Текст книги "Тайны прошлого. Занимательные очерки петербургского историка. От Петра I до наших дней"

Могила Остермана в Березове. Гравюра Л. Серякова по рис. М. Знаменского. 1862 г.

Комментируя предание об изъятии тела Остермана из могилы, Абрамов отмечает, что «этот вымысел» впоследствии не оправдался…

После отъезда Марфы Ивановны из Березова часовня Остермана простояла закрытой около сорока лет. Однако позже, как полагает Абрамов, «вследствие сказанного вымысла, что в могиле покойника нет»[223]223
  Там же.


[Закрыть], замок на часовне вскрыли, катафалк со стоявшим на нем гробом сломали, а сам памятник обратили в церковную хозяйственную кладовую: здесь стали хранить уголь, носилки и прочий малоценный инвентарь. В конце XVIII века священник Богородице-Рождественской церкви Стефан Ногин перевез уже пустующую часовню к себе во двор и перестроил ее под амбар. Этот амбар сгорел во время так называемого большого Березовского пожара 19 июня 1806 года, лишившего город крепостного укрепления и почти всех домов. Тогда же сгорел и острог, в котором содержался Меншиков, а впоследствии – Долгорукие и Остерманы[224]224
  Тыльная сторона острога простояла до 1790 года, когда ее «за ветхостью» разобрали, а к середине XIX века от этой знаменитой тюрьмы остались только вросшие в землю сваи.


[Закрыть].

Как уже упоминалось, местоположение могилы Остермана было указано Абрамову березовцами в 1843 году, однако в Петербурге долгое время полагали, что могила ссыльного графа утрачена. Например, автор краткой биографии Остермана Александр Скальковский с сожалением отмечал, что «никто ныне не знает места, где покоится прах великого дипломата»[225]225
  Ал. Ск[альковский]. Генерал-адмирал граф А.И. Остерман // Морской сборник. СПб., 1857. № 8. Т. 30. С. 138.


[Закрыть]. В любом случае, экспедиция Гофмана, наткнувшаяся на захоронение Остермана, подтолкнула Абрамова к идее воссоздания могилы соратника Петра Великого[226]226
  Остерман был похоронен в дубовом гробу. Абрамов затруднился ответить на вопрос, где Марфа Ивановна достала это дерево, не произрастающее на широте Березова.


[Закрыть].

Кресты на могилах графа Остермана и князя Меншикова в Березове. Рис. И. Воропай. 1886 г.

На месте упокоения Остермана была сделана высокая земляная насыпь, покрытая зеленеющим дерном, а из толстой сосны вырезали массивный католический крест. Крест покрыли черной масляной краской и, укрепив двумя подпорками, водрузили на могиле. Через месяц – уже после отъезда Гофмана из Березова – Абрамов прикрепил на кресте крупные латинские буквы из латуни, обозначающие инициалы ссыльного графа: «Н. О.» – Heinrich Ostermann. Над ними красовалась латунная графская корона. Могилу окружала незатейливая ограда из деревянных брусьев.

Месту упокоения Остермана повезло относительно больше, чем захоронениям Меншиковых или Долгоруких: оно сохранялось вплоть до начала XX века, что подтверждается фотографией, опубликованной в ханты-мансийском журнале «Югра» в 2002 году. К сожалению, я не смог ознакомиться с этим раритетным фотоснимком, но собрал иконографию захоронения Остермана, относящейся ко второй половине XIX века.

Самое раннее изображение могилы знаменитого дипломата встречаем у художника-этнографа М.С. Знаменского, посетившего Березов зимой 1862 года. Слева от могилы Остермана изображен коренной житель Березовского края – остяк. Бросается в глаза то обстоятельство, что латунные буквы, укрепленные на могильном кресте пятнадцатью годами ранее, отсутствуют.

Могила Остермана. Неизв. худ. 1891 г.

