Текст книги "Наружное наблюдение: Ребус. Расшифровка (сборник)"

В Северной столице Богомол и его команда внешне вполне легализовались. И то сказать – достаточно лишь глянуть на записи служб безопасности дорогих гостиниц «Астория» и «Европейская»: с кем только кофе не пьют, с кем только не трут. Тут тебе и депутаты ЗАКСа и Госдумы, и иностранные бизнесмены, и поп-певицы с во-о-от такенными попами… Но, как сказал капитан Врунгель, «регата регатой, но и о морских традициях забывать нельзя». Хотя… Забудешь о них, как же, когда со всех сторон гремят взрывы и слышатся автоматные очереди. «Что за стрельба, браток? Прям как на фронте! – Да так, знаете ли, иркутские вопросы решают». К чести питерских оперативников, у них хватило мужества, профессионализма, а главное воли и желания, дабы перейти в контрнаступление. И уже к сентябрю 2003 года в распоряжении руководства питерского УУР была сконцентрирована информация о том, что на территории Санкт-Петербурга действует устойчивая группировка, непосредственно занимающаяся ликвидацией авторитетов преступного мира, крупных коммерсантов и влиятельных лиц. Масштаб их преступлений поражал. Мозаика разработки была сложнейшая. И все же по многим эпизодам доказательства были собраны, после чего было принято решение реализовывать информацию, то есть выходить на аресты.

Но, как говорится, между ртом и куском многое может произойти! Не все тогда прошло гладко – в ответ на милицейские репрессии последовал мощнейший накат, инициированный связями Ребуса и, в конечном итоге, вместо жирной финальной точки в операции «Техосмотр» нарисовалась лишь запятая, со временем и вовсе видоизменившаяся в многоточие. В том же Питере, где сыщикам удалось приземлить самого Богомола, все равно спокойнее не стало. Какое-то время бригада Кириллина, легализовавшая (и, соответственно, похерившая) наработанные ранее пароли и явки, и вовсе топталась на месте, с тоской наблюдая, как казалось бы, крепко сшитое дело начинает постепенно трещать по швам и разваливаться по отдельным эпизодам. Но тут, наконец, мало-помалу движение вперед возобновилось.

На этот раз в Питер Станислав Алексеевич приехал с вполне конкретной целью – лично поучаствовать в допросе задержанного Чекменева, который считался одним из приближенных Ребуса. И так уж получилось, что питерские опушники, сами того не ведая, за неполную неделю дважды нарыли для Кириллина очень важную информацию – сначала подвели под задержание Ростика, а сегодня случайно установили, что в Питер должен прилететь Валера Россомахин.

Станислав Алексеевич не зря ухватился за иркутскую серию номера его паспорта: на время оставив Фадеева и Зама одних, он сделал звонок в Москву своим, и ему тут же пробили по базам, что Россомахин входит в иркутскую бригаду киллеров, возглавляемую одним серьезным товарищем по фамилии Скрипник. А курировал эту бригаду в Сибири как раз-таки Чекменев.

Из всего этого вырисовывалсь довольно скверная версия – похоже, на Северо-Западе намечается какая-то серьезная ликвидация. Но даже если и не ликвидация, то уж какая-то нездоровая движуха – это точно. С опушным полковником этой информацией Кириллин пока делиться не стал. Правильно это или нет – это уже другой вопрос. Конечно, с одной стороны существует поговорка «кто предупрежден – тот вооружен» и поговорка в принципе правильная. Но, с другой стороны и папаша Мюлер был далеко не дурак, когда говорил: «про то, что знают двое – знает и свинья». К тому же, по мнению Кириллина, «грузчики», получив информацию, что они будут работать за киллером, вполне могут начать излишне мандражировать и суетиться под клиентом. А в нынешней ситуации это было бы крайне нежелательно.

