Текст книги "Чужие скелеты"

4

– Тебе, Антонио, что, больше нечем заняться?

С будущим супругом своей бывшей жены Сахновский познакомился вскоре после развода. Екатерина без колебаний представила мужчин друг другу, и Антон достаточно быстро нашел с Романом Кравцовым общий язык. Втайне он не без удовлетворения отметил: Екатерина не искала ничего лучшего или даже просто нового. Она привыкла к определенному образу жизни, к одним и тем же формам профессионального и личного общения и не заморачивалась поисками добра от добра.

Ее потенциальный муж отличался от прежнего лишь внешностью и медицинской специализацией. Мужчины моментально это прочувствовали, честно признали друг друга «молочными братьями», и благодаря этому в их отношениях появилась некоторая фамильярность. Они и звали друг друга соответственно – Антонио и Ромео.

Даже в отношении к жизни Кравцов мало отличался от Сахновского. Их профессиональные карьеры складывались вполне успешно: Кравцов был довольно известным психиатром. Несколько лет назад вместе с коллегой-наркологом и его бывшими пациентами из числа деловых людей он создал в Киеве центр наркологической и психологической помощи для страдающих алкоголизмом и наркоманиями. Роман достаточно уверенно стоял на ногах, добился финансовой независимости, был на «ты» с политиками и бизнесменами, чьи имена без конца мелькали на страницах газет, а лица – в телевизионных новостях. Сейчас Кравцов занимался расширением практики и через несколько месяцев рассчитывал открыть современный центр диагностики и лечения, куда и зазывал Сахновского, обещая должность заведующего отделением.

Особой разницы не было: Антон и без того заведовал отделением, но в государственной клинике, и уходить оттуда, несмотря на скромную зарплату, не торопился. Дело не в зарплате: работу хирурга такого класса, как Сахновский, оплачивали благодарные пациенты. Это не значило, что попасть к нему на прием или на операционный стол можно было, лишь вручив лично или переведя на валютный счет заранее оговоренную сумму. Особой разницы между имущими и неимущими пациентами Антон не делал, но в последние годы на рядовых больных у него оставалось все меньше времени. Каждый день Антона был расписан буквально поминутно, а пациенты, которыми он занимался, добровольно оплачивали его услуги, причем по тому тарифу, который определяли сами.

Собственно, именно это обстоятельство и стало решающим.

– Работы у меня, сам знаешь: головы не поднять.

Антон немного отодвинулся от стола, предоставляя официанту возможность разместить на столике блюда: «молочные братья» решили отобедать вместе. По случаю июньской жары были заказаны бульон, легкий салат и тушеная телятина.

Дождавшись, пока официант соберет опустевшие бульонные чашки и удалится, Сахновский продолжал:

– Я устал, Ромео, понимаешь? Выдохся, спекся, или как там еще говорят… Синдром хронической усталости, знаешь такой?

– Угу. Весьма модный диагноз. На хроническую усталость можно списать все что угодно, это я тебе, Антонио, говорю как психиатр. Не ладится у мужика с дамой в койке – все, кончено, хроническая усталость. Затем триста баксов, сауна, приличная проститутка, и он мчится ко мне с воплем: «Роман Григорьевич, все получилось! Высший класс, я опять мужчина!» Это, значит, он за два часа в сауне с девкой от хронической усталости исцелился. Догадываешься, что дальше?

– А с женой у него все равно через раз, – кивнул Антон, отправляя в рот ломтик нежного, приготовленного по фирменному рецепту здешнего шефа филе.

– Точно. А три сотни на сауну и девку ему все равно жалко. Не будет же он всякий раз, как припечет, платить за секс, иначе весь его средний бизнес так и накроется тем самым местом, из-за которого у него проблемы… Но это всего лишь пример, Антонио, и далеко не самый характерный. Устал – имеешь право на отдых. Договаривайся на работе, бери горящий тур – и вперед. Две недели полного безделья в другой стране, у моря.

– Обалдею, а?

– Обалдеешь, – согласился Кравцов. – Тогда на неделю. А еще лучше – сделай так, как я тебе советую: переходи ко мне.

– Ты же даже не открылся!

