Текст книги "Слуга царю..."

27

Вот уж кого никто и тем более никогда не ожидал увидеть в Центре.

Полковник шел по коридору, не обращая никакого внимания на жавшихся по стенам сотрудников, решивших, видимо, что стали жертвами коллективной галлюцинации и видят выходца с того света. Нет, не одного из других миров: к посетителям оттуда давно привыкли, сами в большинстве своем не раз бывали за Гранью, а некоторые и происходили от одного из зеркальных отражений какого-то, никому не известного оригинала, размноженного в бесчисленных множествах своих копий – очень похожих или разительно отличающихся… Полковник, похудевший, побледневший, одетый в какие-то живописные лохмотья немыслимой расцветки и фасона, словно ярмарочный фигляр, вооруженный кривой сучковатой дубиной, на которую опирался, будто на страннический посох, больше напоминал именно загробную тень, обитателя того единственного из миров, откуда никто из плоти и крови еще никогда не возвращался…

Не оборачиваясь на робкие приветствия своих подчиненных, неожиданный визитер отыскал нужную дверь, ведущую в собственный кабинет, давно оккупированный его заместителем, и, пинком распахнув ее, ввалился в помещение, разом наполнив его таким букетом тяжелых «ароматов», по сравнению с которыми «благоухание» изрядно залежавшегося в гробу покойника показалось бы тонким запахом изысканного парфюма.

– Рад приветствовать вас, господин Полковник, – робко проблеял сотрудник из угла, в котором оказался совершенно неожиданно для себя, своротив по дороге стеллаж-этажерку с книгами и разлапистое, похожее на скульптуру художника-абстракциониста растение, названия которого никто не знал, – порождение неизвестного мира, игравшее у хозяина кабинета роль любимого фикуса. – Позвольте поинтересоваться вашим здоровьем…

– Не дождетесь! – рыкнул вошедший на потерявшего дар речи подхалима, срывая и швыряя прямо на ковер детали своего облачения и ничуть не стесняясь при этом присутствия постороннего. – Ванну, бритву, приличную одежду! Срочно!!!

Поняв, что неминуемая казнь за совершенное им святотатственное посягательство на неприкосновенное кресло откладывается по меньшей мере на некоторое время, заместитель опрометью, на трясущихся ногах кинулся исполнять приказ.

Обнаженным Полковник выглядел еще страшнее, чем в одежде, если так можно назвать сброшенное им вонючее рубище: казалось, мертвенно-бледная, даже зеленоватая, нездоровая кожа, бугрящаяся отвратительного вида рубцами и испещренная нарывами и гноящимися язвами, содрана с мертвеца и напялена кое-как, без учета анатомических особенностей, на каркас – другого слова не подобрать, – имеющий очень общее сходство с человеческой фигурой. Местами сквозь оболочку, которой так и хотелось назвать кожу существа с головой Полковника, проступало даже что-то смахивающее на металлические крепления и лабораторные зажимы, а пульсирующие то тут то там под ней трубки совсем не походили на сосуды и артерии, к тому же располагались вовсе не там, где им положено природой.

Критически осмотрев себя в зеркале ванной комнаты, скрывавшейся за неприметной дверью в глубине кабинета, Полковник сокрушенно покачал головой и принялся извлекать из замаскированного в стене сейфа, сквозь открытую дверцу которого в жаркое помещение тут же морозными клубами повалил пар, разнообразные предметы, к гигиене и косметике имевшие самое отдаленное отношение…

Столпившиеся в коридоре сотрудники, собравшиеся вместе словно мухи на запах меда или, скорее, крысы на звуки дудочки Гаммельнского крысолова, с ужасом ожидали явления ужасного начальника, перебирая про себя все прегрешения, явные и мнимые, накопившиеся за период относительной свободы, и ежесекундно вздрагивая от доносящихся из-за нескольких дверей приглушенных звуков, порой, как казалось с перепугу, издаваемых явно не человеком…

Нескольким женщинам и мужчинам пожиже давно стало плохо, но никто не обращал на страждущих никакого внимания – их просто-напросто оттащили подальше, радуясь освободившемуся месту. Каждый стремился пробиться поближе к входу в заветный чертог, надеясь первым попасть на глаза Самому, когда он покинет наконец свои владения.

