Текст книги "Россия. ХХ век начинается…"

Мне с коллегами в Институте истории АН СССР пришлось досконально изучать оба сюжета, и нам не удалось обнаружить ни одного документированного факта в отечественных и заграничных архивах! Оспорить мифологию научными средствами дипломированным ученым оказалось не под силу, тем более что Яковлев использовал для распространения откровенных фальсификатов трибуну Съезда народных депутатов СССР, как Хрущев – зал заседаний XX съезда КПСС[74].

Академик Яковлев, Волкогонов и их нынешние последователи при этом всегда сознательно избегают объективных фактов, предпочитая «околофакты», произвольно интерпретируя намеки, содержащиеся в исторических источниках, «нефакты», сконструированные ими самими для удобства объяснения «околофактов», и «экс-факты», которые заимствованы из старинных энциклопедий и учебников и сохраняются «ради священной памяти». Так в результате мыслительных операций в такой последовательности создается очередной элегический миф[75].

Поэтому отечественные пропагандисты постоянно прибегают к «идеологическому террору», сознательно поощряя релятивизм и мифотворчество, чтобы «сохранить в неизменном виде как абсолютные истины важнейшие для своего самосохранения аксиологические положения, пусть они и никак не подтверждаются установленными в научных исследованиях фактами»[76].

Здесь уместно процитировать Фридриха Ницше. Его Заратустра говорит: «Спасти тех, кто миновал, и преобразовать всякое “было” в “так хотел я” – лишь это я назвал бы избавлением! Воля – так называется освободитель и вестник радости. Но сама воля еще есть пленница. “Хотеть” освобождает – но как называется то, что и освободителя заковывает еще в цепи? “Было” – так зовется сокровенное горе воли. Бессильная против того, что уже сделано, она – злобная зрительница всего прошлого. Обратного не может воля хотеть потому, что не может она победить время и остановить его движение, – в этом сокровенное горе воли. Кто научит ее хотеть обратного?»[77]

До сих пор очевидные социально-политические и экономические завоевания Советского Союза беззастенчиво искажаются только потому, что в СССР существовало социалистическое общество. С пугающим постоянством по сей день в средствах массовой информации обсуждаются и экранизируются мифы о решающей роли в достижении Великой Победы сотен патриотов-уголовников, неумело возведенных сериальными ремесленниками в сказочных героев и любящих родные пенаты больше, чем комиссары и прочие красные командиры. Они будто составляли костяк штрафных батальонов, хотя новоявленные поборники истины даже не удосужились прочесть от начала до конца Приказ № 227 «Ни шагу назад!», где такая практика не предусмотрена в принципе. В этом нет ничего удивительного: большинство «уголовных элементов» по доброй воле стали полицаями у немцев на оккупированной территории.

Отечественная военная техника подвергается огульному уничижению на фоне раболепного преклонения перед зарубежными вообще и немецкими в особенности самолётами, танками и кораблями.

Если раньше во всех бедах России виноватой оказывалась Золотая Орда, то теперь горькие плоды безграмотной социально-экономической политики реформаторов ставятся в вину давно усопшему Сталину. Никто, нигде и никогда так беззаветно не боролся с историей собственного народа, как в России на рубеже двух тысячелетий!

Как тут не вспомнить слова П.Я. Чаадаева: «Одна из самых печальных особенностей нашей своеобразной цивилизации состоит в том, что мы все еще открываем истины, ставшие избитыми в других странах и даже у народов, в некоторых отношениях более нас отсталых. Дело в том, что мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того ни другого. Мы стоим как бы вне времени». Остается надеяться, что, по его словам, «придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы… и наше грядущее могущество, основанное на разуме, превысит могущество, опирающееся на материальную силу»[78].