– А, – Роман небрежно махнул рукой. – Дело ближайших недель. И получишь гарантированно комфортный режим работы. Хирург такого класса, как ты, Антонио, не имеет права растрачивать себя в текучке. Устанешь – время на восстановление мы тебе всегда предоставим.

– Ну а резать-то кто будет?

– Мало ли нормальных хирургов? Твои операции будут расписаны на месяцы вперед. Не забывай: речь о лечебно-диагностическом центре. Никакой спешки, толпы пациентов, хаоса. Диагностика – дело серьезное, неторопливое, ошибка может дорого стоить. Пойми, нормальные люди от этой жизни хотят одного – стабильности, уверенности в завтрашнем дне.

– Откуда им, интересно, взяться?

– В масштабах страны – да, тут ты прав! – Кравцов поднял вилку вверх и описал широкую окружность, как бы обозначив масштаб. – Но для отдельного человека – вполне возможно. Знаешь, чем Украина действительно уникальна? У нас каждый сам за себя, а следовательно – преуспевает сильнейший. А раз так, – продолжал он свою мысль, – каждый сам создает свою персональную стабильную ситуацию. В бизнесе, профессиональном росте, финансах, культурном досуге…

– Страна равных возможностей? Здесь тебе не Америка прошлого века, это просто смешно…

– Да нет, при чем тут Америка? Там тоже возможности далеко не равны, – отмахнулся Роман. – Нам и до этого еще пахать и пахать. У нас другое: каждый делает что хочет и получает такой результат, какой сможет.

– Тогда, Ромео, я абсолютно четко вписываюсь в эту твою схему. – Сахновский отправил в рот еще один ломтик телятины. Некоторое время мужчины отдавали должное еде, думая каждый о своем.

Наконец, положив нож и вилку крест-накрест на опустевшую тарелку, Кравцов откинулся на спинку стула.

– Я все равно не понимаю. Ладно, в конце концов, дауншифтинг сейчас в моде. Но…

– Ты о чем?

– О таких, как ты. Дауншифтеры, слыхал?

– Нет, – честно признался Антон.

– Свихнувшиеся вроде тебя. Утомленные городской средой успешные зрелые люди. Бросают все, забивают на перспективы, продают жилье хоть в Лондоне, хоть в Киеве и закатываются в какие-то деревни или райцентры. Покупают там покосившиеся халупы с сортиром на свежем воздухе, занимаются сельским хозяйством, ограничиваются минимумом благ цивилизации. Зато – близость к природе, покой, отсутствие стрессов, ну и прочее в том же роде.

Антон тоже откинулся и сложил руки на слегка выпирающем животе.

– Гляди-ка, Ромео, как классно ты мне все растолковал. Только у меня немного другая ситуация. Понимаешь, я уже несколько раз подряд не смог принять одну пожилую женщину, которую ее сын хочет показать только Сахновскому.

– Что, некому принимать больных? – брови Кравцова поползли вверх.

– Есть. Вполне квалифицированные врачи, я своим коллегам доверяю, – согласился Антон. – Но есть люди, убежденные в том, что Сахновский – господь бог.

– Бога нет, Антонио, это я тебе авторитетно заявляю. Есть точная диагностика и вовремя, на современном уровне проведенное лечение. Согласно протоколам ВОЗ.

– Правильно. Однако кто-то продолжает верить: хирург Сахновский способен сделать нечто большее, чем другие.

– Это – репутация, Антонио. Я бы гордился.

– А я и горжусь. Но на эту старуху и таких, как она, у меня практически не остается времени. Я же врач, и неплохой врач. Почему на одних у меня есть время, а на других его не хватает? Или я уже жирком оброс?

– При чем здесь жирок? Для сорокалетнего такое пузцо – норма. Это я тебе как психиатр говорю. Если оно тебя смущает – купи абонемент в спортзал, посещай регулярно.

– Не хочу!

– О! С этого и следовало начинать. Нервы, Антонио. Ты гложешь себя, потому что остановился в развитии. У тебя все есть, но чего-то не хватает. И я знаю чего: переходи ко мне. Обещаю: каждый пациент, который обратится к нам, получит возможность проконсультироваться у доктора Сахновского. Ты не Христос, всех скорбей не исцелишь и всех голодных не накормишь пресловутыми пятью хлебами. Можешь, правда, принимать пациентов вместо обеда, после рабочего дня, среди ночи. И надолго тебя хватит?

