Текст книги "Загадки Столетней войны"

Среди тысяч убитых французских рыцарей на пропитанном кровью поле лежали герцог Алансонский и герцог Брабантский, коннетабль д’Альбре, а также архиепископ, семеро графов, сто двадцать баронов и полторы тысячи рыцарей. Герцог Орлеанский и маршал Бусико попали в плен. На стороне англичан потери составляли около трёх сотен убитых, но среди них были герцог Йоркский (умерший в разгаре боя не от удара французского меча, а от сердечного приступа) и граф Саффолк. Гибли не только аристократы. Но статистика потерь довольно интересна. Один из английских отрядов из двадцати пяти латников и лучников потерял убитыми троих в осаде Арфлёра и семерых при Азенкуре. Другой отряд из сорока восьми бойцов потерял пятерых в Арфлёре, но ни одного в сражении. Ещё один отряд из пяти десятков лучников потерял шестнадцать бойцов при осаде, восьмерых оставил в гарнизоне Арфлёра, семеро попали в плен к французам накануне битвы, но ни один не погиб в сражении при Азенкуре.

Англичане разграбили брошеный французами лагерь, разжившись богатой добычей. Вечером король пировал в замке Мезонсель, причём ему прислуживали пленные французские рыцари. Далее был шестидесятикилометровый марш к Кале и возвращение в Англию под пение «Азенкурской колядки»:

 
Deo gracias, Anglia, redde pro victoria.
Король наш выступил на Нормандию
С красою и мощью рыцарства,
И Господь явил им Свой промысел,
Дабы впредь восклицала Англия:
«Славьте Господа»
Славь Господа, Англия,
И возвращайся назад
с победой
 

29 октября армия Генриха была в Кале, 16 ноября король пересёк пролив и высадился в Дувре, а ровно через неделю его с триумфом встречали в Лондоне. Ещё через пять лет он был хозяином Франции… почти.

Лук против арбалета

Из описания трёх важнейших сражений войны – только в них с обеих сторон армиями командовали либо сами монархи, либо наследники престола – понятно, что английский длинный лук сыграл важную роль в победе английских армий во всех трёх сражениях, но его лишь с очень большой натяжкой можно считать главным фактором победы. Возможно, он и был таковым в сражении при Креси, но всё равно только в сочетании с полной дезорганизацией на стороне французов, не позволившей им использовать своё подавляющее численное превосходство. При Пуатье и Азенкуре основная тяжесть боя легла на плечи английских спешенных рыцарей, хотя при Пуатье завершающий удар нанёс английский конный отряд. Под Азенкуром английские лучники тоже помогли своим рыцарям в рукопашной, когда у них иссяк запас стрел, что должно было произойти самое позднее через полчаса после начала сражения. Но в этом случае их помощь не предполагала роли для их луков.

Тем не менее, познавательно рассмотреть более внимательно это оружие, а также сравнить его с его соперником – арбалетом. Длинный лук помог сформировать то, что получило название «английского способа ведения войны», под которым понимались относительно небольшие армии, состоящие из рыцарей, латников и, самое главное, многочисленных лучников, которые были способны совершать длинные марши и быстро переходить к бою с минимальным временем на приведение себя в боевую готовность. Длинный лук стал несущим стержнем английских армий на протяжении почти трёх веков, от шотландских войн Эдуарда І и вплоть до правления Генриха VІІІ и его наследников. До нашего времени не дошли экземпляры луков периода Средних веков и Столетней войны, но на затонувшем в середине XVI века флагмане флота Генриха VІІІ «Мэри Роуз» были найдены луки этого периода, которые, как считает большинство исследователей, мало отличались от тех, с помощью которых были выиграны сражения Столетней войны.

