Текст книги "Фронтовая любовь"

– Нет. Что-то случилось? Руководство подогнало новые вводные?

– Ничего не случилось. Просто… просто мне тут очень страшно, одной.

– Постарайся поскорее уснуть. И тогда все твои страхи уснут вместе с тобой.

– Я не могу. Уснуть. Стоит только закрыть глаза, и я тут же вижу… голову Пруденс… Ты… ты не мог бы подняться и немножечко посидеть со мной? Если тебе, конечно, не…

– Хорошо. Сейчас буду…

Пять минут спустя Митя поднялся в номер Элеоноры. Виновато улыбнувшись, она закрыла входную дверь на ключ, молча прошла в спальню и, не снимая дорогую шелковую пижаму, забралась под одеяло. Немного потоптавшись на пороге, Митя прошел следом.

– Ночник погасить?

– Как хочешь.

– Тогда оставлю. А то, боюсь, как бы по темноте самого не срубило.

В чем был, не раздеваясь, Митя полулег поверх одеяла рядом с Элеонорой, закинул правую руку за голову, а левой, деликатно, едва прикасаясь, взялся поглаживать ее спутанные, влажные после душа волосы.

– Не бойся… Пруденс отпустит тебя и не станет к тебе ходить. Ей тебе мстить не за что… – шептал Митя, успокаивая и убаюкивая Элеонору, как младенца. – Знаешь, я вдруг поймал себя на мысли, что она, может, даже и хотела какой-то такой смерти. Ну, разве что не такой страшной… Но… Она была воином. А воины – погибают в бою. Для них это лучше, чем от пьянства или давних кошмаров в потной постели…

Вскоре, совершенно незаметно и для него, и для самой себя, Элеонора уснула. Не сразу поняв это, Митя убрал из-за головы затекшую руку, на ощупь нашарил кнопку выключателя и, готовясь встать, чтобы тихонько, на цыпочках, уйти, на секунду опрометчиво прикрыл слипающиеся глаза.

Всё! Его срубило сразу, мгновенно. Встать с постели и вернуться в свой номер ему просто-напросто не хватило сил. Ну да для человека, в течение дня пережившего страшную смерть друга и чудом избежавшего смерти собственной, он и без того продержался запредельно долго…

* * *

Забыв накануне задернуть шторы, Элеонора проснулась в начале шестого от заливающего спальню яркого солнечного света, в котором причудливо кружились пылинки. А проснувшись, с удивлением обнаружила, что лежит на правом боку, а ее левая рука обнимает спящего в королевской позе – на спине, со свободно раскинутыми вдоль туловища руками и со слегка раздвинутыми ногами – Образцова. За секундной паникой (У нас ночью что-то было?!) последовал выдох облегчения. (Да нет же! Он полностью одет. Мало того – обут!)

Элеонора осторожно, чтобы не разбудить, убрала руку, села, упершись в спинку кровати и подтянув согнутые колени к груди, и уставилась на Митю.

А тому снилось что-то очень хорошее: он улыбался во сне, слегка приоткрыв обветренные губы, и от этой улыбки в уголках сомкнутых глаз собрались паутинки морщинок. Их белые кружева сейчас отчетливо проступили на загорелой почти до черноты коже, и Элеоноре невыносимо, до внутренней дрожи захотелось коснуться этих морщинок, пройтись кончиками пальцев по всей линии их узоров. Она долго не решалась, но все же решилась.

От первого же прикосновения Митя распахнул глаза – так, словно бы все то время, пока она его рассматривала, и не спал вовсе. И если первой ее реакцией после пробуждения была паника, то у него, скорее, смущение.

Элеонора руку не отдернула. Более того – слегка прищурившись, посмотрела на Митю чуть ли не с вызовом. Мгновение спустя их пальцы переплелись, и это взаимное прикосновение стало последней каплей…

Митя рывком притянул Элеонору к себе, и они, как безумные, начали целоваться и стаскивать друг с друга одежду. Но если с Элей все оказалось предельно просто – хватило лишь нескольких движений, чтобы легкий шелк соскользнул с ее тела, то вот с одетым Митей пришлось повозиться. Впрочем, дополнительные секунды уже принципиально ничего не решали, потому что потом, когда все преграды рухнули, время для этих двоих остановилось…

Глава седьмая

За завтраком Медвежонок установил новый персональный командировочный рекорд обжорства – три подхода к стойке с полной переменой блюд. А все потому, что наутро в ресторане народу оказалось в разы меньше, чем накануне. По причине террористического форс-мажора заявленная пресс-конференция была отложена на неопределенный срок и хмурые журналисты еще с ночи начали массово покидать Дамаск.

