Текст книги "Покушение"

Человечество станет жертвой манипуляции. Каждый. Чем развитей интеллект, тем более тонкую манипуляцию предложат. Покупается любой. Но сильным мира сего все меньше хочется изощряться в переформатировании интеллектуалов, квалифицированные психологи стоят дорого. Поэтому власти всех стран идут по пути наименьшего сопротивления – система образования не должна выдавать умных людей. Вундеркиндов делают средними в средней школе, гениев запирают в психушки. У родителей запросто могут изъять ребенка по любому надуманному поводу, и это самое легкое наказание. Хуже всего – отключение чипа. Человек не может совершать покупки, водить машину, устроиться на работу. Выключить чип, значит, заживо похоронить. Лучше колония, тюрьма, исправительное учреждение.

Гость из будущего сделал знак официанту, попросил рассчитать, с приплатой накинул за собеседника. Николаевки пленили сердце работника заведения, он вновь провожал до дверей, сдувал пылинки.

Выйдя на воздух, Владимир достал папиросы, коробок. Нужно тренироваться. Зажечь смог, обломав три спички, – первая затяжка комом. Табак ужасный, смердящий, но настоящий.

День верно клонился к закату. Небо мутнело в преддверии сумерек. Москва изумляла тишиной, не суетностью, а размеренностью жизни, точно городок российской глубинки. Изредка раздавался крик извозчика, прогонявшего зазевавшихся пешеходов, да карканье ворон, сорвавшихся по птичьим делам. Дышалось свежо, лишь едкий табак контрастировал с чистотой атмосферы.

Володя медленно пошел по Малой Серпуховской в сторону бывшего завода Гоппера. Торопиться некуда, Ленин появится через час, полтора. Потом пламенная речь, бурные аплодисменты, провожание с обожанием. Времени вагон, мысль светла, настроение лиричное. А для постояльцев жизнь в Революцию – тяжесть, ежедневная борьба за существование, корку хлеба, сносный ночлег. Образ Поломойского стойко запечатлелся в памяти. Такого купчишку в будущее – развернулся бы, стал олигархом, а здесь прозябает и спивается.

– Ваша благородь! – За спиной догонял Иван Борисович. – Дозвольте проводить. И если правда ваша… – Он поравнялся и погрозил пальцем. – Сам Ленин будет, – отдам последнюю рубаху. Спор!

Поломойский протянул широкую ладонь, словно штык лопаты. Программист усмехнулся. Грешно обирать человека, имея неоспоримое преимущество знания. Он с жалостью посмотрел на купца. Сам подвернулся, напросился. Пойдем. Вдвоем спокойней. На пару мужиков вряд ли решатся напасть. Побудем в компании еще время, послушаем задушевные жалобы на жизнь, посочувствуем в меру. Вот он – проводник, спутник, собеседник.

Стародубцев великодушно отказался от пари, обещая в случае ошибки поставить графин водки с обильной закуской. Купец крякнул от удовольствия, улыбка расползлась до висков. Поломойский взял собутыльника под ручку, и они свернули на Арсеньевскую. Иван Борисович затянул прежнюю песню, горюя над настоящим, хвастаясь прошлым. Шли медленно, грузный мужик под градусом – естественный тормоз бытия.

Сумерки сгущались. Прохожие редели. Ветер нарастал. Владимир поеживался, Поломойский трезвел.

– Ваша благородь, у меня к вам предложеньице. Вижу вы – человек деловой, так может, объединимся? С вашими-то капиталами, да моей хваткой, мы ого-го! – Иван Борисович широко раскинул свободную руку, словно собирался обнять Кремль. – Таких дел наворотим, так разбогатеем, американским Шиффам не снилось!

– Да какие у меня капиталы? – Володя усмехнулся.

– Да будет, ваша благородь, не прибедняйтесь. Я ж рассмотрел краешком глаза ваш кошелечек, часики… и расплачивались вы только николаевками. Наверное, где-то и золотишко припрятано, а, ваша благородь?

Купец чуть толкнул программиста в плечо. Тот качнулся, едва не свалившись.

– Нет у меня ничего, – промямлил Стародубцев.