Реанимации антисоветских мифов способствуют многотиражные переиздания давних политических памфлетов, которые теперь объявляются «научными исследованиями», и публикации за счет налогоплательщиков из бюджета сборников русофобских мемуаров и неких «новых документов», аутентичность которых, мягко говоря, сомнительна с точки зрения классического источниковедения. О статьях журналистов и политологов, муссирующих такие темы, и говорить не приходится: это чисто пропагандистские поделки![79]

«У Платона в глубине вещей, в глубинах земли бушуют мрачные раздоры – раздоры между тем, что подвергается воздействию Идеи и тем, что такого воздействия избегает. Эхо этих раздоров отдается в вопросе Сократа: для всего ли есть своя Идея – даже для обрезков волос, для грязи и для помоев, – или же есть нечто, что всегда упорно избегает Идеи? Но у Платона это нечто никогда не спрятано как следует, не задвинуто в глубь вещей, не затоплено на дне океана. Теперь все возвращается к поверхности… Умопомешательство, неограниченное становление – более не гул глубинных оснований. Они выбираются на поверхность вещей и обретают бесстрастность»[80].

Таким стал получивший скандальную популярность в современной российской публицистике и кинематографии миф о «германских деньгах», с помощью которых большевики во главе с Лениным проехали в «запломбированном вагоне» из нейтральной Швейцарии через территорию враждебного государства и совершили Октябрьскую революцию.

Аутентичных документов, подтверждающих факт сотрудничества Заграничного бюро ЦК РСДРП (б) с германским Генеральным штабом, до сих пор не обнаружено.

Доказать связь большевиков с немцами пытался русский журналист в эмиграции С.П. Мельгунов. Председатель ЦК ПСР В.М. Чернов в рецензии на его откровенный пасквиль «Красный террор в России» писал, что у автора, как у «всех этих “большевиков sauce royale” (под королевским соусом. – А.Г.), заставивших население быстро пожалеть о том, что прогнало “простых большевиков”… людей, “помешанных на идее реванша скорого и жестокого, отождествляемого со спасением России”, причем “у большинства спасателей только и на уме, сколько серой сволочи они повесят за то, что переиспытали”… военщины и ее обнаглевших дегенератов, которые хвастались, что устилали дно ямы внутренностями, выпущенными из закапываемых, “чтоб мягче было лежать”… бесчисленных атаманов, предводительствующих “ландскнехтами в российской раскраске”, этих Стенек Разиных XX столетия под белым соусом, слушающих “лишь тех, кто дает им деньги и пока дает”… [Надо писать] про “власть в руках кучки темных дельцов и авантюристов”, выпихнувших наверх адмирала Колчака и его именем “упражняющихся в любительстве по государственной части”, – почти сплошь “людей с куриными мозгами и цыплячьим опытом”; про всю эту среду, в которой честному монархисту порядочные люди представляются в виде маленьких, редких “соринок в куче мусора”; и в довершение всей картины – про преемника адмирала, из его рук по завещанию получившего “всероссийскую власть”, атамана Семенова и про его царство – “гноилище русской молодежи”, которое называется Читой и в котором под грязным подолом Машки Шарабан и в кругу белокомиссарских прихвостней, воров и палачей жиреет и усиливается атаман Григорий Распутин II»[81].

Но даже у такого яркого сочинителя, как Мельгунов, хватило совести признать, что ни один из приведенных документов не выдерживает критики, а намеки начальника штаба рейхсвера на Восточном фронте генерала Гофмана, появившиеся в печати после подписания Версальского мирного договора, голословны. Тем не менее он был «внутренне убежден, что большевики деньги от немцев получали»[82].

«Подсознательными ощущениями» руководствовался и канадский историк С.Р. Томпкинс. Его многостраничная монография посвящена пересказу малоубедительных рассказов немногочисленных эмигрантов «второй волны» конца 20-х – середины 30-х годов. Он констатировал, что аутентичных документов, подтверждающих получение большевиками немецких денег, нет. «В итоге даже ответственные лица в США пришли к заключению, что проблема возможных предательских связей Ленина с немецким правительством уже снята… В первоисточниках и опосредованных источниках… почти невозможно найти неопровержимые доказательства существования каких-либо отношений Ленина с германским правительством». Все надежды в установлении истины он возлагал на «собрание документов, попавших к Эдгару Сиссону в России в 1918 году и в настоящее время находящихся в Национальном архиве в Вашингтоне, претендует на то, чтобы дать доказательства о существовании подобного рода отношений, но эти документы в целом вызывают большие сомнения»[83].

Томпкинс имел в виду мнение видного британского разведчика Б.Р. Локкарта, который писал, что «самым выдающимся из подвигов этого господина [Сиссона] явилась… покупка пакета так называемых документов, которыми не соблазнилась даже наша разведка, до того они были грубо подделаны»[84].