Лишь после того как Медвежонок, сыто рыгнув, отвалился из-за стола на диванчик – перевести дух, в ресторанном зале наконец появился Митя.

– Судя по твоему блаженному виду – жизнь удалась? – усмехнулся он, подсаживаясь напротив.

– Ага. Хорошо покушал – будто радио послушал. А тебя где черти носят? Верницкий с семи утра по этажам круги наматывал. Каждого встречного-поперечного про тебя расспрашивал.

– А, ч-черт! Совсем из башки вылетело! Не знаешь, в каком номер они?..

– Поздно, батенька, боржом кушать. Минут двадцать, как всем кагалом в аэропорт укатили.

– Хм… Неудобно получилось.

– Да ладно, уж мне-то не заливай. Лучше скажи, где ты от них все это время шхерился? Я ведь в ресторан проходом, к тебе тоже стучался-кричался. А в ответ – тишина.

– Да никуда я не шхерился! Я это… В фитнес-зал ходил. Размяться немного.

– Ку-уда ты?.. Хм… Ты, Митя, вчера ТАК размялся, что тебе теперь можно целый год в зал не ходить.

– Привет, мальчики! Приятного аппетита, Паша!

Подошедшую к столику госпожу Розову было не узнать. Посвежевшая, без какого-либо вмешательства косметики помолодевшая, она улыбалась приветливо, даже немного кокетливо. Так, словно бы и не было никакого страшного вчера.

– Спасибо, – удивленно отозвался Медвежонок и с подозрением покосился на коллег. – А чего это вы сегодня такие… хм…

– Какие? – с легким озорством уточнила Элеонора.

– Какие?

– Не знаю. Вернее, пока не могу сформулировать. Но – другие, факт.

– Как там Анжелика? – спросил Митя, уводя магистраль разговора от опасной темы.

– На Западном фронте без перемен. Так что я ей завтрак в номер заказал.

– Бедняжка. Может, мне с ней поговорить?

– Нет, Эля, не стоит. Боюсь, только хуже будет.

– Почему?

– Потому что ты у нее теперь однозначно ассоциируешься с… Ладно, проехали. Что у нас, вернее у вас, сегодня? Куда поедем?

– На рассвете самолеты наших ВКС нанесли серию ударов по западному Идлибу, в районе… – Эля подсела к столику, достала из сумочки телефон и, оживив его, принялась листать ухоженным алым ноготком. – В районе Джиср-эш-Шугур. Полтора часа назад началась наземная фаза операции. Сирийцы предлагают прокатиться, охрану гарантируют.

– Они вчера тоже много чего гарантировали, – вставая, проворчал Медвежонок. – Ладно, Идлиб так Идлиб, мне однохренственно. Вы тогда завтракайте, а я вас в холле подожду. Там сигнал wi-fi устойчивее.

Дождавшись, когда Паша уйдёт, Митя впился взглядом в Элеонору и, воспользовавшись тем, что ее рука лежала на столе, положил сверху свою ладонь. Элеонора среагировала улыбнувшись, но затем осторожно высвободила руку и поднесла указательный палец к губам. Дескать: тс-с, товарищ, держите себя в руках! И подобная мера предосторожности была совсем нелишней – после страшных событий к этой парочке русских постоянно были прикованы десятки заинтригованных взглядов.

* * *

Я никогда не забуду эти безумные и невероятно счастливые дни. Я и не предполагал, что еще способен на такие подвиги. Дни напролёт я пахал, как папа Карло, на наш канал, а потом на медвежонковский. Обедали на бегу, бог знает чем… Летом дни в Дамске жаркие, а ночи…

А ночи оказались ещё жарче. Настолько, что мы с Элеонорой почти не спали, а просто под утро теряли сознание от изнеможения. Но, как ни странно, просыпались счастливыми и готовыми к следующему длинному дню. За ужином и завтраком мы ели так, что Медвежонок ёжился – и всё равно мы оба стремительно худели – и днём и ночью с нас сходило не по семь, а по сорок семь потов…

Мы пробыли в Дамаске чуть больше недели, и эти дни пролетели как одно мгновение. Мы с Элеонорой словно забыли обо всём на свете – о Москве, о канале, о её семье… Мы словно сошли с ума. А может, и не словно… Да, мы действительно на самом деле сошли с ума… Но всё когда-нибудь заканчивается. Как говорят на Востоке: не задерживай уходящего, не прогоняй пришедшего…

* * *

Этот снимок ей нравился больше всего.

