Текст книги "Победы, которые не умирают"

***

Приближение лета уже вовсю ощущалось по жаре и буйной растительности, покрывавшей всё вокруг. Речки ещё не успели обмелеть, воздух не раскалился от летнего зноя, и Эгина казалась Леандру раем. Оливы, фисташки, миндаль, виноград – чего тут только не росло.

Леандр жил в мире, который казался отчасти нереальным, настолько жизнь здесь отличалась от того, к чему он привык в Таврии. Мореплавание, составлявшее одну из основ благосостояния Эгины, здесь процветало, и дети с малых лет учились управлять вёслами и парусом. Уже почти год Леандр постигал эту премудрость под руководством эгинских моряков, среди которых он особенно сдружился с бывшим учеником Праксидама Калиппом – опытным мореходом, чей сын Ксенокл, ровесник Леандра, давно готовился к Олимпийским играм среди юношей.

Леандр как никогда ощущал теперь свою близость культуре эллинов, о которой постоянно твердил отец. Свободное от учёбы время он проводил в гимнасии и палестре, впервые получив возможность заниматься атлетикой и бегом. Местный оружейник изготовил Леандру доспехи гоплита, и Калипп, который сам принадлежал к классу тяжеловооружённых воинов, пристроил его в свой отряд обучаться военной премудрости вместе со своим сыном. Вечера они часто проводили вместе, говоря обо всём за ужином в компании других моряков, воинов, атлетов, а также молоденьких танцовщиц. Леандр даже научился играть на авлосе66
  Авлос – музыкальный инструмент наподобие флейты или свирели.


[Закрыть], который часто использовался в военных походах. А ещё он познакомился с театром: Калипп свозил его в Афины на Великие Дионисии77
  Дионисии – афинский праздник в честь Диониса, бога вина и веселья. Великие Дионисии проводились в марте-апреле, Сельские Дионисии – в ноябре-декабре. Из плясок и гимнов в честь Диониса зародились первые театральные представления.


[Закрыть], где можно было посмотреть необычное для жителя дальних колоний представление, и Леандр был очарован зрелищем. Новый мир стал неотъемлемой частью новой жизни Леандра, и он был счастлив, почти не думая о возвращении домой, хотя скучал по отцу и очень хотел узнать, как там Иола. С приближением лета Леандр хотел было заговорить с Праксидамом об отъезде, когда всё чаще стали говорить о грядущих Олимпийских играх. Отъезд был отложен.

В этот день Леандр, Ксенокл и их старшие товарищи пришли на рыночную площадь столицы острова, которая также носила название Эгина. Леандр осмотрелся – его привлекло странное оживление. Народ стекался на агору, где явно происходило нечто интересное. Всё вокруг заполонила толпа, а в центре на выстроенном на скорую руку пьедестале возвышался глашатай-спондофор в венке из оливковых листьев. Внезапно установилась тишина – немыслимая на вечно заполненной народом агоре – и гонец заговорил. Леандр почти не слышал его слов, так как находился слишком далеко, но одна фраза всё же долетела до юного понтийца: «Пусть не будет отныне убийств и преступлений, прекратятся войны и не слышно будет звона оружия». Все внимательно слушали глашатая, радуясь чему-то. Леандр протиснулся поближе к пьедесталу и наконец понял, в чём дело. Гонец сообщал о начале очередных Олимпийских игр, которые должны были состояться через месяц. Леандр мечтал увидеть Олимпийские игры с тех пор, как впервые услышал о них на борту судна, увозившего их с отцом в дальние неведомые земли Северного Понта. Для него игры всегда означали связь с другими эллинами, с прежней жизнью отца, он мечтал ощутить единение с народами, чьи предки создали огромный мир, знакомый с детства по рассказам и мифам. Леандр дослушал гонца, который объявил о начале экехейрии – священного перемирия, во время которого не должно быть места войнам. Нарушение грозило исключением полиса, начавшего войну, из числа участников. Любой, кто хотел посмотреть игры, имел право сделать это свободно и беспрепятственно, не боясь за свою жизнь.

Гонец закончил свою речь и отправился далее, а люди начали расходиться, переговариваясь и делясь планами поездки в Олимпию. Ксенокл с горящими глазами предвкушал поездку в Элиду.