Антон вздохнул:

– Ты, Ромео, прожженный циник. Это диагноз.

– А ты разве нет?

– И я такой же. У медиков это профессиональное.

– Так чего ты дергаешься? Вводись в наследство, продай к чертям этот дом…

– И что? – поспешно прервал Сахновский. – Сколько я выручу за частный дом, хотя бы и в центре Жашкова? Ну, тысяч десять долларов, и те в Жашкове, я тебе гарантирую, некому выложить. Зачем они мне? У меня все есть: квартира в отличном районе, новая машина, известный статус… Иначе говоря, Ромео, я – человек с возможностями, которые полностью реализованы здесь и сейчас.

– Типичный синдром дауншифтера! – Кравцов подался вперед и навалился локтями на край стола. – Ты устал от большого города и хочешь перебраться в маленький. Полагаешь, что там тебя ждет покой, там ты обретешь себя…

– Покой – вряд ли, – перебил Антон. – А вот себя – на все сто! Я там родился и вырос, Ромео. У тебя есть такое место? Хотя, откуда – ты же коренной киевлянин, столичная штучка в трех поколениях, что в наше время большая редкость…

– Столько пафоса! Сахновский, тебе не тошно себя слушать?

– Пафос тут ни при чем. Если я, Ромео, продам свою киевскую квартиру, которая раз в пятнадцать дороже, чем теткина хата, то в родной город вернусь состоятельным человеком. Жилье искать не придется. Денег должно хватить и на то, чтобы открыть свою, понимаешь – свою клинику. Ты предлагаешь работать у тебя? А я хочу работать у себя. Это ясно?

Кравцов присвистнул:

– Ого! Так вот ты на что нацелился! Так бы сразу и говорил.

– А мне только вчера это пришло в голову! – Сахновский тоже подался вперед, приблизив лицо к собеседнику. – В сорок лет, как говорил герой одного советского фильма, жизнь только начинается. В Киеве, брат, расти мне больше некуда.

– А в Жашкове, думаешь, есть? Хочешь стать тамошним богом вместе со своей частной клиникой? Ты хоть представляешь, во что тебе обойдется оформление? Одна лицензия чего стоит!

– А точнее?

– С ходу даже не скажу, Антонио. В любом случае придется заносить по всей вертикали – от райздрава до министерства. Это ж не палатка с пивом, не платный нужник, а медицинское учреждение! А в городках вроде Жашкова твоего возни с этим еще больше. Ты хотя бы представляешь, с чего начать?

– Пока нет, – честно признался Антон. – Но пытаюсь. Завтра пятница, с утра плановая операция, а после обеда двину прямо туда. Хочешь посмотреть, как люди живут за пределами Окружной, – присоединяйся.

– Да в гробу я видал Мухосранск этот! – фыркнул Кравцов. – Между прочим, Польша, Франция и Швеция – тоже за Окружной. И как там живут врачи нашего с тобой класса, я в курсе. Но об абонементе в спортзал все равно подумай. А лучше, как вернешься домой, прими душ, да похолоднее. Чтоб голова остыла. Или сходи в сауну с девочками, смени антураж. Триста зеленых – делов-то… Глядишь – попустит.

– Часто пользуешься? – со смешком поинтересовался Антон. – Екатерина в курсе?

– Дурачина ты, Сахновский, – вздохнул Роман. – Давай, вали на свою разведку. И спрячь бумажник – я приглашал, мне и платить…

Никто из них и представить не мог, что мечта Антона Сахновского изменить жизнь станет явью уже через два дня.

Жуткой явью.

5

Выехав из Киева во второй половине дня в пятницу, Антон удачно миновал пробки, вырулил на Одесскую трассу и уже через два часа пересек границу Черкасской области. Позади остались полторы сотни километров, отделявших захолустный райцентр от столицы.

У жашковского автовокзала он свернул с трассы, сразу почувствовав разницу в состоянии дорожного покрытия. Миновал популярный у дальнобойщиков базар у трассы, где круглосуточно поят, кормят, а при желании обеспечивают всеми мыслимыми сексуальными услугами, и взял курс на центральный городской рынок, рядом с которым тянулась улица Шевченко, где раньше жила тетя Галя.