Почти двухметровые луки (измерения луков, поднятых с «Мэри Роуз» показали, что их длина варьировалась между шестью и семью футами, то есть от 180 до 210 сантиметров, с диаметром в рукояти около десяти сантиметров) могли принести смерть на расстояние до двухсот-двухсот пятидесяти метров. Лучшие луки делались из тиса – вида хвойных деревьев. Его древесина прочна, твёрда, упруга, тяжела, не гниёт и легко поддаётся обработке. Древнейший тисовый длинный лук был найден при археологических раскопках в Шотландии и датирован как сделанный около 4000 года до нашей эры. Однако ранние тисовые луки изготавливались из сердцевины тиса. Настоящим техническим прорывом стало осознание того факта, что сердцевина тиса и его заболонь (подкорье, наружный слой ветви или ствола) имеют разные механические свойства. Применяемая на внутренней стороне лука ядровая древесина (довольно тёмная, цвета карамели) – жёсткая и выдерживает сильное сжатие, в то время как заболонь (более светлые, живые слои) гибче и растяжима и потому использовалась на наружной стороне лука. Таким образом лук, изготовленный из одного куска дерева, по своим свойствам и принципу работы оказывается сходен с восточным композитным луком, представляющим собой достаточно сложную технически, состоящую из набора различных материалов конструкцию.

Хотя тис распространён по всей Европе, лучшим материалом для луков считался средиземноморский тис. Эта порода дерева стала настолько востребованным сырьём, что после окончания Столетней войны английское королевское правительство даже ввело особую пошлину для судов, прибывающих в английские порты – каждое судно должно было сдать определённое количество тисовых заготовок для луков в зависимости от тоннажа и груза. Есть даже гипотеза (правда, из области ненаучной «народной лингвистики»), что сам термин для обозначения налога (tax) и даже слово «такси» происходят от латинского названия тиса Taxus baccata.

Комбинация особых свойств древесины тиса и размера боевого длинного лука создала смертоносную боевую машину. Длинные луки обладали усилием натяжения до семидесяти килограммов. Это втрое больше, чем у современных спортивных луков и вдвое больше, чем у современных охотничьих луков. Натягивать такой лук нужно было до уха, чтобы достичь максимальной его эффективности (короткие охотничьи луки обычно натягивались до груди). Такой лук мог послать стограммовую стрелу на расстояние более двухсот метров. Современные эксперименты подтвердили, что с десяти метров стрела, пущенная из такого лука, могла пробить железную пластину толщиной в миллиметр. Стабильного и регулярного достижения таких усилий, требуемого от лучников в бою – чтобы посылать во врага десяток стрел в минуту – можно было добиться лишь обладая весьма значительной физической силой, достигавшейся годами тренировок и практики. Скелеты лучников, найденные на уже упоминавшемся затонувшем корабле «Мэри Роуз», подтвердили, что такие многолетние механические нагрузки на скелет приводили к серьёзным и необратимым профессиональным деформациям.

Лучники образовали особую касту профессионалов, не столь благородную, как рыцари, но ставившую себя значительно выше, чем обычная пехота, вооружённая копьями или алебардами. Это отражалось и в оплате их услуг со стороны королевской казны. Поэтому ряды лучников во время мобилизаций для очередного похода во Францию часто разбухали за счёт представителей мирных профессий, но, согласно королевским указам, обязанных каждую неделю упражняться в стрельбе из лука. Документы архивов свидетельствуют о том, что среди лучников встречались мясники, портные, повара, кузнецы – их всех привлекала щедрая плата, полагавшаяся лучникам королевской армии. Шесть пенсов в день было действительно щедрой оплатой – каменщик за день тяжёлой работы зарабатывал четыре.

Тренировки в стрельбе из лука проходили по воскресеньям. Любая деятельность, кроме посещения церковной службы и стрельбы из лука, в воскресенье была запрещена. Каждый церковный приход имел своего капитана лучников, обычно из старых солдат – ветеранов прошлых войн. Его нанимал местный рыцарь или сквайр, выплачивая жалованье. Для многих мужчин это был ещё один вид социализации, но за точность стрельбы также полагались и материальные поощрения. Не каждый становился Робин Гудом, но такие тренировки обеспечили английским монархам значительное количество достаточно компетентных стрелков. Стрельба велась по мишеням из полотнищ ткани с разных дистанций, но обычной была дистанция в двести шагов. Лучники учились не только стрельбе, но и простым командам, с помощью которых им предстояло выполнять боевые задачи в сражении.

