Текст книги "Посол Великого владыки. Сокрытое царство. Часть 1. Том 1"

– Он случаем не Калибрия Онато сын, ветерана императорской гвардии? Ну да ладно, нужно тогда просто быть в курсе всех его планов. Для тебя это будет несложно.

– И все-таки, пока Уни еще здесь, судьба посольства висит на волоске. Ты можешь как-нибудь ускорить отплытие?

– Поверь мне, Веления, там и так делается все возможное.

– Император уже проинформирован?

– Это не имеет смысла.

Мужчина встал, заложил руки за спину и прошелся по комнате.

– У нас нет никаких доказательств, – произнес он, обернувшись к своей собеседнице. – В этих условиях попытка покушения и официальное расследование могут быть использованы, чтобы задержать отъезд. Я лично займусь этим делом. Мы сделаем все, чтобы им дорого обошлась эта ошибка!

Успокоив и проводив свою собеседницу, мужчина откинулся на тюфяк и стал задумчиво ковырять в зубах травинкой. Покушение на Уни было, в самом деле, вопиющим просчетом, от которого спасло простое совпадение ряда благоприятных обстоятельств. Мужчина ненавидел случайности именно потому, что они никогда не стояли на стороне кого-либо одного. Кому удача улыбнется в следующий раз? В Вирилан с Уни едет проверенный человек, который должен отвечать за его безопасность. Но если вместе с ним отправится и убийца? Случай в «Рыбке» показал, что когда ставки так высоки, то опасно доверять даже друзьям.

* * *

Только бы не опоздать. Ох! До церемонии, назначенной на третью стражу, было еще далеко, а Унизель Вирандо уже успел как минимум два раза вскочить с кровати и как ошпаренный кинуться к окну. Больничный корпус императорской гвардии, где его по-приятельски разместил Вордий, левым крылом выходил на казарменный плац, в самом центре которого были установлены одни из самых точных солнечных часов в Энтеверии. Самые точные украшали непосредственно дворец Великого владыки, однако мало кто знал, что в недрах гвардейских казарм высилась фактически их точная копия. Дело в том, что в свое время император Назалио, затеявший грандиозную перестройку всей Солнечной столицы, объявил конкурс на реконструкцию солнечных часов в своей державной обители, победу в котором одержал великий мастер Феринти. Его часы и вправду были настоящим произведением искусства, покрытым ярко раскрашенными барельефами, повествующими о славных деяниях герандийских императоров эпохи Великого объединения. Но более всего часы потрясали не этим, а совершенно уникальным строением каменной платформы, благодаря высокому искусству творца как будто бы свободно парившей в воздухе. В действительности эту грандиозную конструкцию поддерживали всего три тоненькие ножки, искусно расположенные таким образом, чтобы быть скрытыми от глаз наблюдателей благодаря особому углу зрения и тени, отбрасываемой самим сооружением.

Уникальные парящие часы стали еще одной достопримечательностью дворца, однако в сердца многочисленных придворных вселился почти животный страх, что в один прекрасный день хрупкая на вид конструкция может не выдержать и рухнуть под собственной тяжестью. В связи с этим энелю Феринти был дан заказ изготовить еще одни, точно такие же часы, чтобы в случае досадной случайности быстро заменить выбывший из строя экземпляр. А до тех пор дубликат хранится подальше от чужих глаз во дворе имперской гвардии, где вот уже двести лет благополучно играет важную роль в контроле служебного распорядка прославленных воинов.

«Жаль, что солнечные часы не умеют отбивать время, как их менее почитаемые водяные собратья! – сонно подумал Уни. – Так ведь не напасешься сил, чтобы все время скакать туда-сюда».

Нет, можно было, конечно, попросить Вордия, чтобы он поручил кому-нибудь из обслуги растолкать переводчика в положенное время, но Уни и так ощущал себя по гроб жизни обязанным другу, чтобы обременять его еще и такой мелочью. И в самом деле, что он, маленький, чтобы быть не состоянии проснуться с утра без посторонней помощи?

