Текст книги "Расследователь: Предложение крымского премьера"

– Нет. Для идентификации категорически непригодны.

– Что-то еще приметное есть? – спросил Андрей.

– Есть, господа, есть! Еще и как есть! – сказал эксперт таким голосом, что стало ясно: действительно есть.

– Что же? – спросил Обнорский после паузы. Боротынцев тоже выдержал паузу, потом сказал:

– Труп пролежал в земле совсем недолго – два-три дня. Максимум. А скорее всего – не более суток.

– Почему? На чем основывается ваш вывод?

– Потому что он, можно сказать, стерилен. В нем нет никаких личинок насекомых! – торжественно произнес эксперт.

– Ну и что это означает?

– Неужели непонятно, что это означает? Характер гнилостных изменений дает – как минимум! – месячный «возраст» трупа. Даже с учетом возможной химобработки с целью искусственного «старения». А на теле ни одной личинки! Так, господа, не бывает. Если тело хранится в земле, на нем обязательно откладывают личинки насекомые. Тело хранили где-то в другом месте. Причем хранили в герметичной упаковке… Вот именно об этом мне велели молчать.

– А кто, Дмитрий Исаич, велел вам молчать? – снова спросил Андрей.

Эксперт посмотрел на него ехидно, пьяновато и погрозил пальцем.

– К Затуле, – сказал он, – к Затуле! Все вопросы к ней.

– А почему к ней?

– Потому что к ней. Я все сказал и больше не скажу НИ-ЧЕ-ГО. Понятно вам?

– Понятно. А хоть на труп-то можно взглянуть?

– Нельзя.

– Да бросьте вы, Дмитрий Исаич. Вы так интересно рассказывали! Можно нам взглянуть на труп?

– Нельзя, господа, нельзя. Нету у меня трупа.

Повзло и Обнорский переглянулись.

– Простите, – сказал Андрей. – Простите, а где же он?

– Изъяли вчера. Увезли. А руку забрала Затула.

Коля Повзло приоткрыл рот. Боротынцев захохотал.

***

Когда они вышли из помещения морга, было им немножко не по себе.

Сверкало солнце, и плыли в небе белые завитки облаков. Грелся на скамеечке толстый рыжий кот, косил сонным глазом. Все вокруг было тихо, мирно и безмятежно. Теплый ветер слегка шевелил ветви деревьев… за белой кирпичной стеной морга, в облаке тяжелого трупного запаха, сидел сильно нетрезвый человек в несвежем халате. Только что он рассказал такое, от чего волосы могут встать дыбом.

***

– …А руку забрала Затула.

Повзло приоткрыл рот. Боротынцев захохотал. Обнорскому хотелось схватить эксперта за ворот халата, тряхнуть и спросить: «Что ты мелешь? Что ты несешь, трупорез? Какую руку?! Какую, к черту, руку забрала Затула?…» Он сдержался. Он закурил и спросил:

– Простите, Дмитрий Исаич, я не понял. Какую руку забрала Затула?

– Правую. Правую руку забрала.

– Зачем?

– На холодец, – ответил эксперт и снова захохотал. Андрей и Коля переглянулись: белая горячка? А черт его знает!… Желание тряхнуть эксперта или врезать ему по «персональному компьютеру» стало еще сильнее. Обнорский затянулся и сказал:

– Честное слово – ничего не понял. Объяснитесь, Дмитрий Исаич.

И Боротынцев «объяснился»: он тоже долго не понимал, что труп принадлежит Горделадзе. Труп и труп. Не первый и не последний. Их каждый день на Украине десятками находят… Зарезанных, зарубленных, застреленных! А сколько самоубийц вынимают из петли – вы знаете? А сколько дохнет наркоманов? А сколько каждую зиму замерзает бомжей и беспризорников?… То-то, р-р-расследователи! Мать вашу! Сидите в сытеньком Киеве… пардон, в Москве… пардон, в Питере… а впрочем, какая на х… разница?! Сидите в своих столицах и ни хера вы не понимаете. В политику все играете. А политика-то вся к одному сводится: кто к пирогу дорвался, тот и отрезал себе кусок. Другим – шиш. Другим – хер смачнi. Сторонiм вiзд заборонено… А Бунчуки, Лазаренки, Тимошенки все воруют, воруют… Все тащут, бляди.