– Да будет, ваша благородь! У меня глаз наметанный.

Поломойский оскалился, как Наина в момент Бабы-Яги, плотно прижался корпусом, с ехидцей заглядывая в глаза. Владимир мягко попытался высвободиться, но собутыльник держал крепко, как кролика, попавшего в силки. От недоброй ухмылки программиста прошиб озноб, потекли оправдания:

– Ничего у меня нет, кроме этих денег… В Москве проездом… Просто посмотреть на Ленина… У меня есть еще пятаковки и керенки… Официант понравился услужливостью, вот и одарил.

– Ой, врешь, ваша благородь. Врешь! – Иван Борисович вновь погрозил пальцем, сохраняя широту оскала. – У меня сызмальства нюх на деньги. По запаху определял – принес отец домой или все пропил. И сколько принес. Точную сумму называл. До копеечки!

Стародубцев снова попытался высвободить руку, но купец зажал, точно рак клешнями.

Светила луна. Поддувал ветерок. Улица обезлюдела. Патрули кончились, словно ушли на пересменку. Подворотни зияли чернотой, как дуло нагана. Поломойский толкнул Владимира под арку, схватил за грудки, прижал к стене.

– Отдай деньги, ваша благородь, не доводи до греха, – увещевал Иван Борисович, сжимая ворот пиджака на шее Володи, как удавку. – На что они тебе? Ты ими и распорядиться не умеешь. Наливаешь первому встречному, сыплешь половому без счета…

Купец хотел сплюнуть, но вблизи лица гостя из будущего повременил, пыхая перегаром. Программист схватился за железные руки Поломойского и сразу понял, – силы явно на стороне кряжистого мужика, а в глазах – алчное безумие.

«Опять, – подумал Стародубцев. – Неужели мне не добраться до этого проклятого митинга?» Он сдержал долгий, протяжный выдох сожаления. Правое запястье в миллиметре от пальцев левой руки – исчезни сейчас, и новый знакомец решит – померещилось спьяну. А может, уверует в мистическую силу. И так крестится через предложение, а теперь будет через слово. Или с ума сойдет, – лучшая Божья кара для подобных дельцов.

ГЛАВА VI

Владимир медлил. Такими темпами он никогда не доберется до цели, а сейчас она близка и ограничена лишь лапами купчишки. Опять придется потратиться, но дело не в бюджете. Денег хватит на много поездок, может, поэтому возникла потребность в мечте. Все по пирамиде Маслоу, – когда удовлетворены основные потребности, возникают более сложные, высшего порядка. Человека зовет жизнь не ради финансовой независимости, семьи, детей, а во имя великого. Некоторые сразу перепрыгивают на верхнюю ступень, и лишь отсутствие средств приземляет. Но если идея стоящая, она привлечет массы, а следом и деньги. Может, в этом сила демократии, коммунизма, любой религии. Надо мечтать, и мечты сбудутся не только у «Бритиш Петролиум», поглотившей «Газпром».

– Забирай все! – крикнул Володя. – Только отстань!

Поломойский ослабил хватку.

– Вот и славно, ваша благородь… Вот и славно.

Иван Борисович локотком нащупал чужой кошелек. Программист екнул от придавленного сердца. Предплечьем купец прижал горло собутыльника, свободной рукой достал вожделенную кожу, наполненную банкнотами. Он отпустил Стародубцева, раскрыл бумажник, с горящими глазами начал пересчет. Между «приятелями» возник зазор. Поломойской шуршал купюрами с видом пьяницы, присосавшегося к бутылке, или наркомана, урвавшего дозу. Владимир перевел дыхание, мягко оттолкнул Ивана Борисовича и выскочил из подворотни. Зазор превратился в расстояние.

– Постой, ваша благородь! – Купец опомнился, заковылял следом. – Поломойские – не воры, никогда не были и не будут! Возьми хотя бы сторублевую. Хошь, керенку, а хошь, даже… николаевку.

Последнее слово произнес с сомнением, явно не желая расставаться.

– Отстань! Иначе я тебя в полицию сдам! – выкрикнул программист и отскочил подальше.

– Какую полицию, ваша благородь? Ее ж давно расформировали.

– В ВЧК!

