Текст книги "Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи"

Главное их заблуждение (независимо от того, сознательное оно или несознательное) состоит в том, что они отказываются принять в расчёт мудрое и взвешенное отношение Церкви к вопросу о мощах. Наличие или отсутствие мощей ни в коей мере не влияет на почитание Церковью тех или иных угодников Божиих. Когда святые мощи являют себя с несомненной достоверностью, то Церковь поощряет поклонение им ради обретения сугубой духовной помощи и заступничества. Однако при малейших сомнениях она принимает принципиальное решение, оставляя вопрос открытым в ожидании благовремения. И делается это по единственной причине: поклонение лжемощам есть величайший грех святотатства и кощунства. Эта непреложная истина раскрыта в интервью Святейшего Патриарха со всей очевидностью и убедительностью.

Хочется верить, что ею проникнутся не только «фальшивонотчики», но и люди, облечённые властью на всех уровнях. А ещё очень хочется верить, что эпоха тотального богоборчества прошла безвозвратно, уступив место тем временам, когда высшая государственная власть будет, наконец, обязана посчитаться с мнением Церкви – единственным общественным институтом, имеющим абсолютное и нераздельное право определять, что есть святыня, а что – нет.

К счастью, среди нынешних государственных мужей уже не просматриваются наглые и безапелляционные политики типа Немцова, Ярова и иже с ними. Но найдутся ли дерзновенные, добропорядочные и объективные деятели, которые захотят, чтобы исторические правда и справедливость восторжествовали на государственном уровне? И достанет ли им мужества признать, что захоронение псевдоостанков в 1998 году стало той самой великой ошибкой, которая «хуже преступления»? Ведь ни для кого не секрет, что совершил её вполне сознательно и от лица государства тогдашний первый вице-премьер Б. Немцов, который опустился сегодня до банального уличного хулиганства в своём неприкрытом стремлении к сеянию новой смуты ради низложения существующей государственной власти!

Я хорошо помню свои беседы с этим ностальгирующим ныне по лихим 90-м годам «хулиганом» (таковым было недавнее определение мирового судьи), равно как и с его коллегой на посту главы Правительственной комиссии по идентификации останков Ю. Яровым. Обоих я тщетно пытался убедить в необходимости открыть государственные архивы, в том числе президентский и все прочие, относящиеся к спецслужбам. Только там, по мнению авторитетных политиков и учёных, можно было отыскать если не всю правду о Екатеринбургской трагедии, то, по крайней мере, ту её существенную часть, которая способна пролить свет на многие запутанные и спорные вопросы.

Апломб и категоричность, с которыми эти главы Комиссии отклоняли даже просто саму постановку вопроса о необходимости открытия государственных архивов, давно утративших всякую актуальность в закрытости своего статуса, тоже отдавали изрядной фальшивостью. Мы не раз обсуждали эту тему с автором настоящей книги А.К. Голицыным. Он весьма убедительно говорил о странных «двойных стандартах», когда, по решению высшей государственной (законодательной и исполнительной) власти, архивы, хранящие гораздо более близкую по времени информацию, открывают свои секреты в угоду зарубежных, далеко не дружественных России стран, а старые архивы, могущие послужить гражданскому миру внутри нашего общества, так и остаются наглухо закрытыми!

Действительно, как объяснить, что Польша получила исчерпывающую правду о событиях под Катынью, а нашей российской общественности отказано в возможности узнать истину о событиях под Екатеринбургом?! Невольно напрашивается вывод: правда о катыньской трагедии позволяет заклеймить Сталина как главного виновника большевистского произвола, а правда о екатеринбургском злодеянии может показать, что он, оказывается, всего лишь не более как продолжатель этого произвола.

То же самое следует сказать и о суперзасекреченных архивных материалах, связанных с приложениями к известному пакту Молотова – Риббентропа. Они почему-то легко переправляются за рубеж и становятся лёгкой добычей не столько антисоветской, сколько антирусской западной пропагандистской машины. А вот моей жене, снимавшей российский документальный фильм о позорном Брест-Литовском мире и искавшей соответствующие исторические материалы в наших архивах, было отказано под сомнительным предлогом их «полного отсутствия». К счастью, ей удалось найти эти материалы в Австрии и Германии, но суть дела от этого не меняется: если надо доказать коварство Сталина, то – пожалуйста, милости просим, а если вы собираетесь чернить Ленина или Троцкого, то – ни-ни!

