Текст книги "Цельсиус"

Я поднялась с кресла, попрощалась и вышла из квартиры.

Когда я добралась до дома, было уже начало одиннадцатого. День подходил к концу. И это был не самый легкий день. Я набрала воды в джакузи. И чуть ли не час отмокала, смывая с себя запой гендиректора.

И все равно он гений. У меня было с чем сравнить. С тех пор как я начала работать в бюро, я познакомилась, наверное, со всеми дизайнерами в городе. По крайней мере, со всеми, кто хоть что-то из себя представлял. И никто из них даже близко не стоял рядом с Русланом. С тем, что он делал.

Минимализм. Прямые линии. Геометрически выверенная визуальная организация. Простота и дыхание пространства. Асимметричное оформление. Целое, не распадающееся на части. Как ни вглядывайся, как ни анализируй. Как ни расчленяй.

Да даже название бюро. Куда уж проще. Ruslan Baurov. R.Bau. Только и всего. Но между R и Bau стоит точка. Не дефис, не тире и не пробел. Именно точка. Сконцентрированная до бесконечности прямая. Это мелочь, конечно. Но это мелочь, которая все меняет.

Я вылезла из джакузи. Надела халат. Дошла до холодильника. Налила себе минеральной воды с лимоном и со льдом. В гостиной уселась за стол. Положила перед собой лист белой плотной бумаги. Формат А3, пейзажная ориентация. Приготовила графитовые карандаши разной толщины и твердости.

Нарисовала с левой стороны листа крупную черную точку. Равновесие тотчас послушно сместилось влево. Асимметрия сделала свое дело, я физически ощутила вносимый ею в рисунок диссонанс. Это и был он, изначальный позыв к тому, чтобы начать что-то делать. Этому меня научили еще в детстве, в кружке живописи. Элементы имеют различный вес. Равновесие же достигается правильным распределением визуального веса по композиции. Точка интенсивно черная, она визуально тяжелая. Но совсем небольшого размера. Моя задача очень проста – уравновесить ее тенью с правой стороны листа. Светло-серой, местами едва заметной. Зато большой, протяженной. Я взяла несколько карандашей и приступила к работе.

Через час рисунок был закончен. Сегодня точку удалось уравновесить почти идеально. Я с удовлетворением рассмотрела свою работу. Повращала лист бумаги под разными углами. Поиграла с освещением. Идеально. На дальней стене гостиной висела специальная пробковая доска для крепления моих идеальных рисунков. Я торжественно добавила к ним еще один. Сняла халат, бросила его на пол. И сонно побрела в спальню.

Руслан позвонил через два дня. Сказал, что собирается уехать на какое-то время. Прийти в себя после всего, что произошло. Спросил, нет ли чего-нибудь срочного в бюро. Чего-нибудь, требующего его вмешательства/участия/одобрения. Я сказала, что нет. И еще подумала, что он совершенно прав. Несколько дней отдыха будут ему сейчас как нельзя кстати.

– Куда ты едешь? – поинтересовалась я.

– Да тут недалеко. Ты не знаешь. Приеду – расскажу.

– О’кей. Помнишь наш разговор про твое сердце?

– Ну помню, – было слышно, как Руслан напрягся.

– Вот и хорошо, что помнишь. Счастливо отдохнуть.

Руслан уехал. А на следующий день я осталась одна в приемной. Рано утром позвонила Вероника. И сказала, что ее близнецы разболелись, а муж в командировке. Так что мне пришлось обойтись в этот день без спортзала.

Уже в девять часов я была в бюро. Переключила телефон секретаря на свой офис. Была мысль посадить на место Вероники кого-нибудь из менеджеров. Но я решила не рисковать. Все-таки у работы с ВИП-клиентурой своя специфика. Позиционирование – это все. Одно неправильно сказанное слово, неверная интонация, недостаточная или, наоборот, излишняя доброжелательность – и весь годами выстраиваемый имидж летит в мусорную корзину. А вместе с ним и наш космический, заоблачный прайс-лист.