Иван Борисович остановился, опасливо огляделся по сторонам. Стародубцев отбежал еще. Теперь не дотянется, не догонит. Люди будущего почти перестали заниматься спортом, исключая профессиональных атлетов. Владимир достал на ходу багет, – хорошо хоть часы остались. Еще минута и алчный ханыга вспомнил бы, а тогда прощай время и дорогой смартфон.

Уже девятый час! Из-за этого забулдыги он опять опаздывает. Володя ускорил шаг, переходя на короткие перебежки. Ветер в лицо. Одышка. Сердце сжималось, будто придавленное локтем купца. Программист двигался в нужном направлении, точно машина на автопилоте, борясь с немощью организма.

Завод Михельсона. Распахнутые ворота. Серость цехов. Горящие фары авто, – луч света в тусклости пространства. Толпа человек в семьдесят, собравшаяся у мастерской. Покуривают, обсуждают. Видимо, собрание кончилось. Значит, Ленин уже на выходе.

Стародубцев ускорился. Пот струился по шее, толстыми ручьями скатываясь на грудь. Рубашка промокла. Как древнегреческому марафонцу, сил придавала лишь близость цели. Надо найти Каплан.

На заборе объявление «Все на митинг!». Еще шаг, и он внутри. Грянули выстрелы. Владимир инстинктивно пригнулся, будто пули просвистели над головой. Нож, наведенный револьвер, удушение – каждый раз опасность задевала крылом, но проскакивала мимо. Теперь полетели пули, страх утроился. Организм онемел, члены парализовало. Володя застыл в согбенном состоянии, точно скульптура дискобола. Народ рванул врассыпную, как бурный поток, прорвавший плотину. Навстречу программисту бежали бабы в серых хламидах, с платками на голове, мужики с гнилыми зубами, дышащие чесночным перегаром, студенты, моряки. Турист инстинктивно отскочил, иначе сметут. Мужской голос разрезал чернеющее небо: «Держите убийцу товарища Ленина!»

«Опоздал», – понял Стародубцев. Досада перевесила страх, и он рубанул рукой воздух. Накопленная злость просила выхода, но он по инерции направил внутрь. Гримаса сожаления исказила лицо. Опять пустая поездка, напрасное времяпрепровождение. Видимо, пока не познает последнего пройдоху на пути, до цели не доберется.

– Руки вверх, гражданин! – отчетливо прозвучало сзади.

Владимир не обратил внимания. Мало ли кто бормочет за спиной, тем более, когда ты ни в чем не виноват. Он сокрушенно созерцал суету, пытаясь разглядеть поверженного Ильича. Можно возвращаться, но лучше досмотреть – пригодится на будущее. Заодно убедиться в правоте изученных материалов. Володя сделал шаг вперед.

– Руки! Гражданин! – юношеский, почти мальчишеский голосок прикрикнул громче, промеж лопаток ткнули железом.

Стародубцев обернулся. На Владимира глядело дуло револьвера. Гостя из будущего передернуло. От одного вурдалака сбежал, появился другой. В этом мире уже начали развиваться фобии.

Оружие сжимал белесый парень лет двадцати, метр шестьдесят в росте, худощавого телосложения, в пиджачке, перешитым на меньший размер. Конопушки резко контрастировали с угрозами. Выражение лица говорило скорее о легкомысленном удивлении, нежели потенции убить. Короткие ручонки. Несмотря на прохладу вечера, парень потел, то ли от напряжения мышц, то ли от необходимости стрелять в случае неповиновения.

– Руки подыми, – потребовал незнакомец, пытаясь придать моложавой физиономии хмурость.

– Зачем?

– Вы подозреваетесь в убийстве товарища Ленина.

– Я только подошел и не мог…

– Знаю! Я за тобой давно наблюдаю, от самого «Клинцевича»… Контра! Опоздал? Завозился с купчишкой, а все дельце обделали подельники? Руки!

Парень угрожающе ткнул пистолетом вперед, рассекая воздух. Конечности программиста невольно потянулись вверх. Он пожал плечами, все еще не понимая.

Взревел мотор. Фары усилили свечение. Из ворот вылетел представительский автомобиль, обдав выхлопными газами. Турист медлил подчиняться.