Алкоголь уже давил на мозг эксперта стопудовой тяжестью, речь сделалась неровной, временами бессвязной. Паузы между фразами становились все длинней. Обнорский и Повзло слушали этот монолог отстраненно. К теме, которая привела их сюда, «поток сознания» Боротынцева не имел никакого отношения… Ломая спички, эксперт долго прикуривал. Прикурил наконец и поднял глаза на Обнорского.

– Горделадзе! – сказал он. – Горделадзе…

Конечно, сначала он не связал голого, безголового мертвеца с киевским журналистом… труп и труп. И даже перстень не подтолкнул его к этой мысли. И кулончик найденный не подтолкнул. Случайно вдруг в голове вспыхнуло… потом, через день! Сидели вечером с Панасом… Панас Игоревич – главврач местный… сидели, выпивали, зашел разговор о Горделадзе… сейчас все говорят о Горделадзе… И – как вспыхнуло в голове: вот! Вот оно – срослось все! Я враз вспомнил ориентировку. Панаса Игоревича бросил, побежал в морг…

– Когда это было? – спросил Повзло.

– А?

– Когда вы поняли, что таращанское тело – это тело Горделадзе?

– Давно…

– Хороший ответ. А точнее?

– Пятого, кажется, ноября.

– Что было дальше?

Дальше было так: он пошел к Петренко – следователю прокуратуры: это – Горделадзе! А Петренко – дура дурой – испугалась. «Ох, – говорит, – только этого нам не хватало, Дмитрий Исаич…» Да и ее понять можно – без году неделя бабенка на следствии, кроме пьяных драк ничего и не вела… А тут – Горделадзе!

«Ой, – кричит дурища, – караул. Без ножа, Исаич, режешь. Только нам этого хохляцкого грузина не хватало…» В общем, подал бумаги по инстанциям. Но ведь никому ничего не надо. Ментам – не надо, прокуратуре – тоже не надо… все пишут бумажки. Стулья жопой полируют, лохи гребаные. И тогда он позвонил Затуле. Он позвонил Затуле, и на другой день она приехала. Берию с собой притащила… «Кого-кого?» – спросил Повзло. «Лоха кавказского. Ну чистый Берия, только без пенсне. Зато в очечках, и зовут – не поверите – Лаврентий».

– Поверим, – сказал Коля. Он сразу опознал человека, которого так колоритно описал эксперт.

…Алена привезла с собой медицинские документы Горделадзе. Сказала, что в Абхазии Георгий попал под минометный обстрел. В правой руке остались мелкие осколки… И тогда эксперт ОТДЕЛИЛ КИСТЬ ПРАВОЙ РУКИ ТРУПА. (Обнорский и Повзло переглянулись. История все больше превращалась в нечто совершенно невообразимое, кошмарно-голливудское… В углу комнаты как будто сидел Стивен Кинг, а за его плечом прятался в тени педагог Сливко [Анатолий Сливко – маньяк-расчленитель. Заслуженный учитель РСФСР], жутко было и противно…) Он отделил кисть руки и отнес в соседний корпус, на рентген.

Рентген показал наличие мелких металлических осколков!… Затулу колотило… Ее колотило, а Берия ее успокаивал, давал какие-то таблетки. Потом они пошли искать машину.

– Какую машину?

– Грузовую. На легковухе труп не повезешь.

– Вы собирались отдать им тело? – спросил Андрей.

– А на х… оно мне? – ответил Боротынцев. – Пусть забирают.

– И они забрали?

– Не успели. Приехали киевские менты и сами забрали. А мне сказали, чтобы я помалкивал… не желаете выпить?

После рассказа эксперта самое то было бы выпить. Хлебнуть из бутылки с черепом и надписью «ЯД!». Запить водой из старого чайника с потрескавшейся синей эмалью и заорать что-нибудь матерное, злое, обращенное непонятно к кому… к эксперту? К мертвому, обезглавленному, лишенному еще и руки Горделадзе? К самому себе?

– Спасибо. Не желаем.

Они вышли из морга. Сверкало в небе солнце, и плыли белые завитки облаков.

***

В Тараще зашли и в прокуратуру. Следователь Петренко оказалась на месте. Визит журналистов (да еще иностранных журналистов!) застал ее врасплох. Она темнила, путалась в датах, событиях, фамилиях. Возможно, от растерянности. А возможно – нет. После вопроса: кто и на каком основании изъял труп из морга? – занервничала и, сославшись на занятость, выставила Обнорского и Повзло из кабинета.