В 1886 году Березов посетил писатель И.М. Воропай, который отметил, что могила Остермана обнесена полуразвалившейся деревянной решеткой. На кресте он видел совсем другие инициалы, чем те, которые крепил когда-то Абрамов. Это были русские буквы, выполненные из белой жести, – «А. О.» – Андрей Остерман. Над ними – жестяная графская корона довольно грубой работы. На пересечении перекладин появилась дата смерти ссыльного графа – «20 Мая 1747 г.»[227]227
  В надпись вкралась небольшая неточность: Остерман скончался днем позже.


[Закрыть]. Вверху – белой краской выполнен православный восьмиконечный крест.

Упоминает Воропай и другую могилу с аналогичным крестом, которую также украшала корона; ниже была прибита крупная жестяная буква «М». Могила находилась, по его словам, «за оградой другой церкви»[228]228
  Воропай И.М. Исторические могилы в городе Березове кн. Меншикова и гр. Остермана // Русская Старина. М., 1889. T. LXIII. С. 133.


[Закрыть], то есть – у Воскресенского собора (ранее на этом месте стояла Спасская церковь). Воропай ошибочно предположил, что это могила князя А.Д. Меншикова: как известно, у Спасской церкви была похоронена дочь петровского фаворита Мария.

Вероятно, именно Воропай выполнил схематические рисунки крестов и ограды, что ныне является ценной иконографией для обоих захоронений.

Еще один рисунок могилы Остермана относится к началу 1890-х годов и выполнен неизвестным автором. Хорошо видно, что могильная ограда совсем обветшала: одна сторона ее совсем покосилась, а другая, видимо, упала и теперь прислонена к соседней изгороди.

Символическая могила графа Остермана в Березове. Современное состояние. Фото В. Елфимова. (Автор благодарит Владимира Ивановича за предоставленную фотографию)

Известный исследователь Севера К.Д. Носилов, посетивший Березов в 1895 году, подтвердил, что еще недавно последнее пристанище Остермана было «в печальном положении», но в годовщину трехсотлетия Березова, отмечавшуюся в 1893 году, его подновили и привели «в приличный вид». Носилов выполнил фотографию могилы Остермана, которая фиксирует практически идеальное состояние памятника.

Последнее известие о могиле Остермана относится к началу XX века. О нем сообщил исследователь истории Березова В.И. Елфимов. Он ссылается на документ, хранящийся в фонде Тобольской консистории. Согласно ему, в 1912 году над могилой легендарного дипломата по-прежнему возвышался деревянный крест, который украшала графская корона[229]229
  Елфимов В.И. А.И. Остерман в Березове. Жизнь после смерти // Петровское время в лицах-2003 / Материалы научной конференции. СПб., 2003.


[Закрыть]. По всей видимости, в годы революции этот памятник, относящийся к эпохе Елизаветы, был утрачен.

В настоящее время могила Остермана восстановлена на ее прежнем предполагаемом месте. Черную мраморную плиту обрамляют золотые крест и надпись:

Здесь покоится прах графа

Андрея Ивановича Остермана

1686–1747 г.

Место захоронения ссыльного графа определено с помощью топографических планов и фотографий конца XIX – начала XX веков[230]230
  Автор благодарит В.И. Елфимова (Сургут) за фотографии и информацию о настоящем состоянии могилы Остермана.


[Закрыть].

Насколько эта могила соответствует реальному месту погребения Остермана, сказать трудно. Мне кажется, что устроители памятника смогли бы найти более точное местоположение могилы, если бы воспользовались расчетами Абрамова, которые тот проводил накануне своего отъезда из Березова в 1849 году. Согласно его исследованиям, знаменитого дипломата похоронили в 18 саженях на северо-запад от могилы Долгоруких, а захоронение последних было зафиксировано в 7 саженях от крыльца Заручейной церкви. Таким образом, можно с уверенностью локализовать место погребения Генриха Остермана в 53 метрах к северо-западу от крыльца церкви Рождества Богородицы.