– Шагай, давай! Идем в ЧК, там разберемся.

– А вы чекист?

– Младший оперуполномоченный Калабушкин.

– Это она! Она! – загалдела толпа. – Она стреляла в Ленина!

Оба поглядели в направлении шума. Под конвоем дородного детины, в сопровождении зевак, на место преступления покорно следовала женщина с зонтиком и саквояжем. Фанни. Владимир видел Каплан впервые, но узнал тотчас – фотография на стенке, сны, – воспаленный мозг часто подмешивает в сновидения предметы волнения. Не так он себе представлял первое «свидание», но как получилось. Володя воочию наблюдал сцену, читанную много раз в статьях и монографиях. Знал он и дальнейшее. Процессия вошла в ворота завода.

– Видели? – Наставленное оружие напомнило Володе о самосохранении. – Поймали убийцу.

– Одного поймали. Еще одного я приведу. Всех вас переловим, за все ответите, гниды контрев… контрревют… контр-ре-во-лю-ционные. Шагай! Руки за спину.

Легитимный повод к испарению. Раз сама власть в лице оперуполномоченного Калабушкина настаивает – дальше ломать комедию нет смысла. Сведя руки за спиной, Стародубцев нажал на запястье и вынырнул из тягот восемнадцатого года. Машина времени, как дом родной. Вестибулярный аппарат уже привык к частым перемещениям, головокружения отсутствовали.

– О! – приветствовал Майкл, быстро прошмыгал и глянул на компьютерное время. – Вы продержались почти семь часов! С каждым разом все лучше и лучше. Бьете рекорды?!

Владимир кисло улыбнулся, скрывая досаду за очередной провал. Злость и жалость к себе жгли изнутри. Клиент заторопился к выходу. Хотелось поскорей домой. Выпить коньяка, садануть по стенке.

– Май фрэнд! – Фиксач причмокнул, выскочил из-за стола, свернув на ходу планшет и сунув в карман пиджака. – Пойдемте, пропустим по дринку. Рядом есть приличный бар.

– Что-то не хочется…

– Пойдемте, пойдемте, я угощаю! – Директор турфирмы мягко приобнял гостя, точно угадав настроение. – Мой рабочий день закончен, ваше приключение тоже. Дела идут, конечно, не ахти. Весь турбизнес – бизнес посреднический, почти всю маржу забирает Агентство Времени, но я пока еще могу себе позволить угостить постоянного клиента. Let’s go! Вы мне все расскажете. Мне ужасно любопытно, что там такого примечательного. Может, сам съезжу.

Он хрюкнул и увлек Володю за собой, безостановочно убалтывая. Знакомый подъезд, разрисованный вездесущими граффитистами. Холодный свет ламп. Дома, наедине с коньяком и грустными мыслями программист тоже бы расслабился. Бар как смена антуража обещал раскрепостить сильнее. Мягко сопротивляясь, Стародубцев позволил себя увлечь.

Они прошли пару кварталов. Обычная дверца первого этажа, вывеска: «Beerлога» с неоновой подсветкой и перегоревшими лампочками буквы «г». Внутри – бордовая атмосфера с грамотным шумопоглощением, – дом жилой, собственники только и ждут повода судиться. Меланхоличная музычка из вариации двух нот и диджеевских примочек. Пивной запах, пропитавший пространство. Немногочисленные посетители с литровыми кружками пенного. Столики из светлого бука и стульями в тон. На стенах в стеклянных рамках фотографии старой Москвы, стилизованные под литографии. Владимир с удивлением разглядел завод Михельсона и памятник Ленину на входе. Щурясь сквозь очки, он рассмотрел и год – 1956. Усилил фокус – точно. Ухоженная территория, клумбы, цветы. Резкий контраст с сараями 1918-го. Михельсоны развернулись?

Майкл, на правах завсегдатая, заказал «как обычно» в двойном выражении. Скрашивая ожидание, мужчины достали сигареты, закурили.

– Когда-то зажигалок не было, только спички, – пробормотал Володя, сделав большое пламя и глядя сквозь.