Галина Борисовна Смеречко – так ее звали. Когда-то она рассказывала, что замуж вышла только потому, что ей пришлась по душе симпатичная фамилия парня: Смеречко. Но смерека, то есть ель, – древесная порода, а носитель фамилии на поверку оказался и в самом деле чем-то вроде дерева. По крайней мере, так считала покойная мама Антона. Николай Смеречко категорически не терпел двух вещей: систематической работы и детского крика. Занимался он чем попало, начинал и тут же бросал, поэтому ни в одной области не добился заметных успехов. К тому же упорно не желал заводить детей.

Промаявшись со своим Смеречко несколько лет, тетя Галя решила рискнуть и забеременеть «исподтишка». Это привело к первой на памяти Антона семейной драме: Смеречко решил, что жена беременна не от него – «нагуляла», напился и жестоко избил тетю Галю. Началось кровотечение, и, чтобы спасти ее жизнь, плод пришлось удалить. Смеречко арестовали, судили и впаяли срок, да что толку – иметь детей тетя Галя больше не могла.

Вот почему всю свою нереализованную любовь к детям она отдала единственному племяннику Антону, которому к тому времени исполнилось шесть лет. С мужем тетя Галя развелась, но фамилию не сменила – та напоминала ей об ошибках молодости, которые уже поздно исправлять.

Замуж она так и не вышла, а сгорела, как и старшая сестра, – от рака.

Когда та самая телеграмма попала в руки Антона, первое, что пришло ему в голову: это не рак, это – одиночество. При этом он испытал такой жгучий стыд, какого давно не ощущал. Только позже, немного успокоившись и обдумав случившееся, он понял, что это чувство не в последнюю очередь повлияло на принятое им решение.

Он не просто ехал в родной город, чтобы принять наследство. Он возвращался, чтобы искупить вину. В чем конкретно она состояла и каким образом он намерен ее искупить, Сахновский пока не знал, но что-то подсказывало – направление выбрано верное.

Улицы Жашкова вызывали двойственное чувство. Вроде бы все знакомо с детства – и в то же время чужое. Хотя на самом деле за последние два десятилетия городок мало изменился. Поначалу Антону казалось: стоит только остановиться, выйти из машины – и тут же, прямо на тротуаре, нос к носу столкнешься с добрым десятком друзей детства или просто старых знакомых. Начнут обнимать, тискать, хлопать по плечу, тащить выпить за встречу с каждым в отдельности и со всеми вместе… Потом ему вообще расхотелось выходить из машины: здесь все знают всех и любой новый человек вызывает нездоровое любопытство… Отмахнувшись от дурацких мыслей, Антон свернул к рынку, потом почти наугад отыскал Коминтерновскую. Улица Шевченко, которая ему нужна, тянется где-то рядом.

Обнаружил он ее довольно скоро, ни разу не заблудившись и не спросив дорогу, – заблудиться в Жашкове, прямо скажем, непросто. А вот если б понадобилось расспросить местных, тут бы возникла проблема. Он ехал через центральную часть города, однако прохожих на тротуарах было – раз, два и обчелся.

Теткин дом он узнал сразу, еще издали. Мощная штука детская память! Он бывал здесь много раз, а порой и оставался у тети Гали на несколько дней.

История этого дома, как помнилось Антону, была довольно запутанной. Когда-то он принадлежал пожилым родителям злополучного Смеречко. Женившись, Николай привел молодую жену в отчий дом. Но после всех событий, когда Смеречко уже сидел под следствием, а тетя Галя лежала в больнице, свекор со свекровью явились в палату к невестке – просить прощения за сына. А заодно предложили «доченьке» остаться в их доме, потому что сами давно собирались перебраться в деревню, в Острожаны. Свекор был заядлым рыболовом, а Острожанские пруды славились на весь район.

Тетя Галя была еще слишком слаба, чтобы твердо отказать. Но тридцать пять лет назад, еще при Советском Союзе, оформить подобные сделки с недвижимостью было сложно.