Ещё в 1100 году тогдашний английский король Генрих І постановил, что если кто-либо, тренируясь в стрельбе из лука, случайно ранит или убьёт кого-то, это не будет рассматриваться как преступление. Документы сохранили записи о случаях таких непреднамеренных убийств, жертвами которых становились не только случайные простые подданные короля, но даже аббаты или графы. Уголовное преследование действительно не проводилось. Когда граф Эссекс был смертельно ранен стрелой в голову в замке Бэруэлл в Кембриджшире, всё, что сказали о лучнике, пославшем гибельную стрелу, было «это очень неумелый стрелок».

Историки до сих пор спорят, возник ли длинный лук из более короткого (около 120 сантиметров) охотничьего лука. Спор ведётся, в общем, вокруг того, есть ли качественная разница между луками длиной 120 см и 180 см. Исторические документы не подтверждают того, что длинный лук рассматривался как какое-то революционное изобретение. Такие луки не были новинкой. Но новинкой было их массовое использование на полях сражений. С началом Столетней войны королевское правительство Эдуарда ІІІ впервые стало централизовано снабжать свою армию луками из арсенала в лондонском королевском замке Тауэре (до этого король полагался на то, что лучник, нанимаясь в армию, придёт со своим собственным луком).

Лук обладал перед более мощным арбалетом несколькими преимуществами. Опытный лучник мог за минуту выпустить по меньшей мере полдесятка стрел, против одной, в лучшем случае двух стрел из арбалета. Вторым преимуществом была высокая траектория полёта стрелы лука. После достижения высшей точки своего полёта стрела летела по нисходящей ветви параболы, подталкиваемая к земле силой притяжения, что увеличивало импульс, передаваемый стрелой цели. Арбалеты, с их более пологими траекториями стрельбы, были гораздо легче в прицеливании, но не имели вышеуказанного преимущества.

Для стрельбы использовались разные типы стрел в зависимости от задач и типа целей. Стандартная длина стрелы была тридцать семь дюймов – «полотняный ярд», 94 см. Впрочем, такой стандарт «полотняного ярда» был установлен только в середине XVI столетия, ранее он варьировался в промежутке от двадцати семи до тридцати семи дюймов, то есть длина стрел в этом случае могла быть и не более 70 см.

Лучшее оперение делалось из павлиньих перьев, но для огромной массы стрел на него шли перья гусей и уток, а то и кусочки пергамента. Для оперения одной стрелы требовалось три маховых пера гуся или утки. Учитывая, что на одном крыле всего и есть три таких пера, можно себе представить, сколько нужно было ощипать птицы, чтобы заготовить нужное количество стрел для армии.

Счёт стрел вёлся на связки по две дюжины в каждой. Из них шесть было лёгких «полётных» стрел для стрельбы на максимальную дистанцию, а остальные были обычные рабочие орудия убийства. Вес стрелы колебался в промежутке от шестидесяти до девяноста граммов, так что вес целой связки составлял около двух килограммов. Обычно лучник носил с собой две связки, в колчане или же без него, заткнув часть стрел за пояс. Помимо этого, у него с собой был меч или кинжал и топор или молот. Тетива лука изготавливалась из волокон льна или конопли, и лучник носил с собой несолько для запаса, натягивая тетиву на лук перед стрельбой.

Стрелы с длинными иглоподобными, «кинжальными» наконечниками отлично работали против кольчуг, пробивая их на расстоянии шестидесяти метров, но были полезны и против стёганых доспехов из толстых слоёв ткани, и против лошадей. Короткие ромбовидные наконечники хорошо пробивали пластинчатый доспех, если он не был слишком толстым. Стрелы с широкими режущими наконечниками могли наносить ужасные раны, а зазубренные наконечники делали почти невозможным вытащить стрелу из раны, не сделав её ещё более опасной (король Генрих V в молодости получил рану в лицо именно такой стрелой и выжил).

Далеко не каждая стрела попадала в цель. Конечно, даже лёгкая полётная стрела могла убить неодоспешенного человека или лошадь на двухсот пятидесяти метрах при условии попадания. Но попадание за пределами эффективной дальности, то есть дальше ста двадцати метров, было скорее вопросом везения чем прицеливания. На эффективной дистанции одоспешенный воин мог быть поражён только в некоторые слабее защищённые части тела, такие как шея, глаза, суставы и низ живота. Это относительно небольшие мишени, и к тому же прицельную стрельбу могли бы вести лишь передние шеренги лучников (из общих соображений считается, что лучники строились в шахматном порядке, на расстоянии около двух метров друг от друга). Поэтому ставка делалась на стрельбу по площадям – врага брали, так сказать, не качеством, а количеством.