– Спички? Это что-то такое для добывания огня? Нужно тереть одну палочку о другую?

– Почти. – Программист улыбнулся.

Молоденький официант с косичкой, серьгой в ухе принес чекушку водки и бутерброды с семгой. Фиксач с предвкушением тихого алкоголика разлил по рюмкам, торжественно провозгласил:

– За саксесс в нашем деле! – и держа стопку двумя пальцами, опрокинул содержимое в рот.

Директор выдохнул в сторону, нос вмиг покраснел, рука схватила закуску. Он откусил половину бутерброда, принялся жевать с пошмыгиванием, причмокиванием. Программист также опорожнил залпом. Ненастоящая водка, заводской суррогат с набором пряных примесей, отбивающих отвращение.

Президент и правительство постоянно повышают цену на алкоголь, якобы заботясь о здоровье нации. С каждого экрана звучит: «Настоящая водка не может стоить дешевле десяти долларов!» Расскажите это тем, кто пил за рубль двадцать. Народу скажут – инфляция, и объяснят многими другими непонятными терминами. Он поверит, как разучившийся отличать истину от манипуляции. Раньше всецело доверяли телевидению, сейчас – Интернету.

– Ну-с, Владимир Джонович, расскажите мне, как там в 1918-ом?

– Как всегда. – Стародубцев пожал плечами. – Очередная постреволюционная Россия. Разброд и шатание.

– Вы там себя самого еще не встречаете?

– Это невозможно, вы же знаете. – Володя ответно усмехнулся. – И с последствиями своих действий, временными наслоениями, тоже нет. Я страхуюсь. Каждый раз ставлю таймер на десять минут раньше предыдущей поездки.

– Ставьте на пятнадцать-двадцать. Я говорил, машинка старенькая, погрешность плюс-минус четверть часа.

– Пока вроде проносило.

– А я, пока вас не было… – Майкл разливал по второй. – Пока вы там отдыхали… почитал историю, поинтересовался… Вы так быстро возвращаетесь… Вы там, случайно, не вождя мирового пролетариата прикрываете грудью от пуль?

Фиксач хрюкнул и громко рассмеялся. Программист слегка смутился, покраснел. Но раз собеседник употребил «вождь мирового пролетариата», значит, действительно, изучал. Стародубцев подумал о смене турфирмы, но в другой еще быстрее обратят внимание на частые экскурсии в одну дату, настучат в Агентство Времени. Он пока не совершил ничего предосудительного, но рано или поздно совершит, а всесильный орган может помешать заранее. Безопаснее для задуманного остаться с этой фирмой. Контора идет ко дну, а с инвестициями Володи еще протянет. Не в интересах Майкла лишаться дохода из-за подозрений. Турист даже подумал – а не накинуть ли сверху, для отвода глаз заказав поездку на три-четыре дня?

– Если б прикрывал, я бы перед вами не сидел. – Программист поднял наполненную стопку.

– Чин-чин, – оттостовался директор и опрокинул жидкость в рот.

Стародубцев аналогично. С минуту закусывали, изучающе глядя друг на друга. Владимир покрутил блюдце с бутербродами, принюхался. Слишком точный запах рыбы, абсолютно верный вкус, поэтому фальшивый. Нет привкуса речной или морской флоры, – тины, водорослей, растворенной соли.

Усталость и спиртное развязали язык. Володя решил поделиться, как со случайным собеседником в Сети.

– Я только сегодня добрался до места преступления, и то опоздал.

– А что мешало?

– Каждый раз по-разному. В основном, желающие ограбить и убить. Там очень много бандитов, а мы совершенно разучились выживать. Я бы долго не продержался, если бы у меня не было спасительной лазейки времени.

– А далеко выбрасывает от нужного места?

– Да не очень… Пешком – полчаса, наверное.

– Надо было в первый раз поставить таймер поближе ко времени покушения.

– Надо было. Но взял с запасом, думал, освоюсь в тогдашнем мире. Освоился, щет!

– И что вас туда так влечет? Это ж не смертельное покушение. Насколько я понял, Ленин после этого еще долго жил. Как тогда говорили: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить»!