Эти «двойные стандарты» вполне вписываются в ряд тех самых фальшивых нот, о которых я говорил выше. Остается только надеяться, что нынешняя власть, столь активно декларирующая переустройство государственной жизни на основе «истинно демократических правовых принципов», прислушается к здравому голосу нашей Церкви и положит конец фальсификациям и подтасовкам в исследовании посмертной судьбы святых всероссийских Новомучеников – невинных Царских страдальцев.

Их же молитвами и заступничеством да воцарится на Русской многострадальной земле благословенный мир и правда Божия!

* * *

P.S. А.К. Голицын упоминает в своей книге нынешнего главу Следственного комитета РФ А. Бастрыкина, написавшего в 1998 году, в бытность его научным сотрудником одного из научно-исследовательских институтов в Петербурге, статью, в которой в резкой форме раскритиковал работу Комиссии по идентификации екатеринбургских останков с точки зрения юридической обоснованности проведённых следственных и процессуальных действий. В частности, он корил следствие в том, что, игнорируя элементарные правила криминалистики, оно «велось только по одной версии, другие версии не выдвигались и не проверялись, а попытки специалистов предложить их отвергались».

В заключение своей статьи доктор юридических наук А. Бастрыкин категорически потребовал дополнительной проверки объявленных результатов «путём производства дополнительного расследования».

Теперь, став крупным государственным чиновником, он, по-видимому, «решил» уверовать в подлинность останков без всяких «дополнительных проверок»!

Такова первая фальшивая нота г-на Бастрыкина.

А вторая заключается в следующем. Готовя первое издание этой книги к публикации, мы с А.К. Голицыным обратились весной 2010 года к г-ну Бастрыкину, возглавлявшему тогда Следственный комитет при Генеральной прокуратуре, с официальным письмом, в котором просили его о встрече для выяснения мотивов, побудивших его столь смело «проигнорировать конъюнктурные соображения и отважно выступить в защиту профессионального подхода к важному государственному делу».

Мне доподлинно известно, что, прочитав письмо, г-н Бастрыкин сказал своему ближайшему окружению:

– Это – очень серьёзное и важное дело. Непременно встречусь с авторами письма после моего возвращения из отпуска.

Однако по его возвращении из отпуска никто нас так и не пригласил. По прошествии ещё двух месяцев мы получили письмо, в котором некий представитель его аппарата извещал нас о том, что Александр Иванович никак не может с нами встретиться по причине крайней занятости.

С кем же консультировался отважный и непреклонный профессор Бастрыкин в течение этих двух с лишним месяцев, чтобы в одночасье превратиться в робкого и послушного чинушу, не пожелавшего остаться верным своему профессиональному долгу и смирившегося с выводами, сделанными, по его же словам, «наперекор элементарным правилам криминалистики»?! Очень не хочется верить, что весь этот переворот в сознании г-на Бастрыкина осуществлён состоящим ныне в его подчинении столь же непрофессиональным, сколь и амбициозным следователем по особо важным делам В. Соловьёвым! Ведь ещё сравнительно недавно он клеймил последнего за профнепригодность и игнорирование элементарных процессуальных норм ведения следствия. Впрочем, учитывая скандал вокруг более чем странных предложений главы Следственного комитета по части трудоустройства депутата Госдумы А. Хинштейна, вполне можно допустить и такой вариант.

Помимо изобличения новоявленного «фальшивонотчика» в лице г-на Бастрыкина, не могу не отреагировать в этом постскриптуме на интервью В. Соловьёва, опубликованное 25 января 2011 года в газете «Известия».

В нём следователь по особо важным делам теперь уже Следственного комитета пополнил череду своих фальшивых нот новыми, не менее звучными.

Отстаивая непричастность Ленина и Свердлова к решению об убийстве Царской Семьи, он утверждает, что «на сегодня нет ни одного достоверного документа, который бы доказывал их инициативу» в этом злодеянии. А заглядывал ли этот следователь в президентский архив? Уверен, что, учитывая вовсе не преклонный возраст г-на Соловьёва, ему ещё придётся краснеть за подобные утверждения, когда этот архив окажется наконец рассекреченным! Впрочем, как это ни парадоксально, в самом интервью содержатся логически неопровержимые доказательства того, что приказ о расстреле шёл из Москвы.

