Текст книги "Загадки Столетней войны"

Вернёмся теперь к французам под Азенкуром. Мы довольно твёрдо знаем, что они были выстроены в три баталии поэшелонно, плюс у них также имелись стрелки и пара бомбард. Первые две баталии, принявшие участие в битве, сражались в пешем порядке. Третья баталия была точно как минимум частично на лошадях, но, возможно, часть её тоже была спешена. Это последнее как раз довольно вероятно, так как есть указания, что именно в третьей баталии стояли слуги и пажи рыцарей (что указывает на то, что организация рыцарской армии вовсе не обязательно совпадала с её тактическим построением).

А вот куда разместить французских (точнее, наёмных генуэзских) арбалетчиков, совершенно неясно. Есть указания, что они стояли между первой и второй баталиями. Хотя это препятствовало бы второй баталии быстро проследовать за первой, как, по всем свидетельствам, и случилось. Возможно, им приказали отойти. Но куда? Опять же, некоторые рассказы о сражении помещают их на правом фланге французского боевого порядка. (Может быть, они отошли туда, чтобы не мешать второй баталии? Мы не знаем) Но есть и свидетельства, что как минимум часть арбалетчиков была и на левом фланге. Ещё смешнее с французской артиллерией. Мало того, что неизвестно, сколько точно было пушек у французов, так и свидетельства о битве помещают их то на правом крыле боевого порядка, то на левом, а то на обоих крыльях. Как бы то ни было, есть свидетельство, что от их огня погиб только один английский боец. В отличие от Креси, где огонь английских пушек, возможно, добавил паники лошадям атакующих французских рыцарей, у англичан под Азенкуром не было непосредственно на поле сражения коней, которые могли предаться панике.

Очень важными для полного понимания того, как проходили сражения, но крайне редко описываемыми в исторических источниках являются, говоря по-современному, вопросы связи и управления боем. Мы плохо понимаем, как на практике осуществлялось командование армиями противников. Мы знаем, кто возглавлял армии – Эдуард ІІІ и Филипп VІ при Креси, принц Эдуард и Иоанн ІІ при Пуатье, Генрих V и… Вот здесь сложнее. У французов не было единого верховного командующего при Азенкуре, что в большой степени способствовало их поражению. Но нам непонятно, как именно главнокомандующие управляли боем после его начала, и управляли ли вообще, во многих случаях.

Из свидетельств эпохи нам известно, что на средневековом поле сражения у полководцев имелось три инструмента, с помощью которых можно было пытаться как-то контролировать чехарду и суматоху сражения: знамёна, трубы и гонцы. Каждый относительно крупный отряд имел собственное знамя, с помощью которого боец-знаменосец мог указывать своим соратникам направление движения, задаваемое командиром отряда. В уставе Ордена тамплиеров (о котором речь шла в самом начале этого повествования), например, было тщательно расписана иерархия знамён, чтобы рыцари и сержанты знали, к какому знамени им следовало возвращаться, буде они окажутся отрезанными от своего отряда во время боя или марша.

Все эти инструменты были в равной степени доступны как английским, так и французским полководцам. Но у англичан могло быть некоторое преимущество: Эдуард ІІІ требовал от своих бойцов, чтобы отряды строились вокруг своего знамени, и никогда, особенно во время маршей, не опережали свои знамёна. Французское войско не демонстрировало подобной дисциплины, что снижало возможности его командующего ориентироваться, где именно находятся его подчинённые.

С помощью разнообразных труб и подобных духовых инструментов можно было передавать более сложные команды одновременно многим отрядам, играя заранее условленные звуковые сигналы. Есть свидетельство хроники о походе Эдуарда ІІІ на шотландцев, где упоминается набор таких сигналов: «по первым трубам коней надобно оседлать и держать в готовности; по вторым трубам каждый должен вооружиться без промедления; по третьим трубам садиться на коней и вставать под свои знамёна». Сигнал трубы подавался к началу схватки, а также к прекращению её. В армиях были и другие музыкальные инструменты: барабаны, литавры, рога. Но они, скорее всего, использовались для поддержания боевого духа войск, а не для управления ими.