Вернёмся к сражению при Азенкуре и рассмотрим один залп английских лучников, пусть даже с нижней оценкой их числа, скажем, 4600. Четыре тысячи шестьсот стрел, падающих с неба на французских рыцарей, это где-то 390 кг веса, то есть вес двадцати двух снарядов гаубицы калибра 105 мм, правда, без учёта действия взрывчатого вещества. Предположим, что лучники работают по максимуму и выпускают шесть стрел в минуту каждый. Это значит, что они посылают на врага тот же вес, что четыре артиллерийских батареи. Предположим, что у каждого лучника две связки стрел, тогда на голову противника вывалится шестнадцать тонн смертоносного веса в виде двухсот тысяч стрел.

Теперь несколько охладим наш энтузиазм и вспомним, что в этом сражении погибло около шести тысяч французов, и возможно ещё две тысячи ранено. Даже если допустить, что все эти смерти были от стрел (то есть проигнорировать то, что основную работу выполняли английские рыцари), то даже в этом случае на каждого убитого или раненого было бы истрачено от пятнадцати до тридцати стрел. Кроме того, для достижения лучниками такой эффективности стрельбы необходимо, чтобы им не мешал противник. Если вражеская кавалерия имела возможность доскакать до незащищённых лучников (например, в сражении при Вернёй, где сухая земля не давала возможности прикрыть фронт лучников заострёнными кольями, как при Азенкуре, или в битве при Патэ, когда французская конница застала колонну лучников врасплох, до того, как та успела выстроиться в боевой порядок), то лучникам приходилось тяжко.

Довольно часто можно встретить утверждение, что в сражении при Креси английский длинный лук показал своё преимущество над арбалетом. Это не вполне корректно, так как арбалетчики французской армии были вынуждены вступить в бой мало того что после длительного марша в течение дня, но без важной части своего снаряжения – ростовых щитов-павиз, которые должны бы были, по крайней мере частично, нейтрализовать стрелы противника (это даже если не придавать значения свидетельствам, что тетивы арбалетов перед боем промокли и не давали достичь максимальной дальности выстрела; при этом предполагается, что тетивы английских луков остались сухими, так как были натянуты на луки только перед самым началом стрельбы).

О некоторых преимуществах длинного лука перед арбалетом речь уже шла: большая скорострельность, навесность траектории полета стрелы, позволяющая стрельбу по площадям, возможно несколько большая максимальная дальность, хотя эффективная дальность обоих видов оружия была похожей – около ста пятидесяти метров. Большая настильность траектории выстрела из арбалета, однако, давала своё преимущество – лучшую прицельность на максимальных дальностях стрельбы. Были и другие различия. Лук был гораздо проще в изготовлении, и поскольку имел минимум частей, то редко ломался. Арбалет был гораздо более сложным механизмом, соответственно подверженным поломкам, и более дорогим в изготовлении (есть даже мнение, что переход на ручное огнестрельное оружие, такое как аркебузы и мушкеты, был связан не столько с его преимуществами в тактико-технических данных (здесь преимущество было довольно долго на стороне арбалетов и луков: даже в XVIII веке время от времени всплывали прожекты о возрождении луков как оружия пехоты), сколько с большей простотой в изготовлении по сравнению с арбалетом). То если по боевым свойствам аркебуз мог проигрывать арбалету и луку, то он зато разделял с арбалетом относительную лёгкость обучения владения им.

Арбалет был изобретён ещё в античную эпоху, но стал широко применяться в Европе, похоже, лишь около 1050 года. Во времена первого крестового похода (1095–1099) византийские авторы пишут о нём как о новом оружии. Дочь византийского императора Алексея Комнина Анна Комнина, оставившая после себя интересную историю царствования её отца, писала об этом оружии:

Во что бы ни случилось попасть этим дротикам, они не отскакивают, но они проникают сквозь щит, а затем пробивают тяжёлый железный нагрудник.