По той же причине от них отвернулись представители 2-го отдела Генерального штаба Франции[85].

В 1955 году патриарх советологии Д. Кеннан подробно проанализировал эти фальсификации. Он заметил, что «документы из русских источников были в действительности изготовлены в одном и том же доме и даже выполнены на одной печатной машинке, как и циркуляры, якобы исходящие из официальных германских учреждений. Это – откровенная подделка»[86].

Сиссон в 1917 году являлся временным – за отсутствием профессионалов, откомандированных в Вашингтон, – вольнонаемным секретарем американского посольства и был совершенно несведущ в тонкостях документоведения, но был, как всякий дилетант, любителем конспирологии[87].

Профессор В.И. Старцев выяснил, что изготовителем этих «документов» был польский журналист Фердинанд Оссендовский[88].

Да никакого грифа секретности на «документах Сиссона», вопреки намекам Томпкинса, не было: они были опубликованы в 20-х годах[89].

Нынешние российские либеральные публицисты, ссылаясь на зарубежные публикации, написанные на уровне дешевых детективных романов, нашли источник «немецких денег» в лице А.В. Парвуса[90].

Однако еще в июле 1917 года, когда большевиков обвинили в связях с германским Генштабом, Парвус через средства массовой информации заявил: «Я всегда, всеми имеющимися в моем распоряжении средствами поддерживал и буду поддерживать российское социалистическое движение. Скажите вы, безумцы, почему вас беспокоит, давал ли я деньги Ленину? Ни Ленин, ни другие большевики, чьи имена вы называете, никогда не просили и не получали от меня никаких денег ни в виде займа, ни в подарок»[91].

Согласованиями с Берлином условий проезда представителей РСДРП во главе с Лениным через Германию занимались шведские социал-демократы, и этот эпизод давно и подробно описан[92].

Особенно горько постоянно слышать с различных по размеру, но высоких трибун сталинские квазицитаты: «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы!»; «Незаменимых у нас нет!» и «Не важно, как проголосовали, важно, как посчитали!». Все они сконструированы писателем Анатолием Рыбаковым для романов «Дети Арбата» и «Страх». Таким своим вкладом в опошление образа Сталина он очень гордился[93].

К подобным квазицитатам относится и приписываемая Сталину широко известная фраза: «В Красной армии нет военнопленных, есть только предатели и изменники Родины». Ее придумали для вербовки заключенных нацистских концлагерей в отделе пропаганды Русской освободительной армии, которую формировал предатель Отечества генерал А.А. Власов[94].

Для такой фальсификации потребовалась богатая литературная фантазия, так как еще 12 мая 1930 года было официально объявлено, что Советский Союз без каких-либо оговорок присоединяется к Женевской конвенции об улучшении участи плененных, раненых и больных в действующих армиях от 27 июля 1929 года[95].

Государственный Комитет Обороны и Президиум СНК СССР 30 июня 1941 года утвердил новое «Положение о военнопленных»[96]. Советский Союз тем самым официально присоединился и к Гаагской конвенции 1907 года.

Гитлер отреагировал на это известие начальника абвера адмирала В. Канариса очень болезненно. Геббельс записал в своем дневнике: «1.07.41. Фюрер налагает запрет на любые новости из России и даже на произведения русских поэтов и композиторов. Пока на все»[97].

Решение ГКО подрывало идеологическую подоплеку плана «Барбаросса» о недопустимости соблюдения офицерами и солдатами вермахта международных правовых норм в отношении всех военнослужащих Красной армии и мирного населения, в первую очередь политических комиссаров и коммунистов. В июле 1941 года Гейдрих, Геринг, Геббельс, Риббентроп, Розенберг и Кейтель с одобрения фюрера опубликовали программный документ, который в своей резолютивной части гласил: «Большевизм является смертельным врагом национал-социалистической Германии. Впервые перед германским солдатом стоит противник, обученный не только в военном, но и в политическом смысле, в смысле разрушающего большевизма. Борьба с национал-социализмом у него в крови. Он ведет ее всеми имеющимися в его распоряжении средствами: диверсиями, разлагающей пропагандой, поджогами, убийствами. Поэтому большевистский солдат потерял всякое право претендовать на обращение как с честным солдатом в соответствии с Женевскими соглашениями». Рассчитывая на мифический «блицкриг», Гитлер, а отнюдь не Сталин поставил всех советских военнопленных вне закона. Это документально подтвердил Обвинительный акт и приговор Нюрнбергского процесса по делу главных нацистских военных преступников[98].

