Текст книги "Слуга царю..."

– Граф… Простите, князь, – поправился капитан второго ранга. – Позвольте на пару слов…

Два офицера, морской и сухопутный, чуть ли не под ручку, как старые приятели, отошли к борту.

– Знаете, князь, – после некоторого молчания произнес Колчак, не глядя в лицо Александра. – Я давно уже понял, что тогда был не прав… Хотел приехать к вам, извиниться, да все никак не получалось… А потом эти события прошлого года… Вам стало не до таких мелочей…

– Какая ерунда, капитан, – заявил Бежецкий, мучительно вспоминая причину «его» ссоры с Колчаком и никак не в состоянии вспомнить. – Я давно забыл об этом.

– Да? – Капитан заглянул ему в глаза. – Это правда?

– Вашу руку, – вместо ответа протянул ему ладонь Александр…

29

– За последние несколько часов положение разительно изменилось… – Князь Карпинский, неделю назад повышенный в чине и назначенный столичным генерал-губернатором вместо старенького Алметьева-Талшинского, держа красную сафьяновую папку с докладом на вытянутых руках, вытянулся перед столом, за которым восседал, подперев ладонями тускло-рыжую голову, светлейший.

Новый градоначальник, как было известно всем без исключения в Санкт-Петербурге, страдал близорукостью, но очки с каким-то дамским жеманством носить стеснялся, считая, что они его не то старят, не то лишают мужественности. Где рыхлый, если не сказать толстый, лысоватый чиновник пятидесяти девяти лет от роду нашел в своем облике молодость, тем более мужественность, оставалось тайной за семью печатями, но подчиненным князя любую бумажку, предназначенную для его глаз, даже самую незначительную, приходилось печатать таким крупным шрифтом, который любой другой разглядел бы за десяток-другой метров. От сиятельных нападок и обвинений в беспричинной экономии бумаги их это, впрочем, не спасало… Сегодняшний доклад, содержание которого можно было сформулировать всего лишь двумя короткими словами: «Плохо дело», занимал, например, сто девяносто пять страниц.

– …к худшему, – продолжал тем временем Аристарх Леонидович, косясь одним глазом пусть и близорукого, но весьма искушенного царедворца на «полудержавного» властелина, всесилие которого, похоже, в данный момент дрожало даже не на волоске, а на паутинке. – К инсургентам, число которых нами, довольно опрометчиво, как оказалось, было признано незначительным…

– Кем это «нами»? – поднял на генерал-губернатора покрасневшие водянистые глаза с набрякшими веками Челкин. – Кого вы имеете в виду, князь?

В голосе светлейшего опасно звенел металл, что вогнало Карпинского едва ли не в ступор.

– Своих подчиненных, ваша светлость! – отчеканил он, пытаясь втянуть свое объемистое брюхо и принять молодцеватый вид. – И себя лично… – добавил он несколько ниже тоном.

– То-то! – сварливо заметил Челкин, снова опуская подбородок на ладони. – А то, понимаешь, взяли моду…

Какую именно моду взяли загадочные «они», Аристарх Леонидович так и не узнал, поэтому, выждав некоторое время и не получив разъяснения, продолжил:

– Блокированным в комплексе зданий Нового арсенала главным силам инсургентов удалось прорвать блокаду при помощи внезапно перешедшего на их сторону Гродненского гусарского полка, имеющего на вооружении тяжелую бронетехнику…

– Так у этого лже-Бежецкого уже и танки есть?!

– Так точно, – упавшим голосом подтвердил князь, – шестьдесят семь машин…

– Откуда так много? Ведь у гродненских гусар по штату должно быть значительно меньше?

– На сторону инсургентов переходят все новые и новые воинские части… Более того, используя гусарские тягачи, им удалось вывести из Арсенала несколько тяжелых орудий и привести их в боевую готовность.

– Сколько? – ахнув, подался вперед Челкин.

– Две полные батареи…

Светлейший сжал виски ладонями и застонал, словно от головной боли.

– А что командир двадцать третьего пехотного? Как бишь его там?.. Полковник Мерецков, кажется…

– Двадцать третий пехотный полк также в полном составе перешел на сторону инсургентов. Их главари сумели убедить солдат в том, что добиваются восстановления власти государя императора, попранной узур…

Спохватившись, что чуть было не сказал лишнего, Карпинский замолчал, прикусив язык.

