Текст книги "Байки служивых людей"

Наставление по стрелковому делу

«Пистолет всегда должен содержаться в чистоте и исправности». Цитата... Что?.. Э-э, нет, не из Козьмы Пруткова. Бери выше – из брошюры Минобороны СССР «Наставление по стрелковому делу. 9-мм пистолет Макарова». Хотя и в ней встречаются перлы. Могу привести пример. Есть там могучая фраза: «Кобуру не смазывать, а лишь насухо протирать ветошью». Мудрости этого замечания Прутков бы позавидовал, ей-богу.

К чему я про пистолет? А к тому, что намечалась в управлении проверка хранения и сбережения табельного оружия. Вот я и решил свой ПМ, который в руки не брал года два, из сейфа извлечь, почистить да смазать. Те времена, когда сотрудник ЧК всегда ходил с маузером или наганом, миновали давно и безвозвратно. Мне за все время службы оружием не доводилось пользоваться ни разу. «Стрельба в цель, – замечает Прутков, – упражняет руку и причиняет верность глазу». Мудро. Тонко. Глыбко сказано... Только вот не люблю я оружие, в тир ходил исключительно по принуждению, и несмазанная кобура моего ПМ давно потускнела. Вот и решил почистить перед проверкой.

В тот вечер мне это не удалось. У соседа по кабинету, капитана Н., был день рождения. После окончания службы сели мы это событие отметить. Скромно, в узком кругу товарищей по оружию. Оружие, кстати, так и не почистив, я вновь запер в сейф. Два года лежало – еще полежит. В общем, мы – капитан Н., я и еще несколько ребят – хорошо посидели, душевно поздравили новорожденного и перешли к кофею. Тут я вспомнил, что у меня коньяк есть.

– А что, – говорю, – товарищи офицеры, может, в кофеек коньячку добавить? Для аромату?

– А есть? – спрашивают товарищи офицеры.

– Не было бы, – отвечаю, – я бы не предлагал.

Все, как на партсобрании, поддержали единогласно. Даже, я бы сказал, с энтузиазмом поддержали. Решения пленумов ЦК КПСС с таким искренним чувством никогда не поддерживали.

– Веди, – кричат, – в погреба, хозяин.

– Володя, – говорю новорожденному, – тебе ближе. Посмотри там в шкафу, на верхней полке, за бумагами в углу.

Володя шкаф открыл, бумаги сдвинул и кричит победно:

– Есть, Иваныч! Которую бутылку брать – початую или полную?

– Полную, – отвечаю, – непременно полную.

Тут я немного отвлекусь от повествования. Нынче про Комитет говорят разное. Одни нашу организацию представляют ностальгически-идеальной. Другие, наоборот, неким сборищем вампиров, ворюг, пьяниц. Я пенсионер, мне туману напускать смысла нет, и я скажу так: акварельной ясности и небесной чистоты в нашей службе, разумеется, не было. Как нет ее ни в одной спецслужбе мира. И быть не может по определению... Но и палитра Иеронима Босха к нашей деятельности не применима никак. А уж на фоне того, что в МВД творилось, мы просто ангелы. Да, насчет пьянства... Все мы живые люди, бывали в нашей жизни награждения, присвоения очередных званий, праздники, дни рождения, в конце-то концов... Разумеется – отмечали. Но и, разумеется, – только после службы. Ибо, как сказал Прутков: камергер редко наслаждается природою. Но, добавлю я, метко.

...Новорожденный достает из шкафа полную бутылку коньяку.

– О, – говорит, – армянский! Армянский уважаю. А молдавский (кивает на шкаф) не особо.

Ишь ты, молдавский он, видите ли, не особо.

Мы плеснули коньяка в кофей, посидели потолковали, и я решил идти домой. Еще трое ребят тоже собрались. А новорожденный и его приятель, капитан Р., остались... кофейку хлебнуть, наверно. Ох, редко камергер наслаждается природою! Но метко.

Наутро новорожденный пришел на службу несколько помятый. Выбрит, при галстуке, в свежей сорочке, но морда лица оставляет желать лучшего.

– Как, – говорю, – Володя, вчера кофею попили?

– Нормально, – отвечает.

Ну нормально – и слава Богу. Собрался я все же свой ПМ почистить. Расстелил газету «Правда» на столе, разобрал пистолет. Смотрю – ничего, еще не заржавел. Мы, конечно, мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути. К появлению грозной комиссии мой арсенал будет готов на сто процентов!

