Текст книги "Тайны прошлого. Занимательные очерки петербургского историка. От Петра I до наших дней"

В 1848 году Императорское Русское географическое общество организовало геолого-разведочную экспедицию на Северный Урал, которой руководил инженер-полковник Э.К. Гофман. Собираясь в путешествие, Гофман намеревался заготовить для своего отряда запасы провианта и купить стадо оленей для нужд экспедиции. Однако, по словам полковника, обдорские самоеды не брались доставить провиант к местам, лежащим в Архангельской губернии. Дело в том, что путь исследователей проходил по местам, которые кочевые народы испокон веков избегают по причине «бесчисленного множества комаров». Экспедицию выручил березовский исправник Трофимов, обещавший «без всяких выгод для себя» целое стадо оленей, 120 быков и опытного проводника-самоеда.

«В Троицын День, 30 мая, – пишет Гофман, – прибыли мы в Березов. Река только что освободилась ото льда. Воздух и земля напоминали еще о зиме. Чтобы узнать, до какой глубины проникает действие мороза в различных почвах, я велел бить шурфы. При этом, когда взрывали песчаную гору, находившуюся близ церкви Рождества Богородицы, и проникли до глубины 10 футов, то уперлись в истлевший гроб, в котором находились остатки другаго гроба с уцелевшими золотыми позументами и лоскутьями шелковой материи, и черепом покрытым прахом и землею»[185]185
  [Э.К. Гофман]. Отчет об окончательных действиях одного из отрядов уральской экспедиции в 1948 году // Географические известия, СПб., 1848. Вып. 6. С. 169.


[Закрыть].

Полковник понял, что это могила знатного человека; он тотчас приказал засыпать гроб и попытался выяснить у местных жителей какую-нибудь информацию об этом безвестном захоронении. В то время в Березове работал Николай Абрамов – крупнейший знаток Березовского края. С 1842 по 1849-е годы Абрамов исполнял должность штатного смотрителя училищ и в свободное время занимался разбором и чтением старинных дел первой половины XVIII века, которые велись в Березовской Воеводской канцелярии. Абрамов также собирал устные предания о знаменитых березовских узниках; в особенности его интересовали места захоронений последних. В 1843 году местные жители указали ему на полуокаменевшие закладные бревна из лиственницы, находившиеся в недальнем расстоянии к северо-западу от Богородице-Рождественской церкви. По словам старожилов, эти вросшие в землю бревна были не чем иным, как нижними венцами часовни Остермана, возведенной над могилой ссыльного графа.

Березов. Фото К. Носилова. 1883 г.

…Итак, геологическая экспедиция случайно наткнулась на полузабытую могилу графа Остермана, умершего в Березове в 1747 году. К этому захоронению я еще вернусь, а пока обратимся к биографии знаменитого дипломата. Она любопытна уже тем, что схожа с биографией другого «вершителя судеб» – князя А.Д. Меншикова. Последний, как известно, тоже закончил свой жизненный путь в качестве березовского ссыльного, только восемнадцатью годами ранее Остермана.

Генрих Иоганн-Фридрих Остерман – именно такое было настоящее имя нашего героя – родился в семье немецкого пастора в 1686 году. В пятнадцать лет Остерман поступил в Иенский университет, который, впрочем, не закончил. Как сообщается в книге записей актов смертей города Иены, 4 мая 1703 года студент Остерман «в сильном опьянении» в кафе «У розы» заколол шпагой своего однокурсника[186]186
  Подробнее: Müller. Westphal. Anzeiger, 1800. P. 129.


[Закрыть].

После этого трагического происшествия Генриху пришлось спешно покинуть Иену. Спустя год молодой Остерман появляется в Амстердаме, где встречается с вице-адмиралом Крюйсом, вербовавшим на русскую службу образованных иностранцев. По одной из версий, Крюйс сразу предложил сметливому юноше поступить к нему на должность секретаря.

Совершенно иная версия, касающаяся поступления Генриха на русскую службу, предложена в первой анонимной биографии Остермана, вышедшей в России в 1805 году[187]187
  Краткое описание жизни графа А.И. Остермана // Журнал для пользы и увеселений служащих. СПб., 1805. Ч. II. С. 27–51.


[Закрыть]. В ней сообщалось, что Остермана «открыл» сам Петр Великий, который, будучи в Амстердаме, остановился в одной из городских гостиниц. Царь был неприятно удивлен, слыша постоянный шум за стенкой, и поинтересовался у владельца гостиницы о своем неугомонном соседе. «Это, – отвечал хозяин, – один студент, убежавший из Иены, настолько черт, с которым никто ужиться не может». – «О, так надобно, – сказал царь, – видеть сего чудесника». – «Ах, берегитесь, – промолвил хозяин, – он в состоянии и с вами подраться»[188]188
  Там же. С. 28.