Ждать пришлось долго, но они дождались…

За дверью послышались уверенные шаги, ручка повернулась, и перед раздавшимися в стороны дрожащими людьми появился он… Нет, не ожидаемый страшный оборотень, монстр, выбравшийся из могилы, а все тот же знакомый всем Полковник – подтянутый, элегантный, ироничный, как всегда.

Обведя взглядом чуть прищуренных глаз притихшую аудиторию, он хмыкнул и спросил:

– Вы не поделитесь со мной, господа, той причиной, которая собрала вас здесь, заставив бросить повседневные занятия и забыть должностные инструкции?

Не дождавшись ничего путного от онемевшей толпы, кроме редких неразборчивых возгласов, Полковник удовлетворенно кивнул головой:

– В таком случае я не задерживаю вас и приглашаю вернуться в свои кабинеты и лаборатории…

В задних рядах с шумом рухнула еще одна не в меру впечатлительная девушка.

– Приведите в себя мадемуазель Лору и – по местам!

Только после последнего распоряжения сотрудники с облегчением начали расходиться, поняв, что сладостному и недолговечному безвластию пришел конец, но немедленное аутодафе откладывается на неопределенное время…

* * *

– Почему мое кратковременное отсутствие привело к таким обескураживающим последствиям, господа?..

Полковник расхаживал взад и вперед перед старшими сотрудниками Центра, собранными в конференц-зале по его приказу и внимавшими ему в напряженном молчании. Конечно, определение «кратковременное» для тех десяти без малого месяцев, что он отсутствовал в сфере досягаемости, если не визуальной, то косвенной, породив массу слухов и домыслов, так никем и не опровергнутых, вызывало вопросы у некоторых из собравшихся, но они предпочли держать его при себе. Беспокоить по пустякам руководителя, настроение которого даже по привычным критериям Центра было очень далеким от благостного, казалось немыслимым. Шутить, судя по отсутствию на заседании первого заместителя, осмелившегося отдавать в отсутствие Полковника распоряжения, не имевшие, по вполне понятной причине, его визы, и свернувшего ряд направлений деятельности Центра как неперспективные, он не был расположен, а судя по тому, что вызвавшего неудовольствие так никто больше не встречал – не был расположен категорически.

– Возвратясь из срочной отлучки по делам, никого из присутствующих здесь не касающимся, я нахожу практически полный развал работы, повальное безделье и благостное пребывание в холе и неге… Никто не выполняет своих прямых обязанностей, не интересуется течением дел на подконтрольных объектах, что уже привело к ряду практически необратимых процессов, имеют место самовольные отлучки командированных… Вот вы, к примеру. – Полковник походя ткнул пальцем в сторону сидевшего в левой стороне зала худощавого белобрысого мужчины с красным обветренным лицом, облаченного в камуфляжный комбинезон и баюкающего обмотанную несвежими бинтами руку на перевязи. – Почему оставили вверенный вам участок?

Вояка стремительно растерял цветущий вид и принялся затравленно озираться на незаметно отодвигающихся от него соратников.

– Э-э… я…

– Ответьте, ответьте! – поощрил его начальник. – Но сначала встаньте.

«Камуфляжный» побледнел еще сильнее и завозился на своем месте, судорожно пытаясь извлечь из-за кресла как на грех зацепившиеся там за что-то костыли.

– Ладно, сидите! – махнул на него рукой Полковник. – Можете докладывать сидя.

– Я… Форпост в пространстве номер эф-ноль-три-пятнадцать-бис, которым я командовал, полностью уничтожен. Удалось эвакуироваться только мне и двум моим подчиненным, один из которых скончался от ран уже здесь…

– Причина!