Андрей с Николаем захотели пообщаться с прокурором, но прокурора, как на грех, не было – его вызвали в Киев. Вышли из здания прокуратуры, сели в машину, закурили.

– Похоже, – сказал Повзло, – госпожа Петренко не очень-то искренна с нами.

– Похоже, – ответил Обнорский, – ей тоже посоветовали не трепать языком. Ладно, поехали к Сушкам.

Метрах в тридцати от здания прокуратуры стояла серая «пятерка». Мужчина на заднем сиденье щелкал затвором «Никона».

Разговор с Сушками не принес ничего нового. Старший Сушок уже несколько осмелел, оправился, сам попросил пять гривен на бутылку. Синяк у него начал менять цвет. Пять гривен ему дали. Он оживился и рассказал, что с трупом – дело-то серьезное… ото, какое серьезное!… В поселке говорят, что на дороге, недалеко от того места, где нашли тело, люди видели дорогой джип. А рядом с ним – женщину с автоматом в руках. Причем женщина стояла так, чтобы закрыть собой номер. Было это дня за два до обнаружения тела… Ох, нечисто тут, нечисто.

– Я этот бред даже слушать не хочу, – буркнул Обнорский.

***

От Сушков поехали обратно в Киев. На трассе никто их не сопровождал, но в Киеве, возле ипподрома, на хвост аккуратно села скромная «девятка». Довела до гостиницы.

– Количество непременно переходит в качество, – устало произнес Обнорский.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Повзло. Они сидели в номере Повзло, смотрели в сгущающиеся сумерки за окном. Работал телевизор. Показывали то Бунчука, то Затулу, то Горделадзе. Вперемешку звучала русская и украинская речь. Раскручивался новый виток скандала – вокруг тела… Грузинский хохол (хохляцкий грузин?) становился «народным героем» и «знаменем оппозиции».

– Я имею в виду, что количество разного рода «маленьких хитростей» в исчезновении Г.Г. уже зашкаливает за все разумные пределы и представляется совершенно шизофреническим, – сказал Обнорский.

Коля приглушил звук телевизора, ответил:

– Да, триллер еще тот получается… Но теперь-то ты веришь, что в лесу нашли тело Горделадзе, а не бомжа какого-то?

– С вероятностью девяносто девять процентов – верю.

– А один процент? Его куда девать?

– Оставим его, Коля, на те непредвиденные чудеса, которых в этом деле уже больше, чем в сказке про Золушку… Но, поскольку мы материалисты, то в чудеса не верим. Давай-ка прикинем, с чем мы столкнулись и на какие вопросы хотим получить первоочередные ответы.

Повзло совсем выключил телевизор, расследователи сели за стол друг напротив друга.

– Итак, – сказал Обнорский, – давай подведем итоги по «таращанскому телу». Сформулируем вопросы – возможно, получим и ответы. Горделадзе исчез шестнадцатого сентября. Похищение это было или нет, мы пока не знаем.

– Конечно, похищение, – убежденно сказал Николай.

– Я на сто процентов не уверен. Нельзя исключить, что Г.Г. был «похищен» по согласию…

– А тело?

– А вот потом, когда «похитители» поняли, что эффекта достигли большего, чем ожидали, они решили, что возвращение живого Г.Г. им уже не нужно. Но это всего лишь версия. Итак, Георгия похитили. Сразу убивать не стали – это однозначно.

– Обоснуй.

– Если бы убили сразу – стоило бы увозить тело? Грохнули, бросили труп на месте и смотались. Или уж, по крайней мере, выбросили в Днепр… зачем в Таращу-то везти? Но ведь увезли. Резонно предположить, что с Георгием хотели плотно поработать в спокойной обстановке. Например, получить от него некую информацию.

– Какую?

– Не знаю. Знаю только, что его увезли за сто с лишним верст. Для этого нужны веские причины. Возможно, у них там есть некая конспиративная хата, «нора»… бункер…

– Ага, функционирующий с войны бендеровский схрон, – поддакнул Коля. – Сидят гады в бункере, хлещут «Черную вдову», а пустую тару выбрасывают наружу.

– Или, – продолжил Обнорский, – его просто там выдерживали. Ждали момента, когда его можно выпустить… но что-то в их планах переменилось.

