Текст книги "Козырной стрелок"

Глава 17

Человек, который не был собой, а был товарищем Прохором и товарищем Федором и в своем лице, но в их содержании общался с генералом Петром Семеновичем, вгоняя его в холодный пот своим уверенным видом и своими многозначительными речами, – на самом деле был никто. Совсем недавно бывший кем-то.

К его сожалению, пик его карьеры пришелся на начало великих партийных потрясений, и столь удачно начавшаяся партийная карьера мгновенно провалилась в тартарары. Вместе с выслугами, привилегиями, должностными перспективами личным кабинетом, который располагался рядом с кабинете Федора.

Человека, который не был собой, звали Константин Константинович.

Первое время Константин Константинович пытался держаться на плаву, веря в свою удачу и в то, что ему рано или поздно повезет в новом времени. А если не повезет в новом, то тогда непременно вернется старое. Вместе с его, на Старой площади, персональным кабинетом.

Но время уходило вперед и никак не хотело возвращаться и возвращать кабинет. И с новыми перспективами было как-то не очень. Работы находились и тут же терялись. Подработки приходили и мгновенно уходили. Возможно, потому, что Константин Константинович никогда не работал. Ни по одной, которой можно зарабатывать на насущный хлеб, специальности, Его работа была – сидеть. На стуле в своем кабинете, в президиуме областного пленума, в приемной секретаря. Сидеть, сидеть и сидеть…

В наступившие времена за умение просто сидеть не плати Вернее, не платили ему. Тем, кто вовремя успел перетащить свой зад с коммунистического кресла на демократическое платили очень хорошо. То есть много больше, чем раньше.

Но Константин Константинович веяний нового времени не почуял, пересесть не успел, и теперь воронка хронического невезения, в которую он попал, засасывала Константина Константиновича все глубже и глубже. И стало уже казаться, что выхода из все более бедственного положения нет.

Но однажды ему повезло. Совершенно случайно повезло. А может, не случайно. Ему позвонил его старый приятель по ЦК партии, у которого персональный кабинет был рядом с его персональным кабинетом и с которым они тысячи раз встречались в партийном буфете, в партийной столовой и в президиумах. Коллега по партии предложил ему свою помощь и сразу предложил временную работу. Работу, о сути которой никто, кроме них двоих, не должен был знать. Потому что она была связана с возвращением в страну финансовых средств, накопленных на секретных цековских счетах.

Константин Константинович согласился. И как показало скорое будущее – опрометчиво согласился. Не прошло и недели, как он понял, что попал в очень скверную историю. В которую было нетрудно войти, но практически невозможно выйти. Его бывший друг по партии и его друзья были очень серьезными людьми. Людьми, с которыми шутить было невозможно, потому что опасно. Они принадлежали к той ветви партийного аппарата, которые всегда знали, что они хотят. И теперь знали, что хотят.

Теперь они хотели присвоить деньги партии.

Бывшего коллегу по партии звали Юрий Антонович.

Самым первым заданием Константина Константиновича, которое поручил ему Юрий Антонович, было найти еще одного их соседа по цековскому этажу. Потому что он и его идейные соратники по новой партии тоже собирались изъять из швейцарских банков партийное золото. И собирались с его помощью реставрировать в стране развитой социализм.

Самое неприятное, что они откуда-то взяли номера секретных партийных счетов. Вполне возможно, что они их взяли оттуда же, откуда взял совершенно безыдейный бывший партиец, а ныне коммерсант Юрий Антонович.

Интересы бывших соседей по кабинетам пересеклись. На наследстве коммунистической партии Советского Союза.

Идейных коммунистов в их неудержимом стремлении овладеть деньгами партии надо было остановить. Любым путем остановить! Потому что два получателя одной и той же суммы, возле одного и того же окошка кассы – слишком много.

Остановить идейных партийцев поручили Константину Константиновичу.