– Неожиданная, ничем не спровоцированная атака аборигенов! – отчеканил раненый, все-таки сумевший подняться с места, опираясь на один из костылей. Выяснилось, что левая его нога отсутствовала ниже колена, и камуфляжная штанина там была аккуратно заколота булавкой. – Нападение было внезапным, а силы, имеющиеся в моем распоряжении, оказались недостаточными. Запрошенных подкреплений из Центра я так и не получил, поэтому, когда сопротивление стало невозможным из-за подавляющего превосходства атакующих в живой силе, самостоятельно принял решение об уничтожении форпоста и организованном отступлении с односторонней иммобилизацией локала за собой. Готов понести заслуженное наказание за проявленное малодушие.

– Сидите, сидите… – несколько смущенно перебил его Полковник. – Ваше дело будет тщательно рассмотрено. Думаю, что вы достойны поощрения, а не наказания… Наказаны, причем строжайшим образом, будут виновные! – возвысил он голос, обращаясь к потупившимся в большинстве своем слушателей. – Бардак развели, понимаешь!..

Он щелкнул переключателем миниатюрного пульта, и освещение в зале притухло. В сумраке ясно проступили очертания светящейся голубоватым светом ажурной сферы, возникшей посреди помещения и лениво поворачивающейся в полуметре от пола вокруг своей оси. В руках Полковника появилась тонкая световая указка, которой он небрежно нарисовал на голубой поверхности сферы несколько фигур неправильных очертаний, тут же вспыхнувших кроваво-красным сиянием. Еще мгновение, и сфера украсилась десятком желтых пятен, формой напоминающих веселящихся под покровным стеклом микроскопа амеб.

– Видите, к чему привела ваша деятельность, вернее, бездеятельность, господа. Кроме потери контроля за пространством эф-ноль-три-пятнадцать-бис, мы полностью вытеснены еще из пяти измерений. Погибли, а возможно и попали в руки противника многие наши товарищи – информация об их судьбе отсутствует. Благодарение Высшим силам, к высокотехнологическим эти «земли» не относятся, и поэтому непосредственной угрозы для Миссии нет. Серьезно подорваны наши позиции еще в одиннадцати пространствах, включая два, особенно важных для нашей Миссии. Я имею в виду эль-двенадцать-двенадцать и эр-ноль-ноль-два-ноль… Закрыто тридцать два локала, – на «карте» появилась россыпь зеленых треугольничков, составивших на ее поверхности фосфорически светящийся прихотливый орнамент, – большинство из которых, боюсь, больше не удастся активировать… Никакое наказание виновных не спасет ситуацию, господа, но если все здесь присутствующие возьмутся за дело, засучив рукава и думая только о Миссии, а не о собственном благополучии или ожидающей его награде…

Заседание длилось еще несколько часов, и разошлись собравшиеся далеко за полночь, воодушевленные и ощущающие прилив сил, унося в душе ощущение, что наконец-то вернулся Хозяин, суровый, но справедливый, карающий, но милующий, руководящий и направляющий…

* * *

– Я хочу поставить вас в известность, господин Лайнерт, – сообщил Полковник бывшему командиру форпоста в сопредельном пространстве эф-ноль-три-пятнадцать-бис, явившемуся по его вызову в начальственный кабинет через несколько дней, – что инициированное мной следствие по делу гибели вашего подразделения не выявило никаких просчетов в вашем руководстве.

Вытянувшийся перед суровым начальником в струнку офицер (он уже опирался на две ноги, одна из которых была сложным биомеханическим протезом, мало в чем уступавшим живой конечности) несколько расслабился: начало было более чем многообещающим…

– Поэтому я должен объявить вам о повышении. Статус ваш отныне будет иным – вы, господин Лайнерт, становитесь моим первым заместителем вместо прежнего… – Полковник улыбнулся своей фирменной, одними губами, улыбкой и сделал длинную паузу, от которой по спине бравого вояки пробежала предательская струйка пота. – Пониженного в статусе и отправленного в длительную командировку… Теперь общее руководство Центром в мое отсутствие будете осуществлять вы. Поздравляю.