«Обязательно проснусь, – сладко увещевал себя Уни, растекаясь густым сиропом по подушке. Обязательно… Нет! Что такое?»

Он стремительно соскочил с кровати, словно и не было вчерашней слабости. От мягкого рассветного прикосновенья Ясноликого светила не осталось и следа. Слепящие лучи мощно прорывались сквозь мелкорешетчатые ставни, неся в себе страшную, обжигающую душу весть: «Все! Все! Опоздал!»

«Да что же это, Светило небесное!»

Уни бросился к окну. На часах был почти полдень. Макушка похолодела, словно кто-то вдруг плеснул сверху тонкую струйку ледяной воды. Мысли толкались и путались в тугие узлы, а тело неистово рвалось сразу во все стороны, будучи не в состоянии сделать ни одного осмысленного движения. Так и простоял он почти целую вечность, глупо потряхивая перед грудью сжатыми в кулаки руками, завороженно озираясь по сторонам в детской надежде увидеть наконец какой-либо путь к спасению. «Так, спокойно, надо держать себя в руках. Просто взять одеться и пойти узнать, что произошло».

Уни еще раз огляделся в поисках своей парадной палмы, но, к своему удивлению, нигде ее не обнаружил.

«Вот дела… Может, сиделка спрятала?»

Как есть, в одной нижней тунике он вышел в коридор и сделал пару шагов по удивительно пустому зданию.

«Совсем никого. Обедают, наверно».

Плохо ориентируясь, Уни еще долго нелепо бродил по комнатам, не обнаруживая никаких признаков жизни. Выйдя, наконец, на свежий воздух, он первым делом подбежал к солнечным часам в надежде на ошибку. Нет, все точно, ровно полдень.

«Бред какой-то. Ну почему опять, опять я такой дурак? Ну все же шло как по маслу, казалось, судьба сама идет ко мне в руки – и на тебе!»

Уни беспомощно огляделся по сторонам, и странное чувство вдруг овладело им. Непонятная, пугающая тишина. Нет, во дворце всегда было довольно тихо, но время от времени эта величавая идиллия нет-нет да и нарушится неторопливым шарканьем важных сановников или вальяжной перекличкой ленивой прислуги. И часовых, часовых тоже нет на постах, а в казармах тихо, словно лучшие воины империи враз мистическим образом растворились.

«Надеюсь, не с самим императором», – попытался шуткой поддержать себя Уни, но смеяться так и не захотелось.

Покрутившись среди безжизненных строений, он энергичным шагом двинулся в сторону дворцовой площади.

«Ну не могли же они уехать без меня, я ведь переводчик, в самом деле! И почему никому не пришло в голову меня разбудить?»

Уни раньше никогда не был в казармах, и поплутать ему пришлось изрядно. Дорогу спросить было решительно не у кого, а гнетущая тишина и безлюдие внушали нарастающий ужас и словно пинками гнали вперед.

Выскочив, как камень из пращи, на дворцовую площадь, Уни словно натолкнулся на какую-то невидимую стену. Ему захотелось оттолкнуть это от себя, выставить вперед руки, защититься от того, что он вдруг увидел. Площадь была не просто пуста, на ней вообще ничего и никого не было. Ни людей, ни каких-либо следов торжественной церемонии.

«Так быстро… уже уехали… и все успели разобрать… И ни единого живого существа, чтобы спросить об этом. О Солнце, а может, я сплю? Какой дурацкий кошмар!»

Уни взял себя за предплечье, зажмурился и изо всех сил ущипнул, резко скрутив кожу.

«Больно! Нет, неужели это все взаправду?»

Если бы в ясно-голубом и настолько же пустынном небе совершали свой привычный облет императорские соколы, то они могли бы наблюдать странную картину: маленький, растрепанный человечек в исподнем бестолково мечется по дворцовым переулкам, забегая внутрь зданий и тут же в панике выбегая назад уже с другой стороны, словно букашка в лабиринте из щепок в забавной детской игре. Вот он, уже почти совсем выбившись из сил, запыхавшись и чуть ли не плача, миновал дворцовые ворота, открытые нараспашку и такие сиротливо одинокие без охраны. Но впереди ждало другое, гораздо более сильное потрясение. Огромный город, столица империи, резиденция Великого владыки всего, что находится под небесами – и такой же пустой, словно по волшебству брошенный всеми жителями в объятья пугающей, гулкой тишины.