Древняя Пальмира. Закатное солнце окрашивает алым горизонт, на котором угадываются очертания колоннады, ведущей к торговой площади. Митя вполоборота сидит на бесформенной мраморной глыбе, строго в створе хорошо знакомого по обложке учебника истории для пятых классов места. Вот только знаменитой Триумфальной арки позади него нет. Боевики постарались на совесть: заряды были заложены очень серьезные, и далеко не факт, что груду оставшихся после подрыва мелких обломков когда-то можно будет собрать, скрепить раствором и восстановить в прежнем виде.[18]18
  20-метровая монументальная арка в сирийском городе Пальмира, также известная как Триумфальная арка. Построена из базальта, гранита и мрамора во времена римского императора Септимия Севера в конце II века. Венчала главную улицу, по обеим сторонам которой были расположены десятиметровые колонны. Арка считалась одним из выдающихся памятников города и входила в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Взорвана боевиками запрещенной в РФ группировки «Исламское государство».


[Закрыть]

Сдвинув брови, Митя курит, уставившись на тлеющий кончик сигареты. Фары их микроавтобуса зажжены, а потому в глубине Митиных зрачков мерцает холодный желтоватый отсвет.

Это вечер их четвертого дня вместе. Четвертого дня отношений, уже позволяющих обо всем говорить откровенно, вести себя непринужденно и чувствовать полную свободу от любых – справедливых ли, ложных ли – обязательств. Их четвертый подряд счастливый день. Многие ли могут похвалиться тем, что в их жизни было столько счастливых дней подряд?

«Вы действительно хотите безвозвратно удалить этот файл?»

Элеонора отхлебнула из бокала и, вздохнув, движением ноготка подтвердила:

«Да».

Не оставляя бокала, она поднялась с кресла, прошла к шторке, отделяющей бизнес-класс от эконома, и заглянула в салон. Почти все пассажиры здесь спали. Включая Медвежонка, натянувшего на глаза смешную, с рисунком широко распахнутых глаз маску для сна, и клубочком свернувшуюся рядом с ним Анжелику.

Но Образцов бодрствовал. Более того, сразу выцепил ее взглядом, словно бы знал, что она обязательно сюда заглянет. И когда Элеонора неслышно, одним движением губ, подозвала его, тотчас вскочил со своего места.

– У нас тут два задних кресла не заняты. Давай сядем? Я договорилась со стюардессами…

Митя с готовностью кивнул, и через пару секунд они устроились в больших, хотя и донельзя поюзанных креслах. Похоже, этот принадлежащий компании SirianAir самолет застал еще времена Асада-старшего.

– Вот тебе и бизнес-класс. А я-то думал…

– Помолчи, – перебила Элеонора. – Иначе я собьюсь.

– Хорошо. Молчу.

– Я… Я до последнего оттягивала разговор. В аэропорту уже решилась было, но сбагрить куда-нибудь Медвежонка так и не получилось. Хотя, может, просто не смогла.

– И о чем разговор?

– О том, что никакого продолжения не будет. Дома – ничего не будет.

Митя молча закусил губу. А потом грустно усмехнулся и кивнул.

– Эти наши семь дней… Мне никогда в жизни не было так хорошо. Правда, Митя! Я даже не знала, что ТАК вообще в принципе бывает… И если бы всё это случилось не сейчас, а, допустим, тогда, в Ираке, то…

– То?

– Это уже не важно. Ты, ради бога, прости меня. Но у меня есть определённые обязательства. У меня семья, дети. Я не могу, не имею права…

– Я всё понимаю, – кивнул Митя и осторожно взял ее за руку.

– Поверь, мне сейчас очень плохо. Совсем погано… Но я же не виновата… Я лишь теперь поняла, какой ты на самом деле!

– Я – разный.