– Что же ты, Аристарх Леонидович, остановился? – криво усмехнулся Челкин. – Договаривай уж, коли начал!..

– Якобы попранной вами, – вывернулся лизоблюд.

– А сам-то Мерецков? Застрелился? Арестован?

– Увы, по-прежнему возглавляет полк. Бежецкий сумел переубедить его.

– Предатели! – раздраженно откинулся на спинку кресла «полудержавный». – Одни предатели вокруг… Что же мы имеем? На какие части можно положиться?

Генерал-губернатор виновато развел руками:

– Пожалуй, только на ведомство обер-полицмейстера, да и то в очень урезанном составе, и дворцовую охрану… Еще, Гвардейский Флотский экипаж, занимающий позиции вокруг дворца. Флот, большая часть гвардии и расквартированные в городе и близ него армейские и казачьи части, правда, пока сохраняют нейтралитет. То есть их командиры требуют письменного приказа императора на подавление восстания, – поправился он. – За его личной подписью…

– Но это же невозможно!

– Вот именно… В данный момент представители инсургентов в Кронштадте безуспешно ведут переговоры с командирами размещенных там кораблей. Полностью лояльны вам… то есть нам… – вконец запутался Аристарх Леонидович. – То есть…

– Короче!

– Подтвердили готовность исполнить любой приказ только командир расквартированного под Выборгом Двенадцатого авиационного полка, командир Тридцать восьмой пехотной дивизии в Ревеле и…

– Так, ревельцы далековато, но все равно пусть выступают на Петербург. Авиаторам мой прямой приказ: нанести бомбовый удар по Арсеналу!

– Но это же почти самый центр города! В двух шагах от дворца!..

– Исполняйте приказ, князь! Не время для сантиментов!..

В этот момент взорвались разнокалиберными трелями сразу несколько телефонов на челкинском столе. Схватив трубку одного из них, «светлейший» слушал несколько секунд, а потом, швырнув ее на стол, вскочил и кинулся к огромному выходящему на Неву окну, едва не сбив при этом с ног генерал-губернатора, не успевшего посторониться.

На сине-стальную, напоминающую вороненый металл, шершавую от мелкой волны гладь реки из-за Стрелки Васильевского острова величественно выдвигался хищный приземистый силуэт явно не гражданского судна.

– Что это такое, я вас спрашиваю?! Вы же утверждали, что переговоры бунтовщиков с моряками безуспешны?

– Значит, кого-то им все же удалось уговорить… – пролепетал находящийся на грани обморока Карпинский, без особого успеха надавливая указательными пальцами на слезящиеся от напряжения глаза, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Впервые в жизни он пожалел о своем презрении к очкам…

– В крепости сгною! В Сибири! – взревел разъяренный «светлейший», хватая князя за воротник так, что от его мундира отскочила и дробным горохом запрыгала по драгоценному паркету сразу половина пуговиц. – В…

Куда еще дальше Сибири собирался заслать Челкин чуть не сомлевшего с перепугу Аристарха Леонидовича, осталось неизвестным, поскольку весь дворец вдруг сотряс до основания тяжелый удар, а оконные стекла жалобно задребезжали от грохота…

* * *

– Ну хотя бы один боевой, а? – канючил Петенька Трубецкой, теребя за рукав Бежецкого, изучающего в полевой бинокль Зимний дворец, раскинувшийся перед ним во всей красе. – По верхнему этажу, под самую крышу… Бабахнет-то как!

«Да-а, развел, понимаешь близнец панибратство в полку! – недовольно подумал Александр, не отрываясь от цейссовских окуляров. – Хотя… Его ведь это дело, не мое…»

– Я бы не возражал, – поддержал юного соратника, с которым уже успел, видимо, сдружиться, судя по ежеминутному перемигиванию и тайным знакам, Бекбулатов. Он шиковал одолженным, вернее отобранным, у Колчака морским биноклем. – По-моему, этого «рыжего»… Ну вы поняли, господа, кого я имею в виду…

– А я возражаю, – решительно отрезал Бежецкий, опуская свой оптический прибор. – Во дворце государь, все августейшее семейство, масса других людей, ни в чем не повинных, ценностей культуры на миллионы рублей, в конце концов! Я не желаю брать грех на душу из-за одного светлейшего подлеца с бандой приспешников. Еще три беглых холостыми… Пожалуйста, – попросил он торопливо кивнувшего Колчака, тут же поднесшего ко рту микрофон внутренней связи.