В виде своего первого партийного взноса он принес новым коммунистам подброшенного ему Юрием Антоновичем генерала Петра Семеновича, который должен был мечты о деньгах направить в русло конкретного дела. Контакты с генералом были возложены на него обеими сторонами сразу.

Так у Константина Константиновича началась очень непростая и очень утомительная двойная, вернее даже, четверная жизнь. Для себя самого он был одним, для Юрия Антоновича другим, для идейных партийцев третьим, для Петра Семеновича четвертым. И в каждом случае он был разный.

Партийцы считали его своим. И через него считали своим Петра Семеновича. Хотя он и через него Петр Семенович были людьми Юрия Антоновича.

Петр Семенович считал его чуть ли не главным партийцем и боялся до колик. Хотя Константин Константинович не был главным, не был партийцем и лично сам не представлял никакой угрозы.

Юрий Антонович, как подозревал Константин Константинович, считал его абсолютным никем и тоже запугивал до судорог своим уверенно раздающим приказы голосом.

В свою очередь, Петр Семенович тоже был никем. Потом что постоянно находился под колпаком Юрия Антоновича, водившего дружбу с одним его начальником. В этом раскладе Петр Семенович был обыкновенным попкой, который раздувал щеки, произносил грозные речи, а на самом деле не мог сделать ни единого неподконтрольного шага. Все его очень серьезно подготавливаемые сборы были смешны и несуразны. Генерал был абсолютно безопасен. До момента, когда в дело вмешался случай. Вмешался подполковник Лукин, в один прекрасный день укравший дискеты с номерами счетов, переданные генералу идейными партийцами.

Само по себе похищение дискет истинных хозяев Константина Константиновича нимало не обеспокоило, потому что эти дискеты были не дискетами партийцев, а подмененными Юрием Антоновичем. И те цифры, что на них были записаны, близко не соответствовали реальным. А вот те, что были на изъятых дискетах идейных коммунистов, абсолютно совпадали!

Обеспокоились хозяева Константина Константиновича совсем другим – возможной утечкой информации о самом существовании дискет, которая рано или поздно могла дойти до ушей спецслужб, правительства и мало ли еще кого.

Юрий Антонович приложил максимум усилий к тому, чтобы изъять эти дискеты в самом начале пути. Но бой, случившийся в квартире по улице Агрономической, заставил его отступить. Далее расползание слухов о дискетах с номерами секретных счетов партии стало неуправляемым и неизбежным.

Липовые дискеты Петра Семеновича попали в руки совершенно неизвестной до того фигуры – некоего Иванова Ивана Ивановича. О чем сообщил Константину Константиновичу при личной встрече озабоченный поиском дискет генерал. И о чем Константин незамедлительно сообщил Юрию Антоновичу. Поиск возможных хозяев Иванова ни к чему не привел, хотя стоил гигантских усилий. Кто стоит за Ивановым – осталось загадкой. Но, раз объявившись возле дискет, Иванов их из поля зрения уже не выпускал. Иногда не выпускал ценой жизни многих людей.

Иванов был первым, кто стал платить за дискеты кровью. В том числе кровью каким-то образом узнавших о дискетах уголовников.

Из случайной, всплывшей на улице Агрономической пешки он с каждым новым витком событий стал превращаться во все более тяжелую фигуру.

Последнюю информацию о Иванове, которую он передал как хозяевам, так и партийцам, Константин Константинович узнал от генерала буквально за несколько дней до его смерти. Со смертью генерала он лишился источника информации. В том числе и по Иванову.

В отличие от Юрия Антоновича, который через свои источники в силовых ведомствах самым внимательным образом отслеживал телодвижения Иванова. Которого, после множества оставленных им на улице Агрономической и улице Северной трупов, стал воспринимать очень серьезно. Но более всего серьезно, потому что никак не мог нащупать, на кого он работает. В самодеятельность Иванова Юрий Антонович не верил. И не поверил бы никогда! Интересы слишком многих людей зацепил и задел за живое этот Иванов. И слишком удачно он умудрялся выходить из всех передряг. Везения задарма не бывает. Всякое везение объясняется суммой определенных и чаще всего определяемых людьми факторов. Факторы, руководившие Ивановым, направлявшие Иванова и страховавшие Иванова, оставались абсолютно закрытыми. И от того, что они были неизвестны, они несли наибольшую угрозу.