– Но…

– Я попросил бы вас не перебивать меня, господин подполковник, – не меняя тона продолжил руководитель. – Все вопросы потом…

Через несколько часов Центр снова остался без своего Хозяина, опять исчезнувшего неизвестно куда и неизвестно на какое время. Однако теперь учреждение уже не было пораженным анархией муравейником, каждый из обитателей которого, не обращая внимания на действия другого, занимался своим делом, позабыв про общее. Руководитель ушел, но оставил вместо себя другого, рьяно взявшегося за выполнение поставленных перед ним задач, не теряя драгоценного времени…

* * *

– Здравствуйте, Андриян Владиславович! – Перед приват-доцентом Ферапонтиковым, заведующим одним из закрытых психиатрических заведений близ Санкт-Петербурга, предстал высокий представительный господин, судя по осанке и взятому сразу тону, привыкший скорее отдавать приказания, чем подчиняться. – Вы меня, конечно, не знаете, хотя я о вас очень даже наслышан… Профессор медицины Алсенс Карл Годфридович, – представился пришедший, протягивая какой-то документ, видимо долженствующий удостоверить его личность и одновременно крепко пожимая руку медика, машинально принявшего рукопожатие вместо того, чтобы нажать под столом секретную кнопку, вызывавшую в кабинет вооруженную охрану, дабы она разобралась с непрошеным визитером…

От прикосновения сухой и теплой, приятной на ощупь ладони странного профессора по руке Андрияна Владиславовича пробежали странные «электрические» мурашки, светлые смеющиеся глаза затягивали, усыпляли, заставляли безоговорочно поверить такому милому и привлекательному господину…

«Профессор медицины» вошел в палату, поощрительно похлопав по плечу замершего столбом у двери служителя, так и не опустившего руку с ключом, и аккуратно притворил за собой массивную дверь, обитую несколькими слоями толстого стеганного войлока.

– Приветствую вас, Илья Евдокимович! – обратился он к сидящему на койке мужчине средних лет в сером больничном халате, беззаботно улыбающемуся вошедшему и идиотически пускающему слюни на грудь, будто младенец. – Давненько мы с вами не виделись…

Энергичный хлопок по плечу, несколько хитрых пассов перед глазами – и глаза сумасшедшего, до этого пустые и безжизненные, словно стеклянные шарики, осветились узнаванием.

– Господин Полковник! – обрадованно воскликнул Илья Евдокимович, ловя руку лже-профессора и пытаясь облобызать ее от обуревающих чувств. – Вы пришли за мной, за мной!.. Заберите меня отсюда, я выполнил свою задачу!

– Успокойтесь, господин Колосов, – с трудом вырвал у сумасшедшего свою руку Полковник и брезгливо вытер ее извлеченным из кармана платком. – Лучше расскажите мне все по порядку…

Еще через некоторое время, так никем и не остановленный, профессор Алсенс с озабоченным видом покинул лечебницу, а удостоившиеся общения с ним люди еще долго пребывали в прострации, ничего не помня о случившемся после того, как приходили в себя. Больной, с которым безликий и безымянный посетитель беседовал некоторое время без свидетелей, был найден мертвым с блаженным выражением на застывшем навеки лице. Вскрытие показало, что смерть наступила от внезапной и беспричинной остановки сердца…

28

Да-а, приятно все-таки, уже готовясь взойти на эшафот, получить в последний момент известие об отсрочке исполнения приговора на неопределенное время, да к тому же с намеком на пересмотр дела в оправдательном ключе.

Похожие чувства переживали все до единого повстанцы, в один миг превратившиеся из загнанных в западню, ощетинившихся волков, готовящихся дорого продать свою жизнь, в хозяев положения, получивших возможность диктовать загонщикам уже свою волю.