Уни вдруг понял, что он никогда не сможет обежать все эти улицы, что ему уже не хватит сил, что он просто свалится замертво на эти нагретые почему-то вдруг ужасающе чужим светилом камни и никто не придет на помощь, потому что помощи ждать неоткуда. Ему вдруг неистово захотелось нарушить это страшное безмолвие, в котором растворились даже шелест листвы, шум ветра, плеск волн полноводной Фелы и сотни других больших и малых звуков – вечных спутников огромного города, враз лишившегося теперь многоголосого населения, но продолжавшего жить какой-то своей особой, непостижимо молчаливой жизнью.

Уни остановился, развел руки в стороны и, как в кузнечные меха, набрал в грудь воздух. «И когда я вот так в последний раз дышал полной грудью?» – подумал он. Но крика не получилось, ибо с воздухом внутрь проникла и тишина – холодная, темная и чужая. Она разом заполнила юного переводчика, словно пустой сосуд, даже сердцу запретив громко биться, а легким – с шумом вдыхать и выдыхать воздух. Глаза Уни наполнились животным ужасом. Он словно растворялся без остатка в этой невидимой, но цепкой вате, в которой ранее сгинули без следа гортанные выкрики носильщиков, оживленная речь торговцев, звонкий смех кокетливых дам, строящих глазки видному офицеру, и, конечно же, чудесные переливы музыкальных фонтанов, приводящие в такой восторг неотесанных провинциалов.

В отчаянии обхватив себя руками, Уни словно в последний раз обвел глазами пустынные улицы города и за миг до своего неминуемого исчезновения смог выхватить в стороне неизвестно откуда взявшийся неясный, размытый в мутном полуденном воздухе силуэт.

– Стойте, стойте! Подождите, прошу вас! – и как только нашлись силы на этот крик? Уни словно порвал сковавшие его цепи и бросился вдогонку, будто таинственный незнакомец держал в руках нити его жизни.

Свернув за угол кирпичного дома с пристроенной торговой лавкой и аляповатой картинкой румяного пекаря, он вдруг разом встал как вкопанный, закачался и с трудом удержал равновесие. Никогда в жизни он еще не видел таких изумительно красивых и настолько выразительных женских глаз.

Представьте себе озеро, глубокое и чистое, с кристально прозрачной голубой водой. Окруженное звенящей тишиной девственного леса, который словно хранит его от любопытных взоров непрошеных гостей. Вы продираетесь сквозь дремучие чащобы, жадно прячущие солнечный свет, но вдруг, когда надежда выйти на торную дорогу уже потеряна, один случайный шаг, и вам открывается это. Спокойное, тихое и ясное, в какой-то первозданной и в то же время совершенно законченной, оформленной, без единого лишнего штришка, красоте. И в это самое мгновение приходит чистое, словно озерная вода, глубинное осознание, что дорогу не нужно искать, что она уже пройдена и главная цель путешествия – здесь, сейчас, перед вами.

Нечто похожее испытал и Уни, где-то на задворках сознания подивившись необычайной яркости и насыщенности новых своих впечатлений. Слегка вьющиеся волосы цвета пшеничного поля на закате свободно спадали на плечи и грудь девушки, делая ее взгляд интригующим и полным тайны. Отдельные легкие волоски озорным образом выбивались из прядей и рвались вверх искупаться в лучах щедрого Светила, отчего незнакомку как бы окружало мягкое золотое сияние. Или, может быть, сам образ ее был исполнен такой теплоты и мягкости, что Уни ощутил себя так, словно встретился с ласковым солнечным ветерком, будто Владыка всего сущего заботливой отцовской рукой прошелся по его волосам и приятная волна легкой радости охватила тело. Юный переводчик мигом забыл о суете, о заботах, о том, что ждет его впереди и что он жутко опаздывает, Уни лишь страстно желал еще хоть мгновенье побыть здесь и сейчас, не сходя с места, там, где жизнь его так неожиданно приобрела совершенно новый цвет, запах и вкус.