В 1139 году Второй Латеранский церковный собор католической церкви запретил применять арбалет в войнах против христиан, но разрешил применять его против мусульман и язычников. Он представлял собой композитный (составной) лук (состоящий из деревянной основы с накладками из рога и сухожилий животных), смонтированный на деревянном ложе. Лук был настолько тугим, что его было невозможно натянуть рукой, необходимы были разнообразные механические приспособления, часто работавшие по принципу рычага, но применялись также кранекины (механизмы натяжения тетивы), работавшие на принципе зубчатой передачи, либо на принципе лебёдки. Наиболее ранние арбалеты, с относительно небольшой силой натяжения, можно было натягивать, зацепив тетиву за крюк, висевший на поясе стрелка: арбалетчик затем, вставив ногу в стремя, приделанное к ложу арбалета, взводил тетиву усилием мышц спины, распрямляясь. Тетива удерживалась «орехом», валиком с прорезью, который в свою очередь удерживался в рабочем состоянии рычагом спускового механизма. При стрельбе арбалетчик клал ложе оружия себе на плечо, и нажимал на рычаг, освобождая тетиву.

В отличие от луков (и это было ещё одно их преимущество), арбалеты можно было держать взведёнными (с натянутой тетивой, обычно изготавливаемой из толстого каната). Если в полевом сражении арбалетчики нуждались в прикрытии щитами, то при обороне крепостей они были особенно неоценимыми, имея возможность стрелять из-за крепостных стен. К концу Столетней войны были изобретены арбалеты со стальным луком, которые имели силу натяжения до 450 кг, и способные уверенно пробивать рыцарский пластинчатый доспех своими короткими (30 сантиметров) толстыми и тяжёлыми (вдвое тяжелее, чем у лука) стрелами («болтами»).

Как уже упоминалось, научиться стрелять из арбалета было гораздо легче, чем из длинного лука. Возможно, именно поэтому в континентальной Европе, особенно в городах, широко распространились гильдии и братства арбалетчиков, сочетавшие тренировку в воинском мастерстве с социальными функциями. В этом легко увидеть значительное сходство с сообществами лучников в общинах Англии. В этом аспекте, как и в других существенных аспектах, эти два вида оружия были, как можно судить, вполне похожи, даже при всех своих различиях.

Что мы знаем и чего не знаем о сражениях средневековья

Из предыдущих разделов у читателей может сложиться впечатление, что историки знают довольно много о сражениях Столетней войны. В общем, им действительно известно довольно много, как и о сражениях других войн средневековья, и о прочих аспектах жизни людей в Средние века. Однако это знание далеко не всеобъемлюще, особенно в отношении деталей. Можно пояснить на современном примере. Предположим, через многие сотни или тысячи лет археологи, раскапывая развалины, ну хотя бы древнего Кривого Рога, несомненно наткнутся в слое, соответствующем ХХ и ХХI векам новой эры, на множество странных маленьких металлических колец, о которых не сохранилось абсолютно никаких сведений в дошедших до их дней исторических документах. Да и в самом деле, много ли в документах ссылок на кольца от банок из-под пива или пепси?

От сражения при Азенкуре (далее рассмотрим главным образом именно его, как хороший пример) до нас дошло около десятка свидетельств современников с обеих сторон битвы. Как английские, так и французские свидетельства в общем и целом рисуют сходную картину сражения, но только в самом общем плане. А вот в деталях они либо темны и непонятны, либо вообще не упоминают об определённых аспектах, о которых мы хотели бы знать, либо противоречат друг другу.

Начнём, казалось бы, с самого простого, с количества участников и с размеров потерь. Общей тенденцией летописцев и историков во все века было до невозможности преувеличивать размеры вражеской армии, тем самым в случае победы превознося в глазах читателей славу своего воинства, в случае же поражения вину за него можно было легко свалить на несметные полчища супостатов. Английские хроники нередко пишут о стотысячных французских армиях, французы же обычно преувеличивают численность англичан в два – три раза. Историки знают о битве при Креси практически исключительно из английских источников, поэтому о силе французской армии короля Филиппа VІ есть лишь оценочные суждения, которые колеблются в диапазоне от двадцати до шестидесяти тысяч человек. Понятно, что количество ополченческой пехоты, имевшей в любом случае небольшую боевую ценность, может различаться в разы, от десяти до сорока тысяч, тем более что она всё равно не принимала активного участия в сражении. Но даже по количеству наёмных генуэзских арбалетчиков нет согласия, две тысячи их было, четыре или шесть. Обычно, впрочем, историки сходятся на том, что тяжёлой рыцарской конницы у короля Филиппа было около двенадцати тысяч.

