Текст книги "Форс-мажор – навсегда!"

– С-с-спасибо, нет.

Энергия ее изнутри распирает! Ту энергию да в мирных бы целях! Хотя Зинаида Васильевна здесь и сейчас как раз в мирных целях и… – забалтывая зятя во избежание встречных н-непростых вопросов.

– Мама! Тебе пора. Начинается…

Теща, посчитав свою миссию выполненной (смертоубийства не произошло, нормально встретились… да и действительно «время! начинается…»), ушла, заперлась у себя. «Санта-Барбара» – святое!

А в полупортативном кухонном «Sony» – реклама на канале НТВ. Клип-идиотизм, граничащий с юродством:

Густоволосые старлеточки – со спины. Тяжелые волны жгучей брюнетости, золотящейся блонды, рыжей меди. Музычка «шабада-бада-бада». И – гром небесный. И – смазливые мордашки, обернувшиеся на звук: ах, что там?! Там – гриб… Атомный. Растущий вверх и вширь, слепящий. И снова мордашки. Бывшая блонда и бывшая медь – лысы, как колено. А у жгучей брюнетки – прежние тяжелые волны (подчеркнуто на «рапиде» – тяжелые, блестящие, краси-и-ивые!). И закадровое придыхание: «С тех пор как я стала пользоваться новым шампунем, моим волосам не страшен любой форс-мажор, даже радиация! “Elseve” с керамидами и мультивитаминами питает и укрепляет их по всей длине! “Elseve”. L’oreal Paris…»

На Сосновый Бор эту рекламу только и транслировать – денно и нощно. На Сосновый Бор, где потенциальный форс-мажор – куда ни глянь… Ничего общего с марширующим (форс! форс!) праздничным духовым оркестром (мажор! тамбур-мажор!) – навеяно, и не оттуда и не туда навеяно… Форс-мажор – непреодолимое и неотвратимое ЧП, стихийное бедствие. У каждого свое представление о форс-мажоре. У них с Натальей как, форс-мажор? Или преодолеем? Отвратим? А?

– Барахло! – фыркнула Наталья, не спуская глаз с джезвы, над которой взбухала шапочка кофейной гущи.

– Н-не понял?

– «Эльсеф». Барахло.

Удачно совпало! Самый подходящий момент!

– Стричь не разучилась? Краска для волос у тебя найдется какая-нибудь? Стойкая?

Что озадачил, то озадачил. Наталья даже отвлеклась от джезвы, непонимающе уставившись на Токмарева. И (а ка-ак же!) кофе, улучив мгновение, тут же с криком «ура!» извергся на плиту, загасив конфорку.

– Блиннн!

– Ничего-ничего… Так как? Насчет стричь?

Пожала плечами – в смысле: разумеется… в смысле не разучилась… но и в смысле: а при чем тут?..

Нет, в ней, конечно, умер модельный куафер. За все годы совместного проживания Артем ни разу не был в парикмахерской, голову в порядок ему приводила Наталья. И не только ему, но и теще, и ближайшим подругам. Единожды даже уговорила Олежека Гомозуна рискнуть и довериться. Тот рискнул и доверился: «Хрен со мной, Далила!» И остался доволен результатом, хотя по части прически капризен до невероятия…

Но при чем тут?.. Тут и сейчас?

У Токмарева тут и сейчас – двухсантиметровый еж. Седины не видать, хотя и поводов и причин для ее появления у завсегдатая «горячих точек» – не счесть. Да и мужская седина не старит, облагораживает.

Стричь она не разучилась. Краска для волос найдется. Однако… м-м?!

– Не меня. Вот… – и он цокнул языком, вызывая Архара из сумки-«beskin». – Это я Димке.

Архар приблудился к нему в селе Бомт-Оьвла. Птицефабрика «Виноградненская». Там этот страшноватый щен, вероятно, подъедался, пока были люди и были птицы. Не стало людей, не стало птиц. А щен – вот он, откуда ни возьмись… взялся. И увязался.

– Пшел! Кыш! Сам не жрамши. Ар-р-рх!..

Щен не вздрагивал, не рычал защитно, не отбегал, когда человек имитировал поднятие камня с земли. Щен глядел умно… э-э… по-собачьи. И шел за Токмаревым, как на веревочке.

– Черт с тобой! Иди! Иди сюда. Тушенку хаваешь?

Тушенку хавал.

Вообще-то Архару больше бы подошла кличка Шерхан.

Генетически все кошки пятнисты.

Генетически все собаки полосатые.