Трудно сказать, сколько длилось это необычное ощущение. Может быть, лишь один такт биения сердца, рвущегося наружу от переизбытка эмоций, а может быть – целую вечность. Время ведь ничего не значит в этом мире, где красота и гармония достигли своего пика, а сам порядок вещей пришел к высшей точке совершенства. Только вот навсегда уйти в эту новую вселенную для Уни, похоже, срок еще не настал. Девушка улыбнулась проникновенно, нежно, но слегка печально и невесомым движением головы словно пригласила его следовать за собой. И Уни пошел как зачарованный, пошел, не помня ни себя, ни дороги, просто пошел за ней в попытке остановить ускользающий сон, который будет полностью забыт через пару часов после пробуждения, несмотря на всю свою магическую, неземную красоту. А прекрасная незнакомка легко плыла перед его взором, демонстрируя осанку стройной сосны и талию, которую так и тянуло спрятать в трепетных ладонях.

Только теперь Уни обратил внимание на странный наряд девушки, не то халат, не то платье, синее, с длинными, уходящими от середины предплечий к земле, рукавами. Как жаль, что он не успел хорошенько рассмотреть ее спереди! Но и спина – это тоже очень и очень много значило. Уни вспомнил, какие раньше видел спины – сутулые, обремененные, горделивые и рыхлые или жесткие, неприступные, словно двери, закрытые раз и навсегда. Спина девушки… она была… своей, близкой, доброй, красивой, словом, такой, как надо, будто ее обладательница всегда помнила об Уни и каждый миг была готова обернуться и подарить ему свою мягкую лучезарную улыбку.

Юный переводчик не помнил, сколько шел так, вслепую, по этой дорожке из света, и вот словно по волшебству вдалеке вдруг возникли дворец и пристань, и посольский корабль, и сам император в ослепительном державном наряде. Но добрая магия длилась недолго. Внезапно Уни оказался в водовороте бурной толпы, грубо отдернувшей былую тишину своим монотонным и сердитым гулом. Никогда в жизни до сего момента он не боялся так сильно. Что может быть ужаснее страха потери, страха лишиться чего-то своего, того, что уже стало восприниматься как часть твоей души? Уни в бессилии оглядывал толпу, тянул руки куда-то, а людская масса только кружила, бросая его из стороны в сторону, лениво упиваясь беспомощностью утлого суденышка в людском тайфуне. Девушки больше не было, словно вся эта аморфная масса поглотила ее, впитала в себя, чтобы без остатка растворить светлые, незабываемые мгновения в омерзительной серости обыденной жизни. И Уни понял, что он больше не хочет туда, обратно, что этот случайно озаривший его душу свет дороже всего в мире и он ни за что в жизни не смирится с такой потерей. Как раненый зверь, юный переводчик рванул поверх голов, поверх этой тупой, унылой толпы, которая… нет, не презирала, не ненавидела, скорее… просто не давала дышать, не замечала, отказывала в праве на жизнь, позволяя лишь омерзительно серое существование. Тысячи рук вдруг потянулись к нему, хватали за одежду, держали, тащили назад, а пугающий хор голосов монотонно и гулко зазвучал где-то в стороне, будто из внешнего мира: Уни… У-уни! У-уни-и!!! Холодные цепи сковали тело изнутри, Уни сжался, дернулся словно в последний раз и…

– Уни? Жив? Ну ты и заспался, малыш! – и Вордий с улыбкой покачал смоляными кудрями. Получилось вполне по-отечески, однако стоявшая рядом в умилении Севелия Вирандо то ли ощутила в этом угрозу своей родительской монополии, то ли оскорбилась таким попустительским отношением к своему большому чаду.

