Текст книги "Несчастный случай. Старые грехи"

Вальтер с сожалением вздохнул, мол, чего взять с мента.

– Ладно. Давай свое дело.

Воха замахал руками:

– Да нет никакого дела. Просьба, совет, понимай, как хочешь.

Вальтер глянул из-под опущенных век:

– Твоему другу я обычно предлагаю взамен партейку. Шульга на все руки мастер. А с тебя взять нечего. Я с властью в азартные игры не играю.

– Было время – играл, – парировал Воха.

– Сам говоришь, времена меняются. Ладно. Как минимум, выслушаю тебя. А там видно будет. – Вальтер шумно отхлебнул из пиалы.

Воха к чаю больше не притронулся. Неожиданно он понял, что нервничает. Крепко так дрейфит. Руки его подрагивали, проще было их сцепить на груди. Птицы в клетках успокоились. Один кенар даже подал голос. Переливчатая трель вовремя прервала ход беседы, и Воха был благодарен пичуге за передышку. Он наклонился к Вальтеру, понизив голос:

– Из больнички, психбольнички, утром сдернул некто Тимур. Фамилия Балабан. Особая примета – подружка Жанна, вся в черном. Все слышит, но немая. Он был заперт за наркоту. Для него она – хлеб. Но с баблом – голяк. Может побираться. Наверняка знает точки.

– И?..

– Перехватить бы его. И стреножить, пока сестра не подъедет.

Вальтер допил чай и перевернул пиалу.

– Почему сам не займешься?

– Времени больше займет. И спугнуть боюсь. А твои ребята умеют делать все по-тихому. Тут, как бы это сказать, личное. Родня.

– Да, с такой родней сиротам позавидуешь. Тут ты прав, лучше из рук в руки сдавать. И не пылить, конечно. Я тебе, сыщик, ничего не обещаю. Но Губе задачу поставлю.

– Спасибо.

– Не за красивые глаза, Воха!

Воха отметил, что Вальтер впервые назвал его по кличке, значит, хочет подчеркнуть, что сейчас обращается не к менту. Иначе Вохе пришлось бы уйти не солоно хлебавши, ведь пойти на сделку с криминальным авторитетом действующий капитан полиции позволить себе не мог.

– Само собой, Данила Георгиевич! – он ответил в том же духе.

– Там подружка твоя кино собралась снимать про меня, хм, документальное!

– Откуда инфа? Я не в курсах! – Воха подался вперед.

– Канарейка на хвосте принесла. Так вот, убеди мадам Островую, что я не киногеничный!

Воха кивнул. Пока он раздумывал, подать ли руку на прощание или дождаться пока это сделает хозяин, Вальтер взял чайник и снова принялся разливать чай. Воха обрадовался поводу красиво завершить беседу.

– У Боба, кстати, такой же чайник есть и написано тоже что-то по-китайски.

– Это стихи, капитан. Про чай, заваренный на талой воде. Раритет. Династия Цянь. Вещь бесценная. Таких в мире пару штук.

Воха с видом знатока поцокал языком. «Похоже, Вальтер ценит Боба не меньше него самого. Иначе бы раритетную вещь не дарил». И вдруг его осенило! «А что если это Борька подарил Вальтеру чайник, а не наоборот? За то, что тот спас ему жизнь, выходив после ранения во время той истории с гадалкой. А потом во второй раз, когда Добрынин держал Боба на прицеле, а он, Воха, едва не опоздал. Да, господин Мамедов! Похоже, что в этой тройной защите, про которую говорил Новак, третий как раз вы! Только вот зачем вам это надо?»

Воха руки так и не подал. Губа вырос за его спиной, давая понять, что аудиенция закончена!

13

Вчерашний снег уже успел подтаять, лишь кое-где на клумбах виднелись его бело-грязные островки с обледенелой коркой по острым краям. На черных проталинах взгляду открывались залежи окурков, скопившихся под снегом за зиму. Вороны, перепрыгивая с места на место, высматривали что-то съестное и, сталкиваясь друг с другом, пугали мерзкими криками утреннюю тишину.