[Закрыть]. Петр все же посетил соседа, которым оказался молодой Остерман, и пригласил его на русскую службу.

Улицы старого Амстердама. Рис. Р. Клердже. XIX в.

Увы, этот любопытный исторический анекдот недостоверен: в 1697 году – а именно тогда Петр I впервые посетил Амстердам – Остерману было всего одиннадцать лет, и он еще жил в родительском доме. Любопытно, что анекдот критикует и редактор биографии; он замечает, что рассказ о встрече молодого Генриха с царем опровергает письмо отца Остермана, в котором последний благодарит Крюйса за принятие его сына на службу. Редактор также замечает, что по содержанию письма следует, что Генрих Остерман поступил на службу к Крюйсу в 1704 году, то есть семью годами позже, чем сообщает анекдот.

Новоявленный рекрут быстро освоил русский язык, причем так хорошо, что, по словам современников, «говорил на нем как на своем природном»[189]189
  Манштейн К.Г. Записки о России. СПб., 1875. С. 241.


[Закрыть]. Это и сыграло решающую роль в его дальнейшей карьере. Однажды, находясь на адмиральском судне, Петр спросил Крюйса, нет ли у него надежного человека, который мог бы написать несколько важных депеш. Крюйс незамедлительно представил ему Остермана… Царь остался доволен составленными документами и, покидая корабль, заявил адмиралу, что берет к себе его секретаря, так как очень нуждается в нем.

Вскоре после этой судьбоносной встречи с царем Остерман был определен в посольскую канцелярию вице-канцлера барона Шафирова, тот в 1710 году назначил его своим секретарем. В этом звании Остерман сопровождал Петра I в трагическом Прутском походе. Находясь постоянно при Шафирове, он вел успешные переговоры с турецким визирем о мире, за что по возвращении в Петербург был произведен в тайные секретари. С этого же года подпись Остермана появляется под всеми правительственными актами.

Примерно в это же время, когда Остермана начинают замечать при дворе, его имя «меняется» на русский лад: теперь Генриха величают Андреем Ивановичем. Одно из семейных преданий Остерманов связывает это событие с ассамблеей князя А.Д. Меншикова, где молодой немец был представлен царице Прасковье Федоровне, супруге покойного царя Иоанна Алексеевича. «Сказав несколько ласковых слов Остерману, старуха спросила его: „А как, батюшка, ваше имя?“. – „Генрих, ваше величество“, – отвечал он. – „А отца вашего как звали?“. – „Иоанном“. – „Так вам следует называться Андреем Ивановичем“»[190]190
  Там же.


[Закрыть], – заключила царица. Слова царицы были переданы Петру, который, как сообщает предание, рассмеялся и начал с тех пор звать Остермана Андреем Ивановичем.

Молодой Остерман (слева) ведет переговоры о Прутском мирном договоре в 1711 г. Немецкая гравюра. 1742 г.

С этого времени карьера секретаря Шафирова стремительно пошла вверх. Особенно ярко дипломатический талант Остермана проявился во время заключения Ништадтского мира в 1721 году, где он вместе с Яковом Брюсом представлял российскую сторону.

Петр I так верил в неминуемое заключение мира, что возвел Брюса в графское достоинство, а Сенату послал секретный указ с повелением распечатать его при заключении мира. Указ был следующего содержания: «Объявляем сим, что Мы Андрея Остермана за верную его к Нам службу, Нашим Тайным Советником и Бароном Нашего Российская Государства, Всемилостиво пожаловали. Петр. P.S. Объявить при подписании трактата»[191]191
  Ал. Ск[альковский]. Генерал-адмирал граф А.И. Остерман // Морской сборник. СПб., 1857. № 8. Т. 30. С. 132.


[Закрыть].

Супруга Остермана Марфа Ивановна. Неизв. худ. 1750-е гг.

Отправляясь в Стокгольм на переговоры, Остерман продумал все до мелочей. Например, решил взять с собой вексель на большую сумму вместо дукатов, утверждая, что «тяжелые денежные шкатулки производят большой шум»[192]192
  Георг фон Гельбит. Русские избранники и случайные люди. Генрих Иван Фридрих Остерман I // Русская Старина. СПб., 1886. Апрель. С. 55.