– Нет! Ты – замечательный! Ты самый лучший!.. Да только – поздно… Я знаю, ты за меня жизнь был готов отдать! И я никогда не забуду… Ничего не забуду! Потому и прошу – отпусти меня! Я не могу! Очень хочу, но – не могу! Прости!

– Нечего мне тебе прощать, – после долгой, неприлично затянувшейся паузы горько отозвался Митя. – Я… Я всё понимаю. Просто – Восток. Бегут ветра не туда, куда хотят корабли.

– Что? – не поняла Элеонора.

– Ничего. Пословица такая, арабская.

Митя забрал у Элеоноры виски, залпом допил, поставил пустой бокал в выемку подлокотника, поднялся и молча выскользнул за штору.

Чего уж теперь? О решенном говорить – только путать.

* * *

По всем раскладам у них не было шансов напоследок пересечься в Шереметьево – пассажиры бизнес-класса и самолет покидают первыми, и багаж получают отдельно. Однако этим утром в зале прибытия Элеонору встречал не только супруг, но и сразу несколько съемочных бригад. А как вы хотели? Назвалась звездой – будь любезна соответствовать. Так что госпоже Розовой невольно пришлось притормозить и устроить нечто вроде небольшого, на ногах, брифинга. Не исключено, что толика славы могла бы сегодня перепасть и телеоператору Образцову. Но Митя, с ходу распознавший причину ажиотажа в зале, вовремя успел спрятаться за одним из киосков.

Здесь-то его вскоре и обнаружил Медвежонок. А обнаружив – охнул, наткнувшись на отчаянный, полный пронзительной муки взгляд. Такова была реакция Мити на гусарский поступок Юрия Ильича: спасая жену от назойливых коллег, он решительно растолкал телевизионщиков, легко, не по возрасту играючи, подхватил Элеонору на руки и под восторженное улюлюканье наблюдающих за этой сценой зевак понес ее к выходу. Надо ли говорить, что картинка, изображающая олигарха «с человеческим лицом», стала достойным финальным аккордом к новостным сюжетам о возвращении на родину героической российской журналистки?

– Розов-то – молотком! Есть еще порох в пороховницах!

– А? Что? – непонимающе переспросил Митя.

– Я говорю, тут, на втором этаже, неплохой бар имеется. Может, заглянем? На ход ноги? И за обошлось?

– Да. Похоже, Медведяра, тебя и в самом деле невозможно сбагрить.

– В каком смысле?

– В прямом. Ладно, пошли. В твой неплохой…

* * *

В баре они взяли по сто пятьдесят разминочных, руководствуясь принципом – «а дальше как пойдет». В отличие от Медвежонка Митя выпил свою порцию в два захода и с угрюмым выражением лица внимал теперь нарочито беззаботному Пашиному трепу.

– …В начале 1990-х, когда рухнул железный занавес, попал я в группу наших журов, которую направили в США – учиться и перенимать опыт у тамошних акул пера.

– Понятно. Вот, значит, откуда ноги растут у твоего либерасячьего мировоззрения.

– Запомни, Митенька! Любые ноги – они всегда из одного и того же места растут! Но сейчас не об этом. Так вот: в ту поездку жили мы в разных городах США, и, кстати, всегда в очень хороших гостиницах. Группа была большая, рыл 50. Ну и практически все за это время успели перезнакомиться, перевлюбляться и перетрахаться. В общем, натурально «Санта-Барбара».

– Можно начинать смеяться?

– А я тебе, друг мой, не комедь, а очень даже наоборот рассказываю. В общем, сложилась там у нас одна пара. Она – уже довольно известная московская журналистка. Он – начинающий, но подающий надежды кор из Новосибирска. Оба – люди семейные.

– Ненаказуемо, – мрачно откомментировал Митя.

– Разумеется. Проблема в том, что накрыло их под самый занавес наших американских скитаний. А потому этот разгоревшийся пожар к моменту возвращения ещё не успел прогореть. И вот точно так же, как мы час назад, прилетает наша компашка в Шереметьево и проходит в зал прибытия. А там: её супруг встречает, его, соответственно, вторая половина. И вот когда эти двое, перед тем как расходиться, последний раз друг дружке в глаза посмотрели… М-да… Это, я тебе скажу, старик, было… Вот реально мороз по коже. Всё равно как у Штирлица с женой в кафе «Элефант»… Даже меня – человека, который, хм… совсем не по этой части, зацепило! Так вштырило, что немедленно захотелось пойти и нажраться. Чего я и не преминул сделать. Что тогда, что сегодня.