Еще через секунду три оставшиеся орудийные башни слаженно повернулись в ту же сторону, куда смотрели орудия, салютовавшие первыми. Все находившиеся на мостике уже поднесли руки к ушам и открыли рты, чтобы не лопнули барабанные перепонки, готовясь пережить еще один акустический шквал, гораздо более мощный, чем первый… Однако кавторанг вдруг бросил что-то отрывистое в микрофон и сообщил:

– Прошу прощения, господа, но противник требует срочного начала переговоров… Через полчаса, самое большее через сорок пять минут на борт «Авроры» прибудет парламентер, имеющий специальные полномочия.

– Кто именно?

– Сам генерал-губернатор Санкт-Петербурга князь Карпинский…

– Извините, Николай Александрович, – сказал Бежецкий, глядя прямо в небесно-голубые глаза Колчака. – Я не знаю иного генерал-губернатора столицы, кроме князя Алметьева-Талшинского. Сообщите окопавшимся во дворце приспешникам узурпатора, что я согласен принять только лицо, назначенное на пост государем. И еще передайте: если они надеются протянуть время до того, как подойдут верные узурпатору войска, то глубоко ошибаются. Я не намерен вести с ними иных переговоров, кроме как о капитуляции безо всяких условий, причем на обдумывание ультиматума даю всего два часа. Если к восемнадцати ноль-ноль я не получу положительного ответа, то оставляю за собой полную свободу действий вплоть до применения тяжелого вооружения…

* * *

«Барон Корф князю Бежецкому.

Господин полковник, я верен присяге, данной мной государю, поэтому не могу выполнить вашу просьбу о сдаче крепости.

Генерал барон Корф».

– Хитрит, немчура! – Бекбулатов швырнул факс на стол и зашагал по рубке из угла в угол. – Тоже тянет время. Пугнем, Саша?

Александр покачал головой:

– Нет, Володя… Пугать мы больше никого не будем. Я думаю, генерал Корф на всякий случай пытается снять с себя ответственность за сдачу крепости. К чему бы он иначе затеял эту переписку по факсу?

Действительно, комендант крепости сразу и наотрез отказался общаться визуально или по телефону, предложив сначала обмен посланиями через курьеров, но потом все же согласившись на телефакс.

– Однако долго ждать мы вряд ли сможем…

Перевернув тот же самый лист факсовой бумаги, Александр размашисто написал каким-то штурманским, напоминающим фломастер чертежным инструментом:

«Бежецкий барону Корфу.

Господин генерал, я понимаю ваши колебания, но, увы, время не ждет. Через сорок пять минут истекает срок моего ультиматума засевшему в Зимнем дворце узурпатору и его приспешникам. Известный вам господин Челкин насильно удерживает государыню, цесаревича и великих княжон, пользуясь болезнью нашего любимого государя. Подлый узурпатор и все поддерживающие его ответят за свои преступления по закону. Вы желаете разделить их участь? Взываю к вашему благоразумию.

Полковник князь Бежецкий».

– Петр Сергеевич! – Бежецкий протянул депешу Трубецкому, подтянувшемуся и изрядно бледному от сознания важности возложенной на него миссии. – Идите в радиорубку и срочно передайте данное послание барону Корфу.

– Есть! – кинув ладонь к фуражке, Петенька четко, отработанным за годы учебы движением повернулся «кругом» и поспешил к радистам.

– Ну и к чему все это? – Бекбулатов, засунув руки в карманы все того же разящего маслом и соляркой танкистского комбинезона, присел на край стола перед Бежецким, бесцеремонно выуживая из его пачки сигарету. – Ты бы еще «целую» приписал… На кой черт нам сдалась крепость, когда под прицелом орудий сам дворец, причем не только с крейсера, но и с Арсенальной набережной? Кстати, Шапошников только что передал, что Троицкий и Александровский мосты под нашим контролем, и сейчас по первому переправляется первый батальон Гродненского, а по второму – второй и лейб-гренадеры…

– Не сплоховал, значит, полковник Штелль?