Давным-давно повелось, от далеких предков – и у кошек, и у собак. Настолько давным-давно, что забылось. Полосатость тигра не вызывает эмоции отторжения: мол, он же не собака, он кошка, почему не в пятнышках, почему в полосках?! Зато пес, не приведи ген, полосатый – у-у! кшшшмар! страшный сон! сгинь!

Приблудившийся щен был полосат, как… как Шерхан-тигр! Мутация? Допустим. Бомт-Оьвла рядом с «могильником», который федералы бомбили не раз и не два. Фон там – ого-го!

Радиация не всегда губительна. В определенных дозах, наоборот, целительна.

Кому в Бомт-Оьвла отмеривать дозы? Некому.

Но щен подхватил столько… сколько надо. Судя по всему.

По чему?

По всему:

Мышечная сила при общей малорослости – гигантская.

Интеллект… Говорить словами не выучился, но понимать – все. У Артема иногда закрадывалось: не телепат ли щен?

Третий глаз на затылке у щена, правда, не вылупился, но реакция на любую скрытую угрозу (за спиной, за углом, за дверью) – абсолютная!

(Если при… э-э… собачивать особь к наиболее близкой по духу и букве породе, то самурайский пес. Культивировались издавна подобные особи при дворе японского императора – гладкошерстые, жилистые, басовитые при малом росте, окрас рыжий, морда черная. Не столько бойцовые, сколько сторожевые. Впрочем, дрессура определяет. Повадились самураи брать с собой в странствия эдакие «спецсредства». Не экзотики ради, функциональности для.

Вот и Артем впоследствии не пожалел, что Архар за ним увязался. Была парочка ситуаций… В сегодняшнем метро и на сегодняшней Сибирской – не считается, детские игры по сравнению…)

Ну и полосатость – от щедрот природы. Ни вреда от нее, ни пользы. Да! Плюс многобуйная шерсть отрастала не по дням, по часам. Долой гладкошерстых предков! И подите в задницу, авторы клипа «Elseve»! Радиация не завсегда влечет облысение. Иногда – вот… Экзот!

Экзот щен был еще тот! Черт полосатый, неухоженный в течение трех месяцев. Рога ему в придачу, и – типичный черт полосатый. Рогов щену ген не дал. А то бы кличка полностью соответствовала внешности – козел и есть… горный!

(Крупно– и мелкорогатые в окрестностях Бомт-Оьвла как раз пострадали под влиянием фона – одичавшие, с выпавшими рогами-копытами, облезлые, как те стригуще-лишайные детки в метро, не к ночи помянутые.)

Архар – не потому, что козел. «Архать» – дразнить собаку, ярить. Исконно сибирское, красноярское. Токмарев – уроженец Красноярска-26. В определенном состоянии души он «архал» изрядно (не на собаку!), вырывалось изнутри темное: ар-р-рх-х! И враг, соперник, противник ощущал: ой, сдаться, что ли, пока не поздно?! или… уже поздно?

Щен воспринял Токмаревский «ар-р-рх-х!» иначе. Типа призыва – кис-кис, цып-цып, ар-р-рх-х!

Дурашка бестолковая! Архаром будешь.

Буду, буду… дурашка бестолковая. Пардон! Хозяин. Тяф!

Хитер, псина, хитер!

Хитер.

Выкатившись косматым шариком из сумки, Архар прогнулся перед Натальей, положил башку на выставленные вперед лапы. Еще, знаете, набок ее, башку, – у-у-ути-пути! Устоять невозможно!

– Какая прелесть! Он кто?!

Артем облегченно выдохнул… Прелесть. Кто бы ни был. Уф-ф!..

Архар стоически терпел, пока Наталья намыливала его в ванне, пока стригла специфической машинкой (не под ноль, но под бокс), пока обмазывала долговечной… долговечным «Joico» (между прочим, этим «Joico» в приличном салоне сто долларов покраска), прополаскивала, сушила феном.

Архар благосклонно принял молочного поросенка – не жрал с урчанием и хлюпаньем, кушал.

Архар беспрекословно занял указанный коврик в прихожей – разве что «спокойной ночи» не произнес, дисциплинированно заснул.

– И как тебе Архар?

– Прелесть. Сказала же. Он какой породы?

– Понятия не имею. Тебе это важно?

– Да нет. Я так…

– Димке, думаю, тоже…

– Погоди. Ты его у нас хочешь оставить?

– Я ведь специально для Димки вез…

– Исключено, Тем. Он – прелесть, но – исключено.

И снова не возразить!