В заключение, хочется высказать сожаление, что имя Остермана – сподвижника Петра Великого и одного из самых выдающихся политических деятелей России – так и осталось неувековеченным в топонимике Петербурга. Человек, переживший пять царствований и фактически управлявший страной в трех последних из них, не задержался в памяти потомков. В чем же причины этого? Не в том ли, что Остерман был иностранцем? Или в том, что закончил свою жизнь в забвении, далеко от Петербурга. А возможно, это связано с тем, что наш дипломат не был бунтовщиком, революционером, а просто ежедневно исполнял свой долг… Так не в этом ли суть государственного мужа: жить незаметно, но с пользой для Отечества?

Эрнсту Иоганну Бирону, фавориту императрицы Анны Иоанновны, досталась незавидная роль в российской истории: с ним связывают эпоху дворцовых переворотов, хотя Бирон не имел отношения ни к одному из них. Но главный «грех» герцога состоял в том, что он был иностранец, который якобы ненавидел Россию. «Бироновщина» – этот прочный ярлык, кажется, навечно прикрепился к эпохе правления Анны, а сам курляндский фаворит ассоциируется у нас со школьным выражением о «засилье иностранцев» в Российской империи.

Многие забывают, что идея приглашения иностранных специалистов в Россию принадлежала Петру Великому и впоследствии полностью оправдала себя. Можно спорить о личных качествах Бирона – да, был вспыльчив, подозрителен, властен, даже жесток. Но несомненно и то, что без него так называемая «золотая эпоха» Анны Иоанновны не состоялась бы. На протяжении десяти лет ее благополучного царствования именно Эрнст Иоганн (наряду с вице-канцлером Шафировым) неотлучно управлял Российским государством, что позволило нашей стране войти в число пяти великих держав Европы. Сама же Анна никакого отношения к управлению государством не имела и, судя по многочисленным документам, интересовалась только фейерверками, охотой и выпиской забавных шутов из отдаленных частей России.

Именно пренебрежением к фигуре Бирона можно объяснить тот факт, что мы мало знаем о его драматическом, ссыльном периоде жизни. Практически нет информации о вторичном правлении Бирона в Курляндии, куда он вернулся после ссылки и где скончался в 1772 году Что касается захоронения фаворита Анны Иоанновны, этот вопрос представляет исключительный интерес: ведь тело Бирона было мумифицировано и сохранилось до нашего времени. А благодаря музейщикам из Латвии гробницы супругов Бирон отреставрированы и приведены в надлежащее состояние.

Эрнст Иоганн Бирон герцог Курляндский. Гравюра И. Соколова с незавершенного портрета Л. Каравакка 1740 г. Портрет не был окончен «из-за отсутствия оригинала»: в связи с арестом фаворита Анны Иоанновны

Но обо всем по порядку… Как известно, после смерти Анны Иоанновны Бирон был арестован в ее же дворце и отправлен в бессрочную ссылку в Пелым. Однако бывшему курляндскому герцогу повезло: пришедшая к власти Елизавета вернула высокопоставленного узника из Сибири и разрешила ему поселиться в Ярославле. Петр III пошел еще дальше: вызвал Бирона в Петербург, однако так и не вернул Курляндское герцогство. Лишь Екатерина II полностью восстановила Бирона в своих правах: в 1763 году, спустя более двадцати лет отсутствия на родине, знаменитый изгнанник торжественно въехал в Елгаву (немецкое название – Митава) и вступил в правление Курляндией.

Как уже упоминалось, об этом позднем правлении Бирона сведений сохранилось немного. Одно из них – записки графа Калиостро, посетившего бывшего фаворита Анны Иоанновны в Митавском (Елгавском) дворце в 1764 году. Он пишет, что герцог «довольно сгорбленный и лысоватый старик, но, рассмотрев поближе, можно увидеть, что он когда-то был очень красивым мужчиной». Врач И. Хаген, часто общавшийся с Бироном в последние годы его жизни, отмечал, что последний, несмотря на свой 80-летний возраст, сохранил величественный вид, уверенную походку и впечатляющую речь. «Гордость была его главной особенностью, – отмечал Хаген, – а мстительность – страстью».