Разобрал я, значит, пушку... Нужно смазать. А оружейное масло загодя на складе получил. Открываю шкаф – нет моего масла.

– Володя, – спрашиваю, – а ты бутылку с маслом куда дел?

– Какую, – говорит, – бутылку с маслом?

– С оружейным, – отвечаю. – Здесь стояла, в бутылке из-под молдавского коньяка.

Изумленными глазами посмотрел на меня Володя. И я на него тоже.

– То-то мне молдавский, – говорит он, – никогда не нравился. А вчера как-то легко прошел, «лётом».

Грустно посмотрел капитан Н. на мой разобранный пистолет, вздохнул. А я отправился снова на склад. Там старший прапорщик сидит. Удивился: куда, говорит, Юрий Иваныч, вам столько масла? Вы, дескать, вчера брали... Пью я его, отвечаю, очень хорошо против язвы желудка помогает... А-а, ну понятно, нужно будет теще посоветовать.

Теще? Ну теще можно. Только сверху пусть коньяком заливает... Нет, говорит, она спиртного в рот не берет... Тогда не советую. Без коньяка оружейное масло только для смазки оружия и годится.

Принес я это маслице в бутылке из-под «боржоми», смазал свой ПМ и вспомнилась мне одна фраза Пруткова Козьмы: если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол», не верь глазам своим.

* * *

Мы сидели за столиком открытого уличного кафе, пили пиво. В Питере началось бабье лето. Элегическая пора обострения всяческих сентиментальных глупостей с желанием то ли уйти в запой, то ли закрутить бурный роман... Я в этом духе и высказался. Юрий Иванович кивнул и сказал:

– Знакомо... Вечная дилемма русской интеллигенции: либо набить кому-либо морду, либо сесть и написать нечто великое. Чаще почему-то бьют морду. А вместо великого пишут анонимки.

Я ожидал какой-нибудь цитаты из Козьмы Пруткова, но ее не последовало. Вместо цитаты Юрий Иванович сказал:

– Сейчас, когда я уже пэнсионэр, я много думаю о годах своей службы в Комитете. Как бы не поливали нас грязью, я скажу совершенно искренне: мы служили народу. Не КПСС, не делу построения коммунизма, а народу. Когда я пришел служить в Комитет, в отделе кадров мне сказали так: «Теперь ты больше не принадлежишь себе, ты принадлежишь государству и людям, с которыми тебе придется иметь дело». И эти слова не были лозунгом. Так все и было на самом деле. Теперь многие краснобаи, упиваясь собственной смелостью, пишут, что чекистские волки перекрасили шкуру и сделали химическую завивку под барашка.

А я тебе скажу, что нас учили другому. Вот бывший шеф КГБ Юрий Владимирович Андропов, которого его политические оппоненты до сих пор клеймят как охотника за инакомыслящими, он требовал от нас совсем другого. Если гражданин, говорил Андропов, не согласен с порядками и законами СССР – убеждайте его, дискутируйте, беседуйте с ним! Разумеется, система была далека от идеала. Но те из наших диссидентов, кто покинул страну и обосновался на Западе... О, какое страшное разочарование они там испытали! Я ведь со многими из них разговаривал, даже переписывался. Хваленая западная свобода оказалась мифом. Многие там просто спивались, садились на иглу.

Мы старались работать с человеком, видеть в нем нашего гражданина, а не врага. Любой случай применения уголовных репрессий против человека, учил Андропов, говорит о плохой работе КГБ: проглядели, не сумели разубедить. Именно так формулировалась задача: сохранение человека, а не подавление его. Приведу наглядный пример. Мой товарищ, следователь по особо важным делам, расследовал факт распространения листовок. Текст содержал не только нелицеприятные высказывания в адрес Советской власти, но и прямые призывы вешать на столбах коммунистов и чекистов. Мой товарищ ознакомился с представленными текстами и... отказался предъявлять обвинение бунтарю. Обком встал на дыбы: как? Классический случай антисоветской агитации и пропаганды! Схватить! Задержать! Арестовать! Расстрелять на заднем дворе! Нет, ответил наш следователь, формальные признаки есть... но по существу речь-то идет просто о запутавшемся и озлобленном человеке. Жизнь у него не сложилась, и наш «антисоветчик» переложил всю вину на власти. Нашего офицера несколько раз вызывали «для беседы» в Смольный, но он своего мнения не изменил...

Так мы «душили» диссидентов. В подкрепление вышеизложенного сошлюсь, разумеется, на Пруткова: не поступай в монахи, ежели не надеешься выполнить обязанности свои добросовестно.