Правда, в конце концов все благополучно завершилось. Отсидев свое, Николай Смеречко вернулся в город и попытался выставить бывшую жену из дома. Тетя Галя заперлась и не пустила его на порог. Бывший муж впал в буйство, соседи – родители той самой Светланы Пимонович – вызвали милицию. Пьяный в дым и ничего не соображающий Смеречко полез в драку с ментами, сломал старшему наряда нос. И, ясное дело, опять загремел за решетку за нападение на сотрудников милиции при исполнении. Когда он вышел из зоны и куда запропастился – никто не знал, да и знать не особенно хотел.

Дом оказался не таким большим, каким остался в памяти Антона. Но даже с улицы, взглянув поверх довольно нового и крепкого дощатого забора, он увидел, что тот выглядит уютным, опрятным и вполне ухоженным. От ворот к деревянному гаражу вела бетонированная подъездная дорожка – у старших Смеречко когда-то был «Москвич», но по прямому назначению гараж давным-давно не использовался. По воспоминаниям Антона, там обычно хранили садовый инвентарь и прочие хозяйственные принадлежности.

Он вышел из машины и толкнул калитку. Открыто. В Жашкове в частных домах калитки изнутри обычно не запирают. Однако он помедлил и не стал входить. Достал телефон, набрал номер соседей – и тут же сбросил: гостя здесь ждали и соседка уже спешила ему навстречу, вытирая на ходу руки краем передника.

Ровесница покойной тети Гали и ее близкая подруга – следовательно, лет шестидесяти с небольшим, она, однако, казалась старше своих лет, но выглядела бодрой и энергичной.

– Антон? – уже подойдя вплотную, уточнила Пимонович, близоруко щурясь.

– Он самый. Я бы вас тоже не сразу узнал, Светлана… Ивановна, если не ошибаюсь?

– Можно и так, – кивнула она. – А хочешь – зови тетей Светой… Ничего, что на «ты»?

– Все нормально, Светлана Ивановна… – Он замялся, не зная, что полагается говорить в таких случаях и как вести себя дальше. – Видите, вот, приехал… Едва вырвался…

– Всяко бывает, – согласилась женщина. – Гляди-ка, ты у нас модный какой… Ясно, у вас в Киеве ни на что нету времени… Что там власть?

– Власть? – Неожиданный вопрос удивил Антона.

– Ну да. Когда они порядок-то наведут? Никак не помирятся в Раде!

– Ей-богу, не знаю! – Антон даже руками развел.

– Разве в Киеве не виднее?

– Может, кому и виднее. А я от этого далеко…

– Ладно, пусть чубятся, – соседка махнула рукой. – Так ты что с домом решил – будешь продавать? Тогда я тебе покупателя найду, есть тут пара желающих. А что, дом нормальный, отремонтирован, и место хорошее… Или под дачу оставишь?

Словоохотливая соседка и дальше сыпала бы вопросами, но Антон сразу перешел к делу:

– С этим спешить не буду. Во-первых, дом пока не мой – там еще полгода или около того ждать придется… опять же бумажки всякие. Ну, это мне нотариус растолкует. А ключи у вас?

– А как же, – женщина кивнула, запустила руку в карман пестрого халата и извлекла оттуда небольшую связку на сером шнурке. – Эти два от входной двери, вот этот, поменьше, – от чердака, а этот, для навесного замка, – от погреба. Принимай свое хозяйство, Антон… – Она запнулась, поколебалась немного и продолжала: – Продавать будешь – ко мне прислушайся. Я плохого человека не посоветую. Жалко, если хата в дурные руки попадет. Там ведь и садик неплохой, и огородик. Галя даже картошку успела посадить…

Она еще что-то говорила, но Сахновский почти не слушал. Подбрасывал на ладони связку ключей – самые обычные, даже кольца или брелока для них не нашлось.

Но он-то сознавал, что это не просто ключи от дома тети Гали, теперь принадлежащего ему, но и от новой жизни. И не исключено, что гораздо более интересной и полезной, чем та, которую он, Антон, вел в последние двадцать лет.

Откуда ему было знать, что один из этих ключей отопрет дверь, ведущую к чужой и страшной тайне.

6

День сошел на нет незаметно, хотя Антону он показался бесконечно долгим.