У тещи – аллергия. Сам же видел и слышал: «Меня сегодня душит, просто душит». Теща не подозревала, что там у зятя в сумке, но аллергия на собачью шерсть моментально проявилась. А здесь – однокомнатная. Наталье – на работу, Димка – только через неделю. Оставлять маму наедине с псиной, пусть и благовоспитанной? Неделю – куда ни шло. Но в Питер, в новую двухкомнатную, они с Димкой – месяца через полтора-два, не раньше. Всяческие формальности, хлопоты с переездом. Один переезд равен одному пожару. И все это время Архар здесь? Сам же понимаешь… Забери, Токмарев, забери. А то Димка из Гаваны вернется – они друг к другу привяжутся, и что потом? Нет, забери, не калечь психику – ни Димке, ни псине. Вот была бы по-прежнему квартира на Сибирской…

Наконец-то! Никто тебя, жена, за язык не тянул. И что там? С квартирой на Сибирской? С НАШЕЙ квартирой?

Что там с квартирой на Сибирской, Наталья и растолковывала всю оставшуюся ночь: в общем, не НАША она теперь…

И рассвело. Тинто Брасс в телевизоре угомонился. Начало апреля, рассветает рано – пять утра. (Шесть! Переход на летнее время. Не забудьте с пятницы на субботу перевести стрелки на час вперед!) Как бы пора-пора. Тема как бы исчерпана. А на другие темы разговаривать как бы не хочется. Переварить надо. И на забитую «стрелку» в одиннадцать явиться, скорректировав базар в свете поступившей информации. М-да. Куда девать оставшиеся часы?

– Позвоню?

– Само собой, Артем. О чем ты! – не всполошилась, не спросила: кому?! зачем?! надо ли?!

А кому? И зачем? И надо ли?

Надо. Затем. Кое-кому.

– Я когда с Зинаидой вчера по телефону говорил, она сказала, что ты – у себя. Это где?

– Да тут… рядом. Артем, тебе так важно?

– Не так чтобы…

– И опустим…

Могла бы солгать: у подруги, по работе, к соседке за спичками.

Не солгала. Ну да и не ответила толком. Обезоружила. И на провокацию («Позвоню?») не поддалась: мало ли с кем Токмареву приспичило пообщаться ни свет ни заря. «Само собой, Артем».

Он наизусть помнил по старой памяти номер Чепика. Но – не Чепику. С Генкой, то бишь с Кайманом (с Кайманом, с Кайманом! Разве Генка нынче для Токмарева – Генка? Кайман он!), на одиннадцать назначено.

А Марик Юдин все-таки нужен. Токмарев приехал в Бор и затем, чтобы, помимо всего прочего, с Мариком обговорить некоторые нюансы. Ан выясняется за всем этим «всем прочим» с Юдиным и не пересечься. Мало ли как там сложится… после одиннадцати. Но с пяти до одиннадцати – «окошко». Деваться-то куда-нибудь надо? Проснись, Марик! Кто рано встает, тому бог подает.

Артем настроился на длинное ожидание, пока длинные гудки не разбудят абонента.

Ё! Зря настроился. Трубка отзывалась короткими «занятыми» сигналами. Круглосуточно Марк на проводе висит?! Или телефон у него сломан?! Явочным порядком, что ли? Ну да. Если телефон и в самом деле просто неисправен, а Марк в отсутствии, шесть часов по Бору бродить? (Не возвращаться же сюда, на Новую Землю!) Разве что в Андерсенграде пересидеть, в псевдоготическом детском городке, – как раз в двух шагах от Юдина. Забраться в башенку, вскрыть консерву с тушенкой… Токмареву не привыкать бодрствовать. Только сыро и холодно. Токмареву и к сырости с холодом не привыкать. Но одно дело – чужбина и другое – домой вернулся, называется!.. В висках отдавать стало. Не ноющая боль, но раздражающее потрескивание. Контузия, мать ее! Сейчас бы горячую ванну…

– Может, тебе пока тоже – ванну? – поймала на мысли Наталья.

Ё! Чтение на расстоянии. Пусть невелико расстояние – сантиметры. И животное желание – свести ту дистанцию до ноля. И… жена ему Наталья, в конце концов?!

Угу. В конце-концов.

Она незримо, но прочно держала дистанцию. Попробовать можно и даже преуспеть… но... согласие есть продукт при полном непротивлении сторон… дуся…

«Тебе пока тоже – ванну?» Деликатность, граничащая с оскорблением. Помойтесь, ребятки.