– Возможен другой вариант: ничего они не хотели узнать от Г.Г., а наоборот – накачать его самого информацией, а потом сделать из него информационную бомбу.

– Довольно сложно, – сказал Обнорский, – но в принципе не исключено. Гадать сейчас бесполезно… Факт: Георгий исчез. Увезен либо добровольно, либо принудительно. Живым. Возможно, в Таращу или близлежащие окрестности. Спустя какое-то время его убивают… Кто? как? почему? – мы не знаем. Знаем только, что труп до поры до времени «выдерживают», «томят» как гуся. Но при комнатной температуре, в герметичной упаковке.

– Это, – сказал Повзло, – всего лишь точка зрения эксперта.

– Верно. Но я не думаю, что Боротынцев это выдумал. Он растерян, он, вероятно, напуган и потому пьет… но в своем деле он не новичок. Новичок, может быть, вообще не обратил бы внимания на эти нюансы. А Боротынцев обратил. Итак, труп «выдерживали». Зачем? Почему? Да потому, что ждали момента, когда его можно будет запустить в игру. Когда появление мертвого Горделадзе будет выгодно… Что скажешь, Коля?

– Ну не знаю… – неуверенно сказал Николай.

– Так ведь и я не знаю, – усмехнулся Обнорский. – Я просто рассуждаю. И запросто могу ошибиться…

Зазвонил телефон. Андрей снял трубку:

– Алло!

– Обнорский, – сказала Галина, – куда ты пропал?

– Здесь я, Галя, здесь.

– Я уже соскучилась. Когда ты придешь?

– Давай я, как освобожусь, позвоню.

– А что ты делаешь?

– Я сейчас занят.

– И как ее зовут?…

– Коля, – вздохнул Андрей.

– Как-как? Оля?

– Ладно, это мы с тобой потом обсудим.

– В ванне?

– И в ней тоже… о'кей?

– Йес. Жду звонка. Целую. Оле привет.

Андрей положил трубку, закурил. За окном было уже совсем темно, «вулиця Хрещатик» сияла огнями. «Чем я занимаюсь? Меня такая женщина ждет, а я херней занимаюсь… Покойнику безголовому кости перемываю. Что ж я за мудак такой? Почему у меня в жизни все шиворот-навыворот?…»

– На чем мы остановились? – спросил Обнорский.

– На том, что ты не уверен в своих выводах.

– Да, я не уверен… я запросто могу ошибиться. Но косвенные факты подталкивают к выводу: труп «выдерживали» под некое событие. Недаром же его и закопали так, чтобы он был гарантированно обнаружен… что и произошло.

– Ну допустим. Допустим, что это так… Небрежно «спрятали» тело, «забыли» украшение, «забыли» бутылку-указатель. Но зачем голову-то в таком случае рубить? А, Андрюха?

Обнорский ничего не ответил. Он задавал себе тот же вопрос: зачем Горделадзе отрубили голову?

***

Андрей и Галя валялись в джакузи и обсуждали вопрос о женском эгоизме и мужском альтруизме. Собственно, обсуждали – это громко сказано. Обнорский лишь вяло отвякивался, а ораторствовала в основном Галина. Она считала, что весь мужской альтруизм – это вывернутый наизнанку эгоизм. Считая, что делает счастливыми несколько женщин, мужик на самом-то деле не делает счастливой ни одну, а сам цинично эксплуатирует женские чувства и тела…

– Но с тобой, Обнорский, – подвела итог Галина, – вообще бесполезно говорить. Ты испорчен окончательно и бесповоротно.

– Почему же это, – удивился Андрей, – я испорчен окончательно?

– Потому что ты несколько лет провел на Востоке, где отношение к женщине известно какое.

– Какое же?

– Потребительское.

– Да ну?

– Конечно. Если женщину можно купить, как горшок, и поместить в гарем, как в тюрьму… Ты испорчен, Обнорский. Ты перенял менталитет восточного мужчины. Нормальная баба должна обходить тебя за километр, – сказала Галина и брызнула на Андрея водой.

– А что же ты не обошла за километр?

– Дура! Дура и есть… все бабы – дуры, Андрюша. Расскажи мне, что ты делал на Востоке.

Говорить о службе Андрею не хотелось, и он по привычке свернул на любимую тему – на женщин.