«Я тоже поеду», – решил Леандр. Разве можно упустить такой шанс?

***

Клеант готовился к Олимпийским играм так, словно от них зависела его жизнь. Даже во сне он без конца бегал по дорожке гимнасия: накручивал круг за кругом, не в силах остановиться, а потом просыпался, натянутый как тетива. После долгих месяцев тренировок его выбрали среди других претендентов, разрешив прибыть в Элиду, чтобы там готовиться последний месяц.

Прошедший год оказался трудным. Клеант и подумать не мог, что это так трудно – стать кандидатом на участие в играх. Дело было не столько в том, чтобы показать, на что ты способен, сколько в том, чтобы убедить власти Спарты позволить ему ехать на игры. Ведь вся оплата за подготовку к соревнованиям ложилась на плечи государства, а оно не станет помогать тому, кто не соблюдает его обычаев и традиций.

Поэтому Клеант стал вести себя иначе среди спартанцев. Раньше он был для многих изгоем, держался особняком, не умея и не желая становиться частью воинственной массы, которая жила воспоминаниями о войнах, подготовкой к ним и участием в бесконечных заварушках, которых много было в это неспокойное время. Не было в нём безудержного стремления силой оружия утверждать своё превосходство. Слишком часто он сам испытывал на себе действие чужой силы, не обременённой мыслью.

Однако Клеанту пришлось менять своё поведение и отношение к окружающим. Чтобы государство не мешало выполнить мечту, надо было быть его частью, выделяясь не за счёт отличия от остальных, а благодаря доблестям, почитаемым в Спарте. Прежде всего смелости, силы, умения выживать, подчиняться приказам старших, умения быть лидером, терпеть боль. Уроки Ликурга были усвоены им давно, но до сих пор он не пытался применять их на практике. Теперь, решил Клеант, время пришло.

По возрасту Клеант уже мог принимать участие в Олимпийских играх, пусть и среди юношей-эфебов, а не взрослых. Когда-то именно юные спартанцы завоёвывали многочисленные победы на играх, но те времена давно миновали. Спарта предпочитала готовить воинов, а не атлетов. Желающих, впрочем, это не останавливало.

Поставив цель принять участие в следующих играх, Клеант решительно шёл к ней уже четыре года. Для начала он расспросил Каллитела, который был его единственным другом, о том, что надо, чтобы стать участником игр. Каллител, хоть и безуспешно, но принимавший участие в прошлых играх, поделился опытом, который очень пригодился Клеанту, и когда пришло время, он сумел показать, на что способен. Бегать быстрее него не мог никто. Клеант каждый день пробегал по тридцать стадий, и даже самые ярые его недоброжелатели постепенно перестали относиться к нему с презрением. Жаль, конечно, что пришлось отказаться от долихоса – для эфебов разрешены только бег на стадий, борьба и кулачный бой, – но, в конце концов, бег есть бег, даже если юношам приходилось бежать не целый стадий, а немного меньше. Конечно, бег не ценился в Спарте так, как разные виды борьбы, но победить в этих видах Клеант не мог – это он понимал. Впрочем, борьбой Клеант тоже занимался всерьёз, отдаваясь этому со всей страстью, на какую был способен, поскольку те, кто участвовал в играх, обязаны были принимать участие во всех видах состязаний. За три года он успел нарастить мышцы и укрепить торс. Благодаря бегу его ноги были подвижны и неутомимы. Соревнования-агоны, проводившиеся в Спарте, никогда не обходились без участия Клеанта. Он упрямо и решительно избавлялся от противников, побеждая их или заставляя платить за победу такую цену, что, даже победив, они не могли назвать себя лучшими бойцами. Конечно, победить сильнейших борцов, которые приезжали на Олимпийские игры, он не сможет, но своим выступлением уж точно не посрамит Спарту.

Постепенно взрослые отметили настойчивого юнца, который не боялся самых сильных соперников, и начали поручать ему руководство отрядом, в который он входил. Клеант и сам не заметил, как на него начали смотреть снизу вверх те, кто совсем недавно почти его не замечал, а ровесники начали гордиться тем, что он возглавляет их отряд. Ему всё чаще говорили, что такой сын – гордость для любого отца.