Ему, Юрию Антоновичу, и его друзьям угрозу.

Новая, случайно или, может быть, не случайно объявившаяся на доске фигура смешала Юрию Антоновичу и его команде все их планы. Очень скоро он намеревался очистить сейфы швейцарских банков от не принадлежащего им золота, чтобы вступить в борьбу за власть в своей, очень сильно интересующей его стране. Но не под знаменами социализма, а совсем под другими знаменами, которые, в отличие от социалистических, обещали ему и его сподвижникам очень крупные дивиденды в виде постоянно капающих в зарубежные банки процентов с одной шестой части суши.

То есть обещали то, что имели узурпировавшие власть и не желающие ни с кем делиться нынешние демократы.

Изъятие денег из сейфов должно было случиться буквально на днях, но теперь откладывалось до лучших времен, сминая и путая всю, далеко распланированную игру.

Начинать подбираться к банковским сейфам до выяснения, кто есть кто и кто из этих кого стоит за спиной Иванова, было нельзя. Потому что опасно. Лучшие времена откладывались на неопределенный срок.

Из-за какого-то никому не известного гражданина Иванова.

Глава 18

Следователь городского отдела Управления внутренних дел Старков Геннадий Федорович сидел на очередном торжественном собрании, посвященном вхождению в должность нового начальника уголовного розыска.

– …Наконец, хочу со всей ответственностью заявить, что с преступностью в нашем, отдельно взятом городе будет покончено! Пусть преступный элемент зарубит себе это на носу. Пощады не будет никому. Мы должны наконец очистить наши улицы от насильников, убийц, грабителей, наркоманов и проституток. И мы очистим их в самые короткие сроки…

– Откуда его к нам? – спросил Старков сидящего рядом следователя.

– Не знаю. Вроде как переброшен из какой-то администрации как не справившийся с работой. И еще говорят, что он зять… – Следователь наклонился к уху Старкова и что-то прошептал.

– Да ты что?!

– Говорят, он там все, что можно, развалил и теперь переброшен на укрепление к нам.

– Да, такие, да с таким спасательным кругом, не тонут…

– …Рад сообщить присутствующим, что уже сегодня наметилась устойчивая тенденция к снижению числа нераскрытых особо тяжких преступлений. Заметно пошли вниз кривые таких видов преступлений, как мелкие хищения на промышленных предприятиях…

– Ну конечно, какие могут быть несуны, когда заводы стоят.

– Спекуляция товарами повседневного спроса…

– Ну дает!

– Воровство в коммунальных квартирах. Практически искоренены такие виды преступлений, как…

– …конокрадство и воровство карет и экипажей, – тихо продолжил сидящий рядом со Старковым опер.

– А с чем он в администрации не справился? – поинтересовался Старков у всезнающего следователя.

– Болтают, что авансом взял крупную взятку за одно, которое обещал протолкнуть, дело. А дело протолкнуть не смог. Короче, не справился. Ну его и заменили.

– Тогда понятно.

– …Мы будем всячески крепить дисциплину труда среди милиционеров, повышать их профессиональный уровень и увеличивать производительность труда не менее чем на десять-пятнадцать процентов в квартал…

– Интересно, как это он собирается повышать нашу производительность? – удивился кто-то сзади.

– Многостаночным методом. Даст тебе вместо одной ручки – две и вместо одного пистолета – гранатомет…

Следователь Старков встал с места и, извиняясь и стукаясь ногами о чужие колени, пошел вдоль ряда к проходу и по нему к выходу.

В вестибюле курили и трепались следователи, оперы, криминалисты и прочий милицейский люд.

– Что, надоело?