Захаревич медленно перешагивал через лужи на дорожке сквера. Первым делом он увидел шпица, который был сначала Вохиной собакой, затем перекочевал к Шульге, а пару недель даже жил у самого Захаревича. Бо-бо весело гонял по скверу, ловил улыбающейся пастью крупные снежинки и сосредоточенно метил кусты. Вот кому капризы погоды были нипочем!

Следом показался Шульга. В робе и берете. Он щурился без очков, по силуэту силясь узнать коллегу. Мужчины молча пожали друг другу руки.

– Да, Захар, слушаю.

– Выводы экспертизы по Татарскому, в целом, подтверждаются. Подкопаться не к чему.

– Да, я знаю, после тебя трудно найти что-то новое. Почерк его?

– Рука дрожит. Но Татарский точно писал сам. А тремор – не удивительно: сколько по дочери скорбел. В смысле – квасил беспробудно.

Боб задумался и вздрогнул, когда прямо из-под его ног шумно взлетела ворона.

– Он мог обвинить Калганова в своей смерти под этим делом, – Борис выразительно щелкнул себя по горлу.

Захаревич покачал головой.

– Я тоже об этом подумал. Но, как назло, Татарский был трезв не менее двух суток. Как говорится, в здравом уме и трезвой памяти.

– И все-таки, Захар, ты пришел. Значит, что-то не срастается?

Захаревич шумно высморкался в большой старомодный платок и плотнее закутал шею клетчатым шарфом.

– Маленькая деталь, Боря. Подробно я изложил в отчете. Короче – характер перелома шейных позвонков вызывает сомнение.

– А именно?

– Если человек сам лезет в петлю и прыгает со стульчика, позвонки ломаются под другим углом, нежели если ему ломают шею руками.

Захаревич дотронулся руками до шеи Боба. Даже перчатки не поленился стянуть. Боб невольно отпрянул.

– Э, Захар, поаккуратней! На себе не показывают!

– А я и не на себе показываю! А на тебе, для наглядности.

Бо-бо принял жест эксперта за нападение на хозяина и с громким лаем набросился на его собеседника. Затем, с наскока уловив знакомый запах, совсем растерялся. Боб взял пса на руки, надеясь побыстрее успокоить. Звонкий лай привлекал излишнее внимание, а внимания Боб не любил:

– Спокойно, Захар не хотел меня обидеть, – Боб посмотрел на приятеля, – но обидел. Ладно, проехали!

Захаревич только пожал плечами. Как человеку науки ему были непонятны такие вот сугубо человеческие проявления у коллеги. Шульга был блестящим аналитиком, ради завершения дела уединившимся в этом гараже на отшибе. Его, как и самого Захаревича, всегда интересовало только одно: восстановить картину событий и найти истину. Он редко обращал внимание на все, что большинству смертных было так необходимо для самовыражения: комфорт, статус, семья. «Почему вдруг сегодня такая чувствительность? Не иначе как баба замешана». Захаревич оглядел Шульгу с ног до головы. «Да, так и есть, недавно у затворника был секс. И, судя по тоске в глазах, даже с элементами чувств и долей сантиментов». Боб прервал ход его мыслей:

– Но это обстоятельство, как обычно, не приняли во внимание?

– Самоубийство очевидно. Эмоционально Татарский был нестабилен. Так проще объяснить записку. Насильственная смерть – это лишние вопросы. К офицеру полиции, прежде всего. Твой друг Калганов без того уже отписывается.

– Ладно. Это все равно складывается в общую картину. Нет сомнений – это Портной. И он явно подставляет Воху.

Захаревич протянул руку к Бобику, намереваясь его погладить, но тот попятился и зарычал.

– Смотри-ка, обиделся. – Захар повернулся к Борису. – Что думаешь?

– Думаю, Портной где-то рядом. Он каким-то образом узнал, что мы его ищем. И это ответный удар.

– Простая математика? – Захаревич подмигнул.

Теперь пришла очередь Боба удивиться. Во-первых, игривому настроению эксперта, хотя тот рад новой зацепке, и это-то как раз понятно, а во-вторых, потому что Захар помнит эту присказку про математику. Неужели Боб так часто произносит ее вслух? «Плохо, Шульга! Если ты предсказуем в таких мелочах, значит, в больших делах тебя тоже не трудно предугадать. Стоит ли удивляться, что Портной подошел так близко?»