[Закрыть]. Как сообщает один из источников, на съезд шведских комиссаров Остерман всегда являлся навеселе, и шведская сторона полагала, что выиграла по всем пунктам. Но российский дипломат все свое свободное время проводил в обществе главного шведского переговорщика Цедеркрейца и «сговорился» с ним о возвращении России Лифляндии за 100 тысяч рублей. Хотя секретные инструкции Петра I гласили, что в случае больших затруднений следует уступить Лифляндию и Выборг, Остерман не уступил ни пяди земли. Более того: оба дипломата вернули в российскую казну 9 из 30 тысяч дукатов, выданных им на «секретные расходы». Замечу, что это была совершенно неподконтрольная сумма.

Узнав об условиях Ништадтского мира, Петр с восхищением писал Брюсу и Остерману: «Трактат, вами заключенный, столь искусно составлен, что мне и самому не можно бы лучше онаго написать, для подписи господам Шведам. Славное сие в свете ваше дело останется навсегда незабвенным; никогда наша Россия такого полезнаго мира не получала»[193]193
  Ал. Ск[альковский]. Генерал-адмирал граф А.И. Остерман // Морской сборник. СПб., 1857. № 8. Т. 30. С. 133.


[Закрыть].

За год до Ништадтского мира Петр посоветовал Остерману жениться. «Теперь ты знатен и богат – пока я жив, – говорил ему царь, – но не станет меня, что сделается с тобою? Ты в России человек чужой; не имеешь родственных связей. Я хочу выбрать тебе невесту»[194]194
  Там же. С. 134.


[Закрыть]. Остерман изъявил свое согласие, и царь женил его на Марфе Ивановне Стрешневой, принадлежавшей к царскому дому. По словам Г. Манштейна, она принесла Остерману богатое приданое, но вместе с тем «была одним из самых злых созданий, существовавших на земле»[195]195
  Манштейн К.Г. Записки о России. СПб., 1875. С. 241.


[Закрыть]. Любопытно, что П.Ф. Карабанов, автор работы «Статс-дамы и фрейлины русского двора в XVIII столетии», дал схожую оценку Марфе Ивановне, упомянув, что она имела «нрав сердитый»[196]196
  Карабанов П.Ф. Статс-дамы и фрейлины русского двора в XVIII столетии // Русская Старина. СПб., 1870. Ноябрь. С. 481.


[Закрыть].

Супруги Остерманы имели двух сыновей и одну дочь. Сыновья стали капитанами гвардии и кавалерами ордена Александра Невского. Забегая вперед, отметим, что судьба оказалась к ним более благосклонна, чем к детям Меншикова: отпрысков Остермана не сослали в Березов с родителями. Лишенных наград, но в тех же чинах их отправили в армию, но вскоре вернули в Петербург; опала над ними была непродолжительна. Старший сын Остермана – граф Федор Андреевич в царствование Екатерины II являлся действительным тайным советником, сенатором и генерал-губернатором в Москве; младший – граф Иван Андреевич – дослужился до должности государственного канцлера, был президентом коллегии иностранных дел, кавалером всех российских гражданских орденов. Однако, по словам одного исследователя XIX века, младший сын Остермана оказался человеком непригодным для высоких должностей; это и заметил Павел I. Император «охотно хотел удалить его»: он сделал его канцлером и дал понять Ивану Андреевичу, что он может выйти в отставку. «Из скупости, составлявшей главный его недостаток, – пишет исследователь об Иване, – он не хотел понять, чего император от него желает, пока Павел не велел ему сказать: он хорошо сделает, если удалится»[197]197
  Георг фон Гельбит. Русские избранники и случайные люди. Генрих Иван Фридрих Остерман I // Русская Старина. СПб., 1886. Апрель. С. 66.


[Закрыть].

Но вернемся к Остерману-отцу. В своих «Записках» Петр Долгоруков упоминает, что, будучи на смертном одре, царь якобы сказал об Остермане следующее: «Никто вокруг меня не понимает интересы и нужды России лучше Остермана. Он никогда не совершил ни одного промаха в дипломатических делах. Он необходим России»[198]198
  Долгоруков П.В. Записки князя Петра Долгорукова. СПб., 2007. С. 69.


[Закрыть].