По словам современников, в свое последнее правление Бирон правил, как индийский раджа, и во всей Курляндии не было человека, посмевшего бы чихнуть без позволения герцога. Однако с властью Бирон расстался на удивление легко: за три года до своей смерти отрекся от престола в пользу своего сына Петра, ставшего последним правителем Курляндии. (Позже Петр продал Курляндию России, так как не смог справиться с беспорядками, возникшими здесь под влиянием восстания Костюшко в соседней Польше).

Скончался Бирон в 1772 году в Елгаве. Согласно его завещанию, тело «тихо и без роскоши» захоронили в подземелье Митавского дворца, в родовой усыпальнице курляндских герцогов. Первоначально герцог покоился в деревянном гробу, но через десять лет, когда скончалась супруга Бирона, их сын Петр заказал родителям медные саркофаги.

Саркофаг Бирона имеет в длину 2,5 метра и опирается на шесть львиных фигур из позолоченной меди. На крышке гробницы – герб Курляндского герцогства. В саркофаге находится дубовый гроб, обитый черным бархатом и украшенный бахромой из позолоченного серебра. Тело Бирона было мумифицировано, что впоследствии позволило показывать легендарного герцога посетителям усыпальницы. Об этом сообщает историк XIX века С. Шубинский, который лично побывал в склепе Митавского дворца. Он пишет, что бальзамированные останки Бирона облачены в бархатный коричневый кафтан французского покроя, на груди – нашитая Андреевская звезда. Историк добавляет, что тело фаворита Анны Иоанновны до сих пор показывается всем желающим «за целковый, заплаченный кистеру».

Еще одно любопытное свидетельство относительно захоронения Бирона хранилось в архиве Канцелярии прибалтийского генерал-губернатора. Очевидец пишет, что посетил склеп курляндских герцогов и с удивлением отметил, что по неизвестной ему причине «гроб Эрнста Бирона не заколочен наглухо, подобно прочим гробам, и крышка с него снимается». (Причина известна: церковный служитель, видимо, получал неплохой доход за показ мумии Бирона, поэтому крышку гроба наглухо не закрывали).

Посмертный слепок с головы герцога Бирона. Фото 1914 г.

Путешественник также сообщает, что «тело герцога от времени высохло и было твердое, как кость. Лицо сохранилось удивительно хорошо; поврежден только, и то очень немного, нос: оконечность его, очевидно, оторвана, и оторвана недавно. Бархатный кафтан и исподнее платье от времени значительно потускнели и полиняли. Седой парик покрывает голову. Покойный был росту среднего, сильно худощав, крючковатый нос сообщал его продолговатому лицу резкое, ястребиное выражение, сохранившееся и по смерти».

По поводу оторванного бироновского носа… В Курляндии в свое время ходила легенда о некоем посетителе усыпальницы, который, подойдя к мумии Бирона, взял ее за нос со словами: «Вот так и ты водил за нос мое Отечество!».

Первую фотографию мумии Бирона выполнили в 1883 году, когда гробницу герцога тщательно обследовали. В 1914 году с Бирона сняли посмертную маску. Это сделали как нельзя вовремя: с приходом в Латвию советской власти в 1919 году мумию герцога вынули из саркофага, а в черепе у левой брови кто-то пробил отверстие.

Вторая мировая война основательно «потрепала» усыпальницу курляндских правителей. Особенно пострадал саркофаг Бирона, утративший множество деталей: с гроба сорвали бархатную обивку и отделку. Мумия всесильного фаворита лишилась части головы и руки. Из одежды на ней остались только одна туфля, брюки и остатки рубашки. В 1970-х годах был начат капитальный ремонт усыпальницы, который завершился лишь недавно, когда Митавский дворец стал филиалом Рундальского дворца-музея.

В 2011 году мне удалось связаться с директором Рундальского дворца Имантом Ланцманисом (Латвия). Узнав, что я интересуюсь захоронением Бирона, г-н Ланцманис любезно прислал мне архивные фотографии усыпальницы курляндских герцогов. В их числе была фотография, на которой можно видеть, что саркофаги четы Биронов бережно отреставрированы, а сама усыпальница теперь доступна для всеобщего обозрения. Такое уважение к своим предкам впечатляет. Но это еще и уважение к российской истории: ведь Бирон, можно сказать, целое десятилетие провел на «российском престоле».