– Вордий, ну как тебе не стыдно! Он же еще так слаб, мой бедный мальчик. Сколько раз говорила – не для него эти ваши дурацкие попойки. А еще мать не пускать вздумали, как же так можно, изверги! Он же у меня такой хороший, чистый ребенок. Уни, солнышко, как ты себя чувствуешь? Выспался? Животик не болит? – Севелия изобразила на лице такую жалость, словно ее сын прямо сейчас прилюдно страдает в муках. – Нет, ну что за нелепый обычай – с утра пораньше церемонии проводить. Даже выспаться не дают как следуют!

– Ну, обычай, прямо скажем, вполне разумный, эмель Вирандо, – послышался ровный, но немного мрачный голос Дага Вандея. – В полдень-то Светило как взойдет на престол, так и грех что-либо такое устраивать. Отдыхать от дел надо в такие часы.

– Ох, отдыхать, ты на него посмотри, сами здоровые как быки, а мальчик мой еле жив остался! А кто за ним на чужбине присмотрит, ой, что же будет-то, а? – запричитала Севелия.

Уни наградил мать испепеляющим взором, однако в душе искренне обрадовался ее приходу.

– Матушка, какое счастье! – осветившись улыбкой, он тем не менее мягко освободился от объятий и подтащил к себе парадную одежду. – Как же вас это во дворец допустили?

– Как-как, – ухмыльнулся Вордий. – В день проводов близким родственникам открыт проход на церемонию. Ну и я за компанию провожу тебя, но только до площади. Рожей пока не вышел, чтобы с такими, как ты, рядом стоять, – попытался отшутиться он.

– Ну как это мать и не допустить? Скажешь тоже, – со смесью легкого возмущения и плохо скрываемой гордости протараторила Севелия. – Вот твоя палма, одевайся скорее. А за вещи не волнуйся, я все собрала, доставят прямо на корабль. Дорожный сундук новый купила, там Эрезин, покровитель странствующих, изображен и ленточка голубая, словно река, вьется. Еды тебе там положила нормальной, чтоб питался хорошо хотя бы первые дни, сама готовила. Не ешь ты всякую гадость, Уни, и не пей, вообще не пей вина, ну что мне с тобой делать, а? – разразилась скороговоркой женщина, а затем опустила глаза. Проплакав всю ночь, но дав себе слово щадить самолюбие сына, она так и не смогла сдержаться и не выразить переполняющие ее чувства. – В храме Солнечном вещи освятила, чтоб хранил Владыка сыночка моего! – шепотом выдавила она куда-то в угол.

– Так, ладно, матушка, все будет хорошо. Не волнуйся, пожалуйста! – Уни вдруг словно охватил какой-то странный прилив сил и ощущение некой сверхреалистичности восприятия, будто все вещи и цвета вокруг стали особенно сочными и объемными. Он стремительно нырнул в палму и, не давшись в заботливые материнские руки, сам весьма неплохо поправил все складки этого громоздкого, почти до пят, одеяния. Вордий выпятил нижнюю губу и кивнул в знак одобрения.

– Ну, куда тут идти на церемонию-то? – окончательно приведя себя в порядок, Уни жаждал наконец немедленного вовлечения в активную государственную жизнь.

– А прическа, прическа-то? – спохватилась вдруг Севелия. – Упустили!!!

– В Мрак ее! – по-взрослому выдал Уни. – Вордий, Даг, пойдемте. И вы, матушка. Сегодня меня ждут великие дела, – Уни театрально вынес руку в сторону и смело направился за порог.

На улице его встретили Соргий и Лювия.

– Это что, тоже близкие родственники? – ехидно обратился Уни к Вордию. Тот лишь улыбнулся.

– А ты что, не рад, пьянчуга? – подмигнул Соргий, обнимая друга. Лювия, сложив руки в замочек, искренне радовалась за юного переводчика.

– Ты как? – стеснительно спросила она.

– Да нормально все, – радостно ответил Уни. – Спасибо вам всем и твоему батюшке за заботу!