Царь действительно очень ценил Остермана. Именно в петровское правление Генрих был возведен в дворянское достоинство и стал тайным советником. В царствование Екатерины I Остерман продолжил свою карьеру, ведущую к вершинам власти: он получил должность вице-канцлера (1725 г.), а в 1726 году стал членом Верховного тайного совета. Английский резидент при русском дворе Клавдий Рондо упомянул о тех обстоятельствах, при которых Остерман занял место Шафирова: «Он любит пожить, эпикуреец, – писал Рондо об Остермане, – иногда у него прорывается некоторое великодушие, но благодарность ему мало знакома: когда при дворе произошел раздор между князем Меншиковым и канцлером Головкиным, с одной стороны, и бароном Шафировым – с другой, Остерман не только покинул своего покровителя и благодетеля Шафирова, но еще и соединился с его врагами. Побежденный Шафиров сослан был в Архангельск, а так как с его ссылкой при дворе не осталось никого, кто бы хорошо знал иностранные языки, Остерман, по представлению князя Меншикова, вскоре был возведен в вице-канцлеры. Меншикова же Остерман отблагодарил, подготовив его падение в прошлое царствование, что хорошо известно всему свету…»[199]199
  Клавдий Рондо – Лорду Таунсгнеду. Письмо озаглавлено: «Характеристика российских вельмож». 20 февраля, 1730 года // Сб. Русского исторического общества. СПб., 1889. Т. 66. С. 173.


[Закрыть].

1727 год был знаменательным в жизни Остермана: он стал кавалером ордена Андрея Первозванного и воспитателем малолетнего Петра II. Для него Остерман даже написал специальный труд «Начертание учения». Как свидетельствуют современники, дипломат ухаживал за своим питомцем с отцовской нежностью; он же присутствовал в покоях при последнем вздохе юного монарха.

После смерти Петра II Остерман проявил свою знаменитую осторожность, ставшую впоследствии легендарной. Предвидя жаркие споры о престолонаследии, он в эти дни отказывался подписывать любые акты, составленные Верховным тайным советом. Свой отказ ловкий дипломат обосновывал своим положением иностранца, якобы не имеющего морального права официально вмешиваться в щекотливое стечение обстоятельств, когда на карту положены интересы страны.

По другой версии, Остерман попросту закрылся дома, сказавшись больным глазами. Однако он ежедневно общался с только что избранной Верховным советом Анной Иоанновной, пересылая ей советы через жену. «Лишь только Анна сделалась самодержицею, – пишет исследователь XIX века А. Скальковский, – у Остермана глазную боль как рукой сняло: он явился во дворце бодрее и здоровее прежняго…»[200]200
  Ал. Ск[альковский]. Генерал-адмирал граф А.И. Остерман // Морской сборник. СПб., 1857. № 8. Т. 30. С. 135.


[Закрыть]

Придя к власти, Анна не забыла, чем обязана Остерману: в этом же 1730 году он был возведен в графское достоинство, а супруга его пожалована в статс-дамы. При Анне Иоанновне Остерман стал организатором нового для России правительственного института – Кабинета министров, который сам и возглавил.

С 1731 года Остерман руководит внутренней и внешней политикой России и фактически вводит нашу страну в число пяти великих держав Европы. Это был пик политической карьеры Остермана. Вряд ли сын небогатого немецкого пастора мог представить себе, что в будущем станет «теневым» правителем Российской империи…

Каким же Остерман запомнился современникам? Например, испанский посол при русском дворе де Лирия писал о нашем герое, что он был великим министром, никогда не бравшим взяток. «Он истинно желал блага русской земле, – отмечал де Лирия, – …но поелику он был чужеземец, то немногие из русских любили его, и потому несколько раз был близок к падению, однако же всегда умел выпутываться из сетей»[201]201
  [де Лирия]. Записки дюка Лирискаго и Бервикийскаго во время пребывания его при императорском Русском дворе в звании посла короля Испании. СПб., 1845. С. 119.


[Закрыть].

Г. Остерман. Неизв. худ. 1730-е гг.

Умение Остермана выходить «сухим» из любой, казалось бы, самой безнадежной ситуации, подметил датский пастор Педер фон Хавен, встречавшийся со знаменитым дипломатом в 1736 году в Петербурге. Датчанин даже предложил Остерману следующую анаграмму его имени. Слово «OSTERMAN» он прочел наоборот – получилось «NAM RESТО»; это латинское высказывание означает: «Воистину я сохраняюсь». По словам Хавена, Остерман принял эту сентенцию «с удовольствием»[202]202
  Педер фон Хавен. Путешествие в Россию. СПб., 2007. С. 55.


[Закрыть].

Обратимся к мемуарам I. Манштейна, где победитель Бирона дал пространную и, вероятно, лучшую характеристику Остерману. Манштейн называет последнего «одним из величайших министров своего времени»[203]203
  Манштейн К.Г. Записки о России. СПб., 1875. С. 240.