Юрий Иванович улыбнулся и отхлебнул пива. Ветер прошелестел в листве, и желтый кленовый лист спланировал на наш столик.

– Однако что ж мы все о серьезном? Вот я сейчас вспомнил, как мы с тобой познакомились... Август, жарища... А я помню такую же жарищу в конце семидесятых. На Невском асфальт плавился. По этакой погоде человек в строгом костюме и галстуке выглядит полным идиотом. Но именно так мы и ходили. В ту пору начальником Ленинградского управления стал Даниил Петрович Носырев. Умница, профессионал, человек безусловно требовательный и к себе, и к подчиненным. Светлая ему память. Даниил Павлович пришел к нам из военной контрразведки, принес с собой армейскую дисциплину. Кстати, начало своей деятельности он ознаменовал общегородской тревогой. На рассвете со всех сторон к Большому дому съехались такси с невыспавшимися чекистами. По городу поползли слухи один другого страшнее. В обкоме партии Носыреву сказали: ты не прав. Чего пугаешь ленинградцев?.. Но это так – кстати... Я-то тебе о форме одежды начал рассказывать. От нас стали требовать обязательное ношение галстука. И какие при этом ситуации случались! Хочешь верь, хочешь не верь, но дежурные прапорщики получили приказ не пускать в здание офицеров, явившихся без галстука. Объяснения типа: галстук, мол, есть, он в кабинете, в расчет не принимались... Изволь бежать домой за галстуком.

Однажды в выходной день, не вспомню уже – суббота была или воскресенье, молодой офицер шел по коридору управления. Шел он, бедолага, без галстука, да еще и рукава рубахи закатал. Навстречу ему – генерал-лейтенант Носырев в полном генеральском блеске и великолепии... «Стой! Почему в таком расхристанном виде?» – «Виноват, товарищ генерал-лейтенант, жарко...» – «Всем жарко, но вы посмотрите на меня – я же в мундире, хотя и старше вас на тридцать лет». Лейтенант был парень с юмором и дерзкий. «Если бы, – говорит он, – у меня был такой мундир, так я бы в нем спать ложился, товарищ генерал-лейтенант».

Ответ Даниилу Палычу понравился, он рассмеялся, и молодой офицер был прощен. Более того – Носырев его запомнил, благоволил к нему. Многим везло меньше. Мне доводилось видеть, как генерал распекал даже полковников... О, он был весьма строг, но, следует заметить, при нем Ленинградское управление работало как часы. Самые громкие и известные дела пришлись именно на время его руководства. Жаль, но о большинстве из них рассказывать еще рано...

Хотя что-то и можно предать огласке. Если ты помнишь, в книге Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен сообщить» есть эпизод негласного проникновения в частную квартиру. Вообще-то о таких вещах говорить не принято... но уж коли Семенову позволили... тут, пожалуй, уместно вспомнить, что наш легендарный разведчик Герой Советского Союза Николай Кузнецов сказал как-то, что разведка и контрразведка – ремесла антигуманные. Наверно, это так, не буду спорить. Интересы дела требуют порой не совсем этичных действий в отношении одного человека во имя блага многих... Тем более что законопослушный гражданин в сферу интересов госбезопасности не попадет. КГБ активно интересуется только теми лицами, кто уже противопоставил себя закону. Итак, жил да был в Ленинграде один небезызвестный господин, фамилию его не называю... Да уж и в живых его нет – помер не так давно в одной западной стране... Так вот, к этому господину у нас был очень серьезный интерес. Под наблюдением он находился круглосуточно. Уже одно это обстоятельство о многом говорит. Однако по ходу наших мероприятий наметилась потребность побывать у объекта дома. Причем без его ведома. Провели разведку, выяснили, что входная дверь огромной этой квартиры в престижном районе города снабжена двумя замками, но действует только один, второй барахлит, и даже ключа-то от него у хозяев нет. Сработали мы чисто – все прошло, как говорится, без сучка. Опергруппа проникла внутрь, ознакомилась с интересующими нас документами и, никем не замеченная, покинула квартиру. Все, как видишь, без сучка, но... с задоринкой. Когда уходили, сотрудник, запиравший дверь, ошибся. Он запер ее на тот самый замок, от которого у хозяина не было ключа! Конфуз полный.