Майкл хрюкнул и рассмеялся. Программист вновь подивился исследовательской памяти турфирмиста. От природы такая или Фиксач внимательно фиксирует все важное, чтобы понравиться клиенту? Стародубцев спрашивать не стал. Он снова покрутил блюдце с закуской. Насмеявшись, Майкл взялся за бутылку.

– Йес, – запоздало согласился клиент. – Но эти ранения нанесли непоправимый ущерб здоровью, дальше Владимир Ильич уже не мог полноценно руководить страной.

– Может, не стоит пытаться? Раз сразу не получилось… Только деньги зря переводить. Если так тянет на политические убийства, лучше – Кеннеди, а? Безопасно, просто, рассмотрите в деталях.

Володя помотал головой.

– Значит, будете пробовать?

– Буду. – Программист сильно раздобрел, и сам удивился гортанному голосу, будто чужого человека.

– Тогда велкам!

Они приголубили еще пару стопок, поболтали о житейском. Турфирмист жаловался на судьбу, притеснения конкурентов, спевшихся с чиновниками. Он больше не допытывался о причинах маниакальной страсти клиента, главное – деньги приносит, а навязчивыми расспросами можно отпугнуть. Стародубцев все больше задумывался о силуэте странной женщины с зонтиком и саквояжем. Фанни Каплан – женщина «фикс». Первая встреча вышла комом. Она успела, а он оплошал. Теперь нужно контролировать еще и Калабушкина, затерянного среди публики «Клинцевича», или совсем не появляться в этом заведении.

Вернувшись домой, приключенец вновь углубился в тему. Во хмелю научные задачи имеют особый шарм. Опьяненный мозг работает расслабленно, подчас с удовольствием, обращает внимание на детали, незаметные для концентрированной мысли. Владимир поискал историю купца Поломойского – пустота, слишком малозначительная личность. А чекист Калабушкин упоминается как раз 30 августа 1918-го, когда вместе с милиционером Сухотиным подбежал к раненой Поповой, – жалобщице, сопровождавшей Ленина на выходе из гранатной мастерской завода Михельсона. Раньше он не замечал младшего оперуполномоченного или не обращал внимания. А может, история уже подправлена. Зачем Калабушкину появляться на митинге, если не следить за туристом? Находился бы дальше у «Клинцевича», вычислял бы контру. В тепле, комфорте, с сытным ужином. Респектабельная публика приятнее бандюг из подворотни. Программист вспомнил, с какой опаской требовал подчинения Калабушкин. Может, видел в Стародубцеве рецидивиста. Знал бы он правду.

Программист вернулся в основное русло истории, долго стоял у доски, всматриваясь в убийцу Ленина. Фанни, она же Фани, Фаня, Дора и Фейга. Она же Ефимовна, Хаимовна, Файвеловна. Она же Каплан, Ройд, Ройтблат, Ройдман. Такое количество имен – норма для революционера, подпольщика. Нужно вычислить дамочку из толпы до или на выступлении Ильича, подойти вплотную, следовать тенью. Но еще нужно дожить до злосчастного митинга. Вести себя просто не получается. Забиться в «щель» тоже. Достать оружие? В принципе, возможно. Но продавать наверняка будут еще более отмороженные урки, здесь уже ног не унести.

Сейчас оружие распространяется легально на каждом углу. Владимир хотел обзавестись, но защищать нечего. В квартирах деньги не хранят, наличность исчезла – все на банковских счетах. Машину трудно угнать – идентификация владельца по отпечаткам пальцев, сетчатке глаза. Если только в наглую, ограбить при хозяине, но кому нужно трехлетнее железо? Конец гарантийного срока – скоро сломается, а запчасти дороже покупки новой.

Все вещи одноразовые – производителям нужно производить, иначе миллионы людей останутся без работы, а миллиардеры без сверхприбылей. Общество играет в прятки. Беднота делает вид – так и нужно, богачи якобы занимаются благотворительностью. Если сильно не наглеть, довольно долго подкармливать, тогда «стрижка баранов» пройдет спокойно. Без бунтов, революций, массовых волнений. Главное – народ должен помнить, как совсем недавно жил хорошо, и надеяться на возвращение. Надежды не оправдаются, но наступит видимость стабильности. А потом снова по кругу: богатые – на более высокий уровень благосостояния, бедные – на более низкий уровень нищеты.