– Вот ты говоришь, что на Востоке женщину можно купить, как горшок… Это не совсем так… Вернее, купить-то, наверное, можно – как и во всех других странах мира… Но если ты про жен, то их не покупают. А так называемый выкуп – то есть «мохр»… или «колым» – у нас это слово больше известно… это страховка женщины на случай развода. Эти деньги предназначены для нее же – если семейная жизнь не заладится… А если мужик надумает вторую жену взять – то, кстати говоря, сделать он это может, только если у него есть достаточные средства – чтобы уровень жизни первой не упал, а вторая жила не хуже первой. Между прочим, когда в Ливии Каддафи хотел отменить многоженство, начались демонстрации протеста. И знаешь, кто протестовал?

– Кто?

– Одни тетки. Вот так. А про гаремы ты вообще какие-то мифы залежалые пересказываешь… Ты что, думаешь, что гарем – это большой бассейн, в котором голые тетки плавают, а хозяин их оттуда по очереди тягает? Да если хочешь знать, гарем – это своего рода важнейший социально-политический институт на Востоке. Именно в гаремах многие очень важные решения принимались – и не без участия женщин… Гаремы вообще…

– Я все поняла, Обнорский, грустно сказала Галя, – ты просто бабник. И тебе хочется иметь свой гарем.

Не слушая невнятных возражений, она закрыла Андрею рот поцелуем…

Потом он позвонил Повзло, и в девять вечера они снова встретились в «Казаке Мамае». Николай, разумеется, пришел с «одноклассницей». Они сели внизу, «на корабле», в интерьере, имитирующем казачий корабль, плывущий по Днепру.

«Реве и стогне Днипр широкий», – подумал Обнорский, усмехаясь. И тут же отогнал от себя неприятные ассоциации. Думать о мрачном не хотелось. Хотелось спокойно отдохнуть за легким, ни к чему не обязывающим разговором… не о Горделадзе же говорить, в конце-то концов!

Но разговора о Горделадзе избежать не удалось.

– Мальчики, – сказала Галя номер два, подружка Повзло, – а вы надолго задержитесь в Киеве?

– Пока не найдут голову Горделадзе, – сказала Галя номер один, подружка Обнорского, – не улетят.

– Голову Горделадзе? – удивленно переспросила «одноклассница». – Вы здесь по «делу Горделадзе»?

– А Николай тебе ничего не сказал? – усмехнулась Сомова. – Вот конспиратор… весь Киев знает, что эти двое здесь по «делу Горделадзе». Ищут следы заговора…

– Как интересно… – протянула «одноклассница». Глаза у нее засверкали, на Колю она посмотрела, как на комиссара Каттани.

Галина улыбнулась, встала:

– Извините, я вас на минуту оставлю. Сумочку мою стерегите, расследователи… украдут – будете искать ее, а не голову Горделадзе.

Она удалилась, Обнорский с удовольствием смотрел ей вслед. Многие мужчины «на корабле» смотрели ей вслед.

– А ты, Коля, ничего и не говорил… Напустил туману, мы, мол, здесь так, семинар проводим. А на самом деле – Горделадзе! Это же, наверно, очень опасно?

– Обычная журналистская работа, – ответил Коля неискренне. – Встречаемся с людьми, разговариваем… ничего особенного.

– Коля, – попросила «одноклассница», – расскажи! С какими людьми вы встречаетесь?

– Да ерунда все это, – сказал Повзло. – Я – с журналистами… с пиарщиками. Это вон Обнорский – звезда. Он тайно встречается с генералами СБУ.

– С генералами СБУ?

Обнорский наступил Коле на ногу и сказал «однокласснице» с улыбкой:

– Шутка юмора… твой одноклассничек, Галя, ба-а-льшой шутник. А про Горделадзе давайте больше не будем говорить нынче.

Вернулась Галина, Обнорский сразу переменил тему:

– А вот и госпожа «Виктория»… Вашу сумочку мы уберегли.

Больше в этот вечер о Горделадзе не вспоминали. Из ресторана вышли около полуночи. Вечерний воздух был свеж, слегка моросило, и морось вокруг фонарей светилась по-особому, преломляла свет, разбрасывала преломленные лучики всех цветов спектра.

Галина взяла Обнорского под руку, прижалась, сказала на ухо негромко:

– Сегодня ночуешь у меня, расследователь… никуда не отпущу.

– Ага, – негромко ответил он. – Дай только пошепчусь с Миколой две минуты.

– Тильки трошки.

– Трошки-трошки… две хвылины, – сказал он и тронул Николая за рукав.