– Ты это к чему клонишь? – нахмурился Митя. Смутно начиная догадываться, что медвежонковский треп – это всего лишь затянувшаяся прелюдия к серьезному разговору.

– Я, Мить, давно понял, что промеж вас с Элькой электрическая дуга проскочила.

– Иди ты знаешь куда?!

– Ты только не заводись! Я ж не в плане стёба!.. И не думай – я про вас никому ни полсловечка. Более того: как и обещал, кое-что для вас сделаю. Да что там – уже делаю. Но подробности пока озвучивать не стану. Чтоб не сглазить.

– Понтярщик ты, Медведяра, – после паузы, с усмешкой резюмировал Митя. – Хлебом не корми – дай лишний раз туману вокруг да около напустить… Понтярщик и враль.

– Время нас рассудит, – пафосно заявил Медвежонок, допивая наконец свой стакан.

– Куллюна фи йад-улла! [19]19
  Все мы в руке Аллаха (араб.).


[Закрыть]

– Чего сказал?

– Я говорю – домучил? Повторим?..

Конец первой части

Часть вторая
Любовь

Глава первая

…А дальше снова покатилась моя прежняя жизнь. Жизнь без Элеоноры. И поначалу это была, конечно, мýка мученическая. Врагу не пожелаешь.

Выручала работа. Я пахал, как в песне поётся, «от зари до зари, от темна до темна», соглашаясь на любые командировки. А уж предложениями поучаствовать в самых разных ток-шоу меня просто завалили. Я почти никогда не отказывал. Лишь в тех случаях, когда знал, что на эфир приглашалась и Элеонора тоже. Мы сознательно и старательно делали всё, чтобы пересекаться по минимуму, и такая тактика сработала – боль начала постепенно отступать, а былой любовный костёр прогорел до самых крохотных угольков. Ещё немного – и всё бы на этом, пожалуй, и закончилось. Но как-то вечером, дней за десять до неумолимо подступающего Нового года, в мою квартиру позвонил…

Нет, не Дед Мороз. Хуже.

Звонок прозвучал в унисон с дзыньканьем микроволновки, сигнализирующим о готовности немудреного холостяцкого ужина. Чертыхнувшись, Митя вернул в холодильник запотевшую до нужной кондиции «маленькую», прошлепал в прихожую и открыл дверь.

На пороге стоял Медвежонок – заснеженный, лыбящийся, пьяненький.

– О боги! Медведи вышли из берлоги!.. Каким ветром тебя надуло?

– Ветром?.. Да, можно и так сказать. Ветром перемен.

– Ого! Считай, заинтриговал.

– Быть может, мне все-таки будет дозволено войти?

– Заваливай, что ж с тобой делать. Вешалка, тапочки, познакомьтесь с дядей Пашей.

– Не-не, раздеваться не буду. Я на минутку.

– Да ладно тебе. Не кокетничай.

– Правда, Митя, не могу. Меня внизу машина ждёт. Вот, специально заехал накануне. Чтоб потом не было разговоров: дескать, Паша воспользовался случаем и сел на чужую волну.

– Ку-уда ты сел?

– Помнишь, в Дамаске я тебе обещал, что отбатрачу-отстираю? Так вот – я таки отстирал. Завтра в новостях появится сообщение о том, что вы с Элеонорой получаете международную премию «Honest journalism» в номинации «За выдающуюся подачу сенсационного материала».

– Да ладно?!

– Скромно замечу, что в нынешней ситуации, когда само упоминание России на Западе вызывает токсикоз, а её федеральные каналы именуются пропагандистским оружием Путина, сие есть прецедент исключительно немыслимый.

– Допустим – удивил. Но при чём здесь?..

– А при том, старичок, что принятие подобного решения не обошлось без лоббирования со стороны, не побоюсь этого слова, международного гей-движения.

– Иди ты?!

В ответ Паша с оттенком снисходительного превосходства улыбнулся.

– А я тебе, Митя, всегда говорил, что вы нас, мягко говоря, недооцениваете… Короче, не хочу говорить, чего мне это стоило и каким именно местом я это дело для вас… Всё, будем считать, что отныне мы в расчёте. Я поехал, ну а ты завтра, с утра, читай англоязычные новостные сайты. Пока-пока…

С этими словами Медвежонок удалился, оставив Митю пребывать в состоянии легкого обалдения.