Стародубцев задумался о насущном. С сегодняшними навыками в тогдашнем мире не выжить. Ограбят, убьют, или в обратном порядке. Интеллигентик в очочках при деньгах – лакомая добыча для любого преступника.

Пальцы автоматически набрали в поисковике: «приемы самозащиты». Чередом пошли блоги по историям войн, документальные фильмы об огнестрельном оружии, познавательные передачи. Попадались художественные фильмы. Герои стреляли без передыха, словно обойма вмещала пятнадцать тонн патронов. Били ногами в головокружительных прыжках, нарушая законы гравитации, отталкиваясь от воздуха. Володя развеселился. Так скакать можно, только если за спиной десяток лонжей, но хоть какие-то удары, техника. Комиксовые герои прыгали без парашюта с небоскребов и приземлялись на ноги без единой царапины и дискомфорта в суставах. Не стоит пытаться повторить даже каскадерам, исчезнувшим как класс. Он здраво рассудил – чем глубже вглубь веков, тем меньше спецэффектов и больше правды. Зарылся.

Раскопки довели до фильмов девяностых годов двадцатого века. Лавина шла с американским актером китайского происхождения Джеки Чаном. Володя пробовал повторять, но такую гибкость в использовании подручных предметов надо развивать годами. С непривычки бешено стучало сердце, словно поршни в моторе били в головку блока цилиндров, выли конечности.

Стародубцев копнул глубже. Семидесятые. Еще один китаец – Брюс Ли. Уже проще. Но нужна скорость и растяжка для ударов ногами в голову. Владимир почти отмел, но попался фильм о жизни Брюса. Для уличной драки Ли советовал не бить выше пояса, ногами по голове – это для кино. Оказалось, мастер создал стиль Джиткундо – Путь опережающего кулака. Программист бегло взглянул. Приемов всего штук пять для рук и ног, простые и понятные, короткие, а не от бедра. Стародубцев начал подражать телодвижениям актера, нашел обучающий фильм, еще черно-белый, тренировки пошли точнее.

Простая стойка, вес чуть на заднюю ногу, руки перед собой. Такую позицию не стыдно принять, никто не сочтет за клоуна.

Удар пальцами по глазам. Больно бить самому. Владимир аккуратно попробовал на стене – даже от легкого нажима неприятность в подушечках. Нужно тренировать, но осторожно, приберечь на крайний случай. Для укрепления рекомендовалось отжиматься на пальцах. Володя не рискнул даже принять упор, – свалится, и пальцы сломает. Но отжиматься начал. На ладонях, пока не вылезая за десяток повторений.

Прямой удар ближней рукой – очень прост и быстр. Главное – постараться попасть в подбородок или солнечное сплетение и не забыть защититься другой рукой. Практически все удары шли с непременной защитой лица. Насколько понял программист: атака и защита в едином движении – суть Джиткундо. Сначала натужно, потом все более раскованно Стародубцев научился делать удар и блок одновременно.

Нужно работать над скоростью. Начинать удар после удара противника, а заканчивать, пока не прилетело в глаз. Космическая скорость. О такой запредельности Владимир мог только мечтать. В Голливуде такое показывают сплошь и рядом. Если бы не документальные кадры с Брюсом Ли, он бы не поверил в возможность.

Количество переходит в качество – закон диалектики. С каждым новым повторением получалось все лучше, правильнее, точнее. Если не отступать и не сдаваться, всегда добьешься приемлемого совершенства.

Удар в живот или по печени с уходом вниз. Может пригодиться, но надо сильно приседать. Ноги, умеющие только разваливаться в кресле и вытягиваться на диване, ныли в сухожилиях. Володя поискал эту стойку на Ютубе. По названию – киба-дачи. Само стояние в такой позиции – развивающее упражнение. Программист не мог продержаться и десяти секунд.

Перебор руками с нанесением тычка тыльной стороной кулака в лицо противника. Это уже джекичанство, но как изначальный блок с последующим ударом хорош. Стародубцев понял зачем боксеры отрабатывают удары по маленькой груше, подвешенной под потолком.