В. Соловьёв говорит о направлении в Тобольск специального комиссара Василия Яковлева с чётким заданием «живыми доставить членов царской семьи сначала в Екатеринбург», а потом в Москву. При этом у Яковлева имелся «мандат за подписью Ленина и Свердлова, предписывающий расстреливать на месте всякого, кто попытается помешать ему выполнить задание». Почему же тогда не расстреляли Юровского и иже с ним?! Разве они, расстрелявшие Царскую Семью, не помешали Яковлеву «выполнить задание»?! Кому вешает лапшу на уши В. Соловьёв? Кто ему поверит, что такие жестокие и мстительные диктаторы, как Ленин и Свердлов, могли впоследствии «официально одобрить» столь наглое нарушение их собственноручно подписанного строжайшего приказа?!

Делая наивный вид, будто уральские самочинные большевики во главе с Юровским вероломно нарушали кремлёвские инструкции, В. Соловьёв приводит в доказательство этой версии расстрел Юровским двоюродного брата Ленина Владимира Ардашева и его сына Георгия. Хотел бы в связи с этим сообщить историку-самоучке Соловьёву, что верноподданные Ардашевы происходили из семьи, которая предала семейной «анафеме» всех своих родственников по линии Ульяновых ещё тогда, когда выяснилось, что старший брат Ильича Александр покушался на цареубийство! Этим обстоятельством, кстати говоря, и объясняется факт участия Владимира Ардашева в организации на Урале мирной демонстрации против разгона Учредительного собрания. И поэтому приводимый В. Соловьёвым эпизод с расстрелом Ардашевых может свидетельствовать только об обратном. А именно о том, что Юровский осуществил эту расправу с кузеном и племянником Ленина по прямому указанию последнего.

Интервью завершается словами: «Я храню останки наследника великой империи и великой княжны в качестве “вещественных доказательств”. Боюсь, что рано или поздно их придётся захоронить по общим правилам – среди “невостребованных останков”».

Как же позволяет себе высказываться столь кощунственно верный сын Православной Церкви, на сто процентов уверенный в том, что располагает святыми мощами? Как он может допускать мысль о святотатственной передаче их для захоронения где-нибудь рядом с «невостребованными останками» бомжей или других неопознанных, без вести пропавших людей? Ведь, по учению Церкви, никакие государственные законы и инструкции не подлежат исполнению её членами, если они вступают в противоречие с этим учением! Так что решайте, Владимир Николаевич, оставаться ли верным Церкви или «общим правилам»…

Князь З.М. Чавчавадзе

Часть I
Тайны следствия

«Дело» Н.А. Соколова против «Записки» Юровского – Покровского

17 июля 1918 года в подвале дома инженера Ипатьева большевиками были зверски умерщвлены Император Николай II и Его Августейшая Семья.

На протяжении всех последующих лет, во все советские годы, не переставала распространяться ложь и клевета вокруг имени Государя, которого большевистская пропаганда превратила в злодея, в корыстного, жадного и жестокого властелина. В предисловии к сочинению некоего Марка Касвинова под названием «Двадцать три ступени вниз» автор предисловия написал: «Уже при жизни он (Николай II) заслужил ненависть народа и позорную кличку “Кровавый”». Сам Касвинов заканчивает своё повествование словами: «Страшен был конец Романовых. Но, как было однажды замечено, ужас их смерти бледнеет перед ужасом их жизни». «Советский энциклопедический словарь», издания 1980 года, о Государе выдаёт такую справку: «Находился под влиянием реакционных, политических и религиозных деятелей, авантюристов».

Цитировать таковую мерзость можно без конца. Известно, что большевистские правители, начиная с самого «вечно живого», питали лютую ненависть к Государю, ненависть, которую они стремились внедрить в сознание граждан порабощённой ими страны, оправдывая тем самым своё собственное злодейство.

В какой-то степени побуждал к тому страх перед Государем, ибо память о нём в народе не иссякала, и не случайно поэтому в канун шестидесятилетия большевистского переворота и грядущей вослед таковой же годовщины екатеринбургского злодеяния дом Ипатьева срочно, в одну из тёмных ночей, был снесён. В секретном постановлении ЦК КПСС за подписью тогдашнего шефа КГБ Андропова, в частности, говорилось: «Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются разного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца Ипатьева в городе Свердловске. В последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться, и дом Ипатьева станет объектом их серьёзного внимания».

