем, помимо этого унижения. Поскольку же французы – люди благовоспитанные, она надеется, что прелести некоторых дам смогут сгладить даже его. Затем императрица обратилась к нескольким дамам, которые, как ей было известно, говорили по-французски, с пожеланием постараться помочь этим джентльменам не чувствовать себя пленниками, по крайней мере, в этот вечер. И в ее присутствии они под честное слово были при своих шпагах. И она (Анна Иоанновна. – А. Е.) обратилась ко мне первой, так что мне выпало развлекать первого из них. [Француз], следуя обычаям вежливости своей страны, сказал ей с поклоном, что ее величество нашла способ завоевать их дважды, ибо (он надеется) месье Миних отдаст им справедливость, признав, что, несмотря на его храбрость, они не добровольно сдались ему; теперь же их сердца с удовольствием подчиняются этим очаровательным победительницам. Поскольку я еще была слаба, – продолжает Рондо, – то была рада, что возраст моего собеседника не позволяет ему танцевать… Он выразил большое удивление пышностью и изысканностью здешнего двора. И действительно, с французами обращаются очень обходительно, для поездок по городу им предоставлены дворцовые экипажи, и им показывают все, что показывают иностранцам…»[184]184
  Рондо. Письма дамы, прожившей несколько лет в России, к ее приятельнице в Англию // Безвременье и временщики. Л., 1991. С. 220–221.


[Закрыть]

Из Петербурга французы выехали уже не как пленники, а как свободные люди; они отправились в Нарву, где провели две томительные и холодные недели в ожидании русских судов. К счастью, Анна Иоанновна заранее позаботилась о южанах-французах, снабдив их полушубками, теплыми чулками и башмаками…

Когда же бывшие пленники вышли, наконец, в море, то сбылись опасения юной Елизаветы: на Балтике поднялся такой сильный шторм, что корабль с французскими Одиссеями едва достиг берегов Дании, да и то – по прошествии месяца. Оттуда де Мион «частью морем, частью сухим путем» вернулся в Дюнкерк 24 января 1735 года после девятимесячного отсутствия во Франции. В конце своего дневника Агей де Мион обещал написать впоследствии более подробный рассказ о своем путешествии в Московию. Но, по словам редактора дневника Шарля Вильома, несмотря на все его поиски, он так и не смог отыскать «полной» рукописи, и неизвестно, была ли она когда-нибудь написана…