Боб уставился в небо, крупная снежинка упала ему прямо на зрачок глаза. Усилием воли он заставил себя не моргнуть. Захар наблюдал за переменами в настроении приятеля не таясь, и ему не очень нравилось, как сегодня выглядел Боб. «Потускневший взгляд, запавшие щеки… Неужели Шульга сдался? Захотел уюта и женского тепла?»

– Борис! Где тут у вас борща можно поесть приличного?

Боб вздрогнул от неожиданности.

– Да есть тут харчевня за углом. Вполне цивильно.

– Заводи собаку, и пошли поедим.

– Пойдем. Правильно говорить пойдем.

– А мне один черт. Главное, чтобы со сметанкой и черным хлебом.

Боб улыбнулся. Да. Неплохо было бы сейчас навернуть борща. В последний раз он ел первое на базе отдыха «Под соснами» у Радужного. Вся та поездка обернулась для него двумя трупами и сумасшедшим сексом с прекрасной Элеонорой. Скучал ли он по ней? Воспоминания откликнулись тупой болью в затылке, тогда у него как раз была реабилитация после сотрясения мозга. Отставник-офицер в Ирпенском лесу пытался прикончить его, потому что Боб вычислил, как именно была убита Алла Татарская. А месяц спустя мертвый фотограф в соседнем номере вызвал новый приступ тошноты. Красные струйки на белом кафеле, стекающие в воронку душевого слива, так и стояли перед глазами. А через день – синеватое лицо утопленника Гоши в полынье на фоне истерики его обезумевшей матери. И хотя Эля тогда даже помогала ему в расследовании, проявив завидную силу духа, но заниматься этим постоянно или терпеть подобный образ жизни своего мужчины она, конечно же, не захотела. Какой женщине такое бы понравилось?

Смерть кружила рядом с Бобом, нарезая круги и с каждым новым витком сужая радиус действия. Пожалуй, ближе к смерти, чем он сам, был только Захаревич: тот смотрел ей прямо в закрытые глаза жертв на столе в прозекторской. Возможно, именно это так сблизило мужчин в последнее время. Сейчас они могли бы смело назваться друзьями, если бы оба нуждались в друге. Бобу и Вохи-то было подчас многовато с его куревом, амурными делами, пьяными скандалами. Хотя от Захаревича, при всей фантазии, Боб такого ожидать не мог. С экспертом они в первую очередь уважали друг в друге крепких профессионалов. Им обоим этого было достаточно. Но если бы вдруг именно сегодня Захаревич развязал, они, скорей всего, крепко бы напились и начали обниматься на прощание. Но алкоголь уже давно был пройденным этапом и для Боба, и тем более для Захара, который по молодости грешил, балансируя на грани зависимости. Сознание должно было оставаться чистым и незамутненным 24 часа в сутки, особенно теперь, когда Портной сделал открытый ход. И горячий борщ на брудершафт при таком раскладе был лучшим решением.

– Это ты здорово придумал, Захар! – Боб запер дверь гаража под недовольный скулеж оставленной собаки.

– Ага! Со сметанкой и черным хлебом! И корочку чесночком натереть!

Боб похлопал эксперта по плечу, на что тот, молча, кивнул. В этот момент оба были действительно рады друг другу. Боб вспомнил рассказ Рэя Брэдбери, которым зачитывался в детстве. Про рыцарей и паровоз. Из-за смещения во времени рыцари бросались на паровоз с копьями, в тумане принимая его за дракона. Рыцари, конечно же, погибали. А машинист с кочегаром недоумевали, что ж такое творится-то на этом участке дороги. Кем они были с Захаром? Рыцарями или машинистом с кочегаром? Как бы там ни было, а дракона им нужно остановить. Любой ценой.

14

Спальный район, застроенный так называемыми хрущобами еще в шестидесятые годы прошлого века, затерялся среди высоких новостроек, которые за каких-то пару-тройку лет выросли на первой линии вдоль центральной магистрали. Старые обшарпанные пятиэтажки с усохшими от старости деревьями во дворах казались декорациями к черно-белому фильму эпохи неореализма.