Сказать, что Пашка удивил, значит не сказать ничего. В конце концов удивление – всего лишь кратковременная человеческая эмоция. Поведанное же Медвежонком известие вштырило – будьте-нате. Это было потрясение, событие из разряда «так не бывает!» Почему? Ну, в грубом приближении, представьте: вам по секрету сообщают, что завтра Нобелевскую премию мира получит доктор Геббельс. За какие такие заслуги? Не суть. Например, за фразу «Дайте мне средства массовой информации, и я из любого народа сделаю стадо свиней». Разумеется, я немного утрирую, но… По нынешним временам проще верблюжий караван с санкционными товарами провести через таможенное окно, чем российскому журналисту добиться официального признания у западных коллег.

Увы мне! Я очень, слишком долго существую в профессии. Настолько долго, что помню времена, когда журналисты, независимо от принадлежности к государству и политическому строю, старались быть объективными. Когда профессиональной нормой было стремление разобраться в том, как оно обстоит на самом деле. Но времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. И теперь нормой в журналистском цехе стало отстаивание коллективистской, политически-ориентированной позиции. По этой причине не то что нейтрального – хотя бы просто сомневающегося жура в наше время днем с огнем не сыщешь.

И ладно бы только там, на пресловутом Западе, но и у нас такая же фигня. Даже если не брать в расчет «снежного» Медвежонка и его команду, то и без них слишком многие молодые, да ранние взялись создавать собственную систему координат и утверждать свои ценности: мол-де, должно быть только так и никак иначе. И что удивительно – я ни разу не слышал из их медовых уст критики в адрес Штатов или Евросоюза. Но при этом они постоянно обсирают страну собственную. Типа, разделяют американские ценности? Что ж, имеют право. Но это ни разу не ценности персонально товарища Образцова! И никогда ими не станут, ибо слишком поздно товарищу Образцову менять и шкуру, и убеждения.

И вот сегодня вечером неожиданно выяснилось, что люди, которым ненавистно самое мое право ковыряться в носу (наравне с ними перстом указательным), решили присудить нам с Элеонорой свою корпоративную премию. И в данном случае не важно – снизошли они или, напротив, возвысили? Важно другое: а оно мне надо?! Из их рук?!! А что если в их глобалистском мире тоже действует наше, уркаганское: вход – рупь, выход – два?!

* * *

– …Вызывали, Александр Михайлович?

– Еще как вызывал! – возбужденно отозвался Кул. – Проходи, Митюша, подсаживайся.

Образцов просочился в кабинет весь и лишь тогда с напускным равнодушием кивнул сидящей напротив шефа Элеоноре:

– Здравствуйте, Элеонора Сергеевна.

– Здравствуйте, Дмитрий Андреевич.

Утренний звонок-вызов Кула застал Розову на подмосковной даче, так что на работу она сегодня прикатила в непривычно демократическом прикиде: черный грубой вязки свитер под горло и неопределенного цвета потертые джинсы. Еще и с нашлепкой в виде черепа на правой коленке. Но, странное дело, столь простецкий, даже люмпенский вариант только добавил ей шарма. К слову, носить свитера не брезговали такие мегазнаменитости, как Грета Гарбо и Мерилин Монро. В английском языке существует даже самостоятельное обозначение подобного типажа – «sweater girl». Причем под ним подразумевается не только «девушка в свитере», но и «девушка с большой грудью». А в том, что с грудью у замдиректора канала все в полном ажуре, Митя имел возможности удостовериться лично.

– А вы чего такие скучно-официальные, голуби мои? – недоуменно воззрился на подчиненных Кул. – Такое событие раз в жизни случается. Да и то – не у всякого. Час назад пришло приглашение для вас двоих на церемонию награждения. Honest journalism! Как звучит, а?!

– А я до сегодняшнего дня даже и не знала, что существует такая премия.

– Ничего удивительного. Учитывая, что она была учреждена еще в 2002 году, но до сих пор её ни разу не получали журналисты из России. Короче… Наши, а с ними и персонально ваши, голуби мои, акции повышаются. Чему лично я чертовски рад.

– Вот сейчас бы – да и прикупить, – хмыкнул Митя. – Только с финансами худо.