– А то!..

– Как там Ладыженский?

– Ты что, Кирюху не знаешь? Вместе со своими лейб-драгунами уже перекрыл Миллионную, набережную Мойки и блокировал арку Главного штаба. Адмиралтейство, ты знаешь, уже занято семеновцами…

– Значит, дворец прикрыт только флотскими?

– Угу… Как ты эту пакость куришь? Какие-то «Берендеевские»… – Владимир, брезгливо скривившись, разглядывал пеструю этикетку сигаретной пачки. – Что, «Золотая Калифорния» тебе уже разонравилась? Или не по карману?..

– Слушай, Володя, ты подогнал бы сюда карту, что ли, – попытался увильнуть Александр от ответа на скользкий вопрос. – А то на словах как-то…

– Карту ему… Изволь. – Штаб-ротмистр, не вставая, небрежно, одной рукой, но ловко, как заправский пианист, пробежал пальцами по клавишам пульта, и одна из стен помещения, до того матово-белая, покрылась цветными разводами. Так и есть – план Санкт-Петербурга! – Что с тобой, Саша? Ты ж эту премудрость всегда лучше меня просекал?

Бежецкий слегка смешался, но Бекбулатов истолковал молчание «друга» превратно, исполнив бурное «адажио» на клавиатуре, от чего план, на мгновение став черно-белым, вернее, тускло-серым, неживым, тут же расцветился в уже знакомые нам четыре краски. Белых пятен почти не осталось, равно как и голубых. Почти повсеместное господство красного цвета в центре нарушало лишь небольшое синее пятнышко в районе Дворцовой площади и еще более скромный по размерам зеленый пятачок Таврического дворца.

– Я тут вывел соотношение сил в реальном масштабе времени, связавшись напрямую с персоналками штаба, хотя в этом, похоже, уже нет надобности… – небрежно бросил Владимир, украшая карту заключительным штрихом в виде золотистой звездочки на Неве между Петропавловской крепостью и Зимним дворцом. – А это, как сам понимаешь, мы… Так ты не ответил мне на мой вопрос относительно крепости. На хрена она нам, Саша?

– Понимаешь, Володя… – в затруднении начал Александр, но тут в помещение без стука ввалился Петенька Трубецкой, цветущий словно майская роза.

– Господа! Слушайте! «Прошу предоставить мне письменный приказ о сдаче крепости за вашей личной подписью», – прочел он с листа. – Генерал Корф!

– А! – торжествующе воскликнул Владимир, вскакивая со стола. – Спекся Корф! Спекся немчура! Победа?..

– Не торопитесь, Владимир Довлатович, – осадил его Бежецкий. – Здесь все более или менее ясно, но вот господа думцы меня очень беспокоят… Не хотелось бы, чтобы именно оттуда мы получили предательский удар в спину.

– Это точно! Думцы они такие! – подтвердил Бекбулатов.

– Поэтому, штаб-ротмистр Бекбулатов, – перешел Александр на деловой тон. – Берите несколько гродненских танков, батальон гренадер и наведите на Таврической площади порядок.

– Точно так! – ухмыльнулся экс-гусар, застегивая свой комбинезон и шагая к двери. – Наведем…

– Только без стрельбы, мордобоя и членовредительства, Володя! – крикнул Бежецкий уже в пустой дверной проем.

– Будь спок, Саша… – донеслось откуда-то издалека.

Ну и ладно. С близнецом нужно побеседовать без свидетелей. Дело-то более чем семейное…

* * *

Генерал-губернатор Санкт-Петербурга князь Карпинский, побледнев, не смог удержать поминальника, выскользнувшего из вспотевших ладоней и глухо стукнувшего об пол.

– Ну? – Челкин тряс безвольного Аристарха Леонидовича за лацканы растерзанного мундира словно тряпичную куклу. – Что там?..

– Только что барон Корф сдал инсургентам Петропавловскую крепость, – промямлил Карпинский, едва не теряя сознания от ужаса. – Это конец…

Отшвырнув генерал-губернатора в сторону, Челкин, зарычав от ярости, рванул воротник собственного мундира, содрал и отшвырнул, скомкав, голубую орденскую ленту и, не обращая внимания на знак ордена Андрея Первозванного, тяжело звякнувший о паркет прямо в ноги Карпинского, кинулся к столу.