У подъезда крайнего дома по улице Бойченко топталась пожилая женщина, закутанная в вязаный пуховый платок, накинутый поверх пальто. Она кого-то поджидала, отмахиваясь от голубей, налетевших целой сотней. Когда в конце улицы показался старик в ондатровой шапке-ушанке, она оживилась и засеменила навстречу. Старик опирался на добротную резную трость и вышагивал, почти не хромая. Завидев старушку, он махнул рукой то ли в знак приветствия, то ли пытаясь ее остановить:

– Ну, что вы суетитесь, Власовна? Я бы и сам зашел. Право, не стоило беспокоиться.

Власовна заулыбалась, прикрывая рот морщинистой ладонью.

– Ой, да ничего, Ильич. Я тут было приболела, три дня из дому не выходила. Спасибо, Света, жиличка твоя, в аптеку сбегала. Хорошая девочка. Вот, думаю, встречу тебя, да и воздухом заодно подышу.

Власовна порылась в карманах, достала ключи на брелоке и протянула старику.

– Держи свои ключики, Валерий Ильич. Светочка занесла. Вчера. Поздно вечером. Странно так. Я уже легла, а она звонит в дверь. Да так настойчиво. Я уж подумала: не случилось ли чего? «Уезжаю срочно», – говорит.

Ильич покрутил в руках ключи и внимательно их рассмотрел.

– Действительно странно. Деньги за месяц отдала, а прожила неделю. Сорвалась, мне ничего не сказала.

– Я боюсь, Ильич, как бы она чего не вынесла и не сбежала. – Власовна прищурила один глаз, будто и не восхваляла эту самую жиличку минуту назад, как добрую и порядочную девушку.

– Чего там выносить-то, Власовна? И потом, давно бы вынесла, не ждала неделю. – Старик задумался о «ценностях» в своей квартире. – Ладно, чего не бывает. Пошли, глянем вместе, чтобы ты успокоилась. Держись за меня, а то скользко.

Власовна с удовольствием ухватилась за руку деда. Она уже и забыла, когда шла вот так вот под руку с кавалером. «Что значит бывший инженер, – думала Власовна про Ильича, – интеллигентный, статный. – Она нарочно замедлила шаг, авось встретят хоть одну соседку из тех, кто в теплые вечера собирается на лавочке. – Надо будет его пирогом угостить. С потрошками. На большее пенсии не хватит, если еще кофе купить. А летом можно будет в парк сходить, там по субботам духовой оркестр играет мелодии времен нашей молодости». Власовна унеслась мыслями далеко вперед, и на ее морщинистых щеках проступил робкий легкий румянец.

Вскоре пара скрылась за углом, так никого и не встретив по дороге.

15

Ильич, подслеповато щурясь, попытался вставить ключ в замочную скважину и промахнулся. Ключ с неприятным скрежетом царапал металл, то и дело минуя зазубренную прорезь. Старик похлопал себя по карманам и с досадой крякнул:

– Вот незадача – очки забыл! Никак не могу привыкнуть.

– К этому привыкнуть невозможно. Возьми мои, Ильич. – Власовна сняла с переносицы очки, на правой дужке перемотанные изолентой. – Авось подойдут.

Старик пристроил их на крючковатый нос и обрадовался:

– Таки подошли! Надо же!

Наконец двери открылись. Однако Ильич снова замешкался на пороге. Вот так сразу заходить внутрь было отчего-то страшно. Наверное, после всех этих бабских россказней про грабителей и наркоманов, которыми его стращали соседи, прознав о намерении сдавать квартиру. За спиной кряхтела Власовна, и это заставило старика приободриться. Мужчина он все-таки или так, погулять вышел?

Крохотная прихожая однокомнатной квартиры кричала о бедности и заброшенности: вешалка с одним уцелевшим крючком, потемневшие оборванные обои и потрескавшийся линолеум, старый дисковый телефон на трехногом столике. Ильич окинул все это добро подслеповатым взглядом и вздохнул: «Быстро пролетела жизнь. А вроде как ничего и не нажито».

Дверь в комнату стояла приоткрытой. Ее пошатнуло сквозняком от входной двери, и она жалобно скрипнула. Ильич по-хозяйски толкнул дверь носком сапога и замер.

– Ну, что там? – На этот раз Власовна отодвинула его локтем и протиснулась вперед.

– Господи! Кто это?