– Чего прикупить?

– Акции.

– Тьфу на тебя!.. Элечка, надеюсь, хотя бы тебе не нужно объяснять, насколько эта премия важна не только для нашего канала, но и для России в целом?! В нынешней непростой обстановке, когда вовсю активизировались силы, стремящиеся к бойкотированию нашей страны по всем возможным направлениям, подобное международное признание – это с большой буквы прорыв!

– Души` прекрасные прорывы, – снова не удержался от ремарки Митя.

И невинно пояснил:

– «Души`» – это глагол.

– Дмитрий! Можно хотя бы сегодня обойтись без твоих дурацких комментариев?

– Как скажете, Александр Михайлович.

– Уже сказал… Итак! По статуту премии церемония награждения проводится ежегодно, на рождественской неделе, в одной из европейских столиц. На этот раз – в Праге. Как по мне, для встречи католического Рождества городишко самый что ни есть романтичный. Как полагаешь, Эля?

Погружённая в свои мысли госпожа Розова отозвалась не сразу.

– Что? А… Да… Наверное…

– Нет, вы оба мне сегодня решительно не нравитесь. Другие бы на вашем месте…

– Напьются – будут.[20]20
  Цитата из кинофильма «Бриллиантовая рука».


[Закрыть] – докончил Митя и выразительно посмотрел на Элеонору.

Та, в ответ, обожгла его сердитым взглядом.

– Отрадно, что все расходы по пребыванию берёт на себя принимающая сторона, – продолжил Кул. – С нас только билеты туда-обратно. Ну да, я рассчитываю, что Юрий Ильич окажет каналу посильную…

– Окажет, – вздохнув, подтвердила Элеонора. – Ему не привыкать.

– Вот и ладушки. Тогда более я вас не задерживаю. Командировки и суточные получите в бухгалтерии. Всё, летите, голуби, летите… Да, и магнитик мне привезти не забудьте!

Синхронно поднявшись, новоиспеченные лауреаты направились на выход. Митя галантно распахнул перед дамой дверь, пропуская первой.

– Митюша, будь ласка, задержись на минутку!

Образцов прикрыл дверь и возвратился к столу генерального.

– Скажи мне, друг мой ситный, что у вас с Элей?

– А что у нас? С Элеонорой Сергеевной?

– Я про отношения. Так и не наладились?

– Отчего же? У нас прекрасные творческие отношения.

– Я надеялся, что уж после Сирии… После всей этой… заварухи… Вы всяко должны были как-то… не знаю… сплотиться, что ли.

– А! В этом смысле?! В этом смысле мы, само собой… Разумеется… Мы в работе – плоть от плоти!

– Ай, да ну тебя к лешему! Вот уж действительно – горбатого могила исправит!.. Ладно, проехали. По большому счету, мне ваши межличностные отношения до лампады. Просто хочется, чтоб в Праге ненужных эксцессов не случилось. Промеж вас двоих. Потому очень тебя прошу…

– Я понял, Александр Михайлович. Не переживайте, все будет нормально.

– Ну-ну. Дай-то бог. И еще одно… Ты это… На вручение всё-таки как-то поприличнее оденься. Чтоб нам тут за державу не краснеть.

– Вашбродь! – Образцов картинно вскинулся и стукнул себя кулаком в грудь. – Да ради державы престижу я готов даже носки менять! Ежедневно! Клянусь всеми спиртными напитками!

– Вот-вот! И это дело – тоже. Не налегай. Потому как…

– Там шпионки с крепким телом? Ты их в дверь – они в окно? – невинно процитировал-уточнил Митя.

– Не смешно… На самом деле там и без шпионок. Найдется. Кому.

– Кому – что?

– Державе. В вашем, на пару с Элеонорой, лице. Подосрать… Всё! Ступай-езжай. Лауреат, блин…

Покинув кабинет Генерального, Митя обнаружил в пустом коридоре дожидающуюся его Элеонору. Он уже и забыл, когда они в последний раз оказывались столь близко друг к другу в формате «один на один».

– Я созвонилась с Юрием. В Прагу, туда и обратно, полетим бизнес-классом.

– Вот как? Хм…

– А что не так?

– Нехорошо это.

– Что именно?

– Я говорю, нехорошо это – за счёт твоего мужа. Получается, я как… как содержан какой-то.