За три последних месяца Токмарев толком не мылся ни разу. Добравшись до Москвы (промежуточный финиш!), он перво-наперво загрузился в ближайшую от эмвэдэшного комплекса на Октябрьской баню – у «Лумумбария», на Шаболовке. Относительно приличный сервис, и относительная дешевизна, что немаловажно, учитывая Токмаревскую платежеспособность на тот момент.

Однако въевшиеся запахи в одночасье не ликвидируешь. К тому же разыгравшиеся в присутствии Натальи гормоны… Воняет небось от Артема, как от старого козла. Почему – старого? Зрелого! Но козла…

– Ванну? Душ, пожалуй… – отстоял независимость Артем.

В теплой ванне разморит, расслабит. Душ бодрит.

Токмареву предстоит нелегкий день. Нужно быть бодрым и свежим.

Что значит «пока» в Натальиной фразе «тебе пока ванну»?

Согласие есть продукт…

Он натирал себя мочалкой до попискивающего скрипа… В здоровом теле – здоровый дух! М-да, килограммов семь-восемь он и впрямь сбросил за последние три месяца. «Чем ты питаешься?» А что приползет, тем и… На «чеченскую диету» бы тебя, Зинаида Васильевна, и – никакой бромелайн, никакой хрящ акулий!..

Тщательно брился – своим «Жиллетом», а не заскорузлым одноразовым станком, обнаруженным в навесном шкафчике, – хрен знает для каких женских процедур (хрен-то? хрен знает!). Нам чужого не надо! Cумка-«beskin» – штука вместительная, помимо Архара там и сменка белья, и парикмахерские причиндалы, и все необходимое-достаточное для одинокого мужика.

Одинокого?

Подспудно рисовались картинки:

…и тут она все-таки заходит под предлогом, например, «полотенце нашел? вот это!» и…

Брысь!

Наталья, как бы ни влекло, – чужое. Нам чужого не надо… Разве туалетной водички – физиономию спрыснуть после бритья? «О’жен». «О, жен…» – изрек Шекспир и был, конечно… Для малограмотных-безъязыких – приписочка-перевод в истинно французском стиле: «Для тебя… и, может быть, для него…»

Он стряхнул наваждение вместе с каплями воды, насухо вытерся своим (своим-м-м!) полотенцем и…

…И тут она все-таки заходит. Под предлогом… Да какая разница! Воочию убедиться, что сволочь-Гочу наврал про «самый дорогой клочок» – на месте ли?

Наврал. На месте. Все у него на месте.

– Действительно страшно похудел, Тем…

– Ничего-ничего. Вся аппаратура работает нормально! – хмуро попробовал шутку в амплуа диктора из ЦУПа. Осекся, хрипнул.

Работает, да. Нормально. И даже ненормально. Аппаратура… Можно потрогать. И ощутить. И попробовать. На вкус…

И невинность соблюсти, и… Судорога, тягучий глоток, белый шум в ушах…

Артем благодарственно и ответно провел рукой по ее бедру – ниже, ниже.

– Н-нет, Тем. Ну, нет. Те-о… ох… хм! Нет. Не мучай меня. Нет! – и вон из ванной.

Когда Токмарев пришел обратно на кухню, одетый по всей форме, Наталья как ни в чем не бывало копошилась у плиты:

– Теперь-то поешь чего-нибудь? Бутерброд? Семга свежая, слабой соли. Пиво, кстати! После баньки. «Король хмеля». Мы с белорусами законтачили напрямую – оптовые поставки, таможня дает добро. Очень даже ничего. Я, ты знаешь, пиво не пью, но кто понимает – даже «Балтике-3» предпочитает. Открыть?

– Спасибо, нет. Правда спасибо. Нет.

Мысленно Артем укорил себя за пижонство на уровне юношеского Монте-Кристо (в доме врага – ни крошки, ни капли!), но ведь взаправду не хотелось! Кусок в горле застрянет. Пиво – от него сонливость и колотун-баба на свежем воздухе. Вот еще кофе – да. (Кофе – не еда. И не напиток. Хм, спецсредство. Для поддержания тонуса.)

– Что ж. Значит, кофе… – как ни в чем не бывало.

А бывало? Было ли? Был ли мальчик? Мальчик-с-пальчик… Только что ведь, в ванной, ну! И, к слову, если она пива не пьет (он знает, помнит), кому тогда уготован «Король хмеля»? Или теща пристрастилась?