Полковник Фадеев вернулся в Контору лишь в начале девятого. В его ожидании провинившиеся бригадиры коротали время за просмотром скучнейшего футбола, развалившись на диванчике в дежурке. Проходя мимо них, Фадеев побарабанил пальцами по пластиковому стеклу окошка дежурки и махнул рукой в сторону своего кабинета: мол, пошли, поговорим. Каргин и Нестеров лениво поднялись с дивана, при этом Эдик смачно, до хруста в позвоночнике потянулся, и поплелись на начальственный ковер. Константин Евгеньевич бросил взгляд на вошедшую сладкую парочку а-ля люди в черном, втянул ноздрями воздух и поморщился:

– Понятно, уже успели в церковь через дорогу смотаться.

– ???

– Как сказал Карл Густав Юнг, «жажда алкоголика пить эквивалентна стремлению к Богу».

Фадеев угадал – за то время, пока полковник мотался в Главк, «бригадиры» успели раскатать пузырек. Но исключительно в целях снятия стресса, а это многое меняет, не правда ли? Впрочем, вслух «грузчики» этого не сказали, а напротив, горделиво встрепенулись: дескать, ну что вы, господин полковник, как можно?!

В ответ Фадеев лишь понимающе хмыкнул – после сегодняшних заморочек ему и самому хотелось пропустить рюмашку-другую. Константин Евгеньевич даже сделал неосознанное движение в сторону стилизованного под обыкновенную тумбочку мини-барчика, однако вовремя осекся и притормозил. И не потому что компания была не подходящей (наоборот, и Эдика, и Нестерова он знал уже больше десяти лет; как говорится, не первый год замужем), однако в «воспитательных целях» сегодня распивать с проколовшимися старшими не следовало. Опять же в свете предстоящих завтра событий, которые, судя по невнятным вводным из Главка, обещали быть. «Ладно, – подумал полковник, – вот отстреляемся, сдадим дело в архив, забудем о нем, как о страшном сне, и тогда за милую душу и с превеликим удовольствием». Рассудив так Фадеев кратко, но зато конкретно загрузил бригадиров нарисовавшейся темой с Россомахиным. Последовавшая реакция опушных люмпенов была вполне предсказуемой:

– Я чегой-то невкурил, а почему это, как у нас в Управе какой блудняк намечается, так завсегда он нам с Сергеичем перепадает? – затянул Каргин. – Мы ж вроде в компартии никогда не состояли, в «Единую Россию» не записывались. Так за что ж именно нам всякий раз такая честь?

– А с каких это пор исполнение служебных обязанностей у вас именуется блудняком? – поинтересовался Фадеев. – Насколько я помню, в своде условных выражений такого термина нет.

– А вот насколько я помню, – ядовито спикировал слегка оборзевший после «одвухсотпятидестиостограмления» Эдик, – инструкцией по организации наружного наблюдения работа без задания за связью связи объекта не предусмотрена.

– Ну все, сейчас начнется, – вздохнул Нестеров. – Передача «Играй гармонь». Ария Каварадосси, Леонковалло, «Паяцы».

– Я не знаю, кого там… Леон ковал по яйцам, – невозмутимо ответствовал Эдик, – хотя, похоже, догадываюсь. Но все ж таки хотелось бы понять – за чей счет этот банкет?!

– Так, все, хватит, – взвился Фадеев и стукнул кулаком по столу. – Александр Сергеевич, объясни, пожалуйста, своему товарищу, чьи ныне в лесу шишки. Иначе я ненароком сорвусь на поросячий визг и соседей напугаю.

– Эдик, – примирительно начал Нестеров, – Константин Евгеньевич хочет сказать, что завтра существует гипотетическая вероятность приезда в аэропорт связи Жорик. А поскольку эту связь просрали наши с тобою доблестные смены, то, следовательно, именно нам, как знающим ее непосредственно и в харю, доверена почетная миссия работать на приемке в аэропорту некоего Россомахина. В конце концов разве ты не знаешь, что в этом мире ничто так не объединяет людей, как совместно совершенное преступление?.. Не скрою, мне тоже кажется, что есть в этой теме какая-то хренотень. Опять же, нельзя исключать, что Полина просто не совсем точно срисовала фамилию и тогда, совершеннно непонятно, какого фига мы будем там отсвечивать. Но это уже, как говорится, без комментариев.