Б.Н. Ельцин, в то время первый секретарь Свердловского обкома партии, в книге «Исповедь на заданную тему» писал: «Получаю секретный пакет из Москвы. Читаю и глазам своим не верю: закрытое постановление Политбюро о сносе дома Ипатьевых в Свердловске. А поскольку постановление секретное, значит, обком партии должен взять на себя всю ответственность за это бессмысленное решение». Но это Ельцин писал уже сидя в президентском кресле, а в те годы упорно ходили слухи о его активном участии в сносе особняка. В 1990 году русская газета в Аргентине «Наша Страна» напечатала маленькую заметку, в которой говорилось: «Выдающий теперь себя за демократа, бывший член номенклатуры, коммунист Борис Ельцин был интервьюирован в программе французского телевидения “Апостроф”. Отвечая на вопрос ведущего передачу Бернара Пиво, Ельцин признался, что в 1977 году он отдал приказ снести Ипатьевский дом, в котором были убиты Царь Николай II и его Семья. “Я поступил так, – цинично объявил нынешний народный депутат, – чтоб этот дом не превратился в место паломничества”»[3]3
  Наша Страна. 1990. № 2077. 26 мая.


[Закрыть]. А генерал Дмитрий Волкогонов пишет: «Борис Ельцин, будучи местным секретарём партии, старательно выполнил приказ». Конечно, в «Исповеди» Ельцин себя всячески обеляет. Он как бы подтверждал «обеспокоенность» в Политбюро ЦК партии тем, что к дому Ипатьева интерес растёт, но сам нервозности оного будто бы не разделял. «Я к этому относился совершенно спокойно, – пишет Ельцин, – поскольку понятно было, что интерес этот вызван не монархическими чувствами, не жаждой воскресения нового царя. Здесь были совсем другие мотивы – и любопытство, и сострадание, и дань памяти, обыкновенные человеческие чувства». И добавляет: «Я хорошо себе представлял, что рано или поздно всем нам будет стыдно за это варварство».

Может быть, «представлял», может быть, сам лично относился «спокойно» к тому интересу, который, в связи с приближавшейся памятной датой, проявлялся к месту гибели последнего русского Царя. Но то, что касается непосредственно особняка Ипатьева, то он, особняк, до своего разрушения вниманием спецслужб обойдён не был, и вряд ли без указаний на то со стороны областной партийной верхушки. На самом деле дом бдительно охранялся, за всеми «подозрительными» лицами, кто задерживался около особняка и обращал на себя внимание «нездоровым» любопытством, велась слежка.

Мне самому в этом довелось убедиться. В тот год, в июле мы с моим близким другом литератором Борисом Всеволодовичем Шуплецовым совершили поездку по уральским местам. В Екатеринбурге, тогдашнем Свердловске, мы прожили неделю. Что дом Ипатьева находится под надзором, нам было известно от наших свердловских знакомых, поэтому первый раз на разведку мы отправились под вечер. Обошли дом несколько раз вокруг, постояли у полукруглого окна, заложенного кирпичом, за которым находилась та самая комната в подвале, но никаких сотрудников «в штатском» не заметили и, надо сказать, осмелели, решив, что, как говорится, у страха глаза велики. На следующий день приехали с утра, вооружившись фотоаппаратом. Солнце уже припекало. Мы остановились в тени под деревьями на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка, размышляя о том, откуда лучше поснимать с тем, чтобы не обращать на себя особого внимания, в то же время наблюдая за происходящим вокруг. Прямо над нами окно. Это угловая комната, где жили Их Величества и Наследник Престола. Дальше по фасаду парадный подъезд, через который в дом инженера Ипатьева вошла Царская Семья, привезённая из Тобольска. За парадным входом ворота во внутренний двор. Сюда был подан грузовик в тёмную ночь 17 июля 1918 года. Ничего подозрительного замечено нами не было. Какие-то люди появлялись с разных сторон, но не задерживались и проходили мимо, никак на особняк Ипатьева не реагируя. И на нас тоже. В доме размещалось какое-то учреждение, имеющее отношение то ли к Союзпечати, то ли к почтовому ведомству, во всяком случае, какого-то очень нейтрального свойства. Когда план действий у нас созрел, мы разделились. Борис Всеволодович отправился обозревать дом со стороны, противоположной Вознесенскому переулку, минуя ворота, через которые в ту тёмную, трагическую ночь на Ганину Яму ушёл грузовик с трупами, а я, стараясь внешне выглядеть совершенно непринуждённо, вошёл через парадный подъезд внутрь особняка.