Ильич, не отрывая взгляда от тела, процедил сквозь стиснутые зубы:

– Звони, Вера! Куда надо звони!

Вера Власовна попятилась, держась руками за стену. Все-таки интуиция ее не подвела. Всегда она беду за версту чуяла. Следом за старушкой отступил Ильич и, стараясь не глядеть внутрь комнаты, рывком прикрыл за собой дверь:

– Ну, звони же! Скорей! – В состоянии ступора ему не пришло в голову, что он и сам может набрать нужный номер.

Власовна сняла трубку, но вдруг схватилась за сердце и сползла по стене на пол. Трубка на витиеватом шнуре выпала из ее рук и теперь смешно подпрыгивала над линолеумом, имитирующим паркет.

Ильич совсем растерялся: куда же ему звонить в первую очередь: в полицию или в «скорую»? Он поднял трубку и глянул на Власовну. Калоша сползла с ее ноги, открывая аккуратную латку на пятке серых толстых колгот. Глаза старика увлажнились от острой жалости, когда-то Вера Власовна была комендантом ЖЭКа и слыла грозой округа. Он всегда уважал ее, а ей, в свою очередь, нравился Ильич, она не раз обращалась к нему за помощью в жилищных делах, еще при покойнице жене.

– Вера! Слышишь? Ты держись!

Непослушными пальцами старик набрал номер «скорой».

16

Востроносенький, с умными голубыми глазами молодой старлей Кошель ерзал на стуле. Носов смотрел на него сверху, уперевшись руками в стол, отчего паренек нервничал. Стопка папок с бумагами съехала на угол стола, и Кошель следил за ней, упадет или нет? Смотреть прямо в глаза Носову ему отчего-то было неудобно.

Распахнулась дверь, и в кабинет буквально ворвался Воха.

– Здорово, мужики! Капитан Калганов вливается в родной коллектив! – Он почесал щетину и втянул носом воздух. – Эх, родная рутина!

Старлея Воха сразу и не разглядел, пока Носов не шагнул ему навстречу. Рукопожатие было сугубо формальным.

Носов скептически усмехнулся:

– Ну-ну, и полгода не прошло. – Обернулся к Кошелю. – Сейчас тебе старший товарищ объяснит. Скажи ему, Вова!

Кошель старался не подавать виду, что смущен напором Носова.

Наконец Воха внимательнее посмотрел на парня. Его сердце вдруг предательски сжалось, он вспомнил себя таким. В первый день службы Петрович его встретил сухо и долго не пускал в дело, теперь Воха понимал почему. Сейчас он чувствовал такое же напряжение. Еще один его напарник вместо погибшего Ермака. А когда-то Ермак был назначен на место погибшего Макса. Если и с этим пареньком случится то же самое, Воха просто не переживет.

– Нашего полку прибыло, я так понимаю? – Калганов протянул старлею руку. Тот встал со стула и задел папки. Бумаги разлетелись по полу. Парень покраснел и бросился их собирать. Воха присел рядом, все так же держа перед собой вытянутую руку:

– Лейтенант… эээ?

– Кошель. – Парень, наконец-то, пожал руку капитану.

– Владимир. Можно Володя или Вова. – Воха улыбнулся и начал помогать Кошелю складывать протоколы в папки.

– Александр. Можно Саня. Или Шурик. – Кошель произнес свое домашнее имя и засмущался.

Носов присел на край стола, отодвинув ногу от последнего листка на полу. Кошель подобрал листок и поднялся.

– Ты что, Саня-Шурик, службы не знаешь? Тебя старшие товарищи не просветили, как вливаются в новый коллектив?

Шурик растерянно оглянулся на Воху.

– Но, не с утра же, мужики?

– Ясен пень – не с утра! – подтвердил Носов. – Но ты, Саня, даже не намекаешь на вечернюю проставуху! Вова, скажи ему, что без «поляны» службы не будет. Примета такая.

Воха похлопал растерянного Кошеля по плечу и громко бросил пирамиду из папок перед Носовым.

– Пива попьем! В выходной день.

– Э, какое пиво? Какой выходной? – Носов переместился за свой стол.

Воха махнул на него рукой.

– Носыч! Я тут пока пулю выковыривал, узнал, что врачи очень не советуют водку пить. И коньяк, кстати, тоже! А если, к примеру, кое-кого сильно тянет, то не на работе. И исключительно за свои.