– Скажи ему об этом сам, – мягко улыбнулась Лювия. Вордий подошел к ней и нежно обнял за плечи. – По статусу ему тоже полагается присутствовать на церемонии.

– А вот это вряд ли, – покровительственно молвил Соргий, вычищая из глаза застрявший волосок. – Ибо каждому в этом мире Яснодержавным владыкой отведено «место, чтобы быть, и время, чтобы молвить». Стоять вы будете в разных местах, – пояснил маленький вуравиец друзьям, никак не ожидавшим от него классической цитаты. – Ты, Уни, проходи вот туда, – махнул он рукой вперед и направо. Там несколько ухоженных распорядителей встречали гостей, идущих вдоль стены Собора Света на площадь перед императорскими палатами. Обычно широкий проход сейчас был оцеплен блистающими золотом гвардейцами. – А нам теперь налево и чуть в сторону. Будем оттуда тебе махать, не прогляди только.

– Так, значит, все? – Уни чувствовал какое-то возбуждение, и ему так и не терпелось оказаться там, на площади. Со слегка смущенной улыбкой он оглядел стоявших рядком близких ему людей. Вордий в ответ улыбался широко и открыто, и вряд ли кто-то, заметив проблески радости в его глазах, мог заподозрить гвардейца в неискренности. Притянув Уни к себе, он сжал его в объятиях так, что кости юного переводчика чуть не выскочили наружу через рот.

– Береги себя, брат! – с неожиданной теплотой в голосе прошептал он. – А я займусь теми, кто поднял на тебя руку. Далеко не уйдут, ты меня знаешь.

– Вордий, не стоит! – Уни искренне испугался за друга, зная его горячий нрав и привычку максимально простыми способами решать проблемы. – Ты же сам говорил, что за этим большие люди стоят. И я даже подозреваю какие.

– Что? Ты знаешь, чей это был приказ? Так что же ты молчал все это время?

– Во-первых, я не молчал, – Уни старался говорить вполголоса, опасаясь, как бы стоящая рядом матушка не услышала лишнего. Но Вордий уже тоже смекнул, в чем дело, и, взяв друга за локоток, отвел чуть в сторону, где шум окрестной толпы создавал для них желанную приватность. – А во-вторых, мне это только сейчас пришло в голову.

– Ну, не томи!

– Дигений Форзи, – собрался с духом и выдохнул юный дипломат. – Он был категорически против посольства. Но это только догадки, сам понимаешь. «Ищи кому выгодно» и все такое, – Уни неопределенно повертел в воздухе пальцами.

– Этот сухарь червивый? Воспитатель хренов!

– Вордий, не надо. Прошу тебя. Я уеду, и все угомонится. А так только хуже будет. Ты же не собираешься бросать вызов таким людям?

– Собираюсь не собираюсь – посмотрим! Он у нас вообще давно в печенках сидит.

– У кого это – у вас?

– Ну, у военных и вообще.

– Вордий!

– Малыш, да мне плевать! Эти гады устроили покушение на моего лучшего друга, и кто бы они ни были, их нужно вывести на чистую воду!

– Послушай, это ведь не шутки…

– Вордий! – Севелия и прочие провожающие явно ревновали к такому продолжительному общению Уни только с одним из друзей.

– Мы сейчас! – и он выдавил из себя вежливую улыбку.

– И запомни, брат, запомни еще одно правило выживания и мой последний тебе совет: никогда никому, ни одной сволочи, не прощай ничего, слышишь! Ничего и никогда! – с жаром прошептал ему в ухо Вордий, а друзья уже окружили их со всех сторон.

Уни в нервной беспомощности сжал руки и почти не запомнил легкого, как летний ветерок, поцелуя Лювии на своей правой щеке. Подошедший позже всех Даг Вандей скованно изобразил радость и деревянным движением похлопал переводчика по плечу. Уни вспомнил его проекты по справедливому переустройству общества – какими блеклыми, далекими от реальности казались они на фоне торжеств сегодняшнего дня! Соргий с улыбкой гостеприимного трактирщика развел руками, на одной из которых красовался попугайский перстень, и то ли со стоном, то ли с мычанием потряс Уни за плечи.