– Так ведь уже третий за полгода. И все говорят одно и то же. «…Мы будем повышать производительность труда путем выдавливания из следователей дополнительных соков с мякотью, будем расширять штат за счет выбивания новых ставок для близких родственников нового начальника и будем повышать материально-техническую базу, создавая предпосылки для более качественной работы следователей…»

Дверь, ведущая в зал, приоткрылась, выпуская очередного «бегуна».

– …для более качественной работы следственного аппарата… – завершил фразу докладчик.

Все стоящие в вестибюле милиционеры дружно грохнули.

– Ну ты даешь!

– А вы что хотите – опыт. Который сын ошибок трудных.

Старков, как и все, вытащил сигареты и закурил.

– Слушай, Генка, тут дело одно есть интересное… – протиснулся к нему один из «важных» следователей.

– У меня своих интересных – ложкой не расхлебать.

– Да я не в этом смысле. Я в смысле, что, может быть, для тебя интересное.

Старков насторожился. И сигарета в его руках стала слегка подрагивать.

– Полтора десятка трупов с огнестрельными ранениями область головы и сердца? – спросил он.

– Да нет. С чего ты взял? Всего лишь четыре. И без огнестрельных.

Следователь Старков с видимым облегчением перевел дух.

– От чего они погибли?

– От ударов тупыми предметами в область головы, шеи туловища. Похоже, здорово их помолотили, прежде чем кончить.

– Кто такие?

– В том-то все и дело. Не уголовники они. И не граждане. Я их как только первый раз увидел, сразу понял, что здесь дело нечисто. Все как на подбор, крепкие, накачанные. Видел бы ты их бицепсы…

– Спортсмены, что ли? Качки?

– Да нет, не качки. Военные. По виду – спецназ. Ну я тебе точно говорю – спецназ. Одного взгляда достаточно, чтобы понять.

– По бицепсам понять.

– Не только. Мы еще документы при них нашли. Пропуска какие-то мудреные. С красными армейскими звездами, как в военном билете. Ну я сразу по изъятым на месте преступления документам запрос в Министерство обороны послал. И знаешь, что они мне ответили?

– Что?

– Что данная категория военнослужащих проходит в архивах под грифом «совершенно секретно» и для получения информации по ним надо иметь особый допуск. Или надо обращаться в Министерство обороны специальным письмом от Министерства внутренних дел на уровне первых заместителей! А на меньшее они не согласны! Чуешь?

– Круто задирают.

– Вот и я говорю. Обычно письма туда-сюда неделями гуляют, а тут ответ пришел чуть не через день. Причем не по почте. Они к нему ноги приделали. Майорские.

– Какие ноги?

– Специального курьера прислали. Майора. С планшетом и пистолетом на боку!

– Ну, значит, ты их крепко зацепил.

– Крепче, чем ты думаешь! Я еще прочитать письмо как следует не успел, как прибыла специальная военная команда с приказом, подписанным замминистра обороны и нашим генералом, и изъяла своих покойников из морга. Там их еще даже распотрошить не успели.

– Да-а!

– Это еще не конец. Сегодня прихожу, а дела нет!

– Ты что? Украли, что ли?

– Изъяли! Но считай, как украли! Даже меня в известность не поставили. Согласно предписанию Министерства внутренних дел и распоряжению моего непосредственного начальства. Короче, дело передано в ведение военной прокуратуры для производства дальнейшего расследования и последующей передачи в военный трибунал.

– Сурово.

– А где их убили, знаешь?

– Где?

– На персональной даче генерала. Тоже совершенно секретного. К которому на кривой козе не подъедешь.

– А если через министерство?

– Я тоже подумал, что через министерство. Только поздно уже через министерство.

– Почему?

– Потому поздно! Потому что того генерала уже нет. Умер он. Причем в тот же самый день, что и прочие секретные военные.

– Отчего умер? Убили?

– Нет. Сам умер. По собственной инициативе. Застрелился в собственном кабинете.

– Откуда ты знаешь?