На внутреннем дворике вовсю кипела работа: под руководством деятельного Вяземского давешние осажденные рука об руку с бывшими осаждавшими, прицепив к танку тросами, выкатывали уже третье крупнокалиберное орудие, не покидавшее стен Арсенала лет сорок. Порой «давай-давай-давай» и извечные веселые матерки заглушали даже рев танковых двигателей…

Превращенный в штаб второй этаж, где не осталось ни одной стены, не поклеванной пулями, теперь кишел народом. Откуда-то появились канцелярские столы с персоналками, за каждой из которых вместо изящной барышни восседал здоровенный мужик в камуфляже, а вместо чернильного прибора громоздился пистолет-пулемет или автоматический карабин. Связисты, толкаясь и переругиваясь, тянули кабели, в углу весело стрекотал и помигивал всевозможными лампочками оперативно развернутый полевой коммутационный центр, а одну из стен украшал огромный, несколько криво закрепленный и кое-где пузырящийся план Санкт-Петербурга, к которому двое шустрых ребят в пятнистых мундирах и наушниках поминутно прикалывали красные (ей-богу, Александр к выбору цвета «своих» никакого касательства не имел!) флажки на булавках, обозначающие расположение поддержавших восстание частей и захваченных объектов, голубые – «челкинские», зеленые – «думские» и белые – колеблющиеся. Еще час назад пестрая, как перемешанная головоломка, карта сейчас напоминала красно-белую с редкими голубыми пятнышками и зелеными крапинами мишень, в центре которой синело яблочко, обозначающее Зимний дворец, Генеральный штаб и Петропавловскую крепость, а на Рождественской стороне – рыхлая зеленая клякса с центром в районе Таврического дворца, постепенно белевшая. Беспокоили почти сплошь бело-зеленые Острова, Охта и Выборгская сторона, в противовес красному югу, явно выжидавшие чего-то более определенного, чем бродящие по городу фантастические слухи. Это «болото» следовало склонить к решению как можно быстрее…

«А вы стратег, оказывается, товарищ майор! – раздался где-то в мозгу язвительный голос, очень похожий на голос Пашки Драгунова, дружка-корешка училищного, сложившего свою вихрастую голову где-то в Таджикистане еще в начале роковых девяностых. – Что же в академию-то не рванул, а?»

«Эх, Пашка-Пашка… Вот кто у нас был лучший стратег и тактик в одном лице – что у доски, что в лихих набегах на общежития пед– и мединститута… – Бежецкий поскреб в затылке. – Его бы сейчас сюда… А еще лучше – на мое место…»

– Господин полковник! – окликнул Александр барона Штелля, деликатно курившего в разбитое окно, поставив ногу в надраенном до солнечного блеска ботинке на низкий подоконник, несмотря на то что все помещение было заполнено слоистым дымом, исторгаемым десятками папирос, сигарет, сигар и даже трубок. Аккуратист и умница, тевтонская светлая голова, непонятно из каких резонов примкнувший с самого начала к «бунтовщикам», хотя склонностью к авантюрам, если судить по краткой характеристике, данной ему Маргаритой и еще более краткой и емкой – Ладыженским, не отличался. – Вы не уделите мне одну-две минуты своего драгоценного времени?

– Всегда в вашем распоряжении, Александр Павлович. – Барон аккуратно затушил сигарету, чрезвычайно метко кинул ее в чью-то бесхозную каску (к тому же с аккуратной дырочкой сбоку), стоявшую на полу метрах в пяти от него, хотя весь пол вокруг был густо усыпан окурками и прочим мусором, одернул безукоризненно сидевший на его поджарой фигуре по определению мешковатый камуфляж и подошел к Бежецкому. – Я весь внимание.

«Когда же он, немчура, марафет-то успел навести? – Александр завистливо сравнил безукоризненный вид барона со своим, оставляющим желать много лучшего. – Неужели денщика с собой притащил? Или припахал какого-нибудь раззяву из пехтуры?..»

Вместо этих вопросов он ткнул пальцем в Выборгскую сторону на карте, в душе проклиная себя за неотесанность – князю, конечно же, полагалось проделать это как-то изящно, например, отсутствующим сейчас стеком или тростью – здесь, как он знал, проживали в основном «товарищи пролетарии», если не взять их под контроль, способные на многое… В том числе и на удар в спину расслабившихся не вовремя инсургентов. Тем более что на карте их «ареал» располагался прямо в тылу спешно оборудуемых сейчас под руководством князя Вяземского артиллерийских позиций.