А ведь я, получается, и не подозревала, от чего Вероника ограждает меня каждый день. Сколько звонков ежедневно принимает мой секретарь-референт. Скрытая от моих глаз деятельность Вероники оказалась совершенно немыслимого масштаба. Телефон не молчал больше десяти минут. В течение всего рабочего дня и даже после его окончания. И только в нескольких случаях это были звонки, ради которых я решила лично заменить Веронику. Звонки от клиентов бюро, звонки от людей из верхней части листа ожидания. Еще несколько телефонных разговоров касались текущих проектов R.Bau. Все остальное – непрошеные коммерческие предложения. Наивно-неуместные запросы на услуги нашей компании. Реклама, нелепые предложения о сотрудничестве. Один из менеджеров по имени Никита умудрился позвонить целых два раза. Видимо, посчитал, что в первый раз я недостаточно убедительно отказалась покупать у его компании отопительное оборудование. Так что во второй раз мне пришлось достаточно жестко исправлять возникшее недоразумение.

Назавтра весь этот кошмар повторился. Казалось, он стал даже плотней. Интенсивней. Звонки следовали один за другим. И каждый раз, поднимая трубку, я чувствовала, что ступаю на минное поле. Раздражаться нельзя. Выходить из себя тоже. Нельзя показаться грубой, бесчувственной, равнодушной. R.Bau работает только с ВИП-клиентурой. И оказывает исключительно ВИП-услуги.

Под конец второго дня я всерьез задумалась, не увеличить ли Веронике зарплату. Или хотя бы оплачивать ей няню в совсем уж экстренных случаях. Вот как сейчас.

Впрочем, я мучилась эти два дня не просто так. Утром на асфальте проступили следы ночных заморозков. Я стояла у окна и не могла отвести взгляда от ровной засахарившейся поверхности. Иней был тонким, едва различимым. Но это был иней. Я раскрыла настежь окно и полной грудью вдыхала неразбавленный, концентрированный холод. Я же говорила, что ничего у него не получится, у этого апреля. Слишком уж он суетился. Чересчур напирал. Вот и не дотянул даже до первых дней мая.

Вероника наконец появилась в офисе. Поблагодарила, что я вошла в ее положение. Немного располневшая после родов, спокойная, излучающая уверенность. Я с облегчением сняла со своих плеч секретарские обязанности. Подумала, что все-таки подниму ей зарплату. Не сейчас, через пару недель. Чтобы избежать неправильных выводов и ненужных интерпретаций. Но обязательно подниму.

Я внесла это в свой список дел. И впервые за три дня отправилась на утреннее совещание.

А в конце недели в моем кабинете неожиданно появился Руслан. Глядя на него, невозможно было догадаться, в каком состоянии он был всего несколько дней назад. Если бы я своими глазами не видела, ни за что бы не поверила. Здоровый цвет лица. Аккуратно уложенные волосы. Шелковый платок на шее. Пиджак не совсем обычного покроя. И блеск в глазах. Но не влюбленности, нет. Чего-то совсем другого. Нового. Даже запах от Руслана исходил какой-то незнакомый. То ли соли, то ли мореного дерева.

– Привет, Жанн, – улыбнувшись, сказал Руслан, и я вдруг поймала себя на том, что не прочь провести ладонью по его округлившейся небритой щеке.

– Какие люди, – сказала я, поднимаясь из-за стола.

Руслан сделал движение мне навстречу. Даже не движение – намек. Но почти сразу подавил его, остановился.

– И где, интересно, ты так отдохнул? Я тоже хочу.

Руслан снова улыбнулся. На этот раз немного смущенно.

– Ты не поверишь. На яхте.

Я не поверила.

В кабинете вдруг задрожал воздух. Тонко-тонко. И очень тревожно.

– Провели три дня в заливе, почти до Скандинавии дошли. Очень круто, – Руслан посмотрел на меня и добавил: – Правда круто.

– С кем провели?

– Да там… С друзьями… – Руслан неопределенно махнул рукой.

Что-то не сходилось, но я пока не понимала что.

– Знаешь, я тут подумал… О том, что ты мне сказала. Тогда… ну после того, как нарколог ушел. И вообще, – Руслан вдруг сделался серьезным. – В общем, ты совершенно права, так больше не пойдет. Мне в самом деле пора встряхнуться. Хватит уже киснуть.

Руслан сделал паузу.

– В общем, я решил снова начать работать. Решил взяться за большой амбициозный проект.

Воздух стал хрупким, неподвижно-стеклянным. Разбить его можно было сейчас одним-единственным словом.

– Что за проект? – осторожно спросила я.

– Я взял заказ на редизайн яхт-клуба.

Главное было произнесено, и теперь Руслан смотрел на меня спокойно и уверенно. И немного сверху вниз. Так, как не смотрел уже очень давно. Года два, не меньше. Он гендиректор, я заместитель директора, его правая рука.