Главное правило единоборств – для силы удара необходимо вкладывать корпус. Володя попробовал и прочувствовал удвоение мощи. Теперь он боялся – не выдержат кулаки, для укрепления начал отжиматься на костяшках. Постепенно довел число повторений до тридцати в одном подходе. Фаланги покраснели, но стали менее чувствительны. Программист испытал гордость, точно только сейчас стал мужчиной.

Боковой удар рукой. Прост и понятен, но тяжело добавлять корпусом, а если отразят, можно нарваться на контратаку. Надо, значит, надо. Стародубцев не отбрасывал, а брал все, для выборки необходим опыт. Он сначала отрабатывал удары правой рукой, потом подключил левую, неудобство потихоньку нивелировалось. Запястья крепли, лишний жирок, словно сублимировал в атмосферу. Для злости он представлял себе Сэма и отчаянно лупил по воздуху и тени.

Пошерудив по Интернету, он узнал – «груши» и макивары давно перестали выпускать. Дело понятное. Нет школ, секций – соответствующее оборудование выпало из рынка. Владимир прибил к стене ортопедическую подушку, прописанную в детстве от сколиоза. Теперь он бил сильно, не опасаясь травм от кирпичной кладки. Когда спадала штукатурка или сыпалась труха, гордость восходила в квадрат.

Боковой удар ногой. По первости Владимир не мог задрать ногу выше колена. Зато в представлении он с удовольствием срубал Сэма, и злорадно «смотрел», как поверженный наглец крутится по полу волчком. Володя набрел в Инете на каратэ, там этот удар назывался йоко-гери. В японском виде единоборств слишком много приемов, ударов, разновидностей. Пугала необходимость изучать многочисленные ката – имитация поединка. Джиткундо проще, а «проще» в уме программиста четко ассоциировалось с «надежно». Брюс Ли, ставший в глазах заочного ученика лучшим бойцом всех времен и народов, всегда говорил: «Я не опасаюсь противника, изучающего тысячу ударов. Я опасаюсь изучающего один, но повторяющего по тысячу раз на дню». Стародубцев стремился соответствовать.

Размашистый круговой удар, маваши-гери. Если по ногам, срежет, как косой. Вычурный ура-маваши давался тяжело, но Владимир, на всякий случай, тренировал, хотя с непривычки выполнял медленно. К такому движению суставы привыкали долго. «Вертушка» шла особенно тяжело, – никак не удавалось поймать устойчивость, от вращения кружилась голова, почище, чем в первый раз в машине времени. Володя и здесь нашел плюсы: в одном приеме и развитие равновесия, и вестибулярного аппарата. До тренировок космических туристов далеко, но для общего самочувствия сгодится.

Через пару недель ежедневных занятий пришли первые результаты. Тело адаптировалось, появилась поджарость. Подсмотренный комплекс гимнастики позволил улучшить гибкость, избежать травм. Энджела в обещанную субботу и последующую крутанула «динамо», но снова нежно просила деньги на СПА, – программист не отказал. Потом корил себя, выбивая мягкотелость через кулаки по «груше». На работе подначивал Сэм, но спасали коллеги и обязанность посещать офис всего раз в неделю. От подначек Стародубцев заряжался злостью, ортопедическая подушка всегда представлялась физиономией хама. Он даже нарисовал контур. Часто мигала визитка, зазывая на собрания, но Владимир игнорировал. Когда Либерзон-Пустовайло звонил лично, ссылался на болезнь, усталость, сверхурочную работу. Если не помогало, обещал взять на себя дополнительные поручения партии. Жизнь свелась к двум ипостасям: работа и тренировка. Последняя – сквозь «не хочу», лишения, ушибы.

Через месяц Володя почувствовал силу. Он влупил в стену со всей дури. В подушке сломались упругие стержни, протерлась дыра. Фаланга врезалась в штукатурку, наметились кровавые мозоли. Раньше программист схватился бы за пластырь, побежал к врачу, сейчас лишь подул на рану и слизнул кровь. Он усмехнулся новому поведению. Через пять минут заказал два аналогичных «снаряда» и через час прибил к стене.