– Коля, на пару слов.

– Опять секреты? – надула губки «одноклассница».

– Прошу меня извинить, – произнес Андрей. Вдвоем Обнорский и Повзло отошли в сторону, закурили. Две Галины медленно пошли в сторону Крещатика.

– Коля, – сказал Обнорский, глядя вслед удаляющимся женщинам. – Коля, ты языком-то поменьше бы трепал…

– Ты про что?

– Вообще… про генералов СБУ, например. – Ты чего, Андрюхин? Я Галку давно знаю. Нормальная баба, секретарь у одного депутатика.

– Что – действительно одноклассница?

– Как тебе сказать… почти.

– Понятно. Давно познакомились?

– В прошлый приезд. Когда с Сашкой здесь работали.

– Понятно. Давно знаешь… Один старый друг лучше новых двух. Я свою Галю тоже давно знаю. По сравнению с твоим стажем – так вообще целую вечность.

– Да ладно… – протянул Коля.

– У тебя какие планы на завтра?

– Хочу пообщаться с несколькими орлами из журналистско-политической тусовки.

– Это правильно. Теперь уже совершенно очевидно, что случай с Г.Г. имеет политический подтекст. Работай в этом направлении… Есть даже одна конкретная фигура – депутат Рады Леонид Матецкий. Мне на него дал наколочку эсбэушник. А я завтра хочу лично побеседовать с Аленой. Потом созвонимся.

– Хочешь, я схожу с тобой? – предложил Коля. – Меня она уже знает.

– Нет, Мыкола. Я – спасибо – и сам справлюсь. А ты работай «политику». Связи Горделадзе, конфликты Горделадзе, спонсоры Горделадзе.

На этом расстались. Коля ушел со своей Галей, Андрей со своей прогулялись по ночному Крещатику и вернулись к ней домой.

***

– Не знаю, почему, но мне очень нравится твоя ванна.

– Это не ванна, – улыбаясь, ответила Галя, – это я тебе нравлюсь.

– Как деталь интерьера, – сказал он, – женщина, конечно, не сравнима ни с чем.

– И после этого ты говоришь, что на Востоке уважают женщину?… – сказала она. И без всякой логики добавила:

– Перебирайся ко мне жить, Обнорский. Что тебе в этой гостинице?

– А это мысль… В гостинице хорошего ничего нет. Да и дорого.

– Значит, переберешься ко мне?

– Нет. К тебе не стоит. Мне нужно работать, встречаться с людьми. С разными людьми… Кроме того, я хочу подтянуть сюда еще пару своих ребят. Поэтому разумнее всего снять квартиру. Ты же помогла моим орлам в прошлый их приезд? Как насчет квартирки? Найдешь?

– О Господи! Обнорский! – сказала Галина со вздохом. – Я тебя… ТЕБЯ!… к себе приглашаю. А ты: мои орлы… хата для конспиративных встреч «с разными людьми»…

Андрей сел на край ванны, прикурил от огонька свечи.

– Не обижайся, Галя… не обижайся. Я здесь потому, что это моя работа. Меня попросили помочь разобраться с «делом Горделадзе». Уже теперь стало ясно, что с наскоку эту проблему не решить… если вообще удастся ее решить… Поэтому нужно работать командой, нужна «хата», как ты выразилась. Поможешь?

– Не знаю, сказала она недовольно. – Попробую…

– Ну вот и ладушки.

– Думаешь, что ты здесь надолго?

– Не знаю. Трудно сказать что-либо определенное…

– Ладно, я тебе помогу… Бросай курить, ныряй ко мне.

– Скоро я превращусь в Ихтиандра, – сказал Обнорский, сползая в ванну.

***

Утром Заец, как всегда, докладывал Хозяину. Хозяин был в добром расположении духа. Перед приходом начальника личной «контрразведки» он просматривал обзор прессы, подготовленной пресс-службой… Все идет правильно, убедился он, все идет как надо. Еще несколько шагов, и можно запускать Мельника. И вот тогда…

Заяц вошел в кабинет, как всегда, ровно в десять. Хозяин был пунктуален и ценил пунктуальность в других.

– Заходи, заходи, Константин Григорьевич, – прогудел Хозяин.

Заец понял, что босс в хорошем расположении. Обычно он обращался к подполковнику Константин или даже Костя.

– Заходи, заходи… садись, что у тебя нового?