Усыпальница курляндских герцогов в Митавском замке. Фото 1733 г.

Саркофаг Биронов. Фото 2010 г. Фото предоставлены Имантом Ланцманисом (Латвия)

Наверное, редкий монарх соизволит составить себе эпитафию. Да еще с юмором, и чтобы потом показать ее своим сподвижникам; публично поведать о своих тайных замыслах, выношенных с молодости; открыть жизненное кредо и в конце – подвести итог своего правления, выраженный в нескольких остроумных строках. И все это в расцвете своего благополучного царствования… Нет, такие порывы – удел только выдающихся монархов.

Подобную эпитафию, составленную в 1778 году, можно найти среди бумаг Екатерины II. Она написана на листе бумаги, на оборотной стороне которого чьей-то рукой набросана эпитафия сэра Томаса Андерсона – одной из любимых собак Екатерины. Историю создания этих необычных строк лучше всего проясняет письмо императрицы, адресованное своему постоянному корреспонденту в Париже, барону Гримму. «Опасаясь умереть, – пишет Екатерина, – я заказала вчера свою эпитафию; я сказала, чтоб торопились, так как хочу иметь удовольствие самой исправить ее; в ожидании [эпитафии] я, для забавы, сама начала составлять свою эпитафию».

Вот как рисует в ней свой образ Екатерина (перевод с французского):

Епитафия Екатерине Второй,

По образцу таковой же

Сэру Томасу Андерсону:

Здесь погребена Екатерина Вторая,

Рожденная в Штетине

21 апреля / 2 мая 1729.

Она провела 1744 год в России,

И вышла там замуж за Петра III.

Имея четырнадцать лет от рода,

Она составила тройной проект —

Нравиться супругу, Елизавете I[231]231
  Дочери Петр Великого. – А. Е.


[Закрыть]

И нации.

Она пользовалась всем для

Достижения в этом успеха.

Достигнув русского престола,

Она стремилась к добру,

Желала доставить своим

Подданным счастье, свободу

И собственность.

Она легко прощала и никого ненавидела.

Снисходительная, любившая

Непринужденность в жизни,

Живая от природы,

Республиканская душа.

И доброе сердце – она имела друзей.

Труд для нее был легок.

В обществе и словесных науках

Она находила удовольствие.

Любопытно, что редактор XIX века, впервые опубликовавший собственноручную эпитафию императрицы, между прочим, заметил: «О важности этого документа распространяться нечего».

Екатерина II, как известно, погребена в Петропавловском соборе, где почивают российские монархи, начиная с Петра I. Однако сама «Семирамида Севера» никогда не желала быть погребена с членами императорской фамилии. В XIX веке в одном из архивов еще сохранялась ее заметка, набросанная «на клочке бумажки чернилами». В ней сообщалось о месте, где Екатерина желала обрести вечный покой: «Ежели умру в городе, положите меня в Александро-Невском монастыре, в соборной церкви, мною построенной. Ежели [умру] в Царском Селе [похороните], на Софийском кладбище у Казанской богородицы. Буде [я] в Петергофе, [похороните] в Сергиевской пустыне. Ежели на Москве, [похороните] в Успенском монастыре».

Обращает на себя внимание желание Екатерины покоиться в Александро-Невском монастыре, где как известно, был униженно погребен ее некоронованный супруг Петр III. Но что это было? Минутная слабость великой монархини? Раскаяние? Христианское смирение?.. Кто знает?

Екатерина II. Силуэтный портрет из французского издания конца XVIII в.

Если императрица все-таки хотела почивать рядом со своим венчанным супругом, то это желание сбылось: его осуществил ее нелюбимый сын Павел I. В 1796 году он устроил то, что в России еще доселе не видывали… По разработанному императором в мельчайших подробностях ритуалу было совершено сокоронование праха Петра III и тела Екатерины II. Прах своего отца Павел перевез в Зимний дворец и установил рядом с гробом Екатерины; затем после соответствующего обряда их перевезли в Петропавловский собор. Впереди везли гроб недавно почившей императрицы, за ним следовал гроб Петра III, увенчанный короной. Две недели оба гроба были выставлены в соборе для поклонения, прежде чем их предали земле.