Аристарх Леонидович, присев на корточки, благоговейно, дрожащими руками, поднял орден, колющий глаза сотнями бриллиантовых лучиков. Взгляд его прожигал спину такого обожаемого еще несколько часов назад, а теперь горячо ненавидимого временщика, на глазах теряющего ореол богоизбранности и всемогущества. Прижав к груди тяжелую драгоценную вещицу, несостоявшийся царедворец неслышными шагами покинул кабинет за спиной Челкина, который совсем позабыл о его существовании…

30

Барон Корф выполнил приказ о сдаче Петропавловской крепости с неукоснительностью бывалого служаки, встретив отряд во главе с Бежецким чуть ли не барабанным боем, знаменами и ключами на бархатной подушке. Ничего подобного, конечно, не было и в помине, но ни малейшего сопротивления инсургентам, занимавшим все ключевые посты в старинной фортеции, столетия назад потерявшей свое стратегическое значение, не чинилось, даже наоборот… Будь у новых хозяев крепости какой-нибудь собственный флаг, сдавшиеся тут же подняли бы его на флагштоке, но, увы, о подобных мелочах никто из них не позаботился…

Увидев перед собой покрытого пылью и изрядно уставшего князя Бежецкого, который, как он лично на всякий случай убедился, в данный момент преспокойнейшим образом делил камеру в Алексеевском равелине с бывшим своим начальником по жандармскому корпусу генералом Корбут-Каменецким и полковником той же службы Ацибашевым, барон испытал настоящий шок. Он-то, как и большинство в Санкт-Петербурге, благодаря назойливым телесообщениям был уверен, что именем героя всех столичных пересудов и сплетен, не только потрясшего всех своим отказом от европейской короны, пусть и небольшой, но и столкнувшего с пьедестала всесильного светлейшего, что снискало ему славу рыцаря без страха и упрека и истинного патриота, прикрывается какой-нибудь удачливый авантюрист, решивший перекроить судьбы Империи на манер века Просвещения, но узреть чудесным образом раздвоившийся оригинал он никак не ожидал… Это оказалось слишком сильным потрясением для сухого и взвешенного немецкого рассудка!

– Да, конечно, конечно, Леопольд Антонович, – милостиво отпустил выглядевшего совершенно выбитым из колеи немца восвояси «единый в двух лицах» Бежецкий: он-то точно знал, что именно так смутило коменданта Петропавловки. – Отдохните немного, приведите себя в порядок… Я думаю, государыня и его величество, когда поправится, естественно, достойно отметят ваши заслуги перед Отечеством…

Еще через несколько минут Александр уже стоял перед окованной клепаным железом дверью, ведущей в нужную ему камеру. Вздохнув, он вынул из кармана черную шапочку-маску, которая, как оказалось, была в ходу у спецназовцев и этого мира, и натянул ее на голову, тут же превратившись в безликий манекен.

– Побудьте пока здесь, – больше попросил, чем приказал он своим спутникам с Петенькой Трубецким, гордым оказанной ему честью, во главе. – Я войду один…

Через пару секунд, аккуратно притворив за собой дверь, свое узилище покинули генерал Корбут-Каменецкий с полковником Арцибашевым, ничего не понимающие и даже несколько недовольные, так как неожиданный визит неизвестного вояки в черной маске и с очень знакомым голосом и последовавшая «амнистия» оторвали их от увлекательнейшей партии в вист…

Оставшись наедине со своим «альтер эго»,[80]80
  Alter ego – «второе я» (лат.).


[Закрыть] Александр открыл лицо и, расстегнув тугую портупею, устало присел на освободившуюся койку:

– Ну, здравствуй, брат-близнец… Давненько не виделись…

* * *

– Значит, опять ты разгреб за меня все авгиевы конюшни, брат? – Слушавший рассказ Александра шагая из угла в угол помещения, Бежецкий остановился в центре камеры и покачивался с каблука на носок. – А теперь, значит, принес мне победу на блюдечке… На, дескать, братик, подарочек: бери и пользуйся, как захочешь… Хочешь, скушай или на стенку повесь в рамочке, а хочешь – в сортир выброси… Так, что ли?

– Не совсем… – замялся Александр. – Но…

– Но в общих чертах… – подхватил Бежецкий.