...И все же... и все же мы работали не за звания. Дуроломство? О, дуроломства было полно. Идеологических благоглупостей тоже. Но работа, невидимая и огромная, велась. Приведу только один пример. В наше поле зрения попал один из сотрудников оборонного НИИ. Информация, которой он располагал, и сейчас могла бы иметь колоссальную ценность. К нему присматривались не только мы, но и противная сторона. Делались вербовочные подходы. Однако наш ученый на контакты с иностранными «журналистами» никак идти не хотел. Вот тогда-то нами и была разработана операция по дезинформации противника. Мы поговорили с ученым и предложили ему «клюнуть» на заокеанскую «наживку». Он согласился.

В результате довольно длительной работы мы создали видимость, что наш ученый «стал предателем» и начал давать «информацию» по той проблеме, которая так интересовала штатников. Мы подбросили им «теоретические разработки». Все было настолько достоверно, что наши «друзья» переориентировали свои исследования по этой теме. Результат – отставание одного из видов вооружений на много лет, огромные материально-ресурсные затраты...

Впрочем, кому это теперь нужно? Ты обратил внимание на то, что я сказал минуту назад: та информация могла бы и сейчас иметь ценность... Могла бы, да не имеет. Три года назад одна из стран СНГ просто продала всю эту информацию своим новым друзьям из НАТО. Сумма сделки была смехотворной. А цена? Цена высока... предательство!

Юрий Иванович задумался, помрачнел и вскоре ушел, извинившись и сославшись на дела. Он уходил по аллее, слегка присыпанной осенними листьями. Обычно подтянутый, энергичный, отставной чекист сутулился, шел медленно и тяжело.

БАЙКИ СУДЕЙСКИЕ, ЭКСПЕРТНЫЕ

А судьи кто?!

А судьи тоже люди. Кстати, подавляющее большинство наших судей – женщины. Как всегда, самую тяжелую и неблагодарную работу мы, мужики, переложили на женщин. Расейская традиция...

А ведь судья каждый день в гуще человеческих проблем. Он... Э-э, нет! Она! Она каждый день сталкивается с трагедией, драмой или – как минимум – проблемой. В суд люди приходят тогда, когда что-то в жизни складывается не так. Мы говорим «приходят» потому, что речь сейчас идет о суде гражданском. Кому-то, возможно, это покажется скучным. Э-э, брат, что, мол, за дела? Одни склоки и никаких убийц, налетчиков, грабителей, маньяков... Скучно.

И вот тут, скажем мы, дорогой читатель, ты не прав. Страсти в гражданских процессах кипят совсем как в трагедиях Шекспира. А озлобление сторон может достигать критических величин. И все это изливается на нашу судью. Люди приходят к ней за правдой, за защитой. А поскольку судья в соответствии с законом защищает права одной из сторон, то вторая остается ущемленной. Частенько и обе стороны недовольны.

Поэтому наши судьи (повторюсь – женщины!) вынуждены выслушивать упреки, оскорбления, обвинения в необъективности и даже в продажности. О, чего только не приходится им слышать!..

Может быть, поэтому они с удовольствием вспоминают хоть что-то веселое, что случается в гражданских процессах.

Итак, рассказывает судья.

Мясо и железо

Зимой прошлого года я рассматривала одно довольно-таки запутанное дело по ДТП. Для того чтобы внести ясность, в суд был приглашен представитель ГИБДД. Человек уже немолодой, но, безусловно, опытный, что называется, «зубы съевший» на своем деле. Итак, задаю вопрос:

– Что может уважаемый специалист сказать по существу о том происшествии?

– Да, понимаете ли, – отвечает он, – в тот день был обильный снегопад, происшествия на дорогах шли валом, и я, честно говоря, сейчас уже подзабыл, что и как там было. Тем более что приехали мы на место ДТП спустя несколько часов. За это время снег успел завалить следы.

– А почему, – спрашиваю я, – вы так долго ехали?

– Потому, – отвечает мне честный гаишник, – что мы сначала выезжаем «на мясо», а уже потом «на железо».

У Гоголя есть замечательная ремарка: «немая сцена».

Колобок

Однажды пациент одной из солидных, уважаемых клиник подал иск о возмещении вреда здоровью, причиненному во время лечения. Лечился наш герой в связи с переломом ноги. И с этой стороны у него нареканий не было: ногу ему «починили» очень квалифицированно.

Беда же подкралась, откуда не ждали. Ночью упал с больничной койки и получил сотрясение мозга. Назначенная судебно-медицинская экспертиза подтвердила диагноз. Все вроде бы ясно и понятно, но представители больницы, не оспаривая факт сотрясения мозга, отрицали саму возможность скатиться со злополучной койки. Вернее, не так... Аргументом ответчика было:

– Сто лет стоят койки, и никто в здравом уме и трезвой памяти с них не скатывался.