Наконец, наиболее сложные и точные приказы передавались изустно полководцами лично или через своих посланников. В этом случае надо учитывать, что во французских армиях чаще, чем в английских, встречались отряды наёмников из других стран, поэтому у армий могло не быть общего языка для передачи команд. Сражение при Креси показывает, что французскому главнокомандующему совершенно не удалось добиться какого-либо управления своими войсками, что в большой степени обеспечило поражение французов.

В сражении при Креси английский главнокомандующий – король Эдуард – находился вместе с резервом своей армии и непосредственно не участвовал в рукопашной схватке. Известно, что командиры отдельных отрядов его армии посылали к нему гонцов за помощью, и он отвечал им тоже через гонцов. Но при Азинкуре командующий английской армией – король Генрих – сражался в первых рядах своей армии и просто не имел физической возможности ни наблюдать за ходом сражения, ни руководить им. То же относится и к высшим командирам следующего звена. Так, историки почти полностью уверены, что в подчинении у сэра Томаса Эрпингама был весь контингент лучников армии Генриха V. Но в ходе сражения он не осуществлял никакого командования ими, поскольку сражался вместе с другими пешими латниками плечо к плечу со своим королём. Но в таком случае, кто руководил плотностью и частотой залпов? Было ли отдано всё на откуп суждению низовых командиров, винтенаров и сентенаров? Или было составлено подобие нынешних «карточек огня», согласованное заранее перед сражением? На эти вопросы мы, скорее всего, никогда не получим удовлетворительного ответа. Известно, что сэр Томас подал сигнал своим лучникам начать стрельбу – неясно, либо сигналом своим знаменем, либо звуком трубы. Но после этого руководство стрельбой было в руках младших командиров. Вскоре шум боя наверняка сделал бы невозможным воспринимать любые команды голосом кроме простых и хорошо знакомых и отрепетированных, но которые бы тем не менее позволили дать понять рядовым лучникам, когда стрелять, куда и с какой частотой.

Казалось бы, такой вопрос как доспех и вооружение противоборствующих сторон, должен представлять наименьшую трудность. Сохранилось достаточно артефактов, надёжно датированных комплектов доспехов, по которым можно составить представление о том, как выглядел латник в тот или иной год. Однако проблема в том, что наиболее современный комплект доспехов был лишь у наиболее знатных и богатых рыцарей (как и наиболее богато украшенный, часто даже отделанный драгоценными металлами). Но доспех был очень дорогим удовольствием, хоть и в буквальном смысле жизненно необходимым. Относительно дешевые железные латы, которые мог бы носить небогатый рыцарь или сквайр, стоили в Англии около одного фунта стерлингов, или около тысячи двухсот современных американских долларов. Стальной доспех стоил вчетверо дороже. Что касается сержантов, слуг и оруженосцев, им часто приходилось довольствоваться элементами старых доспехов своих господ. Поэтому по обе стороны поля сражения можно было увидеть как рыцарей, закованных в латы, как будто сошедших со страниц иллюстрированной книги о средневековом оружии идеально соответствующие напечатанному в ней году, так и, возможно, гораздо большую толпу латников победнее в защитном доспехе, который бы был привычен за несколько десятков лет до битвы.

О войне и о сражениях редко думают как о явлениях экономики, однако современники часто рассматривали их именно с такой точки зрения. Как уже неоднократно отмечалось, на войну часто шли с желанием разбогатеть. Поэтому можно попробовать определить на примере сражения при Азенкуре, насколько прибыльным оказалось оно для генерального директора компании «Английская армия», короля Англии Генриха V Плантагенета.

Начнём с расходов. Ясное дело, нам придётся сделать определённые допущения. Допустим, в армии Генриха было пять тысяч лучников, а также девятьсот рыцарей и латников. Среди рыцарей было два герцога, четыре графа, пять баронов. Их жалование за день битвы полагаем тем же, что и в любой другой день кампании, то есть шесть пенсов в день лучнику, один шиллинг простому латнику, два шиллинга рыцарю, четыре – барону, шесть шиллингов шесть пенсов графу и тринадцать шиллингов четыре пенса герцогу. Не забудем также, что в армии состояли и оплачивались священники: епископ и тридцать один священник (по одному на каждые 178 воинов), доктор и двадцать хирургов (по одному на каждых 280 бойцов), а также разнообразные королевские чиновники, такие как герольды, постельничие и управляющие. В сумме жалование комбатантов и некомбатантов за 25 октября 1415 года составит около 175 фунтов.