Нотариуса пришлось ожидать минут двадцать, не больше. Жашков – город малолюдный, а главное – пробок на здешних дорогах нет и в помине. Антон, водитель с десятилетним столичным стажем, даже представить такое уже не мог. Это обстоятельство добавило еще одно очко в пользу его решения перебраться в провинцию.

Неожиданно он поймал себя на мысли: а ведь и в самом деле, в последние годы он так и не выбирался за пределы большого города на машине. Отпуск – за рубежом либо в Карпатах, ни в коем случае не садясь за руль и не экономя на комфорте. Собственно, из положенного месяца отдыхал он всего две-три недели. У него даже выработался собственный график: Новый год – в Карпатах или в Праге, майские праздники – в Турции, в конце августа – Египет или Греция. Этим фантазия Антона и ограничивалась; он не страдал от такой стабильности и никогда не испытывал скуки.

Стрессов ему, востребованному хирургу, хватало и на работе, включая выходные: сплошь и рядом возникали экстренные ситуации, когда приходилось оперировать по воскресеньям.

Именно поэтому, войдя в калитку одноэтажного дома средней руки, в котором он не бывал с тех пор, как окончил школу, Антон Сахновский остановился посреди двора и полной грудью вдохнул покой. И еще раз, но даже острее, чем обычно, ощутил, насколько устал. Он бы назвал эту усталость смертельной, но, как и большинство врачей, относился к определениям такого рода с осторожностью. И только гораздо позже отметил: само слово «смерть» вынырнуло из глубин его подсознания непосредственно после того, как он ступил в этот двор и сделал несколько шагов.

Впрочем, тогда он не придал этому ни малейшего значения. Еще несколько раз глубоко вздохнул, словно промывая легкие, и поднялся на крыльцо.

Оно было уже не тем, что в его детстве. Прежнее, деревянное и сильно обветшавшее, тетя Галя заменила надежным кирпичным сооружением. Но то крыльцо все еще жило в его памяти: старое, со скрипучими ступенями, некрашеное, вдвое более широкое, чем нынешнее. Из-за этого фасад дома теперь выглядел каким-то незавершенным, кургузым. Рука помимо его воли дрогнула и поднялась: он собирался постучать, как всегда, когда приходишь в дом к чужим. Поймав себя на этом, Антон усмехнулся – чужие здесь не ходят! – и решительно вставил ключ в замочную скважину. Один оборот, второй – дверь распахнулась под его нажимом, и он вошел.

Из глубины прихожей в лицо ему сразу ударила сложная смесь запахов, которые в совокупности и составляют неповторимый запах дома. Не важно, живут ли здесь постоянно, приезжают на время или совсем забросили жилье. Запах все равно остается, и, даже если в одной из комнат стоит современная «плазма», а на крыше растопырилась спутниковая тарелка, в этом густом устоявшемся запахе больше памяти о минувшем, чем о делах наших дней.

Антон уже шагнул было из прихожей в комнату, но через стекло веранды заметил, что по двору спешит плотный седоватый мужчина в очках. На его шее, несмотря на жару, болтался наспех завязанный галстук, а сам он, в темном пиджаке и с папкой под мышкой, походил на депутата какого-нибудь поселкового совета – из тех, что сплошь и рядом мелькают в телевизоре в сюжетах о незаконном отводе земельных участков.

«Жашковский нотариус», – догадался Сахновский.

За нотариусом вразвалку двигалась вездесущая Светлана Ивановна. Теперь от нее отбоя не будет, но, с другой стороны, эта коренная жашковчанка еще пригодится ему, пришельцу из столицы, фактически чужаку для местных.

С нотариусом все решилось быстро и без проблем. Сомнений в том, что Галина Борисовна Смеречко отписала свое имущество племяннику по доброй воле и в здравом уме, у юриста не возникло. От Сахновского требовалось подписать несколько документов и подождать до декабря. Проживать в унаследованном доме он имеет полное право, но фактическим владельцем станет лишь после того, как истечет законный срок с момента кончины завещательницы. Потребуется также оплатить кое-какие налоги и сборы, после чего наследник сможет свободно распоряжаться имуществом – вплоть до продажи.

– А вы хотели бы купить этот дом? – насмешливо поинтересовался Антон.

– Я? – пожал плечами нотариус. – Зачем он мне?