Достойны замечания надписи на гробницах: «Самодержавный… государь Петр III, родился в 1728 г. февраля 16 дня, погребен в 1796 г. декабря 18 дня». По этому поводу Н.И. Греч, знаменитый переводчик «Илиады» и «Одиссеи», остроумно заметил: «Подумаешь, что эти супруги провели всю жизнь вместе на троне, умерли и погребены в один день».

Указы Екатерины II «о предуведомлениях наводнений» действовали почти без изменений до 1930-х годов.

Наводнения, давно уже ставшие визитной карточкой нашего города, сейчас вызывают у горожан только любопытство. В петровскую эпоху к ним относились более серьезно, если не сказать – с опаской. Особенно на это стихийное бедствие обращали внимание западные послы при дворе Петра I. Их тревожные сообщения о наводнениях в Петербурге можно встретить среди важнейших политических донесений первой четверти XVIII века. В этом отношении особенно любопытны две депеши польского посланника Иоганна Лефорта, которые датированы ноябрем 1721 года.

«Мы находимся в большом недоумении насчет наводнений, повторяющихся очень часто, – писал Лефорт. – На этих островах, когда они еще не были заселены и где теперь построен город (Петербург. – А. Е.), жили два-три рыбака. Они рассказали, что тридцать лет тому назад было наводнение, которое покрыло всю эту страну до Ниеншанца за полмили отсюда, даже поднималось до вершин деревьев. Сверх того, еще говорят, что это несчастие причиною тому, что шведы, часто подвергаясь этому бичу, ничего не строили в тех краях». Лефорт добавляет, что окрестные жители каким-то образом узнавали о времени приближения наводнений. Тогда они разбирали свои дома на бревна и, сделав таким образом плот, поднимались на Дудергофские горы – за 8 миль от города, где оставались до окончания бури.

Наводнение в Петербурге 7 ноября 1824 г. Рис. с натуры Г. Чернецова. (Благодарю за предоставленную иллюстрацию Т.И. Малову)

Неудивительно, что строители Петербурга, пришедшие на берега Невы, столкнулись с теми же проблемами, что и бывшие шведские подданные. Тот же Лефорт описывает царский праздник в 1723 году, прерванный ураганным ветром. «Вода начала прибывать с 9-ти часов до 2-х пополудни с такою силою, – сообщал он, – что пошла через каналы и плотины, наполнила погреба и затопила острова. Шлюпки и корабли были выброшены далеко на сушу, за адмиралтейство. Сад и аллеи Его Величества Царя были разрушены, и деревья вырваны с корнями, многие мосты снесены…»

Сад, о котором упоминает Лефорт, несомненно, Летний – знаменитая резиденция Петра Великого. Любимый «парадиз», расположенный на берегах Невы и Фонтанки, более всего страдал от наводнений. Нагнанная с залива вода настолько покрывала сад, что, по словам самого Петра, по нему можно было плавать на лодках. После наводнения 1723 года царский «огород», как тогда часто именовали Летний сад, действительно было не узнать. Архитектор Михайло Земцов докладывал, что «большою водою и нечаянным штурмом» в саду разнесло фонтаны, сломало мостики, деревянные крыльца зданий, а в помещениях приподняло полы.

Особенно пагубным для Летнего сада оказалось наводнение 1777 года, когда Нева затопила почти весь город, поднявшись до отметки 3,2 м. Именно это наводнение лишило императорский сад главного его украшения – фонтанов. Неудивительно, что, оценив расходы на воссоздание поврежденных водометов, Екатерина II отказалась от их восстановления, и сад постепенно превратился в городской парк.

А как же пережила наводнение сама императрица? Об этом сохранилось два любопытных документа. Первый из них – письмо неизвестного нам непосредственного очевидца. Сначала он рисует картину настоящего потопа в окрестностях столицы: «…на 10 число сего месяца (сентября) поднялась наипревеличайшая буря, отчего вода дошла до самого нашего жилища; тут несло людей в избах, на всяких судах, а скот в хлевах, вынесенный со дворов, (ветер) потопил». По словам очевидца, на 11 верст от Петербурга не было ни одной целой мызы; все они были разбиты барками и другими судами, выброшенными к жилищам водой и ветром.