Сразу от входа шла короткая деревянная лестница, заканчивавшаяся небольшой площадкой с гипсовым бюстом первого председателя ВЦИКа у стены. Налево с площадки дверь вела в жилую часть дома. По плану, приведённому в книге следователя Соколова, первая комната являлась проходной. Таковой она, видимо, и оставалась. В комнате никого не было. Справа у стены стоял шкаф и ещё какая-то канцелярская мебель. Прямо дверь вела в парадные апартаменты, где когда-то обитала Царская Семья, а налево – в комнату коменданта. Оттуда слышались голоса. Дальше я не пошёл. Спустился вниз, сфотографировал лестницу с бюстом и вышел на улицу. Бориса Всеволодовича возле дома не было. Я пошёл в сторону Вознесенского переулка, как бы ему навстречу и вдруг увидел странную фигуру в светлом костюме, наверное, в сером, которая, неестественно прислонившись спиной к стене Ипатьевского особняка, заглядывала через плечо за угол дома. Как-то сразу стало всё ясно. Быстро прошёл вдоль дома, завернул с проспекта мимо «серого костюма», на него не глядя. Борис Всеволодович стоял, задумавшись, перед дверью, ведущей из переулка в тот самый полуподвал. Она не то чтобы была закрыта, она как будто была замурована, заварена, замазана, во всяком случае, понятно, что по прямому назначению дверь эта не использовалась, наверное, с тех памятных июльских дней. Но это я разглядел накануне, а тогда, почти не останавливаясь, взял под руку Бориса Всеволодовича, и мы с ним, как бы о чём-то рассуждая, спустились по Вознесенскому переулку и за домом Попова свернули влево. На следующий день мы появились у Ипатьевского особняка уже во второй половине дня и с некими уловками. Шли врозь и по противоположной стороне Вознесенского проспекта, шли медленно, присматриваясь по сторонам, не задерживаясь особенно нигде. Обратили внимание на две странно-подозрительные фигуры в сером облачении, как-то непонятно слоняющиеся возле дома. Рисковать не стали.

Если верить Рябову, то мы с ним посетили дом Ипатьева почти одновременно, буквально накануне его уничтожения, с той разницей, что мне приходилось озираться по сторонам, ощущая некую даже «преступность» своего положения, а его с почётом сопровождало милицейское начальство. Не знаю, побывал ли тогда Рябов на Ганиной Яме, но через тринадцать лет после того, как дом Ипатьева был взорван, в разгар горбачёвской «перестройки», мир взбудоражила весть о том, что под Свердловском, в районе деревни Коптяки, обнаружено место, где была захоронена Царская Семья. Крушение советской власти и политические изменения, произошедшие в стране, на какое-то время ослабили сенсационный накал вокруг этого открытия, но в 1991 году, уже решением новой власти, могила была вскрыта. Вскрывали тайно, в непогоду, под надзором высокого чина из соответствующего комитета. Археологам, которые были привлечены к работам по вскрытию могилы и предупреждены об «ответственности за отказ или уклонение от выполнения обязанностей специалиста», только на месте раскопа было объявлено, что официальной целью экспедиции является «вскрытие предполагаемого захоронения семьи последнего русского царя».

Как известно из публикаций Рябова, он в 1979 году, с группой свердловских единомышленников, частично царское захоронение раскопал и извлёк оттуда три черепа, которые год спустя этими же людьми были отдельным вложением возвращены в могильник. Именно это «отдельное вложение» в 1991 году оказалось открытым первым. Как записано в «Протоколе осмотра места происшествия», на глубине 60–70 сантиметров был обнаружен деревянный ящик из красных досок. Из ящика были извлечены пять полиэтиленовых пакетов, в которых находились кроме трёх черепов более десятка костных фрагментов от разных частей скелетов.