Оба замолчали, пристально изучая друг друга, опять поддавшись странному чувству, словно каждый из них сидел перед зеркалом. Был, знаете ли, некогда в комедийном кинематографе такой трюк: два похожих человека, стоя перед пустой рамой, изображали, будто смотрятся в зеркало, уморительно копируя ужимки и гримасы своего визави… Хотя двум очень похожим мужчинам сейчас было не до паясничанья…

– А ты постарел, – нарушил молчание тот, который был одет в распахнутый парадный мундир уланского полковника. – Морщин добавилось, седины. Нелегко пришлось?

– Да и ты не помолодел, – парировал второй, в испачканном пылью, копотью и кровью камуфляже. – Гошка-то как, Елена?..

– Да ничего, в порядке. Один подрастает, другая – цветет. Оба в Германии, письмо вот получил перед самой… самым…

Со стороны могло показаться, что беседуют двое добрых знакомых, встретившихся после долгой разлуки и теперь медленно и терпеливо притирающихся друг к другу, отвыкнув за это время от общения. Тишина изолированной от внешней среды камеры только способствовала неспешной беседе…

Александр первым вырвался из-под гипноза каменных сводов. Взглянув на наручные часы, он заторопился:

– Ладно, ладно… Потом все перетрем, в более подходящей обстановке. Давай, раздевайся… – и первым начал расстегивать камуфляжную куртку. – Поторапливайся, двадцать минут осталось до завершения срока ультиматума…

– Зачем? – спросил Бежецкий, с улыбкой следя за ним, но не делая ни малейшей попытки двинуться с места.

– Что «зачем»? – опешил Александр, расстегнувшийся уже до пояса.

– Раздеваться зачем? – вздохнув, словно неразумному ребенку пояснил Бежецкий.

– А ты что: в этом собрался идти?

– Зачем идти?..

Александр только открыл рот, чтобы как Бежецкий взорвался, словно граната. Он снова принялся мерить шагами невеликую диагональ камеры.

– Ты думаешь, что я сейчас с готовностью скину свои тряпки, – он в запальчивости рванул полу мундира, – переоденусь в твои, измажу морду в параше, – полковничий палец указал на непритязательный предмет камерной меблировки, – и кинусь подставлять голову под лавры победителя?.. А ты тут будешь сидеть в одиночестве, словно лермонтовский Демон, упиваясь собственным благородством, чтобы потом, когда все уляжется, снова сгинуть в небытие…

– Прекрати, Саша, – попросил Александр. – Время не ждет. Потом поговорим…

– Нет, Саша, не выйдет! – Бежецкий остановился перед близнецом, шутовски раскинув руки. – Не хочу я надевать вот на эту башку, – он постучал себя указательным пальцем по темени, – твои лавры. Не хочу, и все!

– Саша, прекрати… Судьба Империи…

– В моих руках? – иронически закончил Бежецкий. – Нет, Саша, она не в моих, а как раз в твоих руках. Завершай то, что начал, а я уж посижу здесь…

Спор, в котором оба Александра, одинаково упрямые, вряд ли пришли бы когда-нибудь к единому мнению, мог продолжаться бесконечно, если бы дверь камеры не распахнулась и в помещение не просунулась физиономия Петеньки.

– Александр Павлович! Господин полковник! – возопил Трубецкой, обращаясь к Александру, сидящему к нему лицом, тогда как Бежецкий стоял спиной. – Время же поджимает! Успеете еще поговорить с господином офицером…

В спешке он не обратил внимания на родной мундир «офицера», лица которого не видел.

– Скройся! – гаркнул Александр, и поручик с испуганным писком исчез.

Он перевел взгляд на вжавшего голову в плечи Бежецкого, ставшего как будто меньше ростом, на его лицо, полное такой смеси скорби и отчаяния, что сразу и навсегда ему стало понятно: никуда отсюда не пойдет полковник, хоть режь его, хоть на аркане тащи…

– Ладно, Саша… – Александр поднялся на ноги и тщательно застегнул камуфляж. – Будь как будет. Только не делай, пожалуйста, глупостей…

Когда он уже взялся за ручку двери, Бежецкий торопливо перекрестил его спину.

– С тобой Бог и Крестная Сила, Саша… Выполняй свой долг…