– Девушку себе там найди хорошую, – чуть слышно промурлыкал он другу.

При слове «девушка» Уни вздрогнул, и давешний сон, вытесненный куда-то в глубины сознания, вновь возник в его памяти во всей своей волнующей красоте. Погрузившись в себя, юный переводчик даже не смог должным образом оценить попытки Севелии с нежностью заглянуть в глаза сыну и найти там хотя бы толику грусти от расставания с нею.

– До свидания, матушка, – только и смог выдавить он. – Надеюсь, у вас все будет хорошо.

А Севелия, трижды поцеловав его, отвернулась, скрывая слезы за коричневым покрывалом. Помахав всем прижатой к ребрам рукой, Уни улыбнулся рассеянной, чуть смущенной улыбкой и с легкой дрожью предвкушения чего-то большого и важного решительно двинулся ко дворцу, где уже в неторопливом гудении собиралась высшая имперская знать.

– Уни, то есть Унизель Вирандо, переводчик посольства, – сообщил он аккуратному распорядителю в белом. Тот стремительно окинул его взглядом, внутри у Уни все сжалось. «Сейчас ругать будет за опоздание», – закралась постыдная мысль. Но распорядителя, похоже, нисколько не интересовали такого рода проблемы. Подозвав к себе еще кого-то, он жестом пригласил Уни следовать за быстро подошедшим невысоким человеком и тут же забыл о существовании юноши. Идти за провожатым было нелегко, ибо, несмотря на свой рост, двигался он стремительным и отнюдь не семенящим шагом. Так что Уни пришлось сосредоточиться не на созерцании подготовки к грандиозному действу, а на том, чтобы не потерять своего попутчика из виду.

На подходе к кордону гвардейцев Уни опять вздрогнул, ибо при нем не было никакого специального документа, а сердце предательски стало уходить в пятки. Однако грозные стражи, олицетворявшие незыблемое «нет» для любого, пытавшегося просто так миновать их, случайного путника, расступились в стороны, и Уни с распорядителем проскользнули на площадь. Народу здесь оказалось ничуть не меньше, но пришедшие были аккуратно рассредоточены по ровным прямоугольникам и стояли лицом к большой лестнице дворца. Между прямоугольниками зияли довольно ровные проходы, возле одного из которых провожатый передал стремящегося освоиться в этой многоголосой обстановке Уни своему коллеге, такому же белому и малорослому. «Да у них тут все схвачено», – про себя присвистнул юный дипломат. Его быстро повели по одному из проходов между людскими массами в сторону дворца, а скучающие в ожидании церемонии сановники в пестрых одеждах оценивающе пялились на юношу, будто Уни прогоняли сквозь строй.

Эта пытка закончилась лишь тогда, когда человеческое море наконец расступилось и Уни узрел постамент колонны Норея Основателя. Представители двенадцати воссоединившихся царств – по три на каждой стороне – тянули руки вверх, к первому герандийскому императору, который, в свою очередь, с возвышенным почтением обратил державные ладони к Солнцу. Возле колонны теснилась отдельная группка людей, Уни тут же предположил, что это и есть посольство. Так оно, в сущности, и было. Провожатый подвел его к еще одному грифообразного облика распорядителю, к вящему ужасу юноши оказавшемуся не кем иным, как личным секретарем посла Зимием Гроки.

«Вот ведь мерзавец! – в сердцах подумал Уни. Он гордо и отстраненно отвел взгляд, демонстративно не замечая своего недоброжелателя. – Сам ты рубанок, понял, да?»

Между тем провожатый раскрыл пергамент и вполголоса зачитал: «Энель Унизель Вирандо, переводчик», а затем выжидательно уставился на Гроки. Тот обратил взор к Уни, и лицо его приобрело подозрительно-скептическое выражение. Казалось, еще мгновенье, и Гроки рявкнет на распорядителя: «Ты кого привел, дурень?»