На занятиях он по-прежнему преуспевал. Впрочем, обучение всему, кроме военного дела, по мере взросления сводилось к минимуму. Умения читать и писать для спартанца более чем достаточно – многие даже имя своё написать едва могли, но не слишком огорчались по этому поводу. Лишь рассказы о победах Спарты и Ликурге, музыка и поэзия Тиртея, прославлявшая образ жизни Спарты, оставались предметом изучения в школе.

Клеант следовал заветам Ликурга, создавшего Спарту, которая внушала страх окружающим странам. Для успешного военного государства главным были система воспитания, дисциплина и военная организация. Для Клеанта это выражалось в том, что следует быть сильным духом и телом, умелым воином и атлетом, способным идти вперёд, даже когда остальные бегут назад. Там, где одни брали мощью тела, он обладал стойкостью и умением анализировать действия противника. Праксидам в Олимпии сказал ему, что борьба происходит не только на площадке палестры, но и в головах. Тогда он не понял смысла этих слов, но постепенно пришёл к выводу, что умный в состоянии победить сильного, если сможет предугадать его действия. Клеант изучал приёмы борьбы, наблюдал за ходом схваток, учился молниеносно реагировать на выпады противников. Там, где не хватало силы, он использовал ловкость, скорость и ум. Клеант и сам удивлялся, как легко он сумел стать тем, кого называли «настоящий спартанец», стал частью организма, который представляла собой Спарта, живущая по единым установлениям, нормам и законам. Соблюдай их – и всё. Иногда Клеанту казалось, что спартанцы даже во сне дышат в едином ритме, где нет места сбоям. Что будет, если нарушить налаженную работу, если отдельные части захотят чего-то, не предусмотренного Ликургом, – эти вопросы Клеанта не волновали. Единственное, что он не мог изменить в себе, это отношение к Праксидаму, которое было слишком личным для Спарты, но Клеант решил, что тут нет ничего плохого. Брать пример с олимпийского чемпиона – это естественно.

За год до очередных игр Клеант обратился к коллегии пяти эфоров, управлявшей в Спарте почти всеми делами, и получил разрешение на участие в играх. Клеант несколько месяцев усиленно тренировался, чтобы за месяц до начала игр прибыть в Элиду. Отец должен был сопровождать Клеанта, но погиб во время на охоты на медведя.

***

Дождь, редкий гость для начала лета, поливал с неба, размывая засохшую землю. Чёрный плащ, накинутый поверх чёрного же хитона, промок до нитки, но Клеант стоял у только что насыпанной могилы, глядя, как остатки возлияний – вина и молока – ручейком сбегают с могильного холма вместе с дождевой водой. Несмотря на рыхлую землю, ручеёк не впитывался в неё, а стекал вниз, прямо в Аид. Ветер разметал прядь волос, срезанную Клеантом с собственной головы и положенную на могилу. Мелькнула крамольная мысль, что даже боги не принимают посмертной жертвы отцу от сына, словно понимая, насколько далеки друг от друга, насколько чужды были эти два человека. Для Спарты это было нормально, потому что полагалось считать отцами и почитать как таковых всех мужчин государства, но ведь Клеант в Олимпии видел: может быть иначе. Поэтому он до сих пор стоял под дождём, хотя все остальные давно разошлись, даже близкие друзья отца, которые на плечах принесли к месту погребения кипарисовый гроб.

Клеант пытался понять, чувствует ли он что-то особенное, то, чего не чувствовал, когда хоронили, например, преподавателя гимнастики. Но сколько он ни копался в памяти, найти хотя бы крошечный проблеск сожаления о смерти родного отца не смог. Да, община потеряла отличного воина, который с честью исполнял свои обязанности, помог воспитать много достойных членов спартанского государства, но то, что он был ещё и отцом его, Клеанта, ничего не значило ни для государства, ни для Клеанта лично. Юноша поднял лицо, и дождь окропил его водой, которая стекла по лицу и закапала вниз. Это были единственные слёзы, которые он смог пролить по лежавшему в могиле человеку.