– Мне показалось, что вы придаете какое-то особое значение тому, чтобы у меня появилась законная возможность им распорядиться, то есть продать. Сами претендуете или хотите покупателя порекомендовать?

Нотариус покосился на Светлану Ивановну, словно ища поддержки. Но та отвернулась.

– Я лицо незаинтересованное, – пробормотал юрист.

– Ну почему же: найдете клиента – оформите сделку. Довольно выгодная операция для любого юриста. Или я неправ?

Антон и сам не понимал, что его вывело из равновесия. С какой стати он цепляется к этому, в общем-то, вполне симпатичному человеку. Причина, очевидно, в том, что и соседка, и нотариус полагают, что все просчитали и видят его насквозь, а таких вещей Сахновский не любил. Но замечание юриста стало еще одним гвоздем, скрепившим принятое хирургом решение.

– Скорее всего, продавать дом я не стану, – напустив на себя задумчивый вид, проговорил он. – Где ж мне жить тогда, если я останусь без дома?

– А ты… это… поселиться здесь решил, что ли? – не сдержала изумленного возгласа соседка.

– Ну, – коротко кивнул Антон. – А что удивительного?

– В качестве дачки, значит? – уточнила соседка.

– Ну зачем? Я, Светлана Ивановна, собираюсь совсем перебраться в Жашков. Жить и работать. – Добившись вполне прогнозируемой реакции, он пояснил: – Сейчас многие так делают. Кризис, знаете, большие города перенасыщены специалистами. Киев вообще похож на муравейник. Вот народ потихоньку и оттягивается туда, где дышится полегче. Дауншифтинг, приходилось слышать?

Насчет дауншифтинга – это вряд ли, но в целом такого объяснения соседке и нотариусу будет вполне достаточно. Не начинать же им втолковывать то, что и ему самому еще не до конца ясно, раскрывать душу. Да, у него, Антона Сахновского, есть желание оставить позади все, что с ним случилось за эти годы в Киеве, и найти себя, нового, там, где родился и вырос. В сущности, родиться второй раз или пережить метаморфозу, как куколка, которая становится бабочкой. Снова стать гадким утенком и доказать свое право на жизнь. Беда в том, что причину, по которой у сорокалетних мужчин появляются такие желания, не объяснить ни в двух словах, ни вообще словами.

Поэтому Антон решил не распространяться особо. Сами увидят.

– Н-да-а, – протянул нотариус после паузы. – Меняете, значит, столицу на провинцию…

– Люди везде живут, – усмехнулся Сахновский.

– А чем собираетесь заниматься?

– Я врач-хирург. Не из самых худших. Займусь своим делом. Вы же до сих пор, чуть проблемка посложнее, в столичные клиники мчитесь, надеясь на тамошних специалистов? Ну, а теперь незачем будет ездить. Все на месте, по высшему классу.

– Я вижу, у вас серьезные планы! – покрутил носом нотариус. – Что ж, попробуйте… Но не гарантирую, что наши светила не сожрут вас в два счета, да еще и без соли. Хотя попытка – не пытка.

– Неужели в Жашкове есть нечего, кроме кандидатов меднаук? – неловко пошутил Антон.

– Ну, вы прекрасно понимаете, о чем я, – без улыбки отозвался нотариус.

– Люди у нас, вообще-то, неплохие… – вклинилась Светлана Ивановна. – Но город маленький, все всех знают. Большая деревня… Да еще и трасса вдобавок…

– При чем тут трасса? – недоуменно вскинул глаза Антон. – И вообще, не в том дело. Надо работать, не заглядывать через забор к соседу, перестать считать чужие деньги – и все будет хорошо. Не знаю, получится у меня что-нибудь или нет, но надо пробовать. А насчет продажи… Это ведь всегда успеется, верно?

– Смотря за сколько, – философски заметил нотариус, покосился на часы и начал собирать бумаги. – Ну, я откланиваюсь. Услуги юриста вам еще понадобятся, если всерьез решили бросить в наших краях якорь. Обращайтесь, чем смогу – помогу.

Мужчины обменялись рукопожатием, и нотариус удалился с чувством исполненного долга. Еще на крыльце он избавился от проклятого галстука: на кой он сдался, если клиент – не столичная штучка, а свой мужик, жашковский…