– Вам нравится, Николай Генрихович, сия цветовая гамма на данном участке? Особенно в привязке к нашей артиллерии здесь и здесь…

* * *

Ну вот, остзейский барон теперь в лепешку расшибется, но взрывоопасный пролетариат постарается от безответственных шагов удержать. Тем более сил и средств у него будет предостаточно… Заодно займет несколько полицейских участков и, возможно, сумеет перетянуть на свою сторону фрондерствующих лейб-гренадер, еще накануне во всеуслышание объявивших, что им начхать как на возомнивших себя вершителями судеб России мужланов, разночинцев и юродствующих дворян в лице членов Государственной думы, так и на «рыжего». В худшем случае Штеллю, родной брат которого служит в этом гвардейском полку, удастся их убедить хотя бы продолжать и далее держаться нейтральных позиций.

Что с флотом? Тут хочешь не хочешь, а придется вернуться к чудесно воскресшему князю Бекбулатову, мысли о котором удавалось успешно гнать последний с небольшим час…

Подвернулся он, конечно, вовремя со своими «бронированными» гусарами, да и Маргарита подтвердила по внезапно ожившему поминальнику, что с Владимиром Довлатовичем все чисто, он самый что ни на есть подлинный, правда, уклонилась при этом от объяснений, но… Не шло никак из головы мертвое лицо с аккуратной дырочкой во лбу, точь-в-точь соответствующей по диаметру пуле пистолетного калибра, «просверленной» вот этой самой рукой… Да к тому же как объясняться с Александровым другом, как внятно сказать ему, что «Федот-то не тот»? Нет, сначала нужно вытащить близнеца из крепости, а там… А там, может быть, все рассосется… Эх, Саша, Саша, не подумал ты тогда, согласившись на посулы проклятого Полковника, чтоб ему гореть в аду!.. Хотя…

Стыдно, до скрипа зубовного стыдно было вспоминать, как кинулся перемазанный «танкист» на шею вышедшему во двор Арсенала Бежецкому, как засыпал вопросами, тормошил, хохотал неизвестно по какому поводу, а Александр стоял столбом, криво улыбаясь и все разглядывая, разглядывая, разглядывая такое неприятно знакомое скуластое лицо, похудевшее, правда, и украшенное довольно свежим шрамом, но все равно именно ТО лицо… Нужно было хотя бы сыграть радость, тоже трясти руку, обнимать, сыпать вопросами… О чем, скажите на милость? Где вы, например, прохлаждались, господин Бекбулатов, почти год и почему не гниете сейчас благополучно в компании могильных червей в своем фамильном склепе Касимовского имения? Нет, что бы ни утверждала там баронесса фон Штайнберг, а без Полковника или его людей здесь никак не обошлось…

Ладно, как бы то ни было, а князя, слегка обиженного (наверное, списал не слишком горячую встречу на трясучку напряженной ситуации) удалось сплавить на помощь «агитаторам», основной целью которых было не дать ввязаться в драчку флоту, который мог наворотить дел своей огневой мощью и шустрыми, как и везде в мире, ребятишками-морпехами, именуемыми здесь витиевато флотскими экипажами. Кстати, Гвардейский Флотский экипаж неожиданно, возможно, в пику своим сухопутным собратьям, а может, просто не разобравшись, твердо держал сторону Зимнего дворца (или Челкина, что одно и то же), выдвинувшись во всей своей боевой мощи к Дворцовой площади. Гвардейских морпехов, похоже, нейтрализовать без стрельбы (да какой там стрельбы – их танками не вышибешь с занятых позиций!) не удастся и, заливая брусчатку русской кровью, Челкину, возможно, удастся продержаться до подхода еще какого-нибудь провинциального Мерецкова с его полком, дивизией или корпусом… Опять же авиация. Авиаторы, мать их так и разэдак, в массе своей происходят из разночинцев, ни в грош не ставят ни гвардию, ни дворянство вообще, технократы чертовы… Может, уже сейчас, где-нибудь над Александровской слободой, разворачивается, ложась на боевой курс, звено реактивных «Горынычей», один ракетный залп с борта которых сровняет с землей и Арсенал, и лежащие вокруг кварталы, жители которых сейчас либо крестятся на свои домашние иконостасы, лежа на полу квартир, либо бегут куда глаза глядят, прихватив с собой только самое ценное и проклиная на чем свет стоит и Челкина, и Думу, и сумасшедших гвардейцев, затеявших свои разборки, ни капли при этом не думая о мирных обывателях…