– …Всё? Высказались? А теперь я скажу, – полковник Фадеев понял, что дай только бригадирам волю, и свою больную мозоль они будут скоблить до самого утра. – С «играй-гармонью» или без, но завтра в шестнадцать нуль-нуль ваши экипажи должны стоять в «Пулково». Причем стоять будете, как в Стереокино на Невском. Жалом водить на сто восемьдесят, а то и на двести семьдесят градусов. Триста шестьдесят, так и быть, запрещаю, потому как башка при такой амплитуде может и оторваться.

– А «как в Стереокино» это как? – почти хором переспросили «грузчики».

– А так, чтобы перпендикулярным зрением ловить приезжего Россомахина, а параллельным отслеживать возможное появление Жорика. Ясно?

– Ясно, – выдохнул Эдик. – С учетом трехмерности пространства какая-никакая, но все-таки поблажка. А можно…

– Можно, – сказал как отрезал Фадеев. – Можно! Можно не знать и не понимать рабочих вводных старшего начальственного состава, но… исполнять их следует обязательно. А теперь всё, шабаш, мужики, по домам. Если сейчас кто-то из вас попытается продолжить дискуссию, то… Короче, вы сами знаете. Я – личность брутальная, если что…

– Да знаем-знаем, – проворчал Каргин. – Если что – сразу в бубен. Ну чего, двинули, Сергеич? Тебе куда, на метро?..

* * *

На следующий день экипажи Каргина и Нестерова практически одновременно выдвинулись от базы «кукушки» в аэропорт «Пулково». За то время, пока «грузчики» добирались до места, в салоне «семь-три-пятого» царила непривычная тишина, разбавляемая лишь рок-н-ролльным фоном любимого Пашей «Нашего радио», да периодически проявляющимся голосовым спамом опушной радиоволны. Последний, как всегда, был разнообразен и подтверждал классическое «Всюду жизнь!»

Нестеровцы молчали каждый о своем и причины тому были сугубо индивидуальные. В частности, вертевший баранку Козырев в сотый раз прокручивал в мозгу вчерашний разговор с Полиной. Накануне после смены, он снова вызвался проводить ее домой и на этот раз проводы завершились пусть и не катастрофической, но все же перебранкой, едва не дотянувшей до полноценного выяснения отношений. В свою очередь Ольховская, под впечатлением вчерашней ссоры с Козыревым, тоже размышляла… Нет, не о своих с Пашей отношениях (те, при всех несомненных козыревских плюсах и достоинствах, похоже, все равно какого-либо качественно иного продолжения не имели), а о собственном будущем. А оно, это самое будущее, Полина с каждым новым днем все меньше и меньше ассоциировала с наружкой. Не то чтобы ей не нравилась нынешняя работа – скорее, ей не нравилось то, что на этой работе происходит с нею самой. Когда-то это должно было случиться: женское начало, семейный янь наконец-то нагнул и размазал по стенке общественный, мужицко-офицерский инь. В жизненном театре абсурда Ольховская пресытилась ролями «грузчицы» и «ульянщицы» и теперь мучительно терзалась, что режиссера, коий доверил бы ей сложную, но зато заглавную и хитовую роль любимой и желанной бабы, на горизонте не было и не предвиделось. По крайней мере совершенно непонятно, откуда бы такому при ее нынешней службе нарисоваться?

Александр Сергеевич Нестеров был угрюм и мрачен по многим причинам, что называется – по совокупности. На все заморочки последних дней, которые словами капитана Смолетта можно охарактеризовать как «мне не нравится этот корабль, мне не нравится эта экспедиция – мне вообще ничего не нравится», добавились еще и проблемы житейского, бытового плана. Пару недель назад супруга Нестерова вернулась из многодневной киноэкспедиции и теперь, когда ее работа вновь стала носить былой эпизодический характер, принялась за старое. Короче, нет ничего страшнее рыбы-пилы, которую, пустив попастись в океан, через какое-то время поместили обратно в аквариум.