Заец присел, положил на стол папку с отчетом и фотографиями. Сначала доложил о результатах контрольного прослушивания телефонных разговоров «аппарата» Хозяина. Есть основания предполагать, что один из сотрудников употребляет кокаин… пока не факт, нуждается в проверке, но…

– Кто? – спросил Хозяин.

– Сиволапко.

– Гнать в три шеи.

– Я еще не провел проверку.

– Немедленно гнать. Мне проверка не нужна. Гнать!

– Понял, Матвей Иваныч.

– Вот, бля, подонок! Мы, на х…, боремся за моральную чистоту, а какой-то выблядок может скомпрометировать всю идею!

Заец промолчал. Подумал только: чего ты передо мной-то перья распускаешь, борец за чистоту? А то я твоей «чистоты» не знаю?

– Чтоб сегодня же его не было в аппарате. Понял?

– Так точно, Матвей Иваныч.

– Можешь ему еще и пиз…лей напоследок отвесить?… Ладно… что у тебя с этими «переводчиками»? С питерской бригадой этой? Не нравится мне их возня подковерная, бля.

– Боюсь, что с этими могут быть проблемы.

– Что такое?

– По-прежнему проявляют высокую активность. Обзавелись транспортом. Собственную «девятку» им предоставил некто Валько. Валько прописан в Симферополе, проживает в Киеве. Компромата на него нет.

– Каким образом этот Валько связан с питерской бригадой?

– Не готов к ответу.

– Погано, Костя… Кто такой этот Обнорский, ты не знаешь, с кем он встречается конспиративно, ты тоже не знаешь. Кто такой Валько, ты опять же не знаешь. Что за х…ня?

– Работа ведется, Матвей Иваныч…

– Погано она ведется, Костя… погано!

– Биография Обнорского нами проверяется по всем доступным каналам. Валько мы взяли в разработку. Что касается конспиративной встречи Обнорского позавчера, то я получил агентурную информацию, что Обнорский встречался с сотрудником СБУ.

– … твою мать! С кем? Конкретно – с кем?

– Источник сообщает, что с генералом СБУ.

– … твою мать! – повторил Хозяин и бросил очки на стол. Одно стекло выпало из металлической оправы и осталось лежать маленьким овальным озером. Сгоряча Хозяин смахнул его на пол. – Фамилия у генерала есть?

– Фамилии пока нет… Но я, Матвей Иваныч, вообще сомневаюсь, что генерал СБУ пошел на контакт с этим журналистом. Что я – наших генералов не знаю? Им карьера дороже.

– Думаешь, не пойдут?

– На свой страх и риск – почти наверняка нет.

– А если контакт санкционирован сверху? – спросил Хозяин и повертел в руках «одноглазые» очки.

– Тогда, конечно, контакт возможен, – спокойно ответил Заец.

– Погано… Если питерских гэбистов пригласил Бунчук, они могут нам сильно подгадить. Бунчук, сука такая, с Путиным спутался. А Путин – питерский чекист… Вот тебе и цепочка, Костя. Вот и объяснение почему здесь питерские «переводчики», а не тамбовские или ярославские. Понял теперь?

«Ах какой ты умный», – ядовито подумал Заец.

– Никакие они не журналисты, – продолжил Хозяин рассуждать, – агенты Путина… А это серьезно. В общем, так: надо держать их под колпаком, Костя. А еще лучше сделать так, чтобы они отсюда убрались. И чем скорее, тем лучше. Иди, работай… Да, отчет свой оставь, посмотрю потом… Ну зае…али москали в доску!

***

К Затуле Андрей отправился с Галиной. Была суббота, киевляне прогуливались по Крещатику, наслаждаясь теплом, которое в любой момент могло смениться холодом. Андрей и Галина тоже пошли пешком, растворились в потоке людей. Они шли мимо дорогих магазинов и кафе. Мимо бесчисленных, на каждом шагу, щитов «Обмiн валют». Мимо вывесок «Парфуми», «Мобiльный зв'язок», «Взуття» и «Перукарня»… и везде была «знижка».

– Мы могли бы встретиться с Аленой в кафе, – сказала Галина.

– Э-э, нет, Галя… Великий сыщик Зверев – ты его знаешь – учит: на человека нужно посмотреть в домашней обстановке. Человек в кафе и человек домашний – это две большие разницы… Важно посмотреть, как человек живет. Какие предметы его окружают.