[Закрыть]. По его словам, Остерман был человеком редкой честности, никогда не принявшим ни одного – хотя бы самого маленького подарка от какого-нибудь иностранного двора. «С другой стороны, – пишет мемуарист, – он… не мог терпеть никого выше себя… [Остерман] хотел руководить всеми делами, а прочие должны были разделять его мнение и подписывать. Своей политикой и своими притворными, случавшимися кстати болезнями, – продолжает Манштейн, – он удержался в продолжение шести царствований. Он говорил так странно, что немногие могли похвастать, что понимают его хорошо; после двухчасовых бесед, которые он часто имел с иностранными министрами, последние, выходя из его кабинета, так же мало знали, на что он решился, как в ту минуту, когда они входили. Все, что он говорил и писал, можно было понимать двояким образом. Он был до крайности скрытен, никогда не смотрел никому в лицо и часто был тронут до слез, если считал их нужными»[204]204
  Там же.


[Закрыть].

Однако развязка приближалась… По свидетельству современников, после смерти Анны Иоанновны Остерман перестал посещать Верховный тайный совет и практически не покидал своего дома. Когда же он пожелал выйти в отставку, то Бирон – бывший тогда регентом – настоятельно «попросил» его остаться. После ареста Бирона Остерман ловко отрекся от герцога и примкнул к «партии Миниха», господствовавшей в России при правительнице Анне Леопольдовне. С этого времени вплоть до самого ареста Остерман несет на себе ряд важных государственных должностей: Миних назначает нашего героя генерал-адмиралом Российского флота с повелением управлять и Коллегией иностранных дел.

Арест Анны Леопольдовны в 1741 г. Немецкая гравюра. 1759 г.

Последний раз Остерман виделся с Анной Леопольдовной 11 ноября 1741 года. Он призывал ее быть осторожной, так как чувствовал усиление «партии Елизаветы». В ответ правительница заговорила с ним о нарядах и показала Остерману новое платье, сшитое для младенца Иоанна Антоновича…

По всей видимости, в тот же вечер Остерман принял решение спешно покинуть Россию. Уже на следующий день он собрал у себя дома известнейших докторов столицы, которые, по желанию кабинет-министра, предписали ему отправиться на голландский курорт Спа, чтобы «употреблять тамошние воды»[205]205
  Ал. Ск[альковский]. Генерал-адмирал граф А.И. Остерман // Морской сборник. СПб., 1857. № 8. Т. 30. С. 136.


[Закрыть]. Следующим же утром Остерман подал Анне Леопольдовне просьбу об отставке. Правительница медлила со своим решением, пока сторонники Елизаветы Петровны не совершили государственный переворот: в ночь с 24 на 25 ноября 1741 года регентшу малолетнего императора Иоанна Антоновича со всем семейством взяли под стражу. Наутро вся столица приветствовала восшествие дочери Петра I на престол. Начались аресты. Графов Остермана, Миниха, Левенвольде, Головкина и некоторых других высокопоставленных персон заключили в Петропавловскую крепость.

В тюрьме Остерман опасно заболел. Об этом сообщает его первый прижизненный биограф Христиан Гемпел, выпустивший в 1742 году в Бремене книгу о своем знаменитом соотечественнике. «У него была рана на ноге, – пишет Гемпел, – которая во время заключения, не без умысла с его стороны, или просто по неосмотрительности… до того разболелась, что перешла в раковидную или скорее гангренозную, и все доктора решили, что ему жить недолго. Поднят был вопрос о том, чтобы из крепости его перенесть в Зимний дворец, где приложены были самыя заботливыя о нем попечения и уход. Императрица Елизавета приказала не только встретить его ласково и заботиться о его здоровье, но, как говорят, сказала при этом, что ей жаль так жестоко поступать со столь знаменитым старцем, но того требует справедливость»[206]206
  Hempel, Christian Fr. Merckwürdiges Leben, und trauriger Fall des russischen Staats-Ministers, Andreä Grafens v. Ostermann / Christian Fr. Hempel. – Franckfurth; Leipzig, 1742.


[Закрыть].

Несмотря на гуманное изречение Елизаветы, Остермана и его людей стали допрашивать с особым рвением. Представители уголовной комиссии явно переусердствовали. Во время допросов они до того запугали секретаря Остермана Гросса, что последний застрелился. Самому Остерману предъявили до восьмидесяти обвинительных пунктов, касающихся в основном вопроса престолонаследия. В итоге бывшего кабинет-министра сочли главным противником прихода Елизаветы на российский престол и приговорили к смертной казни – наряду с фельдмаршалом Минихом, графом Головкиным и обергофмаршалом Левенвольде.