Как бы теперь пригодились средства массовой информации, но, к сожалению, взятый под контроль резервный телецентр на Васильевском острове оказался неработающим, вернее, выведенным из строя, и специалисты теперь кропотливо пытались вдохнуть в него жизнь. Официальный же, столичный, наплевав на всю сетку вещания, каждые пятнадцать минут выдает в эфир заявления Челкина, перемежающиеся снятыми еще утром сценами пленения повстанцев.

Окровавленных жалких гвардейцев в минутном ролике выносят и выводят с поднятыми руками под бодрый голос репортера из дымящегося здания вокзала (не разобрать, какого именно, – слишком уж покорежен взрывом фасад, да и угол съемки неподходящий). Качество записи было мерзейшим, да и телевизор с треснувшим корпусом безбожно барахлил, но узнать кое-кого из пленников и снятых крупным планом убитых удалось, хотя и не без труда.

Особенно умиляла статичная картинка, то и дело вставляемая в эфир: полковник Бежецкий в расстегнутом мундире, сидящий, вернее вскакивающий с тюремной койки. Скорее всего, если принять во внимание искаженное гневом лицо близнеца, оператору снимающему его, не поздоровилось, и этот кадр так и остался тем единственно подходящим для показа, который удалось извлечь из разбитой камеры. Фальшиво-бодрый голос комментатора, неизменно вызывая оживление в штабе, объявлял, что настоящий полковник Бежецкий по подозрению в подготовке переворота арестован еще задолго до оного и содержится в Петропавловской крепости, а инсургентами (поначалу они назывались бунтовщиками, но затем градус осуждения заметно снизился) руководит наглый самозванец, лишь отдаленно похожий на оригинал. Принимал на веру заявление телевизионного деятеля, похоже, один лишь Александр, у которого кошки скребли на душе…

Задумавшись, Бежецкий только сейчас обратил внимание на застывшего перед ним худенького «камуфляжного» паренька лет девятнадцати-двадцати с соломенным ежиком на лопоухой голове, протягивающего плоскую черную трубку с антенной.

– Чего тебе, сынок? – спросил Александр, выплывая из своих дум.

– Вас к телефону, ваше высокопревосходительство!

– Давайте, подпоручик. – Бежецкий протянул руку, смущенно думая про себя: «Как же я звездочки-то не разглядел на рукаве? За солдатика офицера принял, профан! Еще на дуэль нарвешься тут…» – Как ваше имя?

– Подпоручик Симонов, господин полковник! – польщенно вытянулся парнишка с темно-синим с серебром шевроном гродненских гусар на рукаве, заливаясь прямо-таки девичьим румянцем.

– Вольно, гусар! Благодарю за службу! Бежецкий у аппарата, – последнее уже в трубку.

– Сашка, гад! – раздался в мембране возмущенный бекбулатовский голос, слегка искаженный помехами. – Пока ты там политесы разводишь, меня тут мариманы на куски рвут! «Благодарю за службу!..» – передразнил он, довольно похоже подражая голосу Александра. – Наполеон хренов!.. Буонопартий Новгородской губернии!..

– Ладно ты, – прервал поток язвительностей Бежецкий. – Как там в Кронштадте? Обстановка, настроения…

– А на фига мне Кронштадт твой сдался?! – весело завопил в трубку экс-гусар. – Я и поближе нашел то самое, что нам требуется! Ведь ты же, Сципион[79]79
  Сципион Африканский (ок. 235 г. до н. э. – ок. 183 г. до н. э.) – полководец времени второй пунической войны, нанесший в 207 году поражение карфагенскому полководцу Гасдрубалу в Испании и Ганнибалу при Заме в 202 году.