– Не стоит ли у Алены в углу банка с головой Горделадзе…

– Точно. Не висит ли на стене топор со следами крови? Ты все правильно просекаешь, Галя… Но если всерьез, то это действительно важно – жилье отражает личность. Ты сразу увидишь, какие у человека книжки лежат на столе, какие видеокассеты на полке. Оценишь приблизительно уровень достатка. Аккуратность иди, наоборот, раздолбайство… Замки и «глазки» на входной двери, фотографии на стене… Очень интересно бывает заглянуть в холодильник… в перекидной календарь…

– В корзину с грязным бельем, – вставила Галина язвительно.

– Да, и в корзину с грязным бельем, – подтвердил Обнорский.

Они пришли в уже знакомый Обнорскому двор. Все в нем было так же, но вместе с тем и не совсем так, как ночью. Возле контейнеров с мусором сидела бродячая собака, блестела лужица ночного дождя. Совершенно не верилось, что из этого мирного двора мог исчезнуть человек, которого позже найдут в ста тридцати километрах отсюда и без головы.

Консьержка Плотникова была на боевом посту. Вид имела несколько «вчерашний», и пахло от нее пивом. Галину она узнала, а у Обнорского спросила документы. «Лучше бы ты, – подумал Андрей, – проявляла бдительность вечером шестнадцатого сентября…» Из радио на столе консьержки Пугачева пела «Брошкину».

Затула открыла дверь после разглядывания пришедших в панорамный глазок и дежурного вопроса: кто? Андрей с Галиной пришли в точно назначенный срок – в полдень, но Алена все же поинтересовалась: кто? – и Обнорский отметил этот факт: осторожна.

Затула была бледна, почти без косметики, в домашних, застиранных до белизны джинсах «Левис» и черном свитерке… Она, несомненно, была красива, но шарма ей не хватало. Вслед за Аленой вышел кот. Тот самый кот, который любит «Китикэт», и стал в Киеве более известен, чем «кот ученый» из пушкинского Лукоморья…

– Входите, – сказала Алена. – Можно не разуваться.

С Галиной она поцеловалась, с Андреем поздоровалась за руку. Рука была прохладной, с длинными тонкими пальцами. Эта рука мыла Горделадзе как ребенка… Снимала стресс. Андрей и Галина прошли в комнату. Сразу бросилась в глаза фотография Георгия в рамке на столе рядом с включенным монитором «пентиума». Часы в виде корабельного штурвала и между ними – снова фото Горделадзе. В расшитой украинской сорочке. Покойник улыбался.

– Присядьте, – сказала Алена. – А я пока сделаю кофе. Или, может быть, чай?

– Все равно, – ответил Андрей.

– Я тебе помогу, – сказала Галина и вместе с хозяйкой отправилась в кухню.

А в комнату вошел кот. Сел и стал внимательно смотреть на Обнорского.

– Ну что, Эстик? – прошептал Обнорский. – Что скажешь? Ты ведь свидетель… ты знаешь, что происходило в тот вечер. Расскажи.

Кот молчал. Только смотрел немигающими глазами с вертикальным зрачком… Жаль. Если бы он умел говорить, он многое мог бы рассказать о последнем вечере Георгия Горделадзе в этой квартире. О баночке «Китикэт» за 6,24 гривны… которой, может быть, не было. А что было? Зачем выходил Георгий?

Куда он ходил? Встречался с кем-то? С кем? Сколько пакетов он вынес с собой, уходя? Один? Два? Если два, то что было во втором пакете?… Эстик фыркнул и вышел. Его спина выражала презрение и надменность аристократа.

– Гусь свинье не товарищ, – вздохнул Обнорский и отправился вслед за «гусем» в кухню.

– У нас уже все готово, – сказала, обернувшись, Алена. – Сейчас мы принесем в комнату.

– Не стоит, наверно, Алена, – ответил Обнорский, – у вас симпатичная, уютная кухня… Давайте поговорим здесь.

– Как хотите.

Андрей сел, привалился спиной к холодильнику с веселенькими переводными картинками на дверце и на боку. Галина поставила на стол чашки с дымящимся кофе. В тарелочке лежали куски полузасохшего бисквита. Било в окно солнце, плыл кофейный аромат.

– Так что вы хотели от меня услышать, Андрей? – спросила Алена. – Я, кажется, все, что могла, рассказала вашим коллегам.