Английский посланник Эдуард Финч был свидетелем казни Остермана, которая более походила на некое театрализованное действо. Дипломата внесли на эшафот на носилках, положили на плаху, зачитали приговор и… тут же объявили о помиловании: императрица заменила всем обвиняемым смертную казнь на вечную ссылку. По словам Финча, Остерман произнес на эшафоте только одну фразу: он попросил, чтобы ему вернули парик и шапку; «тут же надел и то, и другое, и ни мало не изменяя своему спокойствию, – пишет посланник об Остермане, – стал застегивать свою ночную рубашку и камзол»[207]207
  Эдуард Финч – лорду Гарингтону. СПб., 19 января 1742 г. // Сборник Русского исторического общества. СПб., 1894. Т. 91. С. 421.


[Закрыть].

Осужденных отвезли в крепость и стали готовить к отправке в ссылку. В Петербурге уже ходили слухи, кого куда отправят. «Я слышал, будто граф Остерман ссылается в Березов, – продолжал письмо Финч, – фельдмаршал Миних – в Пелым. В первом из этих мест проживал князь Меншиков»[208]208
  Там же.


[Закрыть].

На другой день Сенат занялся имуществом Остермана, отписанным в казну, за исключением малой суммы, предоставленной детям. Помимо небольших поместий и дома, который стоял на месте нынешнего здания Сената, Остерман имел 11 тысяч фунтов стерлингов и 130 тысяч гульденов, хранившихся в банках Лондона и Амстердама. Из наличных денег у него нашли всего 230 рублей.

Супругу Остермана не осудили, но она пожелала следовать за мужем в Березов. Для сопровождения ссыльного графа и его жены назначили подпоручика лейб-гвардии Измайловского полка Александра Ермолина с командой из одного капрала и восьми рядовых солдат. Остерману позволили взять с собой трех лакеев, двух служанок, повара. В инструкции, составленной Сенатом для караульных офицеров, говорилось, что в Березове следует содержать арестантов «неисходно», не позволять им ни с кем видеться, не давать ни чернил, ни бумаги, не отпускать их никуда, за исключением церкви и то – «под конвоем». А также следить, «дабы никто с ними в церкви не говорил»[209]209
  Шубинский С.Н. Граф Андрей Иванович Остерман. 1686–1747. Биографический очерк // Северное сияние. СПб., 1863. Т. 2. С. 484.


[Закрыть].

Граф Андрей (Генрих) Остерман. Немецкая гравюра. 1742 г.

Стоит отметить, что, в отличие от семьи Меншикова, Остерманы отправились в Березов в более комфортных условиях: им позволили взять с собой столовые приборы, скатерти, книги, иконы, постельное белье и множество добротной одежды, включая шубы на беличьем меху и кафтаны, расшитые серебром. Не был забыт и кожаный ящик с медикаментами. Так как бывший кабинет-министр был лютеранин, то Елизавета Петровна приказала отправить с ним пастора, назначив ему жалованье 150 рублей в год…

Остермана сослали в Березов в 1742 году. В этом же году в Бремене издается первая прижизненная биография знаменитого дипломата. Издание называлось «Странная жизнь и трагическое падение русского государственного министра графа Андрея Остермана»[210]210
  Hempel, Christian Fr. Merckwürdiges Leben, und trauriger Fall des russischen Staats-Ministers, Andreä Grafens v. Ostermann / Christian Fr. Hempel. – Franckfurth; Leipzig, 1742.


[Закрыть]. В книге была опубликована гравюра аннинской эпохи, изображающая Остермана в зените его могущества и славы. Министр представлен в доспехах; через правое плечо переброшена мантия, к которой прикреплена звезда ордена Андрея Первозванного – явный просчет иностранного художника: Андреевскую звезду носили на левой стороне груди.

…Но последуем за нашим героем в Сибирь. В Березове Остерманов поселили в том же самом остроге, где прежде содержался князь Меншиков с детьми, а позже – Долгорукие. Последние покинули Березов в 1738 году – за четыре года до прибытия Остермана.

Трудно сказать, что чувствовал вновь прибывший ссыльный, глядя на церковь Рождества Богородицы, срубленную еще князем Меншиковым в 1728 году: скорее всего, Остерман понимал, что Березов – это его «последний причал», так как Елизавета была еще молода, чтобы надеяться на милость последующего монарха…

В отличие от Меншикова, Остерман вел в Березове достаточно уединенную жизнь: в течение пяти лет, проведенных в ссылке, он никого не принимал, за исключением пастора. Единственным его развлечением было чтение Библии и официальных писем от сыновей.