Далее прикинем затраты на расходные материалы, главным образом стрелы. Они оплачивались королём для всей армии, из его собственных средств. Как уже говорилось, стрелы считались связками по две дюжины (двадцать четыре стрелы). Одна связка стоила три пенса. Каждый лучник обычно носил с собой две связки. Предположим, что за время сражения каждый из пяти тысяч лучников израсходовал все свои стрелы, и пренебрегаем тем, что часть могла быть использована заново. Двести сорок тысяч выпущенных стрел стоили королю Генриху ещё 125 фунтов.

Питание бойцов предполагалось оплачивать из их жалованья, так что здесь король не несёт расходов. Итого, общие расходы на сражение составляют 300 фунтов. А теперь перейдём к доходам.

К ним относится выкуп за пленников. После сражения англичанам достались маршал Франции, два герцога, пять графов, десятки баронов и сотни рыцарей – всего до двух тысяч пленников, за которых можно было получить выкуп. Естественно, выкупы разнились в зависимости от ранга и титулов пленников и возможностей их семей, но если грубо усреднить его до пятидесяти фунтов за одного пленника, то потенциальный доход составит сто тысяч фунтов – очень хорошее превышение доходов над расходами для этого предприятия.

Правда, нужно учесть, что эта потенциальная выгода ещё должна была быть реализована, а это далеко не всегда удавалось. Когда амия Генриха подошла к конечной цели своего похода – Кале, то оказалось, что в городе не хватает запасов продовольствия на такую ораву, и солдатам пришлось срочно реализовывать свои «активы», отдавая своих пленников с большой скидкой. Некоторые пленники так и не были выкуплены, например, герцог Орлеанский. Ему довелось провести следующие тридцать лет своей жизни в, надо сказать, достаточно комфортном плену в Англии, откуда он вышел только в 1445 году. Но даже если допустить, что только один процент от потенциального выкупа был выплачен, то и тогда результатом сражения была весьма приличная прибыль, троекратно превышающая затраты.

Война помимо сражений

Когда люди вспоминают о прошлых войнах, то чаще всего в голову приходят именно знаменитые сражения. Обычно на сражениях фокусируются повествования о войнах прошлого. Есть даже целая субиндустрия популярных книг о «знаменитых сражениях». Однако на самом деле сражения занимали (и продолжают занимать) исчезающе малую долю как времени войны, так и личного опыта переживаний как солдата, так и мирного жителя, которому по несчастливому стечению звёзд пришлось оказаться современником или современницей «времени Марса».

Не была исключением и Столетняя война. Сражения в ней случались довольно нечасто. Можно даже сказать, что на протяжении большей её части французские полководцы предпочитали избегать полевых столкновений со своим противником. Гораздо выгоднее было заманить английскую экспедицию вглубь страны перспективой решающего сражения и затем уйти от битвы, оставив на долю английской короны расплачиваться из собственного кармана со своими солдатами – теми, кто остался под знамёнами к концу похода, а не умер от болезни или не дезертировал. Рисковать сражением означало рисковать очень многим, вплоть до утраты контроля над тем или иным герцогством, а то и самим королевством.

В затяжной войне, как уже было показано, ресурсы Французского королевства однозначно давали преимущество его монархам, поэтому обычно к сражениям стремились англичане. Чтобы добиться от противника решимости встретиться в открытом бою, одним из приёмов ведения военных действий стали так называемые «шевоше», или глубокие конные рейды по территории противника. Иногда можно встретить утверждение, что шевоше были изобретены в четырнадцатом столетии в войнах Англии против Франции и Шотландии, но сам термин (французский, означающий буквально «езду верхом») возник за два столетия до того, а сам военный приём – грабительский конный рейд вглубь вражеской территории – описывается в войнах Франкского королевства (предшественника Франции и Германии), а также в саксонской Англии, чуть ли не с седьмого столетия.