Рассказы о стотысячных ордах можно смело отбросить хотя бы из соображений полной невозможности прокормить такую толпу, но часто размеры поля сражения показывают, что армии противоборствующих сторон не могли превышать определённых размеров. Поле битвы при Азенкуре давало возможность перекрыть его армией размером приблизительно в шесть тысяч, что более-менее совпадает с обнаруженными в архивах, с необходимостью неполными, списками личного состава армии Генриха V. Аналогичного документа для французской армии просто не существует (или он ещё не был найден, и, возможно, ещё будет найден, как разыскался в архивах относительно недавно составленный французским командованием предварительный план сражения против армии Генриха V). Поэтому общепринятой является её оценка приблизительно в двадцать пять тысяч, хотя некоторые авторитетные исследователи считают, что французов было не более двенадцати тысяч. Более высокая оценка обычно аргументируется тем, что все источники сходятся на том, что французское войско выстроилось для битвы в три эшелона, один за другим в промежутке между двумя рощами, который, как уже говорилось, перекрывался английскими шестью тысячами бойцов.

О потерях французов при Креси мы знаем из пересчёта тел погибших французских рыцарей наутро после сражения, сделанного по приказу Эдуарда ІІІ, хотя там если и можно быть более-менее уверенными в информации о павших из благородного сословия, то не исключено, что количество убитых простых пехотинцев могло быть преувеличено – тоже обычное дело, как в известной фразе, приписываемой, кажется, российскому генералу Румянцеву после одного из успешных сражений против турок: «Пиши больше, чего их, басурман, жалеть!».

После битвы при Азенкуре подобного подсчёта сделано не было, и английские хроники нередко писали о пятидесяти тысячах убитых французов. Однако только несколько сот трупов было похоронено на кладбищах возле церквей в близлежащих деревнях, и к тому же в громадной братской могиле, вырытой по приказу епископа Камбрэ, в чьей диоцезе произошло сражение, было похоронено ещё около шести тысяч жертв сражения. Такими, похоже, и надо оценивать потери разгромленной французской армии. Кстати, шесть тысяч убитых существенно подрывают нижнюю оценку её силы – потеря половины армии убитыми случается крайне редко в истории войн и сражений.

Что касается английских потерь, то здесь наблюдаем тоже часто встречающуюся иную тенденцию – преуменьшать собственные потери. Английские хроники иногда говорят, что погибла только дюжина бойцов из армии короля Генриха. Впрочем, другие источники говорят о сотне убитых. Поскольку точно известны имена двадцати шести убитых английских аристократов и рыцарей, потери англичан при Азенкуре можно оценить как от сотни до нескольких сотен убитых и умерших от ран.

Кстати, возникает довольно интересный вопрос в связи с соотношением потерь и общей численности проигравшей при Азенкуре армии. С учётом вышеизложенных прикидок, в атаках на английскую позицию приняло участие около восемнадцати тысяч французов. Из них погибло не более семи тысяч. Что же случилось с остальными? Согласно рассказам о сражении, только небольшая часть французов отступила, когда бой закончился. Куда же делись ещё от семи до девяти тысяч рыцарей? Похоже, они в панике бежали с поля боя, но о таком массовом бегстве не упоминает ни один свидетель сражения. Возможно, дело было в классовой солидарности с обеих сторон и в нежелании позорить благородное сословие: с французской стороны – своих соотечественников, а с английской – хоть и врагов, но классово близких. Кроме того, англичанам гораздо почётнее было бы приписывать победу своей отваге, а не панике у врага.