Любопытно, что суровый березовский климат оказал благотворное воздействие на организм Остермана. Приехав в Березов в крайне болезненном состоянии, ссыльный граф вскоре стал поправляться и уже летом того же года начал ходить без костылей. Это неожиданное исцеление показалось властям в Петербурге очень странным и даже подозрительным. По этому поводу между Сенатом и поручиком Сибирского гарнизона Космачевым, отвечавшим в Березове за охрану Остермана, возникла целая переписка. (Переписка датируется 1746–1747 годами, когда Остерману оставалось жить уже считанные месяцы). В Сенате интересовались, давно ли начал ходить высокопоставленный арестант. Космачев отвечал, что Остерман «освободился от болезни и зачал ходить с 1742 года августа месяца о костылях, а потом не в долгое время и без костылей зачал ходить. И по сие число прежней его болезни не видим»[211]211
  Каратыгин П.П. Семейные отношения графа А.И. Остермана // Исторический вестник. СПб., 1884. T. XVIII. С. 620.


[Закрыть]. Последний рапорт Космачева в Сенат был также краток. Поручик сообщал, что Остерман 5 мая почувствовал боли в груди и упал в обморок. «А сего-ж мая 21 дня 747 года пополудни, – продолжает он свой рапорт, – в четвертом часу волею Божиею умре»[212]212
  Там же. С. 621.


[Закрыть].

Граф Г. Остерман. Французская гравюра. 1829 г.

В уже упомянутой первой российской биографии Остермана содержалось интригующее известие, что перед смертью ссыльный граф дал детям устное наставление. Это выглядит странным, так как дети Остермана никогда не были в Березове. Но, возможно, в основе этого сообщения лежит письмо, которое Остерман мог написать детям перед кончиной и которое Марфа Ивановна отвезла в Петербург после ее освобождения. «Друзья мои, – обращался к своим детям Остерман. – Всякому человеку, ступающему в свет, предстоит две дороги: одна пышная, блестящая; [она] ведет к чинам и почестям; другая – тихая, простая – [ведет] к спокойной неизвестности. Избирайте любую; вам не для чего искать примеров, вы пред собою их видите: дед ваш был простой пастор и скончался мирно среди своего семейства; отец ваш – российский генерал-адъютант и умер в ссылке»[213]213
  Краткое описание жизни графа А.И. Остермана // Журнал для пользы и увеселений служащих. СПб., 1805. Ч. II. С. 48.


[Закрыть].

Остерман, как лютеранин, был похоронен отдельно от других усопших – с северо-западной стороны церкви Рождества Богородицы. Графиня Марфа Ивановна, получившая вскоре после смерти мужа разрешение вернуться из ссылки, поставила на могиле супруга памятник наподобие часовни, который еще долго помнили березовские старожилы.

Могила князя А.Д. Меншикова в Березове. Гравюра до 1891 г.

Прежде чем приступить к описанию часовни, отмечу, что именно благодаря Николаю Абрамову до нашего времени сохранились подробности о захоронении Остермана. Как мной уже упоминалось, в 1840-е годы Абрамов жил в Березове и в свободное время собирал «от старых людей» предания о знаменитых березовских ссыльных – Меншиковых, Остерманах, Долгоруких. Его единственное в своем роде сообщение об утраченной могиле князя Меншикова вызывает неизменный интерес исследователей.

В.В. Мещеряков в своей недавней работе «О захоронении князя А.Д. Меншикова»[214]214
  Мещеряков В.В. О захоронении князя А.Д. Меншикова // Труды ГЭ. XXVIII. Петровское время в лицах / Материалы научной конференции. СПб., 2007. С. 171.


[Закрыть] справедливо отметил, что, публикуя свои ценные известия, Абрамов давал глухие ссылки, относя читателя к неким «Верным преданиям березовских жителей»[215]215
  Абрамов H.A. Описание Березовского края // ЗИРГО. СПб., 1857. Кн. XII. С. 367–372.


[Закрыть] – без указания года и места издания. Историк отмечал, что это обстоятельство делает березовские предания «недоступными [для] последующих исследователей»[216]216
  Мещеряков В.В. О захоронении князя А.Д. Меншикова // Труды ГЭ. XXVIII. Петровское время в лицах / Материалы научной конференции / СПб., 2007. С. 171.


[Закрыть].

В свое время я тоже обратил внимание на эти малозначащие ссылки и пытался найти первоисточник. И кажется, мне это удалось…

По всей видимости, публикуя в 1857 году свою статью «Описание Березовского края»[217]217
  См. ссылку № 38.