– Для этого проекта мне понадобятся лучшие из лучших – уверен, ты и без меня это прекрасно понимаешь. С понедельника начинай собирать команду и готовить встречу с клиентом. Вот его визитка.

Я продолжала молчать.

Руслан положил визитную карточку на стол.

– Слушай, как ты здесь сидишь? – он поежился, посмотрел по сторонам. – Кондей, что ли, глючит? Околеть ведь можно…

После ухода Руслана я несколько минут просидела неподвижно. Визитка так и лежала на дальнем конце стола. Мне очень хотелось ошибиться, хотя бы раз в жизни ошибиться. Но я знала – не в этот раз.

Как, интересно, они сумели это провернуть?

Я встала, подошла к окну. Раздвинула жалюзи. Изморозь отступила. По крайней мере, с тротуаров. И с проезжей части. Но именно что отступила. Затаилась до ночи. Укрылась в покрытой тончайшей сахарной пудрой траве. Я подняла глаза: солнца не было. А значит, есть надежда, что ночью опять подморозит. Опять равновесие, да? По-другому никогда не бывает?

Я вернулась к столу, взяла в руки визитную карточку. И прочитала:

Вальдемар Котомин, яхт-клуб.

Он

– Добрый день. Меня зовут Никита. Компания «Цельсиус», умное тепло. Вам удобно сейчас разговаривать?

После этих слов я замолкаю и внимательно слушаю – этот момент самый важный. Что бы ни говорил человек на другом конце провода, интонации невозможно подделать, и в следующие несколько секунд мне все становится ясно. В большинстве случаев холодный звонок полностью, без зазоров совмещается со своим названием, и из трубки веет безразличием, трупным окоченением и вечной мерзлотой. Тогда я извиняюсь, завершаю разговор и тут же перехожу к следующему контакту: набор номера – приветствие – холод в трубке – отбой. Но иногда – два-три раза за утро, не больше – голос телефонного собеседника окатывает меня таким жаром, что у меня потеют ладони и кровь начинает пульсировать в висках. В таких случаях мой разговор с клиентом затягивается на две-три минуты и почти всегда заканчивается назначенной встречей. Или как минимум отосланным коммерческим предложением.

Час ритмичной механической работы, сотня звонков, и с телемаркетингом покончено.

Естественно, мне, человеку с ненароком полученным техническим образованием, пришлось реанимировать свое дипломированное прошлое и вспоминать матчасть, все эти насильно вложенные в меня знания о типах отопительных систем, передаче тепла и теплоизоляции. Вот уж не думал, что это может мне когда-нибудь пригодиться, обучение в Политехе я всегда воспринимал исключительно как жертвоприношение на алтарь сыновьей любви и благодарности. Отец грезил о династии инженеров-энергетиков, так что шансов пройти мимо лучшего технического вуза города у нас с Гришей не было никаких. И все, что мне оставалось, это по возможности отыскать маленькие прелести в негуманной негуманитарной среде. Неожиданно мне удалось это сделать еще до поступления в университет. В день открытых дверей, когда после общего собрания в актовом зале потенциальные абитуриенты разбрелись по лабораториям, я, смешавшись с толпой, толкнул дверь в первую попавшуюся аудиторию. И все – завис, застыл как вкопанный, даже не сел, хотя свободных мест было достаточно, так и остался стоять с открытым ртом, совершенно завороженный демонстрацией экспериментов по теплопередаче. Помню, больше всего меня поразил опыт с излучением. Сотрудник университета поставил на стол радиометр Крукса, вертушку на игле с лопастями, покрашенными в черный и белый цвет с противоположных сторон. Затем он осветил радиометр мощной лампой, и лопасти вертушки немедленно пришли в движение, закрутив последовавшие за этим обстоятельства таким образом, что спустя четыре года в графе «специализация» своего диплома я прочитал: «теплотехника».

Первые дни обитатели опенспейса отдела продаж компании «Цельсиус» настороженно присматривались ко мне, ну а я с нетерпением смотрел в календарь в ожидании обещанной Гришей быстрой наживы. Я уже съездил на несколько встреч и подписал пару контрактов, так что дождь из разноцветных билетов Банка России вот-вот должен был пролиться на мою высушенную мальтийским солнцем платежеспособность.