[Закрыть] наш Новгородский, на весь Балтийский флот не претендуешь? Он ведь в большинстве своем и в Неве-то не поместится… Конечно, если…

– Погоди! – перебил его Александр. – Так ты не в Кронштадте? Почему?

– Я ему про Фому, а он мне про Ерему! – обиделся Бекбулатов. – Я же тебе битый час твержу: нашел я уже то самое, что нам нужно, и прямо под боком! Лечу я, значит, над Крестовским островом, а тут меня мысль посещает: «Дай, думаю, на Судостроительный завод гляну…» Глянул, и что ты думаешь? Стоит она, красавица, у причала…

– Да говори ты толком! – рассердился Бежецкий. Неужели этот повеса умудрился разглядеть какую-то даму с вертолета? – Кто стоит?..

– Крейсер! – выпалил Владимир. – Легкий рейдер класса «океан». Такие наши разлюбезные друзья с Туманного Альбиона фрегатами еще кличут…

– Какой еще фрегат? Парусник, что ли?

Чересчур шустрая фантазия тут же нарисовала романтический образ трехмачтового судна, ощетинившегося по бортам жерлами бронзовых пушек, с черным Веселым Роджером на мачте…

– Сам ты парусник! Говорю же тебе: крейсер. Четыре башни главного калибра, не мерено более мелких орудий, ракеты, торпедные аппараты и прочие зенитки… Хотя они наверняка не понадобятся… Я морячков уже почти уговорил нам пособить. Правда, командует этим чудом судостроения один наш с тобой старый знакомый, поэтому без тебя, то есть без твоего самоличного присутствия, моншер ами, никак не обойтись. Я за тобой уже геликоптер отправил, жди с минуты на минуту…

– Хорошо, хорошо… А как хоть этот крейсер-то называется, Владимир?

– А я разве не сказал? «Аврора»! Крейсер «Аврора»…

Бежецкий потрясенно опустил трубку, не слушая больше того, что пищала, восторженно захлебываясь, мембрана.

Ничего себе символ!..

* * *

С высоты птичьего полета «Аврора» ничем не напоминала свою знаменитую тезку, ставшую символом Великой Октябрьской революции, но производила впечатление более чем солидное. Да, Бекбулатов был прав: с такой огневой мощью несговорчивых кронштадтцев можно оставить на десерт…

– Что тебе снится, крейсер «Аврора»?..– промурлыкал себе под нос Бежецкий, когда вертолет резво пошел на посадку. – В час, когда солнце встает над Невой…

Солнце, правда, наоборот начинало свое неспешное снижение, но песня есть песня – слова из нее не выкинешь…

– Где ты болтаешься, Сашка! – завопил с борта крейсера Бекбулатов, едва Александр показался на пристани в сопровождении нескольких гусар, вооруженных до зубов. – Я тебе даже адмиральский трап выторговал, а ты…

На борту делегацию встречала небольшая группа военных моряков, облаченных в парадные мундиры.

– Капитан второго ранга Колчак, – представил сияющий, как новенький империал, Володька высокого морского офицера в белой форме с хищным костистым лицом под широкой фуражкой с золотой кокардой. – Хозяин здешних мест. Да вы, кажется, знакомы…

В голове Бежецкого привычно (хотя в последнее время это случалось все реже и реже) щелкнуло, и словно по экрану компьютера побежали воображаемые строки: «Колчак Николай Александрович, капитан второго ранга, командир крейсера ВМС Российской империи „Аврора“…» Что-то там такое неприятное было у него с Бежецким… То ли ссора, то ли просто какая-то размолвка… А потомок-то похож на своего знаменитого предка, очень похож… Конечно, печально знаменитого в мире майора Бежецкого, ибо здесь, в этом мире прадед командира «Авроры» не прославился ничем, кроме полярных экспедиций и нескольких, известных в узком кругу гидрографов и гляциологов, открытий. Равно как и прототип его корабля, отличившийся лишь в паре второстепенных морских боев Британской кампании и благополучно разрезанный в свое время за полным моральным устареванием «на иголки».