Ай, бросьте! До того ль, голубчик…

В общем, часа три (до пристойного для непринужденного раскланивания утра) они просто досиживали. Обменивались междометиями:

– Да-а уж!

– А?

– Так… Не обращай внимания.

– Да уж…

– И ведь…

– А?

– Ничего-ничего.

– Остыл совсем. Подогреть?

– Подогрей…

Где-то на исходе политеса явился Архар (как почувствовал, ридер доморощенный!). Пробудился и явился. Молча, но требовательно: все понимаю (сказать не могу), но и вы меня поймите – где тут ближайшее дерево? Так все хорошо было – осрамиться не хочу…

– Сейчас пойдем, Архар. Сейчас…

– Извини, Артем, что с Архаром – никак. Ты ведь понимаешь, да?

– Отчасти.

– Зачем так, Артем… Ой, забыла совсем! Я же Димке тамагочи купила! Натуральную! Не китайский ширпотреб. Японскую! Дорогущая, зато на много лет вперед! Он приедет – а у него есть!

– Тамого… чего-чего?

– Ну такое… виртуальное. Ну псина! Компьютерная. Рождается, растет, болеет, гадит по три кучи, еду требует. Почти настоящая. В Японии – повальное увлечение. Не знаешь? Совсем недавно…

– Видишь ли, Нат, совсем недавно я… не был в Японии. Не довелось. Не в Японии я был! – прободение таки случилось, на прощание. – Слушай, жена, а как насчет мужика виртуального? Не обзавелась пока?

– Насчет виртуального – не обзавелась! – отмстила Наталья каменным лицом. Или не отмстила, дала окончательно понять. – Все, Токмарев, все. Уходя уходи… Н-ну, прощай, псина! У-у-ути-пути! – э-э… это Архару, не Токмареву. А Токмареву: – Но позвонишь еще? Зайдешь?

– Как получится…

Получилось так, что он позвонил через неполные две минуты – в дверь. И зашел – на неполные две минуты. Чтобы только сообщить:

– Ничего-ничего! Жив! Все в порядке! Не волнуйся!

– Не кричи так, – по губам угадал, не по звуку. Не было звука.

– Я не кричу! Просто не слышу! Это пройдет! Не волнуйся!

– Не волнуюсь, – слабым эхом отозвалась Наталья. Бесстрастно. Тем не менее бледная, как лежалая наволочка. – Позвонишь еще? Зайдешь?

– Вряд ли! Может быть! Посмотрим! Позвоню! Или зайду! В общем, по ситуации!..

– Что мне говорить?

– Ничего!

– Но ведь будут спрашивать, Артем!

– Говори как есть, как было! Все, прости!..

А за те неполные две минуты между дверным хлопком тещиной квартиры и скачкообразного возврата к той же двери – было:

Токмарев вызвал лифт. Спускаться вниз – не подниматься вверх. Легко! Но почему не воспользоваться лифтом?! Тем более – девятый этаж. Тем более – ватная слабость в ногах как следствие бурно и разнообразно проведенной ночи. Тем более – в перспективе тот еще день (иначе, но не менее бурный и разнообразный).

– Архар! Арха-а-ар! Ц! Ц, сказал!

Архар категорически не пожелал входить в кабинку. Нет, и все! Тормозил всеми четырьмя лапами с риском задохнуться в петле натянутого струной поводка. Лучше задохнуться, чем туда! Д-дурашка полосатая-косматая… м-м… каштанка-стриженая! Лифт это, обычный лифт.

Или долговременное пребывание в сумке-«beskin» скатализировало приступ собачьей клаустрофобии: только-только из замкнутого пространства – и опять туда?! Фигушки!

Ладно, дурашка. Пошли ногами! Не щадишь хозяина, не щадишь…

Он нажал кнопку первого этажа, отдернул руку перед задвигающимися створками (мальчишье: а поглядим, кто первый успеет до низу – лифт? мы?) и запрыгал по ступеням. Архар мчался впереди, чуть не выворачивая Токмаревский плечевой сустав. Понятно, к дереву, к дереву!

И – взрыв!

Этажом выше. На уровне шестого.

Они как раз почти кубарем докатились до пятого.

И – взрыв!

В ли-ифте, в лифте ехать интересно! В лифте сокращаются… чего-то там… Жизнь, например.

Не поехал Артем в лифте.

Арха-арушка!

Не поехал…

Ножками-ножками! Прыг-скок, прыг-скок! Быстренько-скоренько. Вплоть до потери равновесия – ды-ды-ды, неустойчивое слаломирование на каблуках, высекающих искры, – из ступенчатого бетона и из глаз: щас ка-ак! ка-а-ак!..