Шевоше представляла собой отряд конных рыцарей и лучников, отправлявшийся в поход по контролируемой французами сельской местности, в ходе которого этот отряд занимался убийством, поджогами, грабежом и насилием. Он избегал крупных укреплённых городов, но отдельные аббатства, небольшие замки, фермы и деревни были подходящими объектами для атаки. Мирных жителей, не успевших спрятаться, убивали или насиловали (или и то, и другое), или же, если за них можно было запросить хороший выкуп, захватывали в плен. Добро мирных поселян, за исключением чего-то, представляющего серьёзную ценность, что имело смысл тащить с собой в качестве трофея, уничтожалось.

Цель шевоше была двоякой. Во-первых, требовалось показать жителям местности, ставшей её жертвой, что их владетель (барон ли, герцог ли, или сам король) не в состоянии их защитить, и таким образом подорвать их верность своему феодальному сеньору. Английский король Генрих V, победитель при Азенкуре, говорил: «Война без огня – как сосиска без горчицы». В английской хронике, описывавшей события за сто лет до Столетней войны, говорится: «Когда бедняки не могут пожинать урожай со своих полей, они не могут платить свой оброк господам, и это разоряет их господ». Но ещё древнеримский теоретик военного дела Вегеций писал, что «основной и главной целью войны является обеспечить как можно больший запас продовольствия для себя и уморить врага голодом. Голод ужаснее меча».

Во-вторых, и это, пожалуй, было наиболее важным для большинства участников – захватить добычу, которая затем делилась между членами отряда согласно строгим правилам. Грабёж не считался бесчестным делом, несмотря на то, что от него страдала преимущественно беднота, которая менее всего могла справиться с его последствиями. Грабёж, помимо стратегических целей, давал отличный стимул для солдат, подпитывающий их желание участвовать в военных действиях. Если армия не могла грабить территорию врага, этот стимул во многом терялся. При этом для мирного населения в эпоху Столетней войны единственным утешением могло быть то, что пленных более не продавали в рабство, но это также означало и то, что их охотнее могли убить.

Примером широкомасштабной шевоше может служить рейд Эдуарда, принца Уэльского, между 5 октября 1355 года и 1 декабря того же года. «Чёрный Принц» возглавил четырёхтысячный отряд из англичан и гасконцев, прошедший 1125 километров от Бордо (столицы английского герцогства Аквитания) до Нарбонны. Изначальной задачей рейда было разорить земли одного из верных советников французского короля Жана д’Арманьяка. Но принц Эдуард решил расширить задачи экспедиции и направился к Тулузе. Город, однако, оказался сильно укреплённым, чтобы атаковать его без использования осадных орудий, которых у принца не было. Поэтому Эдуард совершил неожиданный для французов манёвр: форсировал две опасные и полноводные реки – Гаронну и Арьеж, и в самом конце октября 1355 года вместе со своей небольшой армией помаршировал на восток.

Эта часть Франции была до сих пор не затронута войной, и поэтому дала большую добычу. Небольшие города, например, Кастельнодари, были взяты штурмом, разграблены и сожжены. Каркассон предложил Чёрному Принцу выкуп, но тот 6 ноября 1355 года решил атаковать город. Городской замок выдержал приступ, но городские кварталы за его пределами были сожжены. Через три дня такая же судьба ожидала Нарбонну, но сопротивление, оказанное горожанами и гарнизоном города, убедили принца в том, что достигнут максимум возможного и настало время возвращаться домой. Эдуард мастерски руководил отходом на территорию английской Гаскони, несмотря на то, что его обоз был отягощён телегами с награбленным добром, а также на превращённые в потоки грязи, размытые сильными дождями дороги. Многие лошади пали от тяжести пути. Вздувшуюся от осенних дождей Гаронну удалось снова успешно форсировать. Французские войска только в самом конце пути попытались преградить путь экспедиции принца, но безуспешно.

Первого декабря 1355 года принц с победой вернулся в Ла Реоль, откуда он начал свой поход почти два месяца назад. Шевоше оказалась крайне удачной как финансово, так и с точки зрения политического влияния, поскольку многие бароны юга Франции решили, что безопаснее просить защиты у англичан, чем рисковать стать жертвой подобного набега. При этом надо отметить, что принцу повезло тем, что разногласия между Жаном д’Арманьяком и королевским коннетаблем во многом парализовали возможность вооружённого ответа рейду со стороны французской армии.