[Закрыть], Абрамов ссылался на свои еще не вышедшие в свет дневниковые записи, сделанные им в 1840-х годах в Березове. Они были опубликованы позднее, когда в 1866 году в «Чтениях в Императорском обществе истории и древностей Российских» вышла работа Абрамова, посвященная могиле Остермана в Березове[218]218
  Абрамов H.A. Могила графа Андрея Ивановича Остермана в Березове. 1742–1747 // ЧОИДР. М., 1866. Кн. 2. С. 121–125.


[Закрыть].

В своей статье Абрамов указывает на своего основного информатора – березовского старожила Флора Ослопова, служившего церковным певчим. «Отец мой, когда я был в малолетстве, водил меня у Заручейной (Богородице-Рождественской. – А. Е.) церкви, – рассказывал старик Абрамову, – по могилам государственных преступников и говорил: „Вот, Флорушко, это могила князя Долгорукаго, близ самой почти церкви; вот пред алтарем была могила князя Меншикова, на мысу; на ней была часовня и сгорела о те поры, когда сгорела деревянная Заручейная церковь, которую строил Меншиков. Вот дальше, на северо-запад, могила с часовнею, немца Остермана. Этот старик был худоногий, в остроге жил, ходил с костыльком. На ногах бархатные сапоги; поносит их и отдаст, бывало, на жилетки робятам Березовским, либо старикам, либо на чабаки“ (теплая женская шапка. – А. Е.)»[219]219
  Там же. С. 122.


[Закрыть].

Березовские старожилы предоставили Абрамову и сведения о часовне, которую Марфа Ивановна поставила на могиле своего супруга. Хотя к середине XIX века памятник был уже утрачен, о нем помнили многие березовцы. Например, Абрамов упоминает 65-летнего сотника Алексея Ивановича Поленова, который в 1843 году признавался ему: «Памятник Остермана как теперь вижу»[220]220
  Там же. С. 123.


[Закрыть]. Как свидетельствуют березовцы, часовня была небольшая: 3,5 метра в высоту и менее 3-х в ширину. Материалом ей послужили толстые кедровые брусья, собранные «в замок» – одни концы в другие. Крыша часовни была покрыта в две доски со свесами, украшенными фигурной резьбой. Полукруглая дверь находилась с восточной стороны. С южной почти под самой крышей было вырезано длинное и узкое оконце. Эту особенность окна жители Березова связывали с желанием графини, чтобы «за высотою» его никто не мог заглядывать в часовню снаружи в то время, когда супруга Остермана молилась там днем, а нередко – и ночью. Внутри часовни, над самой могилой, был устроен катафалк; на нем стоял пустой гроб с крышкой – аналогичный тому, в котором покоился Остерман.

По кончине супруга Марфа Ивановна получила разрешение вернуться в Петербург. Согласно березовским преданиям, накануне отъезда – в сентябре 1747 года – графиня всю ночь провела в часовне. После ее отъезда в Березове только и говорили о том, что вдова Остермана в последнюю ночь с помощью своих дворовых людей вырыла тело мужа из земли и, положив в большой ящик, залила воском и увезла с собой. Одно из таких преданий и записал Абрамов. По словам его информатора – Флора Ослопова, жена Остермана изначально строила такую глухую часовню – с окном под крышей, – с намерением выкрасть потом тело мужа. «А как Остерманиху велели возвратить из Березова, – сообщал Флор, – то она последнюю ночь была в часовне, вырыла старика из земли, положила в сундук и увезла с собой в Россию». Далее березовский сторожил добавляет любопытные подробности отъезда Марфы Ивановны из Березова: «Когда назавтра этот сундук несли наши казаки на судно уже после ея поклажи и за сундуком шла она сама, то заплатила за переноску сундука серебряными рублевиками. В судне уже, если надобно было тот сундук переставить с места на место, то давала казакам по серебряному рублевику. Но хотела схитрить от людей, но земля свое взяла. Как совсем было готово к отправке судно, вдруг подул сильный северный ветер, [и] дворовая девка Остерманихи[221]221
  Это могла быть либо Наталия Яковлевна, либо одна из двух их дочерей.


[Закрыть] стояла близ паруса, и так ее сильно дернуло, что она упала в воду и утонула. Нашли в воде девку уже после отхода судна и похоронили. Вот и вышло так, – заключает Ослопов, – мужа мертваго с собою взяла, зато оставила в Березовской земле свою девку»[222]222
  Абрамов H.A. Могила графа Андрея Ивановича Остермана в Березове. 1742–1747 // ЧОИДР. М., 1866. Кн. 2. С. 123.


[Закрыть].