– У меня свояк в их системе работает. Ему приглашение пришло. На похороны. Того самого генерала. Он мне все подробности и сказал.

– Так получается, ты сейчас не у дел?

– Вообще дел хватает. Но без этого – точно. Забрали и даже ничего не объяснили.

– Не повезло.

– Не повезло… А может, наоборот. Ты знаешь, я иногда думаю – ну и черт с ним. Может, и хорошо, что забрали. А те там такие трупы, что греха не оберешься. Ну их, военных.

– Тоже верно. Только скажи, ты меня зачем искал? Я здесь при чем? Мне-то вся эта история чем должна быть интересна?

– Ах, ну да! Я же тебе самого главного не сказал. Для тебя главного. Дело у меня, как я тебе уже сказал, изъяли. Но не все. Я много куда успел разных бумажек поразослать. И ответы стекаются, естественно, на мой адрес. Ну ты сам понимаешь – маховик следствия я в первые дни подраскрутить успел, и сразу его не остановишь. Так вот, приходит мне ответ из дактилоскопической лаборатории, куда я все «пальчики», обнаруженные на месте преступления, в свое время отсылал.

Следователь Старков почувствовал, как от дурного предчувствия у него выступил и противными холодными каплями пополз по спине пот.

– «Пальчиков» там немного было. Почти и не было совсем. Гражданских бабы с мужиком, которые там были, и еще одни…

– А погибших? – спросил Старков, оттягивая приближающийся страшный момент.

– Военных, как ни странно, не было. Словно они в перчатках там были или протерли все. Или кто другой протер. В общем, их отпечатков не было. Только бабы, мужика и еще одни…

– Чьи?

– В том-то и дело. Понимаешь, их сверили с картотекой… и они… они совпали… с «пальчиками», которые проходили по твоему делу… Вернее, по нескольким делам… Что с тобой, Гена? Что случилось?

Гена привалился спиной к колонне.

– Дальше!

– Что дальше? Дальше ничего. Я все сказал.

– Ты передал результаты военным?

– Конечно, передал. Как я мог не передать, если дело ведут они.

– Что еще?

– Вот я и думаю. Может, тебе с ними задружиться, раз у вас одни и те же «пальчики» по делам проходят? Глядишь, совместными усилиями вы его быстрее скрутите? Да что с тобой в конце концов?

– Что?

– Ты бледный весь. Как покойник.

– Ничего. Пройдет. Душно тут.

– Может, и душно. Народа вон сколько набилось. И все с сигаретами.

– Скажи мне, а те баба с мужиком? Которых отпечатки? Они кто такие?

– А шут их знает. Баба вроде как жена застрелившегося генерала. А он вообще не понять кто. Возможно, ее ухажер. А может, еще кто.

– У тебя их адреса есть?

– Ну есть, конечно. А зачем они тебе?

– Хочу им несколько вопросов задать.

– Ты бы лучше не рисковал. Они теперь не по нашему ведомству проходят. Как бы скандала не вышло.

– Не выйдет. Я тихо. Надо же мне узнать подробности по моему клиенту.

– Ну смотри. Если что…

– Если что, ты мне ничего не говорил, я не слышал. И вообще мы незнакомы.

– Записывай…

Следователь Старков не стал дожидаться конца торжественного, по случаю вступления в должность нового начальника, собрания. Хотя знал, что в конце всех пересчитают по головам и сделают соответствующие оргвыводы.

Следователь Старков набросил на плечи плащ и побежал к своей машине, сжимая в руке бумажку с адресами. Он не подумал до конца, для чего бежит. И что он будет говорить, когда добежит. Он даже не подумал, стоит ли вообще бежать, рискуя влечь на себя недовольство зеленопогонной прокуратуры и заполучить еще одно безнадежное дело. Но тем не менее остановиться он уже не мог.

Потому что… не мог! Первый адрес он отыскал быстро, так как он находился в центре города, в престижном, отстроенном военными районе.

Вначале отыскал дом, потом подъезд и квартиру.