– Вот никто не скатывался, а я скатился, – отвечал упрямый истец.

Все бы было ничего. Вот только фамилия пациента была... Колобок. Разумеется, он выиграл.

Самый главный аргумент

Шел спор вокруг наследства. Две безутешные вдовы оспаривали имущество безвременно покинувшего мир супруга. Одна из них была фактической женой усопшего, но без штампика загса в паспорте. У другой, напротив, и штамп был, и свидетельство о браке, но – увы и ах! – судьба давно развела супругов.

Тяжба шла давно. Уже устали все: борющиеся стороны, адвокаты, судья. Но некое (не Бог весть какое!) богатство не давало двум женщинам отступить. Да и взаимная бабская – уж извините за некорректное выражение – ревность имела место. Обе жены вели себя некрасиво, пытаясь опорочить друг друга... В этом смысле они были под стать нашим политическим деятелям. Обстановка была очень неприятная, душная какая-то.

Несколько раз я пыталась стороны примирить... Безуспешно. Их адвокаты добывали новые справки, притаскивали в зал заседаний новых свидетелей. Иногда уж совсем нафталиновых. Тетке одной из безутешных вдов было уже восемьдесят три года! В зал ее внесли на руках.

Да и сами вдовы были возраста далеко не юного. Но борьба продолжалась! И вот однажды, во время очередного заседания... нет, я не могу вспоминать об этом спокойно. Я сужу уже восемь лет, но с таким аргументом встретилась впервые... Итак, однажды, во время очередного заседания, одна из вдов – крашеная блондинка – сказала:

– Вот вы, женщина... вот вы утверждаете, что вас объединяла любовь.

– Да, – с достоинством ответила вторая вдова – крашеная брюнетка. – Да, нас с Костиком объединяло чувство... Неимоверной глубины.

– Ага, – сказала блондинка. – А коли так, женщина, ответьте: какая у Константина Ароновича была аномалия в строении этих... гениталиев?

Сраженная вопросом, брюнетка молчала.

– Вот, женщина, теперь-то ясно, кто настоящая супруга, а кто только по паспорту, – подвела итог ее соперница.

Частный случай из внешней баллистики

К сожалению, часть тех историй, которые мы предлагаем нашим читателям, остаются как бы анонимными – не все люди, которые делятся с нами информацией, могут раскрыть свое имя. Разные бывают обстоятельства... Автор этой истории может и должен быть представлен.

Итак, рассказывает Виктор Долинский, заведующий отделом трасологических и баллистических экспертиз СЗРЦ СЭ МЮ РФ <Северо-Западный региональный центр судебных экспертиз Министерства юстиции Российской Федерации>.

– Случай тебе, говоришь, интересный нужен? Это запросто... у нас работа из одних «случаев» и состоит. Вот только смешного или чего-то в этом роде, извини, не особо... Чаще как раз наоборот – что ни экспертиза, то драма. Да... ну ладно, слушай.

Дело давно уже было, в восемьдесят пятом году. Я только-только в экспертизу пришел. И вот представим. 9 мая. Сорокалетие Победы. Городок Кировск, в Ленинградской области... Приладожье, левый берег Невы, Синявинские болота рядом. Так что там атмосфера определенная. Хотя – День Победы – это всегда и везде атмосфера определенная. Праздник святой... Ну вот, Кировск. Все идет как положено: митинг, речи, возложение венков. А для придания большей «парадности» попросили в соседней воинской части обеспечить праздничный фейерверк. Там пошли навстречу и прислали прапорщика с сержантом. А с ними десяток сигнальных ракет П-2. Применяются такие в морской практике для подачи сигналов бедствия. Штука сама по себе нехитрая: картонный цилиндр с пороховым зарядом и собственно ракетой. По принятой терминологии – со «звездками». Заряжаешь этот цилиндр в металлический «стакан», направленный вверх, дергаешь за шнур и – грохот, дым, небо в «алмазах». Вот и вся наука.

Прапор с сержантом томятся, ждут конца митинга, чтобы отсалютовать. Им и самим погулять хочется. Тут и подвернулся киномеханик клубный: чего, говорит, вам, служивые, маяться? Давайте я сам фейерверк засандалю. У меня, говорит, руки золотые, все чин-чинарем будет. Я, блин, комендор со стажем, старшина второй статьи.