В официальной ноте Народного комиссариата иностранных дел СССР, адресованной всем воюющим и нейтральным государствам, говорилось: «Лагерный режим, установленный для советских военнопленных, является грубейшим и возмутительным нарушением самых элементарных требований, предъявляемых в отношении содержания военнопленных международным правом, и, в частности, Гаагской конвенцией 1907 г., признанной как Советским Союзом, так и Германией»[99].

В соответствии с решением Государственного Комитета Обороны № 1069сс от 27 декабря 1941 года и приказом Верховного Главнокомандующего, председателя Совета Народных Комиссаров и народного комиссара обороны И.В. Сталина № 0521 от 27 декабря 1941 года были созданы фильтрационные лагеря для проверки в течение шести месяцев бежавших или освобожденных из плена советских военнослужащих и партизан, которые по тем или иным причинам оказались вне поля зрения представителей Центрального штаба партизанского движения. Режим там не был санаторным, но и с исправительно-трудовым лагерем для заключенных их сравнивать нельзя[100].

Вероятно, с целью непрекращающейся «десоветизации» обновляются, причем в возрастающей прогрессии, цифры потерь советского народа в Великой Отечественной войне, хотя методология анализа строится на сослагательных посылках типа «если признать очевидное – невысокое качество армейских военно-медицинских служб…», «учитывая общую тенденциозность политдонесений…», «зная о намеренной фальсификации данных советскими ведомствами…», «двоемыслия и секретности сталинских источников…» и тому подобных умозрительных допущениях[101].

Сталин назвал цифру военных потерь в более чем 7 миллионов человек, так как число жертв среди мирного населения тогда нуждалось в уточнении[102].

Хрущев в разговоре с президентом США Д. Эйзенхауэром в 1960 году в Париже в ответ на его вопрос, собирается ли тот погашать долги по ленд-лизу, заявил, что советский народ заплатил за него 20 миллионами жизней, чем вызвал искреннее изумление многоопытного боевого генерала Второй мировой войны[103].

После возвращения в Москву словоохотливый председатель Совета Министров стал повторять эту цифру всуе, после чего в соответствии с директивным партийным управлением исторической наукой и печатью она стала официальной.

Однако по Всесоюзной переписи населения 1959 года убыль населения с переписи 1937 года составила от 11,5 до 13,8 миллиона человек, исключив 2 миллиона умерших по естественным, возрастным или иным причинам, и порядка 1,8 миллиона «перемещенных лиц», не возвратившихся в СССР после завершения Второй мировой войны из англо-франко-американской зоны оккупации по политическим соображениям[104].

При учете жертв политических репрессий 30-х годов, скрупулезно подсчитанных профессором В.Н. Земсковым[105], получается реальная и объективная цифра потерь в годы Великой Отечественной войны.

Недавно у высокопоставленных чиновников появилась тенденция в связи со 100-летием начала Первой мировой войны утверждать, что если бы не Октябрьская революция, организованная «изменниками Отечества» – большевиками, то Россия непременно оказалась бы в числе стран-победительниц, обладая к 1917 году якобы хорошо оснащенной и боеспособной армией!

Это – вершина мифотворческой казуистики! Страны Тройственного союза не были разгромлены на полях сражений, не уступая в военном отношении Антанте и не теряя стратегической инициативы, когда их войска находились на территории Франции, Бельгии, Нидерландов и Италии. Германское командование от лица своих союзников подписало не акт о капитуляции вооруженных сил, а Компьенское перемирие на условиях безусловного принятия всеми воюющими державами «14 пунктов Вильсона», в основе которого лежали принципы Декрета о мире, написанного теми же большевиками – Лениным и Троцким!