Один лишь Лямка в этот момент молчал совершенно по-другому – он молчал радостно, вспоминая и предвкушая. Ему было хорошо. А хорошо ему было потому, что, воспользовавшись вчерашним незапланированно-ранним сворачиванием работ, он успел договориться о встрече с Ириной, и встреча эта прошла на удивление достойно и хорошо. Мощным финальным аккордом стал затяжной, переходящий в умопомрачительный засос, поцелуй на лестничной площадке столь знакомого полковничьего дома. Более того, во время этого поцелуя Иван, не встретив сопротивления со стороны прибалдевшей Гончаровой, отправил свободную от обнимания девичьего стана руку на рекогносцировку местности. Та вскоре нащупала два искомых курганчика с упругими сосочками сторожевых башенок, слабо защищенными шелковой материей бюстгальтера. Доселе не участвовавшая в подобных осадах рука тем не менее довольно быстро нашла способ взломать защиту, расстегнула два неподатливых крючочка и… в этот момент хлопнула соседская дверь, рука по инерции обратилась в бегство и победный штурм пришлось отложить до лучших времен, коими, при взаимной договоренности сторон, были назначены ближайшие выходные.

Встречать прибывающего из Иркутска Валерия Россомахина связь Жорик не явилась. Вернее, так «грузчики» обоих экипажей, рассредоточившиеся и растворившиеся в повседневной пулковской суете, его не заметили. А был ли он на самом деле в этот день в аэропорту или нет – одному Богу известно. А как учит история, завербовать Господа на предмет сотрудничества со спецслужбами пока еще вроде как никому не удавалось.

Иркутский же борт, которым в Питер прилетел объект по кличе Задорный, прибыл на удивление вовремя, притом, что авиакомпания «Сибирь» традиционно славится своей непредсказуемостью. Не опознать Валеру было трудно – появившийся в зале прилета парень был исключительно похож на фотографию, предоставленную наружке Главком. На фотографии Россомахин был запечатлен в плавках и явно где-то на испанских югах. Валера задорно улыбался, отчего и получил от Полины псевдоним Задорный.

Россомахин вышел без сумки и за багажом не встал. Бросив администратору отстойщиков: «Поспешай за мной, а то передумаю», он сел на заднее сиденье такси, опустил окно и снова улыбнулся, как на пляже. Словом, задачка уровня детсада – ну, никак нельзя было в данном случае промахнуться! В этот момент мимикой он очень напоминал великого артиста прошлого Петра Алейникова из «Трактористов». Это который, «здравствуй, милая моя». Правда, от этого Задорный великим все равно на становился…

На самом деле фигурант (объект, связь, связь связи?) Задорный являлся Россомахиным Валерием, двадцати шести лет от роду. Он не был судим, но его знали. Вернее, так: кому надо – тот знал. Валера служил на границе Таджикистана с Афганистаном, служил на совесть и снайпером. Иногда совесть позволяла ему уходить на священную территорию соседнего государства, нападать там на конвои с наркотиками, всех перебивать и возвращаться через реку Пяндж на надувных лодках с теми же наркотиками обратно. Наркоту в мешках продавали по демпинговым ценам таджикам, а уже те везли ее в Россию-матушку и сеяли неразумное, недоброе, но вечное. Но зато если проклятые талибы успевали переходить госграницу самостоятельно и попадались в поле зрения погранцам, то уж тут Валера бил в глаз – не портил шкуру. За это Россомахина хвалили и награждали. Скажете: бандит? А вы лежали часами под степную мошку на берегу этой реки, зная, что никому из России до вас нет дела? Нет? И не хотите? Странно…

Когда Валера вернулся домой не с пустыми карманами, то очень быстро для себя выяснил, что в Сибири караваны талибов попадаются редко. А жить надо. А на целлюлозный комбинат почему-то не хочется. Образования у Россомахина не было, но зато имелся характер, который был заточен на войну. Так Валера попал в бригаду к иркутским. Это в Москве и в Питере гражданская к тому времени вроде как отгремела, в Сибири же отношения до сих пор оставались жесткими. Так, уже при нем их бригада расстреляла в центре Иркутска два джипа и отправила на тот свет девять человек. Из этих девяти только одна девушка из салона причесок была не при делах. Остальные хлопцы, те еще – знали, чем рискуют. Так Валера стал душегубом. Стрелять он при этом не разучился и задорную свою ухмылку не потерял. Он сделал выбор, решил для себя как жить и прекратил думать об этом и о будущих «девушках из салонов». Вот такая вот история.