Вскрытие «предполагаемого Царского» захоронения вызвало неадекватную реакцию в обществе, не только на российской территории, но и за её пределами. Пресса поднимала темы как политического характера, так и характера нравственного. Известная в эмиграции писательница Зинаида Алексеевна Шаховская в интервью газете «Известия» сказала: «Вся эта история с выкапыванием скелетов производит чудовищное впечатление. Кто бы там ни был похоронен – красные или белые, – нельзя поступать столь бесцеремонно ни с христианской, ни с юридической точек зрения. Это оскорбительно»[4]4
  Известия. 1991. 14 сентября.


[Закрыть]. А писатель Владимир Алексеевич Солоухин, посетивший с группой паломников места, связанные с гибелью последнего российского Императора и Его Семьи, в тот самый 1991 год в статье, напечатанной газетой «Литературная Россия», писал: «И вот мы стоим на краю Ганиной ямы. У священников возникла мысль поставить крест на дне ямы, но после маленького обсуждения вопроса они от этого отказались. В самом деле, костры ведь жгли не в яме, а на ровной площадке рядом с ней. Не это ли место надо считать настоящей могилой убиенных? А то, что место кострищ разграбили потом, разметали и заляпывали глиной и что при этом несколько мелких предметов попало и в яму, – это ещё не резон считать её местом захоронения. Захоронения как такового не было вообще, нечего было хоронить – серная кислота, керосин, бензин и огонь сделали своё дело, а застывший человеческий жир нашли не в яме, а в земле на месте костров. Страшно об этом говорить, но приходится».

* * *

В Послании Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II и Священного Синода Русской Православной Церкви к 75-летию убийства Императора Николая II и Его Семьи, в частности, было сказано: «Мы призываем наши высокие гражданские власти возобновить детальное расследование убийства Николая II, Его Семьи, членов Императорской Фамилии и Их родственников. Руководить таким дорасследованием должна авторитетная и полномочная комиссия, в которую могут войти представители Церковного Священноначалия, органов высшей государственной власти, учёного мира, церковной и светской общественности. Комиссии этой необходимо рассмотреть все аспекты екатеринбургского преступления – нравственные, правовые, политические».

После обращения Святейшего Патриарха к Президенту Российской Федерации Б.Н. Ельцину, 23 октября 1993 года распоряжением председателя Совета министров, каковым в то время был В.С. Черномырдин, была создана Комиссия по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков российского Императора Николая II и членов его семьи, которой был придан правительственный статус. Этим же распоряжением был утверждён первый состав её членов в количестве двадцати двух человек, двое из которых вскоре выбыли. Председателем Комиссии был назначен вице-премьер Юрий Фёдорович Яров, а его заместителем – мэр Санкт-Петербурга Анатолий Александрович Собчак. Членский состав распределился таким образом: девять членов Комиссии были представлены чиновничьим аппаратом всех ведущих ведомств в ранге заместителей министров, два официальных представителя судебной медицины, руководитель Росархива и шесть лиц от общественности и Православной Церкви, которую в Комиссии представлял член Священного Синода, митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий.

Комиссии по распоряжению Черномырдина предписывалось «разработать совместно с заинтересованными организациями необходимые предложения и внести их в Совет Министров». Ко времени создания Правительственной комиссии уже была проведена судебномедицинская экспертиза и возбуждено уголовное дело, расследование которого было поручено старшему прокурору-криминалисту Главного следственного управления Генеральной прокуратуры Владимиру Николаевичу Соловьёву.

Первое заседание Правительственной комиссии состоялось 26 октября, то есть на третий день после её учреждения. Председательствующий Яров с первых же слов чётко определил поставленную верховной властью задачу: провести исследования и подготовить материалы и рекомендации по «перезахоронению останков». Для наибольшей оперативности состав Комиссии был разделён на три группы, каждой из которой была определена сфера её компетенции.

– Возьмите свой список, который у вас в руках (имелся в виду список членов Комиссии. – А.Г.), – сказал Яров. – Я по порядку всех назову. Когда я буду называть цифру один, вы будете иметь в виду, что это первая группа по вопросу, касающемуся исследований. Под цифрой два у вас будет вторая группа, которая будет заниматься вопросами ритуала и церемонии, третья группа должна определить дату и место перезахоронения.