Вз-з-зр-р-рыв!!!

6

По поводу письма, о котором упомянула Наталья, – годичной давности…

Конверт как конверт – стандартный. Штамп отправления – Москва. Без обратного адреса, если не считать таковым лукавое «Москва, проездом». Зато получатель указан с точностью до почтового индекса.

Кому: Токмареву А.Д.

А внутри – бумага. С грифом:

«Департамент государственной безопасности (ДГБ) Республики Ичкерия».

Текст лаконичный и корректный:

«Токмареву А.Д.

Факт вашего участия в боевых действиях на территории Ичкерии зафиксирован. В дальнейшем вы можете быть привлечены к ответственности в соответствии с законодательством Независимой Республики Нохчимохк.

ДГБ НРН».

– Ничего-ничего, – успокоил Токмарев Наталью тогда.

Когда же это? После второй командировки. Верно! Третья – августовская. Четвертая, последняя, – декабрьская. А вторая тик в тик – апрельская.

Она вскрыла конверт сразу, за неделю до Токмаревского возвращения. Чужие письма читать – дурно, да! Но вдруг там что-то… важное?!

Важное, да… «Можете быть привлечены к ответственности».

Она запаниковала, бросилась в школу, забрала Димку со второго урока, отвела к маме, затравленно озираясь на каждом шагу, строго-настрого наказала «из окошка не выглядывать, дверь никому не отпирать» и – в Питер, на Грибоедова, где ОМОН. По телефону такие вопросы не решаются.

И не по телефону такие вопросы не решаются, разъяснили ей в ОМОНе. Это – не вопрос, разъяснили…

– Успокойся, мать. Из нас каждый аналогичную бумаженцию получал! И не одну! Просто «чехи» дешево на психику давят: мол, всех не перешлепаем, но адресат в курсе, что может оказаться в числе тех… не всех. Да никого не перешлепают, звери недобитые! За два года, за все командировки ТУДА весь питерский ОМОН потерял всего четверых бойцов – на поле боя, мать, на поле боя, не здесь. «Чехи» в Питере и в Москве – тише воды, ниже травы! И каждый – под превентивным контролем, нашим контролем. У здешних вайнахов свой бизнес, миллиардами ворочают – водка паленая, наркота, оружие… Им светиться не с руки – всех до единого повяжем в момент, если кого из наших «уйдут». Джихад джихадом, но миллиард дороже. И не «уйдут» они, мать, никого из наших. Они только у себя там храбрецы. Обвешаются пулеметными лентами, скучкуются в толпу… И то… А здесь штанами воняют при очной встрече. Ничком – бух, руки за голову и нытье сопливое: «Начальник! Не бей, начальник!» Да вот хотя бы… Кеша! Подь сюды! Расскажи, как твои Салаха-жирного брали, наркота позорного, на Зверинской…

– А чо?! Нормально брали. Как обычно. О! А ничо девочка! М-м-мадмуазель, вы сегодня вечером…

– Она – Токмарева, балбес.

– Понял! Не дурак! Артема, что ли? Вас, извиняюсь…

– Наталья Орестовна.

– Понял! Не дурак! Наталья Орестовна. Докладываю…

Она и впрямь подуспокоилась.

Глядя на двухметровых мужиков в камуфляже с метровым разворотом плеч, снабженных уймой непонятных, но грозных «стрелялок», с эдакой ленцой крупных самцов, не захочешь, а подуспокоишься.

Слава богу, они – за нас, слава богу! Физиономии у бойцов… не смоктуновские, в общем.

Но по возвращении психоз заиграл с новыми силами: они-то, физиономии, на Грибоедова остались, а она – в Бору одна с Димкой, и муж в командировке…

– Дурища! – увещевал приехавший через неделю Токмарев. – При чем тут «одна с Димкой»?! Ты-то вообще при чем, Димка при чем?! Письмо – кому? Читай – Токмареву А.Д. Мне. Лично. Незачем было чужие письма вскрывать.

– Мы тебе чужие? Чужие?!

– Натал-л-ль-я!!!

– Но адрес они откуда знают, Тем! Наш адрес, Тем. Мой и Димкин. И твой… А тебя ведь нет…

– Я есть. Вот он я.

– Ты опять уедешь!

– Ничего-ничего… Зря переполошилась, зря к нашим ездила. Курам на смех, право слово!

– На-а-а смех?! На смех?! Твоим бугаям хорошо смеяться в ОМОНе, старушек с петрушкой гонять по Сенной. Сюда небось – никто, никто! Боевое братство, тоже мне!