Клеант снова посмотрел на безымянную могилу – надгробия с именами полагались только погибшим на войне – и мысленно сказал «прощай» мужчине, который подарил ему жизнь, но не имел ни желания, ни возможности стать её частью. Затем он равнодушно повернулся и направился к дому. Его ждал месяц тренировок в Элиде, а затем – Олимпийские игры.

***

Элида была небольшим полисом, который относительно недавно из нескольких посёлков начал становиться городом. По прибытии Клеант вместе с сопровождавшим его тренером и одним из пяти эфоров – небывалая честь для юного атлета – отправился к гимнасию, возле которого располагались помещения, где ему предстояло прожить следующий месяц.

Гимнасий находился рядом с рыночной площадью на берегу реки Пеней, водами которой Геракл когда-то чистил конюшни Авгия. Атлеты прибывали сюда весь день, и к вечеру набралось уже десятков пять мужчин и юношей. Одним из последних прибыл юный атлет из Эгины. Помимо стоявшего рядом отца и тренера, его сопровождал Праксидам и какой-то юноша. Стоило Клеанту увидеть знакомую фигуру олимпийского чемпиона, как он замер на месте. Ему хотелось подойти к Праксидаму, но он не знал, узнает ли тот его, и захочет ли общаться с соперником своего кандидата.

Впрочем, стоял он недолго. Праксидам заметил смотрящего на него Клеанта и сделал шаг ему навстречу. Внешне мальчик изменился: он был теперь эфебом, а эфебам разрешалось отращивать волосы, носить красивую одежду и украшать оружие. Но взгляд его остался прежним: пытливым, оценивающим, пронзительным.

– Приветствую тебя, Клеант, – Праксидам искренне улыбался старому знакомцу.

Клеант также поздоровался, стараясь сдерживать радость, которая непроизвольно прорывалась в улыбке, резких, неловких движениях и в том, что впервые за много времени он не мог подобрать слов для беседы.

– Как ты жил всё это время? – казалось, Праксидам не замечал неловкости. – Присоединяйся к нам. Это Ксенокл, один из наших борцов. У нас на Эгине вообще хорошая борцовская школа. А ты какой спорт предпочитаешь?

– Бег. Но в борьбе я тоже участвую.

– И в кулачном бою? – вмешался Ксенокл.

– Нет, – с достоинством ответил Клеант. – В кулачном бою спартанцы не участвуют.

– Почему?

– Потому что схватка заканчивается только тогда, когда один из атлетов признаёт своё поражение, а мы не имеем на это права. Это против наших законов.

– Законов? У вас есть законы, которые касаются спорта?

– Не спорта. Закон запрещает нам сдаваться в принципе, а в спорте ли в бою – неважно. Нас учат бороться до конца, а не искать способ спастись. Мы должны победить или погибнуть, – Клеант, не задумываясь, повторил слова своих преподавателей, и сам удивился, насколько хорошо врезались они не только в память, но в саму его сущность.

– Но ведь если ты проиграешь в беге или борьбе, то ты всё равно проиграешь, так какая разница? – гнул своё Ксенокл.

Клеант мог понять недоумение Ксенокла. Результат ведь один – поражение. Поэтому, кстати, спартанцы нечасто ездили теперь на игры. Прошли те времена, когда их победы были подавляющими, а испытывать горечь поражения никто не любил.

– Разница в том, что мне не придётся признавать себя побеждённым.

– Конечно, ведь за тебя это сделают судьи. В чём разница? Только в формальностях?

– Это формальности для тебя, Ксенокл, поскольку ты воспитан по-другому, – Праксидам внимательно посмотрел на Клеанта. – Но спартанцы, насколько я знаю, не отделяют спорт от военных сражений и считают, что человек, привыкший избегать борьбы до последнего вздоха на площадке гимнасия, поступит так и на поле боя. Признать поражение, чтобы закончить схватку, неприемлемо. Верно, Клеант?

– Да. Если в борьбе прижать противника к земле трижды, то ты победил, и все живы, а в кулачном бою, где такого правила нет, я бился бы до смерти – своей или соперника. Стал бы ты участвовать в играх, если бы знал, что твой соперник-спартанец убьёт тебя или умрёт сам? – Клеант не любил долго говорить, но он хотел объяснить это не столько этому мальчишке, сколько Праксидаму.