Носов постучал пальцем по виску.

– Тебя, кажется, Калганов, в плечо ранили? А задело башку. Рикошетом.

– За чужой счет пить вредно. Карма портится. – Воха поднял вверх указательный палец.

– Карма? – Носов громко расхохотался. И пока сквозь смех он пытался сказать еще какую-то колкость в адрес Калганова, в кабинет вошел Хорунжий.

Опера поспешно встали. Хорунжий окинул взглядом свою «могучую кучку», как называл про себя оперативный отдел, и усмехнулся. «Хорошие хлопцы. Разные, конечно, но так для дела даже лучше». Затем, не меняя выражение лица, Петрович подошел к своему любимцу Вохе и дружески похлопал его по плечу.

– Ага, Калганов в строю. Поздравляю! И уже анекдоты травит. Орел!

Воха смутился.

– Да я только что вошел, Петрович! Не успел еще. Анекдоты.

– Значит, в машине наверстаешь! По коням, ребятки, труп нарисовался.

Воха глянул мельком на Кошеля, парень продолжал стоять по стойке смирно. Только дернувшийся кадык на тоненькой шее выдал его волнение. «Первый труп, должно быть», – подумал Воха и поклялся себе, что будет беречь парня от любой неприятности, будь то Носов, бумажная волокита или серьезная перестрелка. Как в свое время погибшие напарники берегли его. Впервые за эти годы Воха вдруг почувствовал, что черная хандра, душившая его изнутри, отступила. Он даже потряс головой от неожиданно ярких красок и звуков, нахлынувших на него безостановочным потоком. Рыжий чуб привычно упал на глаза, и старлей заметил, что капитан Калганов счастливо жмурится, как будто от солнца. «Вот ведь, – решил старлей, – повезло человеку, любит свою работу». И был прав, даже не подозревая, что теперь он сам стал этой самой любимой работой для капитана Калганова!

17

Воха с Кошелем поднимались по темной лестнице. После третьего пролета Воха заметил, что начал дышать тяжелее, но темпа не сбавил, чтобы идущий за ним старлей ничего не заподозрил. Ранение давало о себе знать. Раньше он восстанавливался быстрее. «Что ж, время идет, мы не молодеем, – Воха оглянулся на Шурика, – особенно на фоне таких вот, неоперившихся птенцов». Одно радовало, что следом, шумно отдуваясь, едва тащился Носов.

Воха поднял голову – на тесной площадке перед дверью квартиры уже стоял участковый с понятыми: местной дворничихой – женщиной средних лет, со следами известных злоупотреблений на лице, и неопрятным мужчиной, как прикинул навскидку Воха, – ЖЭКовским водопроводчиком. Понятые восторженным шепотом обсуждали произошедшее. «Будет что обсудить в кругу приятелей сегодня вечером. А может, и раньше». Водопроводчик наклонился к дворничихе, но говорил нарочно громко: «Отпустили бы скорей, а то как начнут мурыжить, знаем, плавали». Участковый шикнул на него и оправил серую форменную куртку. Он был таким же молодым парнишкой, как и Кошель. Протирая повлажневший от пота околышек фуражки, он заметно нервничал: как бы вину за случившееся не повесили на него, мол, недоглядел, развел на участке бардак. А еще, он то и дело заглядывал через распахнутую дверь в крохотную прихожую, которую заполнили собой два дюжих санитара, и пытался понять, как себя вести: то ли сейчас подвинуть санитаров, то ли дождаться прибытия оперативников. Завидев на лестнице рыжий чуб Вохи, участковый все-таки решил заявить о себе как о местном начальстве и протиснулся в узкую прихожку. В комнате мелькали белые халаты. А на кровати лежало тело мужчины. Верхнюю часть туловища загораживала спина докторши, поэтому участковый смог разглядеть только ноги в дорогих кроссовках «Найк» на широкой подошве под укороченными спортивными брюками с фирменными белыми лампасами по бокам. Уж точно не бомж. На такие кроссовки сам участковый копил почти полгода.

На кухоньке сокрушенно вздыхал хозяин квартиры – старик Ильич. Он с облегчением встал, заметив полицейских, выросших в дверном проеме за спиной участкового.