Я покончил со своим сегодняшним списком контактов и прислушался к происходящему за соседним столом, отделенным от меня невысокой и формальной, словно квадратные скобки в середине предложения, перегородкой. Там сосредоточенно шелестел измятым скриптом продаж Кирилл Булгаков, до дыр протирая свою неприлично литературную фамилию об отказы и возражения не желающих покупать газовые котлы и радиаторы клиентов. Именно Кирилл – или Кир, как все его здесь звали, – с первых дней стал для меня поводырем в отделе продаж, отгороженном от всего остального мира занавесом из специальных терминов и нарочитого новояза преимущественно заокеанского происхождения. Почти весь сленг менеджеров по продажам выглядел так, словно никогда не слышавший о транскрипции неуч пытался запомнить произношение английских слов, на слух записывая их кириллицей в общую тетрадку с портретом Стива Джобса на обложке: адженда, апсайд, инсайдер, ассесмент, ритейл, заапрувить, фидбек, косты, реквест…

От Кира я много чего узнал; например, что руководителя отдела продаж и моего непосредственного начальника здесь все называют РОПом – разумеется, за глаза. Но главное – Кир оказался настоящим информационным хабом, его пытливый, не желающий ничего пропускать ум стягивал к себе невидимые ниточки слухов и сплетен со всех семи этажей бизнес-центра. И когда я заикнулся о высокой блондинке с вымораживающими сине-зелеными глазами, Кир задал только один уточняющий вопрос: «На чем она ездит?»

С тех пор как я начал работать в «Цельсиусе», я видел ее лишь раз, и это опять случилось в вестибюле бизнес-центра. Я вновь стоял, пойманный в ледяной расплох, замороженный и деревянный, и обалдело смотрел, как она неторопливо проходит мимо меня. Мимо превратившихся в дурацких неподвижных истуканов мужчин в холле перед лифтами, мимо застывших вымученными улыбками охранников, мимо почтительно разошедшихся в стороны да так и заклинивших в этом положении автоматических стеклянных дверей. Морозный воздушный поток тянулся за ней, словно шлейф королевского платья, и грациозное покачивание ее бедер отдавалось оглушительным метрономом в моей голове. Я оцепенело проводил ее взглядом, стеклянные двери, натужно скрипнув, сомкнулись за ее спиной, и в тот же миг кто-то словно щелкнул пальцами, разрушая всеобщее ледяное наваждение. Люди в холле снова начали двигаться и разговаривать, меня оглушили их голоса, звонки телефонов, звук прибывшего на первый этаж лифта, мое собственное тяжелое дыхание. Сквозь огромные – от пола до потолка – окна я видел, как она не торопясь подошла к своей машине. Солидно моргнули, повинуясь хозяйке, фары, хлопнула дверца, и через минуту от моего обморожения осталось только незанятое парковочное место на стоянке бизнес-центра – между приплюснутым спортивным «Мерседесом» и угловатым и грубым – словно ему позабыли скруглить края – черным «Рендж Ровером».

– Так на чем она ездит? – спросил меня Кир.

– Белый «Порше Кайен».

– Это Жанна Борген из R.Bau, они занимают весь седьмой этаж, – Кир посмотрел на меня и сочувственно похлопал по плечу. – Никого попроще не мог найти?

– Попроще только святые мощи, – ответил я и отправился гуглить новообретенное знание.

Компания R.Bau оказалась архитектурно-дизайнерским бюро полного цикла, и не просто бюро – это была монументальная распальцованная контора, которая, судя по портфолио («строгие, геометрически выверенные интерьеры, визуально простые и очень дорогие одновременно»), работала исключительно с ВИП-клиентурой – одних только загородных коттеджей я насчитал больше двух десятков. Владельцем и генеральным директором бюро был некто Руслан Бауров, согласно информации на сайте компании – «один из самых известных и востребованных дизайнеров в городе». Поисковик на запрос о нем выдавал множество ссылок и фотографий, в основном с нескончаемых светских мероприятий – выставок, приемов, презентаций: около сорока лет, легкая небритость, фотогеничная внешность профессионального нарцисса, футболка, пиджак и немного уставший взгляд. Один из модных глянцевых журналов даже признал его недавно человеком года в номинации «Дизайн». Я прошелся по фотоотчету с церемонии награждения и вдруг вздрогнул, примерз взглядом к экрану – на одной из фотографий по правую руку от смущенно-счастливого обладателя статуэтки стояла она, в фантастическом синем платье с открытыми плечами, и от молочной белизны ее кожи хотелось зажмуриться и в то же время не хотелось больше вообще ничего. Я с трудом оторвался от фотографии и посмотрел на подпись к ней:

Жанна Борген, заместитель генерального директора компании R.Bau.