Начальник 29-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант Д.П. Зуев с горечью писал в 1916 году начальнику Главного Императорского штаба генерал-квартирмейстеру А.А. Поливанову: «Немцы вспахивают поля сражений градом металла и ровняют с землей всякие окопы и сооружения, заваливая часто их защитников с землею. Они тратят металл, мы – человеческую жизнь. Они идут вперед, окрыленные успехом, и потому дерзают; мы, ценою тяжких потерь и пролитой крови, лишь отбиваемся и отходим»[106].

О крайне низком военно-промышленном потенциале Российской империи свидетельствует таблица, составленная задолго до «отеческой заботы» о статистике:

Количество вооружений, произведенных в годы Первой мировой войны 1914—1918 годов[107]

Официальные пропагандисты ведут себя как запечные самоучки. «Относительно других наук считается, что требуется их изучение для того, чтобы знать их, и что лишь такое знание дает право судить о них. Соглашаются также, что для того, чтобы изготовить башмак, нужно изучить сапожное дело и упражняться в нем, хотя каждый человек имеет в своей ноге мерку для этого, имеет руки, и благодаря ним требуемую для данного дела природную ловкость. Только для философствования не требуется такого рода изучения и труда»[108].

Это относится к писателям-иллюзионистам, которые, прочтя пару учебников, полдюжины заграничных мемуаров в плохом переводе и десяток исторических романов, с необыкновенной легкостью в мыслях, как у гоголевского Хлестакова, раскрывают тайны истории.

Великий русский философ Александр Иванович Герцен в статье «Дилетантизм в науке» оставил своим не в меру ретивым потомкам любопытное предупреждение: «Дилетантизм – любовь к науке, сопряженная с совершенным отсутствием пониманья ее. Дилетант расплывается в своей любви по морю ведения и не может сосредоточиться, он доволен тем, что любит, и не достигает ничего, не печется ни о чем, ни даже о взаимной любви. Это платоническая, романтическая страсть к науке, такая любовь к ней, от которой детей не бывает. Дилетанты с восторгом говорят о слабости и высоте науки, пренебрегают иными речами, предоставляя их толпе, но смертельно боятся вопросов и изменнически продают науку, как только их начнут теснить логикой. Дилетанты – это люди предисловия, заглавного листа, – люди, ходящие около горшка, в то время как другие едят… Дилетанты – туристы в областях науки и, как вообще туристы, знают о странах, в которых они были, общие замечания да всякий вздор, газетную клевету, светские сплетни, придворные интриги… От дилетантов, само собою разумеется, никому и ничему нет пользы»[109].

Но, оказывается, определенную пользу дилетанты сегодня все-таки приносят. В российском обществе неожиданно вырос интерес к объективному освещению существенных проблем отечественной истории, с которым неуклюже борются пропагандисты по лекалам приснопамятной «перестройки».

Однако чем больше любители и номенклатурные приказные дьяки усердствуют, обвиняя Сталина во всех грехах земных, тем более в массовом сознании утверждается «вождистская» интерпретация недавней российской истории. Надо ли удивляться, что он стал в глазах миллионов российских граждан народным кумиром наряду с официально «обожествленным» маршалом Жуковым.

Как известно, количество потребляемого населением маргарина никак не компенсирует отсутствия в его рационе сливочного масла.

Впрочем, в условиях очередной «демократизации» Восточной Европы и российского общества подобный метод сокрушения тоталитарных ценностей вполне объясним. Маркс и Энгельс также сокрушались по поводу освобождения Пруссии русской армией в 1813 году, когда писали: «Проливала ли Россия свою кровь за нас, немцев?.. Она достаточно вознаградила себя позже грабежом и мародерством за свою так называемую помощь… Если бы Наполеон остался победителем в Германии… французское законодательство и управление создали бы прочную основу для германского единства… Несколько наполеоновских декретов совершенно уничтожили бы весь средневековый хлам, все барщины и десятины, все изъятия и привилегии, все феодальное хозяйство и всю патриархальность, которые еще тяготеют над нами во всех закоулках наших многочисленных отечеств»[110].

Наконец, в российской публицистике вновь преувеличивается роль военно-стратегических поставок из стран антигитлеровской коалиции.

Проблема ленд-лиза не так проста, какой кажется на первый взгляд. Абсолютизация роли англо-американской военно-технической помощи в период Великой Отечественной войны объяснялось прежде всего императивами советско-американского противостояния в послевоенные годы.