Тут же были назначены руководители каждого направления, по которым Комиссия должна осуществлять свою деятельность. Первую группу возглавил главный судебно-медицинский эксперт Минздрава РФ Владимир Олегович Плаксин, ритуальную – Собчак и третью – начальник Росархива Рудольф Германович Пихоя. Каждой группе было предписано к следующему заседанию Комиссии, назначенному на 3 ноября, подготовить соответствующие доклады с конкретными рекомендациями и предложениями, а Плаксину Яров в дополнение поручил составить справку о «ходе выполнения судебномедицинской экспертизы» и представить её в Секретариат Комиссии в течение трёх-четырёх дней, с тем чтобы к следующему заседанию члены Комиссии успели с ней ознакомиться.

На такое авральное начало отозвался владыка Ювеналий. Он сказал, что Комиссия собралась в первый раз и что сроки, которые предлагаются для осмысления серьёзных вопросов, очень коротки, тем более, как ему известно, общественное мнение в отношении достоверности останков, обнаруженных под Екатеринбургом, очень противоречиво, а также среди родственников, которые обращаются в адрес Патриарха (он назвал Николая РомановичаРоманова[5]5
  Внук Великого князя Петра Николаевича, брата Великого князя Николая Николаевича, бывшего Верховного главнокомандующего.


[Закрыть], Ольгу Николаевну Куликовскую[6]6
  Последняя супруга Тихона Николаевича Куликовского, племянника Императора Николая II.


[Закрыть], Великую княгиню Леониду[7]7
  Супруга Великого князя Владимира Кирилловича.


[Закрыть] и кого-то из самозванцев, кажется, «принца» Долгорукова из Испании), нет полного единомыслия, а есть, наоборот, очень веские возражения против тех выводов, которые имеются на сегодняшний день.

– На первом вопросе, я имею в виду вопрос, связанный с исследованием останков, мы можем очень долго задержаться, а потому разрабатывать за три-четыре дня все другие вопросы вряд ли будет возможно. Это нужно учесть к следующей встрече, – сказал владыка, добавив, что к будущему заседанию он подготовит более обстоятельный письменный документ со своими соображениями и предложениями (Приложения 1, 2, 3).

Первое заседание Комиссии носило более организационный характер, когда обсуждались вопросы распределения ролей, степень компетенции Комиссии и круг её полномочий, выяснялись какие-то вопросы финансового свойства и члены Комиссии присматривались друг к другу. Никаких серьёзных обсуждений не было, тема останков практически не затрагивалась, и только кратко её коснулся глава первой группы В.О. Плаксин. Он сообщил, что судебно-медицинская экспертиза костных останков начала свою работу по постановлению прокуратуры Свердловской области 23 августа 1991 года, то есть через две недели после того, как было вскрыто захоронение на Коптяковской дороге, дав беглый обзор по проделанной работе. В частности, он сказал, что был разработан программно-аппаратный комплекс для проведения идентификационных исследований по черепу и прижизненным снимкам, с помощью которого «окончательно идентифицированы семь скелетов и установлена принадлежность останков пяти конкретным членам семьи Романовых, доктору Боткину и служанке А.С. Демидовой». И заверил, что, как только Прокуратура представит необходимые документы, «будут сформированы окончательные выводы экспертизы» для передачи их в Правительственную комиссию (Приложение 4).

Надо сказать, что на первом этапе работы Комиссии настроение было довольно оптимистическое. Казалось, что задачей, поставленной верховной властью, являлось беспристрастное и безусловное обретение истины, без всякого обременения какими бы то ни было политическими соображениями. Именно в это время у меня состоялась встреча с Владимиром Николаевичем Соловьёвым, ещё летом назначенным вести следствие по «Царскому делу». Впечатление от встречи осталось прекрасное. Мы долго беседовали, коснувшись всех проблем, которые будоражили общественное мнение и порождали ряд сомнений вокруг всей истории, связанной с убийством в Ипатьевском доме. Естественно, коснулись мы и двух персон, Рябова и Радзинского, о которых Владимир Николаевич отозвался без всякого энтузиазма, отметив, что вопросы к этим господам есть и что он предполагает «в порядке следственного производства» их допросить. Меня приятно обрадовало то, что Владимир Николаевич, как он очень искренне и уверенно говорил, считает долгом профессиональной чести и обязанностью патриота своего Отечества в этом страшном и запутанном деле, оставаясь абсолютно независимым от каких-либо посторонних влияний, твёрдо следовать по пути поиска правды.