Одновременно с ними из комнаты вышла докторша. Она протиснулась между мужчинами и едва не задела Кошеля выступающей вперед массивной грудью. Пока Кошель втискивался в угол, освобождая проход на лестничную площадку, докторша смерила его взглядом и пробормотала что-то невнятное насчет молока на губах. Затем, глядя перед собой уставшим взглядом, она стянула с рук резиновые перчатки и достала сигарету.

Носов сориентировался первым.

– Что тут у нас?

Он галантно щелкнул зажигалкой. Докторша прикурила и выпустила кольцо дыма.

– Мужчина, молодой. Без документов. По всем признакам – сердечный приступ. Тут вообще одни сердечники.

– То есть? – не понял Носов.

– Бабушке-соседке, которая тело нашла, тоже поплохело.

Ильич выступил вперед.

– Вера Власовна только от инфаркта отошла, а тут такое… – Старик разогнал рукой дым и выразительно кашлянул.

– А как она сейчас? – поинтересовался Кошель.

– У себя лежит. За стенкой. – Докторша затушила сигарету и метко швырнула окурок в жестяную банку внизу пролета.

Носов вздохнул:

– Ладно. Люди в белом, вы закончили?

Докторша кивнула санитарам, обступившим Ильича. Один из них пробасил:

– Здесь мы закончили. К старушке заглянем – нас вообще-то к ней вызвали.

Ильич закивал и указал морщинистой рукой на соседнюю дверь, обитую кое-где потрескавшимся коричневым дерматином.

Не дослушав санитара, Носов хлопнул по плечу Кошеля и протиснулся в квартиру старика. Старлей принял этот жест за команду начать осмотр и двинулся следом. Воха решил остаться на площадке и поговорить со стариком. Ведь здесь можно было курить.

– Как я понимаю, вы хозяин квартиры?

– Руденко Валерий Ильич. Доктор наук. Ныне пенсионер. Квартира моя, но я здесь не живу. Дети к себе забрали. А эту квартиру сдаем. Видите ли, пенсия у меня небольшая, да и детям подспорье.

– Ну, это ваше право, – мягко перебил его Воха. – Это ваш жилец? – кивнул в сторону комнаты.

– Я вообще не знаю, кто он такой.

Во время возникшей паузы стали слышны голоса в соседней квартире: Власовна тихо причитала, а докторша диктовала данные; судя по тому, что мужской голос монотонно переспрашивал, диктовала она их одному из санитаров.

Воха вздохнул. Теперь все усложнялось, поди найди, кто таков этот мистер Икс. Очередной висяк. Жалко Кошеля, первый выезд и такой облом.

– Жила здесь девушка, – старик продолжал. – Молодая совсем. Светой зовут. Сказала – заочница, на сессию приехала. С ней парень был, чуть старше. Но не этот. – Ильич кивнул в сторону комнаты и только сейчас заметил, что на нем по-прежнему были надеты очки Власовны. Он обеспокоенно повернулся в сторону соседской двери, прислушиваясь к голосам. Воха понял, что сейчас старик вряд ли скажет больше. Да и пора было взглянуть на тело. Интересно, как будет держаться Кошель? На своем первом трупе он, Воха, блевал прямо в шапку, опасаясь испачкать место преступления.

– Ладно, гражданин Руденко, разберемся.

Воха отодвинул старика и вошел в комнату.

В нос ударил резкий запах затхлости и недавних испражнений. «Умирая, человек испускает не только дух, – подумал Воха. – Грязная штука смерть, что бы там ни говорили самураи».

Подойдя к кровати, он первым делом взглянул на старлея. Кошель немного побледнел, но в целом держался неплохо. Присев на корточки, он заглянул под кровать, подсвечивая себе фонариком от мобильного телефона. Свет от окна перекрывал Носов, исследовавший подоконник за шторой.

– Ну, ни хрена себе! – едва прошептал, как ему самому казалось, Воха, на что Кошель и Носов разом вздрогнули.

– Чего орешь? – Носов стал рядом и уставился на тело.

– Нашелся! – Воха схватился за мобильный.

На кровати лежал мертвый Тимур Балабан, пропавший брат Тамары. Его посиневшие руки были привязаны веревками к спинке кровати, а ноги в белых кроссовках «Nike» стянуты строительным скотчем.