Тогда специалистами «психологической войны» из ЦРУ стал внедряться в массовое сознание миф о решающей роли США в победоносном окончании Второй мировой войны. Американцам он преподносился в упаковке традиционных обыденных ценностей: побеждает тот, у кого есть деньги и количественное превосходство в технике. Тем самым солдаты, сражавшиеся в Европе под флагом Объединенных Наций, становились в представлении миллионов простых янки троглодитами, которым добрый дядя Сэм подарил свои превосходные корабли, танки, самолёты, автомобили и другое американское военное снаряжение. Не будь у русских, англичан, французов и прочих китайцев такого непревзойденного вооружения, фашистские «гунны» и кровожадные «джапсы» завоевали бы весь мир! Проблема ленд-лиза надолго превратилась в козырную карту в «дуэли умов».

Реакция советской партийной номенклатуры и научной общественности в годы холодной войны была, в общем, адекватным ответом заокеанскому идеологическому вызову. Истребители и бомбардировщики, поставлявшиеся в Советский Союз по ленд-лизу из Великобритании и США, однозначно оценивались авторами как «дары данайцев», то есть как «тихоходные, ненадежные и слабо вооруженные», а танки никуда не годились!

В ходе визита председателя Президиума Верховного Совета СССР Л.И. Брежнева в США в 1974 году эта тема по обоюдному согласию глав государств была закрыта. Цифры военных, материальных поставок, сырья и продовольствия были преданы гласности, в том числе и в стоимостном выражении. Их общий объем составил 11 миллиардов 260 миллионов 344 тысячи долларов, в том числе 9,8 миллиарда долларов только из США, в ценах 1946 года[111].

Многолетняя фигура умолчания исчезла, а в исторической литературе проблема ленд-лиза стала освещаться во взвешенных выражениях.

В 90-х годах вопрос о ленд-лизе в его первородном состоянии политические советники Ельцина вновь поставили во главу угла дискуссии об определяющей роли Советского Союза в разгроме нацистской Германии. Выводы либеральных политологов и журналистов были предсказуемыми: если бы не техническая и материальная помощь США и Великобритании, Красная армия была бы уничтожена. Таким путем в область военной истории переносился лозунг высокопоставленных либеральных последователей Остапа Бендера: «Запад нам поможет!» Читателей, радиослушателей и телезрителей так настойчиво убеждают откормленные баснословными гонорарами проповедники этой сказочной легенды, что нынешняя российская молодежь готова отстаивать ее максимы, несмотря на любые контраргументы и научный авторитет оппонентов.

Впрочем, для них скудость документальной базы никогда не была препятствием на пути к новым «открытиям». Видный американский специалист в области археографии и источниковедения Р.В. Уинкс сделал феноменальное наблюдение: «Все американские исследователи имеют тенденцию начинать с вопросов, которые их интересуют, абсолютно уверенные, что источники будут найдены. Европейские авторы, наоборот, начинают с изучения источников и только потом размышляют, какие вопросы могут поставить перед ними»[112].

Взяв за основу заокеанские «ценности», либеральные авторы восприняли и ее методику: они обязательно находят нужные ответы там, где профессиональные историки их даже не видят!

Абсолютизация отдельных статистических показателей представляет собой верный путь к необратимым заблуждениям. «Существует три вида лжи: ложь, откровенная ложь и статистика», – говорил Марк Твен[113].

Давно сказано, что «статистические исследования – хороший слуга, но плохой хозяин. Ученый ничего не выгадает от статистических обобщений, если не объявит секрет принципа их генерализации»[114].

Творцы мифологической и прочей абсурдной «альтернативной истории» черпают информацию из изданий, которые «уже подверглись обобщению с позиций импрессионистической методологии и сконструированы из намеков, бывших в нарративах, для какой-то своей корыстной цели… Официальная статистика не столь объективна, как кажется большинству, поскольку данные регистрируются людьми пристрастными и подсчитываются учреждениями тенденциозными»[115].

Под влиянием либеральной мифологии молодые искатели истины, вооружившись калькуляторами и компьютерами, усердно подсчитывают количество танков и самолётов противоборствующих сторон и заходятся от восторга, если обнаруживают расхождение в десяток-другой. Ну а если найдется лишняя сотня, то это уже считается научным открытием! Вероятно, это – увлекательное занятие в часы досуга. Беда в том, что с допустимыми и неизбежными статистическими погрешностями все эти цифры давно установлены другими научными методами.