– Прекрати! И не обижай, пожалуйста, Юру! Он ведь от чистого сердца! И вообще, он… – не докончив фразы, Элеонора болезненно усмехнулась.

– Он?

– Он всё порывается с тобой пересечься, познакомиться.

– С какой, стесняюсь спросить, целью?

– С человеческой. Юра тебе очень благодарен. Он же знает, что ты меня… спас.

– По части спасения – это не ко мне, это к Господу Богу. Ну, а ты ему что на это?

– А что я? Я и без того лишний раз боюсь ему в глаза посмотреть… Изобретаю самые разные доводы, чтобы такая встреча не состоялась.

– Понятно… Но всё-таки, согласись, забавно получается?

– Ты это о чем?

– История повторяется: снова командировка на три дня; снова за границу; снова вдвоём.

– Вот именно. Повторяется. И хорошо бы – не в виде фарса. Потому: давай-ка за оставшееся время мы с тобой морально подготовимся, возьмём себя в руки и максимально достойно перенесём и вытерпим это церемониальное мучение?

– Как скажешь… ненаглядная.

– Митя! – Элеонора уставилась на него почти умоляюще. – Пожалуйста!

– Всё-всё. Молчу-молчу.

– Встречаемся послезавтра днём, уже в Шереметьево. Слава богу, Юра в отъезде и проводить меня не сможет.

Отчеканив последнюю фразу, госпожа Розова быстрым шагом направилась в сторону лифтов. Митя проводил ее удаляющуюся фигуру невеселым взглядом и нехотя поплелся в монтажку, где с него тотчас затребовали обстоятельную проставу за будущую премию. А как иначе? С чем другим, но с оперативной информацией дело на канале всегда было поставлено хорошо. Потому – служба такая.

Вот так оно в тот раз всё и сорганизовалось. Конечно, я мог бы встать в пятую позицию и отбрехаться, чтобы в очередной раз искусственно развести себя по времени и месту с Элеонорой. Но, во-первых, для этого требовалось изобрести какие-то ну о-очень убедительные аргументы. А во-вторых… Поразмыслив, я решил, что на самом деле хочу, даже желаю постоять на пражской сцене. И не просто постоять – получить порцию аплодисментов. Пусть неискренних, но церемониально обязательных. И аплодисменты эти в тот момент будут адресованы не только нам с Элькой, но и, простите за пафос, России.

Ради бога, только не сочтите меня за эдакого оголтелого путиноида! Уверяю, далеко не все из того, что происходит в моей стране, мне нравится. Но желать ей бед, а тем паче – поражения, не могу. Не имею права. А вот разделить с ней редкую по нынешним временам сладость победы – запросто…

* * *

В этот раз Образцов собирал командировочную сумку самостоятельно. Ну да и собирать там особо было нечего. Учитывая, что всей поездки – два с хвостиком дня, а устроители поклялись обеспечить бытовой райдер в режиме All inclusive. Много больше времени ушло на приведение в божеский вид видавшего виды костюма-двойки с лоснящимися пятнами на локтях. Нагуглив, что от них можно избавиться при помощи водного раствора нашатыря, Митя взялся забодяжить таковой, но тут некстати подал голос мобильник. Высветившийся на экранчике номер указывал, что абонент пробивается с некоего стационарного городского телефона.

– Слушаю.

– Господин Образцов?

– Меня больше устраивает обращение «товарищ».

– Вас беспокоят с «Радио Свобода». Дмитрий Андреевич, у нас к вам всего один вопрос: скажите, как вы намерены поступить с причитающейся вам премией «Honest journalism»? Примете ли вы ее или же гордо швырнете в лицо организаторам, за которыми, как известно, стоят клеветнические русофобские…

– Медвежонок! Иди в жопу!

– Бли-ин! Ты меня узнал?

– Тебя и Путина я узнаю всегда.

– Облом. То есть теперь я могу снять бельевую прищепку с носа?

– Можешь оставить. Думаю, она тебе к лицу.

– Ни фига не остроумно… Когда вылетаешь?

– Через четыре часа.

– Надеюсь, Розовая Королева летит в Прагу без супруга?

– Без.

– Прекрасно. На данном этапе дядя Паша сделал все, что мог. И даже больше. Ну а далее, дружок, как бы это пафосно ни прозвучало, все в твоих руках.