Тащить такси из «Пулково» одно удовольствие: сначала немного прямо, потом долго-долго налево, опосля снова долго-долго направо, и вот он – исторический центр. В движении объект дважды разговаривал с кем-то по телефону, а все остальное время курил в открытую по причине солнышка форточку.

Такси остановилось на улице Караванной, бывшей Толмачева, рядом с кафе «Дэ Фэ». Расплатившись, Россомахин прошел в кафе, проглядел ряды модных напитков, взял бесплатный глянцевый журнал и вышел. Судя по его поведению, на Караванной он прогуливался впервые. Задорный уперся взглядом в противоположный дом, где красовалась федеральная табличка, извещающая о том, что в этом доме судят народ. Присвистнул, ухмыльнулся по-пляжному и перешел на другую сторону. В этот момент из здания суда вышла парочка – по виду типичные жулики. Очевидно, они были группой поддержки своему корешу, так как на свидетелей и потерпевших не походили никак. Жулики вышли гогоча. Оно, конечно, когда ты не за решеткой – то обхохочешься. Как-то сразу они углядели в Валере своего и, отсмеявшись, показали пальцами на горло.

– Петля! – крикнул через улицу один в сторону Валеры.

– Терпила кричит: «Они меня вдвоем ударили одним кулаком в женском туалете!» – процитировал второй, после чего оба снова схватились за животики.

– А ему не кажется, что его место возле параши?! – крикнул в ответ Валера.

Парочка юмор оценила, и у нее вновь начался приступ хохота.

Улыбаясь, Валера косо глянул налево – туда, где к заведению «Дэ Фэ» тихо подъехала машина с мигалками и государевыми «ООО» на номерах с флажком. Задорный опустил в ближайшую урну только что позаимствованный в кафе журнальчик и снова шагнул внутрь. Вслед за ним из припаркованной неподалеку машины в заведение выдвинулись Полина с Лямкой. А экипаж Каргина, услышав об остановочке, географически безупречно встал на прикол в районе Манежной площади.

Не так часто милицейские разведчики заводят объекты в дорогие рестораны и кафе. Если снимать фильм, тогда конечно – все фигуранты едут в шикарные кабинеты, а на плечах у них в эти самые кабинеты заваливаются наши. А если таскать «груз» в реальной жизни, то здесь, увы, все больше сворачивают с центральных районов в спальные, а там по дворам, по дворам… И уж еще реже «грузчики» могут присесть в дорогом кафе рядом за столик. По очень многим причинам и частенько даже вовсе не материальным, а скорее визуальным. Как вы себе представляете старшего лейтенанта, заточенного под многочасовое сидение в прокуренном салоне автомашины «Жигули», который вроде как естественно заказывает в «Невском Паласе» пирожное рублей эдак за четыреста? В данном случае Станиславский воскликнул бы: «Не верю!» А ранее судимый фрукт в дорогом прикиде прошепчет: «Да, нездоровая канитель!»

«Дэ Фэ» Полина знала. Вечерами здесь был махровый тусер, а днем и в выходные – хороший кофе и грамотная фоновая музыка. Плюс в обоих случаях соответствующий неслабый ценник. Ольховская не была готова к тому, чтобы сегодня идти в приличное заведение, а посему среди модных посетителей в своем скромном рабочем наряде почувствовала себя слегка неуютно. Судя по растерянному выражению лица Лямки, в его душе палитра чувств была на порядок сложнее и разнообразнее.

Ребята заняли свободный столик, коих в этот час было еще довольно много. При этом Иван сел спиной к Задорному, который взгромоздился на высокий стул за стойкой в самом закутке бара. Он заказал себе какой-то вычурный зеленый чай и сейчас с интересом разглядывал, как в стеклянном чайнике разворачиваются китайские листья. И все. Более он ни с кем не контачил. По всему было видно, что Задорный никого не ждет, но с другой стороны – не просто же так он именно сюда завалился чайку пить?