Гипертрофированное преклонение российских либеральных авторов перед германской «школой» анализа количественных показателей неминуемо ведет их в лучшем случае к серьезным заблуждениям. Так, подсчет личных побед немецко-фашистских асов велся не поштучно, а по количеству двигателей сбитого самолёта, то есть двухмоторный бомбардировщик записывался на личный счет пилота как две одномоторные машины. Необъяснимым явлением германской статистики было приравнивание одного подбитого самолёта союзников к двум советским машинам. Если умножить это на количество двигателей вышедшего из боя самолёта противника, то личный счет «экспертов» становится астрономическим. Между тем любой поврежденный в бою самолёт, особенно штурмовик Ил-2, ушедший с дымом в сторону расположения своих войск, однозначно засчитывался немцами как сбитый. Однако тот вполне мог «дотянуть» даже до своего аэродрома или совершить вынужденную посадку на своей территории. И после ремонта в полевых условиях такой самолёт, за редким исключением, как правило, снова вступал в строй. Иногда из нескольких аварийных самолётов собирался один. И так обстояло дело с конца 1941 до начала 1943 года. Технология восстановления в полевых условиях поврежденных самолётов была хорошо налажена на всех фронтах[116]. Советские техники научились чинить даже поврежденные английские «харрикейны» и американские «томагауки» – у них был солидный запас механической прочности.

У цельнодеревянных самолётов ЛаГГ-3 и Ла-5 при посадке «на живот» обычно отламывалась хвостовая часть фюзеляжа. «Чайки» в этом случае деформировались, как и «аэрокобры», и разбирались на запасные части техническим составом для ремонта боеспособных истребителей. Немецким пилотам сама мысль о возможности совершить вынужденную посадку, не выпуская шасси, и не могла прийти в голову! Знаменитый немецкий истребитель «Мессершмитт Bf-109» всех модификаций не мог планировать после остановки мотора в пологом режиме по причине небольшой площади рулей управления и плоскостей.

Сопоставление тактико-технических характеристик советских и германских самолётов обычно свидетельствует в пользу авиации противника. Однако воздушная война на Восточном фронте происходила на средних и малых высотах, в отличие от западноевропейского театра военных действий. Это объясняется тем, что германские самолёты в условиях стремительно растущего дефицита нефти заправлялись главным образом синтетическим топливом или советским трофейным бензином Б-78 с невысоким октановым числом. С таким горючим хваленые «мессершмитты» и «юнкерсы» никогда не могли достигнуть скорости и маневренности эталона. Заслуженный лётчик-испытатель Герой Советского Союза М.Л. Галлай, летавший на Bf-109E, заправленном отечественным бензином, который по качеству был немногим лучше синтетического топлива, говорил мне, что максимальная горизонтальная скорость его была в пределах 490—510 км/ч, а у И-16 последних серий – 460—470 км/ч.

Свой самый высококачественный бензин Б-87 германские лётчики использовали исключительно в ПВО Германии для борьбы с англо-американской бомбардировочной авиацией, которая, как правило, действовала на больших высотах и скоростях. В России он выдавался только наиболее результативным немецким асам – «экспертам».

В погоне за сенсацией иногда совершаются поистине головокружительные открытия. Оказывается, литер опытного самолёта ИС-1 расшифровывается ни много ни мало как… «Иосиф Сталин»[117].

И эрудированным – благодаря непрекращающимся выступлениям по телевидению разнокалиберных борцов с тоталитаризмом – читателям сразу ясно, почему он оказался неудачным, хотя эта аббревиатура в действительности означает «истребитель Сильванского», именовавшийся в официальной документации «изделие И-220».

Тогда уж экспериментальные монобипланы ИС-1 и ИС-2 – «истребители складные» – конструкции В.В. Никитина и В.Б. Шевченко следует тоже отнести к пароксизмам советской системы! Это стало бы самым оригинальным диагнозом кризиса отечественного опытного самолётостроения накануне Великой Отечественной войны в духе времени, когда анализ фактов замещается их мистическими интерпретациями и сомнительной нумерологией.