Дверь открыла бальзаковских лет, но еще симпатичная, в строгом темном платье дама. Именно дама, а не женщина.

Женщины такими не бывают.

– Я вас слушаю.

Старков вытащил и развернул перед собой удостоверение.

– Следователь городского…

– Я вас слушаю.

– Можно войти?

Дама молча отступила в сторону.

– Сюда? – спросил Старков.

– Куда угодно. Можно в комнату.

В комнате, на стене, в черной рамке, в обрамлении траурных лент висел портрет генерала в парадной форме. Под портретом на нескольких табуретах, на специальных бархатных подушечках были разложены правительственные награды.

– Ни черта себе… простите, очень много наград.

– Я вас слушаю, – в третий раз сказала хозяйка дома.

– Я попрошу вас посмотреть одну фотографию.

– Зачем?

– Чтобы узнать или не узнать изображенного там человека. И сказать – узнали вы его или нет.

Вообще-то так, без понятых, протокола и тому подобной узаконенной атрибутики опознание не проводится. И одну фотографию никогда не показывают. Обязательно несколько и среди них нужную. В противном случае, т. е. при нарушении существующей формы, результаты опознания могут быть опротестованы в суде. О чем прекрасно осведомлены адвокаты и многие подозреваемые. Но еще лучше осведомлен следователь Старков. То, что он сейчас собирался сделать, с точки зрения ведения следствия, было бессмысленно. Потому что в помещении свидетеля, один на один, без видеозаписи и ведения протокола…

– Хорошо, показывайте.

– Я прошу вас внимательно посмотреть эту фотографию и вспомнить, не видели ли вы изображенного на ней человека, – казенным тоном изложил следователь свою просьбу. – А если видели, то постарайтесь вспомнить, где и при каких…

– Да показывайте уже… – перебила его женщина. Следователь вытащил и показал фотографию Иванова Ивана Ивановича, предоставленную отделом кадров по месту его постоянной работы и сканированную и размноженную для милицейских ориентировок… Хотя какая, к дьяволу, у него может быть постоянная работа? Знаем мы его работу…

– Я узнаю его! – сказала женщина.

– Точно?

– Точно узнаю!

– Где, при каких обстоятельствах?..

– Я там его видела! То есть на даче видела. Его нашли эти… Которые… Которые потом умерли.

– Где нашли?

– В шкафу нашли. В моем шкафу. Который стоял в спальне.

– Как он туда попал?

– Ну откуда я знаю, как он туда попал? Я не знаю, как он туда попал! Я его туда не засовывала!

– Хорошо. Простите. Они нашли его и?..

– Вытащили. Грубо вытащили. А потом…

– Что потом? Что было потом?

– Потом они… они… Потом они меня, то есть нас… Сейчас. Минуточку. – Хозяйка дома вытащила платок и промокнула глаза. – Простите. Потом они завернули нас в эти… ну не важно. И больше я ничего не видела, что они там с ним делали.

– Вы считаете, что они с ним что-то делали?

– Наверное. Я слышала иногда крики.

– Какие крики? Что он кричал?

– Точно сказать не могу. Внятно слышно не было. Только какие-то приглушенные звуки. Вроде мычания. Я подумала, что они его бьют.

– Бьют?

– Ну конечно, бьют! Смертным боем бьют!

– Простите меня за мою настойчивость, но вы должны меня понять… Почему вы так решили? Решили, что они его били?

– Потому что потом я видела его лицо! На нем живого места не было!

– При каких обстоятельствах вы его видели?

– При счастливых. Он освободил нас.

– Лично освободил?

– Конечно, лично. Как еще можно освободить?

– Ну, например, послать кого-нибудь.

– Не было там больше никого. Только он!

– Вы уверены?

– Совершенно уверена! Он подошел и развязал веревки. Я спросила его – это вы? Он ответил – да.

– Прямо так и ответил?

– Ну, может, немного по-другому. Я не помню точно. Он: развязал нас и тут же ушел. Мы сняли веревки и пошли звонить в милицию. Зашли, а там…

– Что там?