Ксенокл наморщил лоб и промолчал.

– Я стал бы, если бы ставка была высока, – обронил другой юноша. Он был ровесником Клеанта, чуть ниже его, с короткими жёсткими выгоревшими на солнце волосами, обветренной кожей и шелушащимся носом. До сих пор он помалкивал.

– Самые высокие ставки делают те, кто в играх не участвуют, – усмехнулся Клеант. – А какую ставку ты имеешь в виду?

– Возможность быть одним из лучших, одним из эллинов.

– А ты разве не эллин?

– Конечно, эллин, но я издалека. Мой полис тут никто не знает, и многие думают, будто там одни варвары живут.

– Это Леандр из Каркинитиды в Таврии. Боюсь, что в желании стать эллином он скоро забудет родной город, – чуть насмешливо произнёс Праксидам, но Леандр не обиделся. Клеанту показалось, что подобные разговоры они вели уже не раз.

– Я не забуду город, где живёт мой отец. Если понадобиться, я ради него умру, но это лишь один маленький город, а тут – целый мир, – горячо возразил Леандр. – Отец всегда мне внушал, что я должен стать его частью, и я поклялся ему, что так будет, – Леандр говорил взволнованно, и Клеант с любопытством смотрел на него. В Спарте подобные речи не услышишь, потому что важнее Спарты для спартанца нет ничего.

– Знаешь, Леандр, куда бы я ни ехал, я помню, что дом мой на Эгине, и я знаю, что вернусь туда, – Праксидам нахмурился, но потом улыбнулся: – Однако, в твоём возрасте я тоже хотел стать героем Эллады, хотел поездить всюду, меня, как Одиссея, немало помотало по свету, о чём я не жалею. Благодаря этому я победил, благодаря той победе я познакомился со многими людьми, вот с тобой и Клеантом, например.

Вечером после прогулки Праксидам угостил юношей эгинским вином и спросил Клеанта, кто приехал с ним. Клеант огляделся, разыскивая тренера и эфора, но его спутники проводили время за пределами гимнасия, обсуждая дела, касавшиеся отношений Элиды и Спарты.

Клеант рассказывал Праксидаму, как прошли эти четыре года, слушал рассказ Леандра о походе скифов против Дария. Праксидам упомянул и о том, что Гектор с отцом вынуждены были уехать из родного города и сейчас жили возле Афин, в местечке под названием Лепсидрий, где один знатный афинский род – Алкмеониды – копил силы для борьбы с тираном Гиппием. Эти имена мало что говорили Клеанту, но слушал он внимательно, задавая вопросы. Обычно он не был столь разговорчив, но сегодня чувствовал себя как пьяный или пленный, ненадолго вырвавшийся на свободу. Клеант неохотно ушёл спать и долго возился на козлиной шкуре, расстеленной прямо на земле.

Весь следующий день шли испытания, сначала в беге, потом в борьбе и других видах спорта. К вечеру Клеант был так измотан, что заснул, едва прикоснувшись к постели. Но он прошёл!

С этой мыслью он и проснулся на следующее утро, слушая звуки пробуждавшегося города. Он достоин участия в Олимпийских играх! Клеант вспомнил, как поздравил его Праксидам, обняв за плечи и от всей души пожелав успеха на играх. Тренер и эфор сказали, что удовлетворены его подготовкой, и снова ушли обсуждать какие-то дела.

Сегодня предстоял поход к местной агоре. Атлетов и их сопровождающих повели от гимнасия на север. Миновав по дороге могилу, которая, как сообщил с гордостью один из судей, принадлежала Ахиллу, они вышли к памятнику Оксилу, основателю города. Всех провели в южную часть агоры, где находились жертвенники в честь Зевса. Здесь участники поклялись, что провели десять месяцев, готовясь к играм. После этого отцы, тренеры и другие представители спортсменов выступили вперёд, подтвердив эти клятвы и поклявшись не нарушать законов. С этого дня для атлетов начинался месяц суровых тренировок под присмотром бдительных стражей, которым впоследствии предстояло решить, кто будет участвовать в олимпийских соревнованиях, а кто этого недостоин.