Ещё более амбициозной была шевоше, совершенная под командованием Джона Гонтского, младшего брата принца Эдуарда (и деда будущего короля Генриха V, победителя при Азенкуре), в 1373 году. Под его командованием английский отряд прошёл 1600 километров через всю страну, от Кале на берегу Ла-Манша до Бордо на берегу Бискайского залива. Этот анабазис занял пять месяцев, но оказался заметно менее удачным, чем предприятие Чёрного Принца. Французы смогли найти успешную стратегию для противостояния подобным шевоше. Население на пути следования английской экспедиции укрывалось в укреплённых городах, и осуществлялась «стратегия выжженной земли», чтобы не дать англичанам воспользоваться возможностью пополнить запасы продовольствия или поживиться грабежом. Французские отряды также уклонялись от лобового столкновения с армией Джона Гонтского, чтобы не рисковать возможностью поражения. Такая стратегия оказалась удачной. Когда Джон со своей армией дошёл до Бордо, его бойцы были изнеможены голодом и истощением, а большинство лошадей пало по дороге.

Через восемь лет, в 1380 году, самый младший сын короля Эдуарда ІІІ, Томас Вудстокский, граф Бэкингэм, отправился с четырёхтысячной армией в ещё одну масштабную шевоше. Из английского порта Кале его отряд направился в Шампань и затем через провинцию Анжу в Бретань, где он в течение двух месяцев безуспешно осаждал город Нант. Результат этого похода был совсем неутешительным для Англии, так как в его итоге 15 января 1381 года герцог Бретонский заключил с королём Франции соглашение о нейтралитете, и до конца войны в общем и целом не оказывал помощи англичанам.

Шевоше не имели целью установить контроль над какой-либо территорией. Для этого было необходимо уметь захватывать города и замки. До появления осадной артиллерии осады укреплённых пунктов могли затягиваться на месяцы (как с вышеупомянутым Нантом) и даже на годы. Иногда удавалось преодолеть сопротивление гарнизона, если достаточное количество осаждавших могло взобраться на стены по лестницам (которые можно было относительно легко изготовить при наличии деревьев в округе), несмотря на летевшие на них сверху со стороны защитников крепости стрел и камней. Но такое предприятие было опасным, не гарантировало успех, и в любом случае приводило к большим потерям в осаждающей армии.

Иногда преодолеть стену замка осаждающие могли с помощью больших осадных башен, имевших высоту больше, чем у стен. Такие башни (с помощью такой конструкции за двести пятьдесят лет до описываемых событий крестоносцы смогли взять Иерусалим) нужно было подкатить к стене крепости, чтобы из башни по переброшенным мосткам на стену перешёл десант из осаждающей армии. Часто такие осадные башни имели несколько этажей с расположенными на них стрелками. Эти чудовищные сооружения передвигались по специально приготовленному помосту с помощью упряжек волов, лошадей или довольно часто мускульной силой осаждавших крепость солдат.

Более надёжным было попытаться создать брешь в стене укрепления. Часто осаждающие делали подкоп под стену или башню. Подкоп (как и вообще шахта или тоннель) назывался «мина», откуда и произошло название для современного оружия, противопехотных или противотанковых мин. Когда подкоп достигал точки под участком стены, который планировалось обрушить, осаждавшие расширяли подкоп, создавая подземную камеру, потолок которой удерживался от обрушения деревянными стойками. В нужный момент камера заполнялась горючим материалом, который поджигался, стойки обрушивались, вместе с ними земля над камерой, а с нею и стена или башня. Обороняющиеся, в свою очередь, старались распознать, куда ведут подкоп их враги, и рыли свои собственные тоннели, чтобы перехватить вражеский, уничтожить землекопов и завалить его. С распространением пороха в такую «мину» мог закладываться заряд взрывчатого вещества, чтобы подорвать часть укрепления. Но бóльшую часть Столетней войны воюющие обходились без таких нововведений.