Между тем, очень достойно несущее себя лицо и тело, выйдя из вольво с мигалками, также прошествовало в кафе и удобно уселось в углу за столик, с которого халдей тут же смахнул табличку «Reserve». За соседним столом устроился телохранитель. А как вы хотели? иные тела без охраны ни туда и ни сюда!

Тело заказало большие красивые вишневые пироги, а пока пироги пеклись в «Дэ Фэ» вошел его будущий собеседник. На вошедшего Полина обратила внимание сразу. Да что там Полина – даже Лямка и, тот спиной обратил. А обратили, потому что это было уже не просто Тело – вошла Фигура. По ней, правда, сразу было видно и слышно, что фигура, скажем так, не совсем государственная.

Нестеров срисовал этих оригинальных персонажей первым, но он был на улице. Бригадир не знал в лицо ни первого, ни второго, но ему вдруг сделалось любопытно и профессионально интересно. Потому как значок-флажочек на лацкане свидетельствовал, что Тело принадлежало к депутатскому корпусу, а по Фигуре было видно, что – вор. Да еще с большой буквы. Не просто вор, а вот так – ВОР. Лицо у него было угловатое, волос седой, но ухоженный, а костюм шикарный, но помятый. Ему бы дать прозвище Угловатый, да не нашего поля нынче был объект. Окончательно ВОР поставил точку тем, что, изгибаясь, почесал большим пальцем левой руки где-то у середины позвоночника. Затем бросил крепкому недалекому провожатому: «Свободен» и присел к государственному Телу. Они не обнялись, не обменялись рукопожатиями, но было видно, что не посторонние люди, то есть опыт неформальных отношений друг с другом имеют.

Пока Валера-Задорный снимал с языка китайскую чаинку, а Полина косо наблюдала за манэрами ярких персонажей, Нестеров принял нестандартное и отчасти ребяческое решение. Он позвонил Ладонину, офис которого был шагах в полста от места и располагался все на той же Караванной.

– Игорь, будь другом – выйди на улицу, – заместо «здрасьте» предложил Нестеров.

– За мной что – пришли? – удивился Ладонин.

– Господь с тобой! Просто есть маленькое дело.

– Нет проблем. А ты, кстати, откуда знаешь, что я сейчас в офисе?

– Да по машине вижу.

– Ах да, извини. Забыл, что имею дело с профессионалом, – ухмыльнулся Ладонин. – Мне как, одному выйти или с подмогой?

– Да одному, всех делов на пару минут.

– Тогда жди, – ответил Игорь, отключил связь и почти сразу, в одной рубашке, вышел на улицу: «Говори, разведка».

Нестеров быстро объяснил, что ему страшно надо узнать про двух фруктов, трущих в «Дэ Фэ». Мол, он их не знает, а вот Ладонин наверняка должен знать. Ну, и так далее. Игорь Михайлович поморщился, недовольно вздохнул: «Сергеич, ты меня толкаешь блатных корешей легавке сдавать?», но безропотно зашагал в кафе, на ходу бросив: «Ведь наверняка обманул. А?!» Нестеров не ответил и лукаво исчез за спиной.

Войдя в кафе Ладонин сразу же натолкнулся на фигуру с благородной сединой. Натолкнулся взглядом, которого после этого не отвел, но встречный осознал. Второе тело Игорь узнал мгновенно – это был всем известный депутат. Пусть и не Госдумы, а питерского ЗАКСа, но очень известный. Такой, что если вы включили Пятый канал и в течение часа не увидели его с речью, то значит вы включили какой-то другой, не питерский канал. Ладонин про себя мотнул головой и присел за столик. Лишь теперь он обнаружил напряженно воркующих Лямина и Полину и, оценив масштабность блудняка, в который его втравил Нестеров, со вздохом ребят «не узнал». Край его взгляда инстинктивно скользнул и по Валере Россомахину, однако парочка в углу была ярче и к тому же целью была именно она.