Я начал с самого – как мне показалось – простого, с того, что было созвучно моей текущей продажной сущности в компании «Цельсиус». Я решил дозвониться до замдиректора R.Bau и попытаться продать ей инновационные системы отопления для коттеджей, интегрируемые в систему «умный дом», – налицо стремительная профессиональная деформация.

Как ни удивительно для компаний такого размера, на мой звонок ответила сама Жанна, но на этом мое везение сдулось и окоченело – из телефона на меня хлынул такой поток обжигающего холода, что к концу нашего недолгого с ней разговора я начал всерьез опасаться, как бы трубка не примерзла намертво к уху. Согревшись и немного придя в себя, я снова набрал номер R.Bau, словно какая-то часть меня так и не поверила в то, что холодный звонок действительно может взять и превратиться в самый что ни на есть ледяной.

Телефонная неудача только раззадорила меня, и сегодня я собирался встретиться с Жанной Борген лично. Главное – отнять у нее фактор неожиданности, заставить его работать на себя, а дальше – дело техники, везения и импровизации. Я вышел в коридор, подошел к окну, через которое было видно стоянку, и убедился, что автомобиль Жанны на месте. После чего на лифте поднялся на последний, седьмой этаж.

Сразу за лифтом я увидел вычурную, как, наверное, и полагается дизайнерскому бюро, стойку ресепшен – светящийся белый многогранник с проступающими буквами R.Bau – и стоящую за ней девушку модельной внешности, преувеличенно кукольную копию Марго Робби. Других офисов на этаже не было, чужие здесь не ходят, так что я поздоровался и без предисловий выложил на стойку все свои крапленые карты: здравствуйте, меня зовут Никита, я двоюродный брат Жанны Борген. Девушка молча моргнула, затем еще раз, ее улыбка, выпестованная ежедневной работой с ВИП-клиентами, начала сползать к идеальной формы подбородку, но я не позволил ресепшионистке далеко отойти от зоны комфорта и быстро ввел ее в курс дела. Я рассказал, что сегодня утром приехал из Москвы, что мы договаривались с Жанной созвониться, но я, как назло, потерял свой телефон с корпоративной SIM-картой, – наверное, оставил в поезде. Естественно, еще на вокзале я купил себе новый (на этих словах я вытащил из кармана пиджака смартфон), но теперь я не могу дозвониться до Жанны, она не подходит к незнакомым номерам… На последней фразе девушка радостно закивала, очевидно отыскав во всех этих словесных завалах, которые я стремительно, не давая ей опомниться, воздвигал, рациональное – а главное, узнаваемое – зерно достоверности.

– Да, это правда, – сказала она мне, – про незнакомые номера. Одну минуту.

Она подняла трубку, дождалась соединения и произнесла:

– Жанна Юрьевна, на ресепшен ваш брат из Москвы.

И тут настала моя очередь удивляться:

– Жанна Юрьевна сейчас подойдет, – сказала девушка.

Серьезно? Так просто? Первая же пришедшая мне на ум дурацкая выдумка неожиданно сработала, оказавшись волшебным ключом к двери в сложно устроенный мир дизайна и архитектуры класса luxury.

– Меня Саша зовут, – сказала девушка с кукольным лицом, заинтересованно рассматривая меня, новообретенного родственника заместителя гендиректора.

Я даже непроизвольно расправил плечи, прибавив к своему росту пару сантиметров – кто его знает, насколько завышенные у нее могут быть ожидания от брата Жанны – извиняюсь, Жанны Юрьевны. «Эх, Саша, жаль, что я не играю в куклы», – я машинально поднял руку и поправил шарф, и тут моего лица коснулся пронзительный арктический холод, заныл шрам на шее, я повернул голову, и сердце ухнуло куда-то вниз: зря я на что-то рассчитывал – к этому было не подготовиться. Жанна стояла в трех метрах от меня, красивая настолько, что у меня заболели глаза, в горле пересохло, я судорожно сглотнул, но лишь оцарапал гортань морозной наждачной бумагой. Пауза затягивалась, нужно было срочно что-то сказать, но я был не в силах даже пошевелиться. К моему удивлению, Жанна тоже молчала, рассматривая меня так, словно я был кустарно выполненной копией одной ей известного оригинала: похож – непохож – или все же похож? Наконец я сделал над собой чудовищное усилие и сложил одеревеневшие лицевые мышцы в улыбку.