Перейдём от численности армий к их организации. Тут мы не знаем практически ничего абсолютно достоверного. Известно, что Эдуард ІІІ в период, близкий к сражению при Креси, экспериментировал с организацией своих лучников в отряды по тысяче бойцов каждый, возглавляемые «миллиардом», тысяцким, но похоже, что эксперимент не оказался удачным, и вскоре от него отказались. Сохранились указания, что лучники делились на отряды во главе с «винтенарами» (командирами двадцатки) и «сентенарами» (сотниками). Винтенарами назначали наиболее опытных старых солдат, а сентенарами рыцарей, которые могли сражаться также и конно, вместе со своим оруженосцем или парой оруженосцев. Двадцатки и сотни не совпадали с отрядами лучников, призванными на военную службу королевскими чиновниками или землевладельцами-рыцарями, они группировались в отряды для большей эффективности управления. Скорее всего – хотя дошедшие до нас документы и скупы свидетельствами об этом аспекте войны – такая организация использовалась в английской армии и при Креси, и при Пуатье, и при Азенкуре, но опять же, именно в контексте конкретных военных действий и сражений документы не позволяют никак осветить этот вопрос. С большой степенью вероятности, похожую систему использовали и генуэзские арбалетчики, противостоявшие лучникам в сражениях: организация армий в королевствах Западной Европы очень часто была весьма похожей.

Что касается того, как были организованы тяжеловооружённые латники (обычно о них говорят как о рыцарях, но рыцарями в узком смысле слова были далеко не все), с английской ли, с французской ли стороны, то здесь также можно только экстраполировать на вышеописанные сражения то, что мы знаем из других стран, войн и даже столетий. Низовой тактической единицей было «копьё» – боевая команда, состоящая из трёх-шести бойцов, хотя в исключительных случаях могло быть и больше. Обычно «копьё» возглавлялось рыцарем или дворянином-«оруженосцем» (к концу Средних веков термин «оруженосец» – по-английски «сквайр» – практически утратил связь с обязанностями помощника и ученика рыцаря), вместе с которым несли военную службу воины, определённое число которых он был обязан привести вместе с собой по зову своего сюзерена. В составе «копья» мог быть также собственно оруженосец, слуга (или несколько слуг), паж.

От пяти до десяти «копий» составляли «пост», обычно под командой опытного рыцаря или сквайра. Несколько «постов» сводились в «знамя» либо «хоругвь», которой командовал более знатный дворянин, барон. Влиятельные аристократы, графы или герцоги, могли вести за собой отряды, состоящие из многих «копий», причём их личное «копьё» могло достигать весьма значительных размеров, составляя фактически отряд личных телохранителей аристократа. В сражениях хоругви объединялись в «баталии» – собственно, исторические свидетельства, говоря о сражениях, рассказывают в лучшем случае о баталиях, не опускаясь на более низкий организационный уровень. Поэтому о конкретной организации армий в сражениях Столетней войны мы можем только предполагать с большей или меньшей степенью достоверности.

О боевых порядках армий во время сражений мы тоже знаем не слишком много. Скажем, в хрониках встречаются упоминания о том, что французская армия в битве при Креси была выстроена в три, четыре, и даже девять отдельных баталий. Об Азенкуре, правда, все источники сошлись на трёх, но и здесь не всё абсолютно ясно до конца. О боевом порядке армии Эдуарда ІІІ при Креси существовали самые различные гипотезы, пытавшиеся интерпретировать сообщение о том, что английские лучники были выстроены en herce — буквально «подобно заграждению». Некоторые исследователи из этих двух слов вывели довольно фантастический боевой порядок из лучников, выстроенных в колонны в виде некоего подобия треугольных клиньев, перемежаемые спешенными рыцарями. Причём такой боевой порядок усматривался во всех трёх вышеописанных сражениях, несмотря на единственное упоминание. Такое понимание долго было практически всеми признано, и его можно рассмотреть на схемах этих сражений во многих книгах, изданных в течение десятилетий. Сейчас военные историки всё больше склоняются к тому, что летописец имел в виду просто одну – две шеренги лучников, «заграждавшие» строй рыцарей в начале сражения. Большинство современных схем сражений помещают английских лучников на флангах боевого порядка, центр которого обычно занимают спешенные рыцари.

Что интересно и нечасто бывает отражено на планах сражения при Азенкуре – это сохранившиеся в некоторых исторических источниках сообщения о том, что король Генрих послал сильный отряд лучников в рощу Трамекур, прикрывавшую правый фланг его оборонительной позиции, чтобы они вели по наступающим французам фланговую стрельбу из луков. Такое утверждение содержится не во всех рассказах о сражении, и если что-то подобное действительно случилось, то это вполне могла быть инициатива отдельных лучников или командиров низового тактического звена.