– Там эти… Которых он убил. Четверо. Все в крови…

– Почему вы решили, что это он их убил?

– А кто еще? Они схватили его. И нас… Пытали. Били. У него все лицо – кровавая маска. Смотреть страшно. А потом… Он, наверное, как-то вырвался и всех их… И правильно! Туда им и дорога!

– Как же он мог один – всех?

– Не знаю, как мог. Но смог! И очень хорошо, что смог! Скоты…

– Каким образом он ушел из дома?

– Обыкновенным образом. Через дверь. Прошел по коридору, открыл дверь и ушел.

– Вы раньше его никогда не видели?

– Никогда.

– Уверены?

– Уверена.

– Как вы думаете, кто были те люди, которых он, как вы считаете, убил?

– Я не считаю. Он убил их. И спас нас. Потому что если бы он их не убил, я бы с вами сейчас здесь не разговаривала.

– И все же?

– Я не знаю, кто были эти люди и зачем они пришли ко мне на дачу. Этого довольно?

– Еще один, последний вопрос. Вы никак не связываете этих людей с гибелью вашего мужа?

– Что?!

– Вы никогда не видели их вместе с мужем?

– Мой муж заслуженный человек! Генерал! Он в Афганистане был ранен! А вы… Вы… Уходите отсюда. Немедленно уходите. Или я пожалуюсь вашему начальству. Кто ваше начальство? Дайте мне телефон.

– До свидания…

Следователь Старков вышел из дома, сел в машину, включил двигатель и… никуда не поехал. Он сидел, навалившись руками и уроненной на них головой на баранку, и думал. Так, как учили его в школе милиции, в юридическом институте и на многочисленных курсах повышения квалификации.

Свидетель – вдова застрелившегося в собственном кабинете генерала, бывшая в момент преступления на даче, представленную ей фотографию опознала. Что доказывает, что на даче был именно гражданин Иванов, а не кто либо другой. И что косвенно подтверждается тем, что на стенах и мебели были обнаружены его отпечатки пальцев. Это уже два, взаимно подтверждающих и поддерживающих друг друга факта, против которых не попрешь.

Гражданин Иванов был на даче!

На той же даче прибывший по вызову наряд милиции обнаружил четыре трупа. Скончавшихся в результате многочисленных травм, нанесенных тяжелым, тупым предметом. Не исключено, что носками обуви и кулаками. Впрочем, чтобы нанести такие травмы кулаками, надо быть профессионалом…

А массовое убийство в поселке Федоровка? Там нескольких потерпевших тоже убили тупым и тяжелым предметом. Эксперты не исключают, что кулаками. Иванов убил. Отчего бы ему и здесь…

Стоп! Не надо гнать коней. Надо по порядку. Повторяя и выстраивая в хронологическом порядке факты.

На даче был Иванов, была свидетельница и еще один свидетель-мужчина, которого ему предстоит допросить. И были еще установленные, но не ставшие от этого известными лица. Убитые…

Кем убитые?

Кем? Если больше на даче никого не было?

Конечно, женщина могла не запомнить всех увиденных ею преступников. Слишком быстро она оказалась завернутой в шторы и слишком серьезное нервное потрясение пережила. Но даже если допустить, что там кто-то был, то был, безусловно, свой, пришедший вместе со всеми. А зачем своему убивать своих? Убивать должны были посторонние. Которых нет!

Никаких признаков их нет! Свидетельница никого не видела и ничего подозрительного не слышала. Лишних отпечатков пальцев не нашли. Значит, получается… Все-таки получается…

Конечно, если бы можно было осмотреть место происшествия самому. И допросить свидетелей не здесь, а в кабинете. Но… это дело ведет не он. И наверное, слава богу, что не он.

И все же, если исходить из имеющихся в распоряжении фактов и известного психологического образа подозреваемого, то можно сделать вывод, что это мог быть… Мог быть…

Иванов Иван Иванович!