Можно было попытаться пробить брешь в стене (или в воротах) над поверхностью земли. К концу войны французская армия всё чаще стала использовать для этого артиллерию, получавшую всё большее распространение и развитие. Но артиллерия начала успешно использоваться при взятии крепостей уже в первой половине войны. Примером такого использования, когда пушки показали своё огромное разрушающее действие в отношении крепостных стен, была осада французами занятого английским гарнизоном города Сан-Савёр в 1374–1375 годах (как раз в тот период, когда удача перешла наконец к французам, и им довольно быстро удалось отбить практически все территории, уступленные после катастрофы в битве при Пуатье).

Но могли использоваться и часто использовались так же и менее высокотехнологичные, но зато поверенные временем методы. Пролом в стене могли создать, работая у её подножия (и под защитой деревянных навесов) землекопы и сапёры. Могли использоваться, особенно против ворот как наиболее слабого места крепости, известные ещё со времён древней Ассирии, тараны, то есть тяжёлые брёвна, подвешенные на канатах или цепях к рамочной конструкции, а в случае небольших и слабых укреплений даже просто удерживаемые на руках командой из десятка – другого бойцов. Тараны могли быть окованы бронзой или железом, или же просто конец бревна мог быть грубо отёсан для придания ему рабочей заострённой формы. На раму таранов могли, опять-таки для защиты от метаемых защитниками со стен стрел, дротиков и камней, деревянные щиты, иногда обшитые сырой кожей или металлическими пластинами для защиты от попыток их поджечь. Такие тараны нередко ставились на колёса, чтобы легче транспортировать их к месту работы.

Против крепостных стен, особенно против более слабых надстроек, за которыми скрывались стрелки гарнизона защитников крепости, применялись метательные машины, которые впоследствии заменила уже упомянутая пороховая артиллерия. Однако, в отличие от пушек, механические осадные орудия могли быть сконструированы прямо на месте из подручных материалов опытной командой осадных инженеров. Ещё с античных времён были известны баллисты (фактически огромные арбалеты, поставленные на неподвижные станки), а также катапульты, или мангонелы. С ХІІ столетия в Европе распространился и во времена Столетней войны уже широко употреблялся, требюше (или требушет) – изобретённый в Китае, заимствованный арабами и пришедший в Европу после знакомства с ним ветеранов крестовых походов. Требюше работал по принципу рычага. К его длинному концу цеплялась праща с метательным снарядом, который улетал в сторону противника, когда короткий конец резко уходил вниз, либо скоординированным рывком команды обслуживающего персонала, либо – в более поздних конструкциях – под действием противовеса. Баллисты и катапульты могли метать свои снаряды на расстояние до двухсот метров, а большие требюше могли посылать свои камни на вдвое большую дальность.

Помимо построения осадных орудий под стенами осаждённой крепости, такие орудия могли подвозиться на место осады уже готовыми. Например, когда французы осаждали удерживаемый англичанами город Бержерак на юге Франции, то доставили в осадный лагерь большой требюше из города Ла Реоль. Обозы, доставляющие подобное оборудование, также как и обозы, везущие припасы для осаждающих, нередко становились объектом атак противника.

Если взять крепость штурмом не удавалось, то можно было взять её измором. Такая осада стóила осаждавшим дешевле как с точки зрения потерь, так и с позиции вложения сил и средств в постройку осадной техники. Недостатком была длительность осады. Ни одна крепость не могла выдерживать осаду бесконечно – количество запасов еды, воды и других припасов всегда имеет предел. Но она имела возможность продержаться либо до прихода на помощь дружественной армии, либо до того момента, когда продолжение осады станет контрпродуктивным для интересов осаждающей стороны. В свою очередь, союзники осаждённых старались доставить им припасы, которые позволили бы им продержаться дольше. Поскольку очень часто у осаждавших не было необходимой численности войск для установления полной блокады, это нередко удавалось. Однако иногда случались и неудачи. Например, во время осады англичанами крепости Мо французский обоз смог незаметно ночью подойти к городским стенам и уже начал перегружать запасы продовольствия, когда один из солдат, поднимаясь по лестнице на стену с ящиком солёной рыбы, уронил его с высоты на землю. Шум разбудил осаждавших, и французскому обозу пришлось спасаться бегством.