– Жанна, Жанна, привет! Сколько лет, сколько зим! Сколько весен, сколько осень. И столетий, мимолетий… Все так же восхитительна и прекрасна. Иди скорей, я тебя обниму.

Жанна не сдвинулась с места.

– Саша, это кто?

– То есть как, Жанна Юрьевна? Это Никита…

– Да, Жанна Юрьевна, то есть как? – я постепенно вживался в роль, и, хотя предательское онемение уже расходилось по телу, драматическая инерция мизансцены заскользила теперь по сюжетной дуге практически без моего участия. – Смотри, я ведь и отцу могу пожаловаться…

На этих словах Жанна вздрогнула, мне показалось, кто-то на секунду приглушил холод ее сине-зеленых глаз, но уже через мгновение притихшая было стужа обрушилась на меня с новой силой.

– Никита, Никита… – Жанна в задумчивости перевела взгляд с меня на Сашу и обратно. – Ах да, компания «Цельсиус»?

– Ну разве она не великолепна? – сказал я, обращаясь к совершенно растерявшейся Саше. – Какой ум, какая сообразительность!

– Поздравляю, Саш, – сказала Жанна, – вас только что обвел вокруг пальца обычный продажник.

– Ну нет, Жанн, – запротестовал я. – Какой же я обычный? Я не обычный. Я совсем необычный. Я…

– Я по телефону все уже сказала, – перебила меня Жанна. – У нас есть свои поставщики, с которыми мы много лет работаем. Поэтому «Цельсиус» и его отопительные системы наше бюро не интересуют. Выход вон там.

– Бюро не интересуют, это я понял. А как насчет тебя?

Собравшаяся уже было уходить Жанна остановилась и снова обернулась ко мне – красивая, господи, какая все-таки красивая.

– Ты ведь даже не выслушала меня. Ни по телефону, ни сейчас. И ведь наверняка понятия не имеешь, что такое девять и шесть десятых микрометра. Ведь не имеешь?

– Нет, не имею, – сказала Жанна и переглянулась с Сашей. – Зато я точно знаю, как именно закончится этот наш разговор.

– Тогда запиши себе скорей или запомни – девять и шесть десятых микрометра. Это то, чем питаются наши тела, это самая вкусная инфракрасная волна во Вселенной. И солнце нам безвозмездно ее отдает, – я увидел, как Саша опустила руку куда-то под белую стойку ресепшен, и ускорился. – Но это лишь половина правды. Наши тела тоже излучают инфракрасные волны. Той же самой длины – девять и шесть десятых микрометра. А значит, каждый из нас тоже может быть солнцем. Для окружающих. Для кого-то другого. А что, если я – твое персональное солнце? Только твое и больше ничье? Разве это не повод со мной пообедать?

– Не думаю, – сказала Жанна, и в этот момент сбоку отворилась неприметная дверь, и к нам присоединился высокий мужчина в строгом черном костюме, вооруженный той разновидностью взгляда, которой можно обзавестись только в специально оборудованных местах вроде стрельбища или клетки октагона для боев без правил.

– Ну о’кей, пусть не сегодня и не завтра. Пусть даже никогда. Но оставь себе хотя бы возможность передумать – возьми мой номер телефона.

Я вытащил из кармана смартфон, но было уже поздно – Жанна развернулась на каблуках и направилась обратно, в дизайнерские недра своего неприступного бюро, передав меня на попечение охранника, с которым совершенно не хотелось о чем-либо дискутировать.

– Как же, наверное, трудно быть Борген, – сказал я все еще находящейся в состоянии легкой прострации Саше и наконец отступил к выходу.

Я покинул R.Bau, на лифте опустил свое непослушное окоченевшее тело на первый этаж и с трудом протащил его через холл бизнес-центра на улицу. Мой любимый инфракрасный излучатель висел высоко над головой в беззвучном, ослепительно голубом небе, но мало чем мог сейчас мне помочь – май есть май, он совсем не июль, а Петербург – ни разу не Мальта. Тем не менее кровь постепенно делала свое незаметное теплое дело, и холод понемногу отступал, прятался куда-то вглубь, размягчая мою одеревеневшую кожу. И вместе со способностью двигаться, жить и дышать ко мне начала возвращаться память. Я вспомнил, что этот ледяной паралич разбивал меня не впервые. И мне не зря все это время казалось, что где-то я уже видел взгляд этих пронзительных сине-зеленых глаз.