Ну прапорщик с сержантом и оплошали – отдали этому умельцу всю свою «корабельную артиллерию», показали на пальцах, что к чему, и отправились праздновать...

Когда дошло дело до салюта, нетрезвый орел-киномеханик закатил ракету в людей. Попал в семидесятилетнего ветерана. Вот так, брат, бывает... Всю войну человек прошел без единого ранения, а спустя сорок лет – бац! Ожог, контузия, травма ушной перепонки... Из-за элементарной безответственности и водки.

Да... завели дело, конечно. Наш орел-киномеханик заявляет: я все правильно сделал. Выстрел производил под углом 45 градусов, как положено. А беда произошла, дескать, потому, что эти самые ракеты просроченные: по маркировке на гильзах их срок годности истек аж в восемьдесят первом году... Действительно, так оно и есть.

Экспертизу по этому делу довелось проводить мне. И выяснилось, что подобных экспертиз ранее не делали, опыта нет, практики, разумеется, тоже... Ладно, засел я за расчеты – построил траекторию полета этих «звездок». Это сейчас компьютеры. А в восемьдесят пятом? Калькуляторы редкостью были... Короче, та еще была работка. Но – сделал. И точно доказал, что попасть в пострадавшего ветерана комендор-киномеханик мог только в том случае, если угол возвышения был равен не сорока пяти градусам, а двенадцати-тринадцати... Есть разница? То-то...

Однако адвокат нашего героя встал в позу: теория, говорит, это теория. А как насчет того, что ракеты были просроченные на четыре года?

Ну что тут скажешь? Решили провести следственный эксперимент. Я достал эти самые ракеты П-2 с разным сроком годности: свежие, потом те, что были в день несчастья, и совсем уж старые – у них годность еще в семьдесят шестом истекла. На одном из заводов за литр водки нехитрое приспособление заказали: стальной стакан на шарнире, позволяющем изменять и фиксировать угол наклона... Поехали в Кировск!

Собрались на балконе того самого клуба: адвокат, следователь, понятые, я и этот... «артиллерист». Ставлю на перила нашу «гаубицу» самодельную, фиксирую под углом сорок пять градусов – давай! Грохот, дым, ушли «звездки» в небо... хорошо так ушли, шустро...

А я посмотрел на предполагаемую точку их падения – и стало мне худо! Ох, думаю, поставили «эксперимент»... Стреляли-то мы через площадь, в сторону Невы. А по Неве – смотрю – теплоходик плывет. Весь туристами набит – лето... И летят эти «звездки» прямо на корму теплохода, прямо в толпу людей. Господи!

Ребята-милиционеры этот выстрел сбоку наблюдали – всего-то, говорят, метров двадцать-тридцать не долетели... Да, вот так... Ну ладно, обошлось. Произвели мы еще два выстрела, и стало ясно – врет наш киномеханик, врет.

– Хорошо, – говорит следак, – давай теперь проверим траекторию выстрела с углом двенадцать градусов.

– Давай, – говорю. Выставляю «гаубицу» на двенадцать, фиксирую.

– Площадь, – говорю, – к черту перекрывайте, чтобы конфузу не было и никто сдуру под выстрел не попал.

Перекрыли. А там как? Там клуб, перед ним площадь, а дальше кусты и спуск к Неве... Готово?.. Готово! Тогда – «пли»!

Пошли наши «звездки» по загодя мной рассчитанной траектории. Все четко, наглядно и «ошибочку» киномеханика железно доказывает... И из кустов, куда наши «звездки» упали, с криком выскакивают два мужика! С матом выскакивают и – вдоль берега!

– Тьфу, – говорит следак. – Опять там гопники пить пристроились.

А мне сразу поплохело. С теплоходом, думаю, пронесло, но, видно, не суждено этому «эксперименту» добром кончиться.

– Иди, – говорю следаку, – посмотри, как он там, живой?

– Кто? – удивляется следак.

– Третий, – ору, – третий! В России-то по двое не пьют.

Он тоже побледнел, сиганул прямо через перила и бегом туда. Залез в кусты и пропал. Может, минуту его не было, может – две. Но мне-то показалось – час...

Вот кусты раздвигаются и выходит следак мой... смеется. А в руке бутылка водки. Целая. Ну тогда же – помните? – как раз Горбачев начал со змием бороться.. Трудящиеся по кустам и шастали... Вот тебе и «случай из практики». Смешно? То-то, что не смешно. А мне каких нервов стоило? Да и следаку тоже.

А бутылку эту мы киномеханику отдали.