Подошла официанточка, Ладонин механически заказал эспрессо и разозлился, так как сегодня свою норму кофе он уже выдул. К тому же Игорь вспомнил, что оставил бумажник в офисе. Вглядевшись более пристально, собеседника депутата он узнал тоже. Да и на самом деле, кто бы его из таких, как Ладонин, не узнал? Это был Ребус. А Ребус был вором. Вором грозным и сибирским. Давно в народе бродила молва о его исключительном пристрастии к старорежимным привычкам. Нехорошие то были привычки, ибо Ребус убивал людей. Поэтому люди его боялись.

Более того, Ладонин один раз лично с ним общался, хотя Ребус, возможно, этого и не помнил. Это было давно. Тогда, когда заборы вокруг «Крестов», где временно чалился его старший брат, «были высокими». Игорь нелегально пришел в изолятор к Ладоге, которого по такому случаю вывели в гараж. Туда же в какой-то момент заглянул и Ребус. (Уж по какому такому делу и тогда, и сейчас неведомо). Однако Игорь запомнил, как после келейного разговора при, если можно так сказать, расставании, Ребус сунул Ладоге мешочек из полиэтилена с чем-то черным.

– Это чего? – спросил Ладога.

– Кайф.

– Благодарю, мне не надо, – отказался Ладога.

– А это что – не тюряга? – удивился Ребус.

– Тюряга, – согласился Ладога.

– Времена! – по-познеровски произнес Ребус, и больше Игорь о нем вокруг себя не слышал. А сейчас вот вспомнил, глотнул кофе и звякнул охраннику, чтобы тот зашел расплатиться. Через пару минут фактически одновременно с охраной Игоря в «Дэ Фэ» вошел неведомый подручный Ребуса и передал своему хозяину портфель. Тот вынул бумажку с государственной шапкой в углу, протянул ее депутату и стал туманно обволакивать взглядом углубившегося в чтение собеседника.

– Вот здесь верю! Вор! – в данном случае воскликнул бы Станиславский.

От знакомых лиц в «Дэ Фэ» и так уже свербило в глазах, а тут еще появился и Утюг. Да не один, а с Севером. Именно тот самый Утюг, который так отлично балагурил при задержании братвы в далеком прошлом в Царском Селе[10]10
  Подробности этой истории изложены в книге «Наружное наблюдение. Экипаж»


[Закрыть]. Утюг не менялся десятилетиями – он, как и в ту суровую годину, был накачан, загорел и добр.

– Ба, Игорек! – Утюг и Север мгновенно оказались за ладонинским столиком. – А на кого хозяйство покинул? Гляди – расташшут.

– Всё не расташшут.

– Да как два пальца… Слушай, а мы с Северычем вчера наконец «Пургу» посетили. Знаешь?

– Угу, – мотнул головой Игорь, поймав на себе заинтересованный взгляд Полины.

– Короче, «Пурга», она и на Фонтанке «Пурга». Прикинь, потерял паспорт оказывается. Но я тогда не знал. Потом продолжаем в «Тинькове», знаешь?

– Нет! Откуда? – заржал Игорь.

– …Так вот, мне на телефон звонит какой-то кекс и сказывает: «Я, мол, из службы охраны Президента – не хотите ли вернуть себе паспорт и расческу, которая у вас в паспорте хранится?» А я уже, того – хороший. Говорю: «Я в восторге – подгребай», а он мне: «Я у входа в Тинькоф». Ну, мы с Севером выходим…

– Парни, а вы с 1989 года хотя бы на полчаса иногда расставались? – улыбнулся Игорь.

– А может, они за нами следят? – ни к селу очнулся Север.

– Кто? – в голос одновременно отозвались Игорь и Утюг.

– Охрана президента, – ответил Север.

– Да ты посмотри на свою рожу, а потом на президентскую! – ахнул Утюг и продолжил: – Так вот, опер этот и спрашивает (притом, что узнал меня сразу, гад): мол, есть у меня деньги? Я ему отстегнул, а он мне вернул паспорт и расческу. Говорит, на Невском случайно нашел. Во! Представляешь?

Игорь начал уставать от похмельных балагуров. Он знал, что несмотря на то, что теперь парни заправляют крупной продуктовой базой, по жизни они все равно остались прежними.

– Да, интересная история, – вынужденно согласился Игорь.

– Так он просто паспорт посмотрел, – снова очнулся Север.