Не стóит забывать, что для командующего средневековой армией требовались значительные усилия, чтобы сохранить контроль над собственными бойцами, которые должны были месяцами, часто среди дождей и стужи, держать осаду, терпя лишения и болезни, и без скорой надежды на возможность поживиться грабежом, или вообще как-то развлечься. То, что история тех веков сохранила память о многих длительных осадах, служит напоминанием о высоких командных качествах вождей тогдашних армий и о высокой дисциплине и мотивации их подчинённых.

Хорошим примером такой длительной осады является осада Кале армией короля Эдуарда ІІІ вскоре после его блестящей победы при Креси. Через несколько дней после сражения, 30 августа 1346 года, его армия повернула к морю. Для продолжения войны нужна была база, порт на берегу Ла-Манша. Ближайшим к Англии таким портом был Кале. О его стратегической важности свидетельствуют те усилия, которые Эдуард приложил к его захвату. Первоначальный осадный корпус насчитывал от десяти до двенадцати тысяч человек, которые добрались до города как по территории Фландрии, так и по морю. Надо сказать, что первый морской конвой из Англии к Кале был перехвачен союзниками Франции – генуэзскими галерами – и уничтожен. Но эта победа (17 сентября 1346 года) оказалась последним французским успехом.

Поскольку Кале был окружён с суши песчаными дюнами и болотами, так что не было возможности ни использовать осадные орудия, ни вести подкоп под стены, король Эдуард принял решение взять город блокадой и измором. На суше все подходы к городу тщательно охранялись английскими пикетами, а с моря Кале блокировали английские военные корабли. Французы не пытались деблокировать Кале до середины марта 1347 года, когда начался новый сезон военных действий. Французы сделали попытку захватить и разрушить дамбу неподалёку от города, что привело бы к затоплению местности вокруг Кале и могло вынудить Эдуарда снять осаду. Но этот замысел провалился. Англичане в свою очередь смогли взять под контроль удобную бухту, где смог базироваться их флот в составе сотни боевых кораблей, блокирующий осаждённых с моря. 25 июня 1347 года французы попытались провести в Кале обоз со съестными припасами, в которых в городе, уже испытывавшем серьёзный голод, была большая нужда. Горожане были вынуждены выгнать за городские стены полтысячи беднейших жителей, чтобы растянуть запасы для гарнизона. Провал попытки доставить в город продовольствие сильно подорвал их дух.

Король Филипп VІ сумел собрать двадцатитысячную армию, половину из которой составляли рыцари. Но когда он 27 июля 1347 года подошёл к Кале, то обнаружил, что осаждавшие превосходят его численно. У Эдуарда под знамёнами было пять тысяч рыцарей, шесть тысяч пехоты и двадцать тысяч лучников, а также ещё пятнадцать тысяч матросов его флота. Лагерь англичан за месяцы осады был сильно укреплён с суши и хорошо прикрыт с моря. После нескольких мелких стычек французский король принял единственно возможное решение – отступить. На следующий день, 3 августа 1347 года, Кале сдался.

Эдуард был взбешён тем, что город сопротивлялся ему почти целый год. Однако он не стал отдавать город «на поток и разграбление». Вместо этого английский король приказал, чтобы к нему явились шесть городских старейшин, с верёвочными петлями на шеях. Он отдал приказ их обезглавить, и только мольбы его жены, королевы Филиппы, которая к тому же была на последних месяцах беременности, вынудили его помиловать обречённых. Французский летописец Жан Фруассар так описал этот момент:

Королева, будучи сильно беременна дитям, пала на колени и, горько рыдая, сказала: «Ах, милостивый государь, с той минуты, как я пересекла море, подвергаясь огромной опасности, я ничего не просила у Вас; теперь же я покорнейше прошу Вас, во имя Сына благословенной Марии, и ради меня, чтобы Вы сжалились над этими шестью старейшинами».

Кстати, знатоки искусства могут припомнить известную скульптурную группу знаменитого французского скульптора Родена «Граждане Кале» – она имеет в основе именно этот эпизод французской истории.

Однако милость Эдуарда имела довольно ограниченный характер. Жизнь горожан была спасена, но он приказал им всем немедленно покинуть город. Взамен в пустующие дома он приказал поселить его подданных из Англии. Таким образом в течение следующих двух веков Кале стал во всех отношениях частью Англии на французской земле.