«Большая прешпективная дорога настроилась разными домами без всяких мастеров, и лесами наполнилась без подрядчиков, – продолжает автор, – куда ни взглянь: везде в лесах и полях стоит строение [словно] по новому регулярному плану». Вокруг всего этого хаоса лежали тела утонувших животных и людей. «Во всех сторонах простирался плач: отцы ищут детей, а дети – отцов и матерей, а иные – целых семейств не находят».

Во второй части письма очевидец наводнения переходит непосредственно к Петербургу. Он пишет, что по улицам города можно было перемещаться только на лодках. Зимний дворец окружила вода, а площадь перед ним «сделалась морем». В два часа пополуночи об этом доложили Екатерине II, «которая соизволила прийтить к окнам, приказала выбить стекла для усмотрения пресильнаго движения тех вод и, сколь скоро соизволила усмотреть везде ревущия воды, тотчас стала на колени, и призван был священник для служения службы».

Другое свидетельство относительно наводнения 1777 года принадлежит перу самой императрицы. Оно адресовано в Париж, барону Гримму, и написано утром 10 сентября – через несколько часов после того, как стихия отступила. Екатерина сообщает Гримму, что вечером накануне наводнения была отличная погода, но она предрекала придворным: «Посмотрите, будет гроза… Действительно, – продолжает монархиня, – в десять часов пополудни поднялся ветер, который начал с того, что порывисто ворвался в окно моей комнаты. Дождик шел небольшой, но с этой минуты понеслось в воздухе все, что угодно: черепицы, железные листы, стекла, вода, град, снег. Я очень крепко спала; порыв ветра разбудил меня в пять часов. Я позвонила, и мне доложили, что вода у моего крыльца и готова залить его. Я сказала: „Коли так, отпустите часовых с внутренних дворов, а то, пожалуй, они вздумают бороться с напором воды и погубят себя“».

Несмотря на начавшуюся ночную бурю, Екатерина поспешила в Эрмитаж. То, что она увидела из окон дворца, поразило ее. По словам императрицы, Нева представляла зрелище разрушения Иерусалима. «По набережной громоздились трехмачтовые купеческие корабли, – писала она. – Я сказала: „Боже мой! Биржа переменила место: графу Миниху придется устроить таможню там, где был Эрмитажный театр“. Сколько разбитых стекол! Сколько опрокинутых горшков с цветами! Нечего сказать, тут-таки похозяйничали…»

Екатерина II. Гравюра из итальянского издания 1825 г.

Императрица и здесь не изменила своему знаменитому чувству юмора, отметив, что десерт некоего господина Бретеля не дождался его: большое весьма прочное окно вылетело под напором ветра и раздавило изысканное кушанье. После обеда Екатерина продолжила письмо. «Вода сбыла, – сообщала она Гримму, – и, как вам известно, я не потонула…»

От игривого текста императрица перешла к делу: в тот же день она устроила разнос начальнику петербургской полиции Чичерину, обвинив его в халатности. Речь шла о нерасторопности полиции, «много способствовавшей широким масштабам бедствия». Рассказывали, что Екатерина II встретила чиновника низким насмешливым поклоном, произнеся при этом: «Спасибо, Николай Иванович! По твоей милости погибло несколько тысяч моих добрых подданных!» Чичерин покорно выслушал разгневанную императрицу, но уже на следующий день генерал-полицмейстера разбил паралич, а еще через несколько дней он скончался.

Именно после этого памятного наводнения Екатерина II повелела учредить предупредительные знаки и сигналы, по которым жители должны были принимать спасательные меры. Были изданы и «Правила для жителей – что делать в минуту опасности?». В них, например, сообщалось, что о приближении стихии будут предупреждать «пальбой из крепости и сигнальным флагом днем и фонарями ночью…».