18

Тамара замерла с телефоном в руке. Она отрицательно качала головой, отказываясь верить в то, что услышала. На том конце еще «алекали», но Тамара уже выронила трубку, она закрыла лицо руками и горько заплакала. Новак поднял ее телефон с пола и присел перед ней на колени.

– Что случилось?

Тамара в отчаянии махнула рукой, не в силах произнести ни слова. Тогда Виктор схватил ее за плечи. Сейчас ему нужно было действовать решительно, требовать от нее ответа, иначе шок может вогнать в ступор, что в свою очередь может обернуться неврозом. Тамара и так пережила слишком много.

– Что произошло? Родители? Тома?

Тома подняла заплаканное лицо.

– Что родители? Ах, нет! Тимур! Тимур, он… умер.

Новак растерялся. Еще вчера он предупреждал Тому о возможности такого исхода, однако сейчас, будучи застигнутым врасплох этой новостью, почувствовал себя черным вестником, но быстро взял ситуацию под контроль.

– Вот. Держи! – Виктор протянул пакетик с одноразовыми бумажными платками. – Я не собираюсь просить тебя успокоиться. Наоборот! Советую дать волю чувствам и поплакать.

– Я снова теряю близких, Виктор. – Тамара неожиданно легко успокоилась.

Новак присел на диван и обнял ее за плечи.

– Я рядом, Тома. Приляг. На сегодня я отменяю все дела.

– Нужно ехать. Опознания Калганова недостаточно. Он не родственник. – Тамара резко встала, полная решимости поскорее покончить с этой болезненной процедурой.

Новак подхватился за ней следом.

– Тогда мы поедем вместе.

Она с благодарностью сжала его ладонь.

– Спасибо! Я только приведу себя в порядок.

Пока она направлялась в ванную, на ходу вытирая слезы, ее телефон на диване завибрировал. Следом раздался приглушенный звонок. Новак кончиками пальцев перевернул трубку и взглянул на дисплей. На экране высветилось «Боря». Виктор нахмурился. Из ванной выглянула Тамара:

– Кто-то звонил?

– Это снова Калганов. Наберешь его позже.

Новак прислушался к собственным ощущениям. То, что он вдруг вспомнил про черного вестника, настораживало. Странное определение выдало подсознание. Ведь если следовать фактам, черным вестником как раз оказался Калганов, именно он сообщил Томе страшную весть. Виктор стал анализировать: в Израиле при военных институтах введена должность «черный вестник», курс обучения которой составляет 60 часов. Специалист не только изучает все инструкции, но и проигрывает смоделированные ситуации, которые могут возникнуть по ходу миссии. Черный вестник – это тот, кто вынужден сообщить близким о смерти их родственника. Черные вестники никогда не звонят ни по телефону, ни в дверь, они всегда стучат, таковы правила. Затем они должны находиться рядом с семьей погибшего, пока не подоспеет помощь, психологическая поддержка. Оставлять человека после услышанной новости одного строго запрещается. Самое сложное для вестников, как говорят специалисты, те несколько секунд, пока костяшки пальцев дотрагиваются до дверной панели. Эти секунды – граница между прежней жизнью и тем, что будет после услышанной вести. Встречаться с семьей погибшего после всего этого черному вестнику строго запрещено. Он должен оставаться инкогнито. Кто сообщил Томе о гибели Макса? Новак готов был поклясться, что знает ответ. Это был Борис Шульга, который по воле Новака нарушил последнее правило и снова появился в жизни Тамары.

19

Боб возился с мотоциклом и злился на очередную заржавевшую гайку, которая никак не хотела отвинчиваться: «Что ж, не хочешь по добру, будет по-другому. Зальем тебя для начала «антиржавчиной», а потом…»

Вдруг у него за спиной залаял Бо-бо. Следом раздался истерический крик:

– Уберите собаку!

Боб нехотя поднялся, вытер руки о комбинезон и направился к двери. Там, прикрывая ноги объемистой кожаной папкой, суетился майор Заплава.

Боб насмешливо развел руками.

– Он еще никого не кусал на моей памяти. Это же маленькая декоративная собачка. Шпиц.