– Какой? – не понял Утюг.

– Твой.

– Зачем?

Игорь с интересом смотрел на весь этот цырк.

– Чтоб тебя узнать, когда мы из «Тинькова» выйдем, – проанализировал Север.

– А ведь точно! – Утюг захохотал.

В этот момент мимо Лямки к стойке за сигаретами прошел подручный Ребуса. Проходя, он с издевкой поднял воротник «кингурухи» Лямки, натянул его ему на голову и отвесил легкий подзатыльник.

Этого не ожидал никто. Этого не ожидал 2004 год, который стоял «на дворе» Караванной, бывшей Толмачева улицы. Может быть поэтому никто тогда не успел даже толком подумать, как на все это следует реагировать. В том числе и Лямка, который, тем не менее, по-детски покраснел.

А вот Утюг сделался серьезный. Утюг был бывшим гангстером и раздолбаем, но душа его была благородна. Это, кстати, очень сильно отличается от фразы: «В душе он был благородный». Утюг вырос на улице и даже она не переваривала, когда унижают парня рядом с его девчонкой. Утюг глянул на смутившуюся Полину и отчетливо гаркнул в сторону хама:

– Ты ничего не попутал, лапоть?!

При этом в голосе его блеснули нотки образца 1992 года.

Ладонин замер. Он знал, что именно с этого все и начинается. «Может, еще ничего и не началось?» – попытался успокоить сам себя Ладонин. Но, как оказалось, напрасно.

– Чте такое? – коверкая слово оглянулся парень. Лицо его было гладким и наглым.

Это «ЧТЕ» подорвало Утюга. Он вскочил и шагнул к парню:

– Ты книжку минно-взрывная травма листал на досуге когда-нибудь?

– Ты… – парень ткнул Утюга в грудь пальцем.

А вот в этом он был не прав. Утюг органически не переваривал плохих манер. А про то, что показывать пальцем нехорошо, он запомнил еще со слов своей бабушки. Утюг схватил парня за палец и дернул вниз. Что-то хрустнуло и официантка за стойкой зажмурила глаза от больного возгласа «А-а-а…», прозвеневшего на все «Дэ Фэ».

Ребус поперхнулся пирогом и широко открыл глаза – такого он не видел уже давно. Между тем Север потянулся за пепельницей и сжал ее в руке. Это неосознанное движение он сделал очень своевременно, так как в дверях показалась пара влетевших на подмогу хлопцев Ребуса. Сидевший у дверей охранник Игоря – молодой кикбоксер, пробил одному из них сильный в ягодицу.

И-На-Ча-Лось!

Коленом в голову Утюг смачно вмазал присевшему парню со сломанным пальцем, резко развернулся и на его развернутое лицо пришелся хороший боковой. Бил боксер. Утюг на пару секунд «уехал» и этого времени было достаточно, чтобы второй боковой повалил его на пол. В ответ на это Север молча и очень так по-товарищески положил пепельницу с рекламой ковбоя Мальборо на затылок боксеру и тот упал на Утюга сверху.

– Разрешите пройти? – перед Севером стоял Валера Россомахин, учтиво пытаясь выбраться из столь щекотливой ситуации.

Север мгновенно оценив в Валере своего, ткнул его лбом в нос. Валера с досадой схватился за ушибленный орган обоняния, после чего его колено расчетливо оказалось на яйцах Севера.

Ожидать дальнейшего развития событий Задорный не стал и скоренько потопал на выход, о чем страшно перепутанная Полина все ж таки умудрилась просигнализировать бригадиру.

В это время охранник Игоря, расправившись с одним, теперь никак не мог найти для себя хотя бы глоток воздуха – его душили. Вонючей и абсолютно нестерильной старой футболкой для протирки фар его душил водитель Ребуса, и зрелище это было, по правде сказать, малоэстетическим.

Ладонин подскочил к Ребусу, который с нескрываемой интригой наблюдал за происходящим.

– Настроение хорошее? – зло и быстро выплюнул Игорь.

– Опасаешься чего-нибудь? – язвительно заметил Ребус. Вспомнил он его в эту минуту или нет, было непонятно.