Уни уже пообещал себе не пугаться, но в этот раз сердце его снова будто зависло над пропастью, а по коже пробежали мурашки. Он знал, что бояться глупо, что все и так ясно и доказывать ничего не нужно, но… ничего не мог с собой поделать. Капелька пота, сорвавшись с шеи, стремительно скользнула вниз по позвоночнику. Гроки насупился еще больше и, наконец, медленно, еле заметно кивнул. Провожатый тут же скрылся, словно его и не было, а Уни остался в полной власти своего, теперь уже вполне очевидного, врага.

– Еще раз опоздаете – в песках оставим жариться! – сквозь зубы тихо процедил Гроки.

Уни непроизвольно кивнул и попытался вспомнить, есть ли в Вирилане пустыни и вообще какой рельеф и погодные условия. Указанное ему место – крайний слева в последнем ряду – было, мягко говоря, не самым почетным. Соседи лениво оглядели юношу и тут же потеряли к нему всякий интерес. Впереди по центру Уни разглядел уши энеля Санери, и тот незамедлительно обернулся, будто почуял взгляд переводчика. Смущение Уни от такой неожиданно быстрой реакции было компенсировано весьма дружелюбной, хотя и несколько дежурной улыбкой посла, однако в данной ситуации это было гораздо лучше, чем совсем ничего. Остальные, кто был во главе посольства, прибывшего переводчика начисто проигнорировали, но Уни это ничуть не оскорбило. Он начал по-детски наивно оглядываться по сторонам, вбирая в себя волнительно-пафосную атмосферу предстоящего торжества.

Дворцовая площадь, где происходили сегодняшние события, представляла собой пространство между палатами императора, в которых и проживал Великий владыка, и Собором Света, то есть главным храмом империи. Союз религиозного и светского начал традиционно был одним из излюбленных предметов философских споров в среде образованных герандийцев. С одной стороны, народ империи прямо-таки излучал религиозность, поминая Ясноликого владыку через слово как в базарных сплетнях, так и в официальных документах. С другой – дальше этих слов и формального посещения храмов дело чаще всего и не заходило. Одни утверждали, что сама империя основана под сенью Лучезарного светила, а император – лишь наместник его и, как гласит официальный политической догмат империи, такой же слуга, как и все остальные. Другие – что реальное влияние пресветлого духовенства на дела государства настолько мизерно, что его никто не считает самостоятельной политической силой. Служители Солнечного культа довольствуются своими весьма обширными привилегиями, высоким ежегодным содержанием за счет казны и крайне редко напоминают о своем существовании, когда дело касается вопросов, не имеющих прямого отношения к их внутренней, весьма запутанной, «кухне».

Одни считали такое положение вещей следствием присущей герандийцам практичности, другие – результатом слишком тесного слияния власти с Солнечным культом, который она просто удушила в своих объятиях. Император традиционно играл главную роль в важнейших религиозных обрядах, однако государством правил не в качестве верховного жреца, как, скажем, мустобримский Первосвященник, а с опорой на законы, бюрократов и армию, то есть фактически как светское лицо.

Собор Света в связи с этим как бы олицетворял собой судьбу породившей его религии. Воздвигнутый во всем своем гранитно-мраморном блеске еще при Норее для проведения торжеств общегосударственного значения, он оказался вовлечен в конкурентную борьбу с имперской бюрократией в лице палат Великого владыки. На текущий момент перетягивание каната привело к тому, что проводы посольств, например, проходили на Дворцовой площади, то есть баланс сил между светским и религиозным центрами империи сохранялся. Впрочем, за Собором оставались коронации, отпевания и все мероприятия солярного цикла, так что говорить о поражении церковников было еще рано. Тем более что и посольства чиновники вырвали себе путем самого низкого подлога. В тексте соответствующего закона Собор формально оставлял дипломатические церемонии за собой, однако специальной припиской в конце особо оговаривалось, что отправка посольств в хорошую погоду допускается и на площади рядом с храмом с целью «большей открытости лучам Великого светила и облегчения пути до пристани». Формулировка была раскритикована за вопиющее смешение высоких и низких сущностей, однако сохранена.