Наутро Праксидам с Леандром уезжали из Элиды – у Праксидама были дела на Эгине, после чего он собирался в Аттику. Клеант даже себе не хотел признаться, что разочарован отъездом старика. Праксидам долго о чём-то говорил с Ксеноклом. Клеант ничего не слышал, хотя не сводил с них глаз, забыв попрощаться со своими сопровождающими. Но они его не забыли: эфор по имени Этеолк подошёл к своему подопечному и выразил уверенность, что Спарта не зря потратила время на его подготовку и поездку сюда.

– Мы все верим в тебя, Клеант, – Этеолк старался быть кратким, поскольку в Спарте его ждали более важные дела, – сделай всё, чтобы победить, и твои желания сбудутся.

Клеант кивнул. Когда-то в детстве он хотел стать чемпионом, чтобы его оставили с покое и не мешали делать, что он хочет. Он и теперь хотел победить, но не из-за того, о чём мечтал в детстве.

– Я не уроню честь Спарты, – заверил он эфора, и тот, довольно кивнув на прощанье, ушёл.

Клеант тут же оглянулся и увидел, что Праксидам стоит неподалёку. Ксенокла уже не было, так что они остались вдвоём на почти пустынной улице.

Клеант подошёл к бывшему борцу, в который раз поражаясь тому, как много силы и здоровья сохранилось в нём, несмотря на возраст. Ему захотелось лет через сорок быть в такой же форме.

– Я приеду на игры, Клеант, – видя нерешительность Клеанта, заверил юношу Праксидам. – Я был уверен, что увижу тебя среди участников, поэтому и приехал.

– Я думал – из-за Ксенокла.

– Я не его тренер, знаешь ли, ведь я не единственный борец на Эгине. У нас отличная школа, хотя она пока только развивается. Много молодых атлетов, – он улыбнулся, глядя, как кривится Клеант.

– Придёт время, и наши молодцы себя покажут. А пока… Ксенокл хороший парень, но в нём больше энтузиазма, чем умения. Ты и сам увидишь.

Клеант хмыкнул. Праксидам продолжил:

– Надеюсь, вы с Ксеноклом подружитесь. Эгина и Спарта – союзники, так что постарайтесь укрепить этот союз. Я бы очень этого хотел.

Праксидам слегка наклонился и коротко обнял Клеанта.

– Увидимся через месяц в Олимпии. Я обязательно приеду и буду болеть за тебя. И не огорчайся, если не выиграешь, потому что тогда будет к чему стремиться дальше. Прощай, Клеант, я рад, что наши пути пересеклись именно в Олимпии. Говорят, что те, кто становятся друзьями в том священном месте, остаются ими навсегда. Найди там друзей, и это тоже будет победа. Ну да ладно, мы ещё поговорим об этом и о многом другом. Тебе с завтрашнего дня будет не до моих советов. Я сам проходил через это и помню, как было трудно. Удачи тебе. Пусть судьба подарит тебе успех.

– Увидимся через месяц, – послушно повторил Клеант и посмотрел прямо в глаза Праксидама: – Я горжусь, что знаком с вами. – У него никогда не было проблем с тем, чтобы выражать свои мысли кратко и метко, как и положено спартанцу, но в присутствии чемпиона с Эгины Клеант терялся. Этот человек был из другого мира, и спартанские законы его не касались. Ни один спартанец не стал бы так относиться к мальчишке из чужого полиса, да что там чужого – своего тоже. Эта раскованность и непринуждённость, готовность делиться своими мыслями, поддержать, помочь – это было необычно для суровой Спарты.

Разговор прервал появившийся откуда-то Леандр, который простился с новым знакомым и быстро исчез. Праксидам неторопливо зашагал следом, и складки его плаща, обёрнутого вокруг тела, колыхались в такт ходьбе. Клеант сглотнул горький комок и смотрел старику вслед, пока пыль и расстояние не скрыли его из вида. Он много не успел рассказать Праксидаму, даже о смерти отца не сообщил, но у них ещё будет время, ведь эгинец обещал, что они увидятся через месяц.