Все тот же Иванов Иван Иванович! Который на Агрономической, на Северной, в поселке Федоровка и теперь здесь, на даче генерала…

Только там – неустановленных следствием гражданских лиц и установленный уголовный элемент. А здесь… Здесь были не уголовники. Далеко не уголовники! Здесь были военные. Причем не простые – а совершенно секретные. По уверениям начавшего расследование следователя – бойцы спецназа. Вполне может быть, что спецназа, если судить по реакции на это происшествие Министерства обороны.

Так это что же получается? Это получается, что гражданину Иванову просто гражданских и просто уголовников для своих упражнений показалось мало? Что он решил на спецназовцах свои навыки испробовать. Пусть даже в порядке самообороны.

Так это получается, что гражданин Иванов сам спецназовец. Или даже круче, чем спецназовец, потому что опять один – четверых…

Или…

Или это все лишь обыкновенное, сильно прогрессирующее сумасшествие? Пожалуй, что сумасшествие. Потому что когда один – пятерых, еще одного, еще четверых, еще троих, потом четырнадцать и теперь вот новых четверых – то это шизофрения. Или паранойя. Или еще черт знает что, но тоже со сдвигом.

Похоже, что он, Старков, окончательно свихнулся.

А если не он, то мир вокруг него. Наверное, в том числе и мир. Или в первую очередь мир. Потому что не было раньше такого, чтобы один человек убивал десятки – и это ему сходило с рук. И самое главное, никого не удивляло! Чтобы, узнав о подобном случае, тут же не поднимали по тревоге ради поимки убийцы, расхаживающего по стране с пистолетами и стреляющего с двух рук во все, что шевелится, министра УВД, главу Федеральной службы безопасности, командующих внутренними войсками и погранвойсками и по нисходящей областные управления, отделения ФСБ и части внутренних войск и погранзаставы. Чтобы каждый день не требовали с министров отчета и не снимали стружку до самых костей. А министры, в свою очередь, со своих подчиненных.

Но нет, не поднимают, не ставят соответствующую задачу, не выстраивают на коврах и даже не удивляются. Ну убил и убил. Мало ли кто кого убивает?

Так, может, дело не в Старкове, не в Иванове, а в стране, в которой все они живут? Стране, где убийство стало настолько нормой жизни, что перестало быть сенсацией. Так, может, это страна создает из своих граждан серийных убийц? Тем, что перестало следить за похищенным из военных складов и расползающимся по стране оружием, перестало контролировать уволившихся в запас и действующих «спецов», позволяет спустя рукава расследовать самые жестокие и громкие убийства, амнистирует за взятки опасных преступников, не казнит тех, кто того трижды заслуживает. А главное – поощряет обнищание населения, толкая тем на совершение противоправных действий.

Может, в этом все дело? А Иванов не более чем иллюстрация к царящему в стране беспределу. Рядовой, по нынешним временам, душегуб. Только очень везучий душегуб. Потому что он уже очень многих. А его – никто…

Ведь если бы других таких же Ивановых не находили ножи и пули конкурентов, то и они могли бы мочить людей десятками и даже сотнями. Это пока еще до них дотянется рука правосудия и пока еще государство отсудит в их пользу пулю. Если вообще отсудит. Это же сколько можно успеть дел наворочать, не опасаясь за то ответить! Сколько человек положить!

Нет, правы были преподаватели юрфака, сто раз повторявшие, что останавливает преступника не строгость наказания, а его неотвратимость. Нет сейчас неотвратимости. И даже строгости нет. Оттого и появляются не боящиеся лишних трупов серийные убийцы вроде этого Иванова. И еще будут появляться. И гораздо более жестокие и удачливые, чем Иванов. Потому что смутное время… Ведь был же в двадцатые годы Ленька Пантелеев, которому Иванов в подметки не годился. Потому что Ленька Пантелеев убил не двадцать, не тридцать, а сто пятьдесят человек. И другие были, не лучше Леньки…