– Ар-р-рх-х… Цыц!

Эти фокусы-покусы с письмами, рассылаемыми в адреса воевавших в Чечне, давно лишились налета загадочности. Дэгэбэшное изуверское выбивание показаний из пленных – многого из перепуганных мальчишек не выбьешь. Мальчишки просто ничего не знают. Их посадили в вагон, повезли, привезли:

– Мы где?

– А-атставить разговорчики! Слушай команду!

Что – мальчишки!..

Когда решение о военной операции в Чечне было принято, тут и выяснилось: на все Вооруженные силы – лишь три-четыре соединения, способные «с колес» вступить в бой. Формировали группировку из сводных полков, собираемых по всем военным округам и флотам. На подготовку подразделений, перебрасывавшихся в Моздок, – от пяти до восьми суток. Это при том, что некоторые части были кадрированными, то есть без рядового состава. Командиры и подчиненные не успевали до боя даже запомнить друг друга в лицо. Какие уж там домашние адреса!

Штабы и войска просто не обладали необходимыми навыками взаимодействия в боевых условиях. Учились воевать на поле боя. Когда же солдаты и офицеры усваивали науку войны, у первых кончался срок действительной службы, у вторых – срок командировки. Процесс обучения на крови начинался с нуля.

А осведомленность противной стороны о всех и каждом – не фокус, не покус. Элементарно! Армейская горьковатая присказка: проще купить информацию у одного полковника, чем у десяти сержантов.

«Чехи» купили массив данных в управлении, в МВД. У кого именно, попробуй установи. Перекатать с компьютера на дискету – минутное дело. А там, например, – списочный состав и все выплаты по льготам. А льготы начисляются в соответствии с пребыванием в Чечне. Вычислить несложно – когда был, где, период пребывания, сколь рьяно наводил конституционный порядок (в прямой зависимости от весомости награды).

Вот и письма-приветы от ДГБ по точным адресам.

Осуществить угрозу – кишка тонка. Что-то не слыхать о массовых (даже единичных) актах возмездия, совершенных на российской территории воинами Аллаха – скажем, над пилотами «крокодилов», бомбивших бандитские гнездилища. Бумаженцию с упомянутым грифом каждый из пилотов получил, но и все.

(И тот кретин, сбросивший весь боезапас на колонну наших «Уралов», скорее всего, тоже получил… На ту колонну, которую капитан питерского ОМОНа Токмарев сопровождал под Новый год…

Нет-нет, а сожалел Артем, что письма-приветы от ДГБ – пустое. Особенно когда легкое затылочное потрескивание перерождалось в долгую тупую, пульсирующую боль – контузия.

Тот кретин, ударивший по колонне, заслужил нечто большее, чем дешевый конвертик с дешевой угрозой! Наш кретин? Не наш? Но кррретин!)

Однако воины Аллаха предпочитают только вякать. И только издалеча, и только анонимно. По-мужски с мужчинами говорить – слабо. Разве что с женщинами и с детьми. (Немудрено, в общем-то. Если помнить: даже обычай справлять малую нужду не в сидячей позе, но стоя, «гордый-непримиримый народец» перенял у русских казаков менее ста лет назад.) Где им по-мужски!..

Но нервы потрепать – почему нет? Это ведь так по-женски, кстати. Напакостить исподтишка и мстительно хихикать в кулачок: «А пусть знает, урус неверный!»

Да вот хотя бы…

Из прошлого токмаревского опыта по Баку – не личного, тьфу-тьфу!

Но Филу Никитину, сержанту, надолго запомнится. Тоже питерский, тоже ОМОН. Приехал Фил домой на собственные «девять дней»…

Звоночек прошел, пока из столицы солнечного Азербайджана добирались:

– Квартира Никитиных? А Фил Никитин вам кто? Сын? А вы родители?.. Сообщаем, что ваш сын погиб, когда отдельные хулиганствующие элементы, экстремисты короче, штурмовали Сальянские казармы. Тело его… нет, от тела ничего не осталось. Но мы вам вышлем его документы и вещи…

– Але! Кто это?! Вы кто?! Але! Говорите! Говорите! Але!

Отбой.

Чего говорить! Все, что хотелось, сказано…

И не пользуясь никаким массивом данных!

Во времена зимнего Баку-90 Большой Союз кряхтел, пукал, мочился под себя, но еще жил. И ни одна офицерская сволочь не рискнула бы перекатать на дискету ни файла – с последующей перепродажей кому бы то ни было. Себе дороже…

Все еще элементарней! Проводник в вагоне. Сердобольный, услужливый, сокрушающийся:

– Столько лет вместе жили! Дружба была! У меня сосед – армянин. Гаспарян. Мне пятьдесят три года, и ни разу не поссорились! Брюки мне шил. Знаешь, как они умеют шить? Лучше, чем Америка! Вся Москва в армянских штанах ходит и думает – Америка! Я тридцать лет из Баку в Москву – проводником. Знаю. Кому было плохо?! Мы одна большая семья были. Правильно? А теперь?! Сумгаит-мумгаит! Разве так можно?! Но они тоже, знаешь!.. Геноцид, геноцид! Эщщи, какой геноцид! Хулиганы! Пьяные, обкурились. И, между прочим… ты не знаешь, но я знаю… Эщщи, все знают – это сами армяне устроили! Чтобы нас всех поссорить. Хорошо, что Москва все правильно понимает, – вас к нам прислала. А то знаешь, что было бы?! Не Москва? А откуда? А, Ленинград. О, Ленинград! Я там один раз был! Красивый! Самый красивый! Вы из Москвы потом сразу в Ленинград? А, неделю еще в Москве? Москва тоже хороший город! Столица! Наша столица! Тебя как зовут? Фил? А меня – Гаджи.

Всю дорогу водку трескали с проводником Гаджи – за Ленинград! за Москву! за Баку! за дружбу народов! за знакомство. Адресами напоследок обменялись, телефонами:

– Если еще в Баку приедешь, звони, приходи… мало ли что.

– И ты звони, заходи, если у нас еще будешь!

Зайти Гаджи не зашел, но позвонить позвонил: «Квартира Никитиных?..»

Зачем, спрашивается?! Сверхзадача?!

Да никакой! Просто подговнять…

Восток – дело тонкое!

Аналогичная (см. братского Гаджи) цель у писем-напоминашек от ДГБ – просто подговнять.

Правда, если вспомнить о КамАЗе годичной давности, чуть не угробившем Токмарева…

И что – КамАЗ? Банальный «глухарь»: не исключен чеченский след… но и не подтвержден…

Вот если бы Артема раздавило в месиво, то какой-нибудь сумасшедшенький полевой самоназначенный генерал Дуриев заявил бы постфактум: мы повсюду! мы следим за каждым из! мы уничтожаем и уничтожим всех агрессоров до единого! плевать на чьей земле!..

Присвоение чужих подвигов-«подвигов» – отличительная черта гордых-непокорных. Будь то ДТП по вине поддавшего шоферюги на Петергофском шоссе! Будь то ветхозаветный Авраам, родной язык которого, выясняется, вайнахский!

Иной коленкор – Гочаг, Гочу.

Бравый-храбрый– отчаянный, говоришь?! Разбойник-вымогатель-убийца, говоришь?!

Что-то тут не складывается.

Зная про мужа-омоновца, явиться к его жене и ребенку – напускать жути? Только при полной уверенности, что муж не вернется никогда.

Откуда такая уверенность? А ну как вернется?!

Уже! Вернулся. И…

…посмотрим, посмотрим!

В частности, внимательно посмотрим за охранной структурой «Кайман».

Лихих бычков подобрал в свой «Кайман» Гена Кайман! Обратился клиент вечерком в «Кайман» – и с утречка будьте-нате! Какие проблемы? Никаких проблем! Чисто конкретно! Ужасающий, конъюктивитный Гочу – ни гу-гу…

Весьма похоже на азбучную «разводку».

Неужто Чепик исскотинился до напускания на «Одессей» купленных уродов «кавказской национальности» с тем, чтобы в дальнейшем (в ближайшем!) предстать: я злодея погубил? я тебя освободил? а теперь, душа-девица…

Кто-то из классиков-шестидесятников сглупил: дескать, для понимания другого человека нужно заранее предположить – он лучше тебя.

С позиций беспредельных-девяностых – смешно слышать!

Лозунг исхода века:…нужно заранее предположить – он хуже тебя.

Неужто, неужто!.. Ужто.

Натальин «Одессей» – лакомый кусок. Семнадцать, она сказала, точек?

«Кому платишь, тетка? – Никому. – Нам будешь платить, врубилась?» – тривиальный диалог эпохи дикого рынка. Давнее приятельство, общая с мужем тетки школьная скамья – не в счет, мимо денег. Дружба дружбой, а делиться надо. По понятиям. Врубилась?